Тела во славе

В действительности тело Бога было телом самого человека: плоть человека была тем телом, что даровал себе Господь. (Человек есть тело - непреложным образом - или же его не существует: либо тело Бога, либо мир тел, ничего другого. Поэтому " человек" " гуманизма", обреченный означивать, сверхозначивать, недооз-начивать собственное тело, постепенно утрачивал и это тело, и самого себя.) Бог сделал себе тело, сделался протяженностью и замесом ex limon terrae* - протяженностью из жирной, гладкой, податливой глины, из яервоматерии, состоящей целиком и полностью не из субстанции, но из модализации, или изменения. Создавая limоп и формуя из limon'u тело. Бог тем самым модализуется, или изменяется, но при этом его самость - сама по себе не что иное, как безграничные растяжение и расширение модусов. Следовательно,

" творение" не есть создание мира из неведомой материи ничто, но такая ситуация, при которой материя вообще (просто то, что существует) в своей основе меняется: творение - не субстанция, но растяжение и расширение " модусов", или, если говорить точнее, оно показывает то, что есть. Тела суть показ Бога, и иного выказывания не существует - если только выказывается Бог.

Значит, именно Бог выказывается мертвым в качестве мира тел. С одной стороны - божественное тело, разложившееся, сгнившее, окаменевшее - перед лицом Медузы и Смерти, - а с другой, как оборотная сторона все той же смерти Бога, - божественное тело, выставленное в показе, первейшая материальная протяженность мира тел. Бог бесконечно меняющийся. То есть: Бога нет, как нет и богов, - есть только места. Места: они божественны, потому что освобождены от Тела Господня и от Воплощенной Смерти. Божественны той разомкнутостью, в которой рушится и отступает все " божественное", обнажая мир наших тел. Места обнажения, места лишения, места liтоп terrae.

Так распределяется слава Бога: Смерть, Свет. Гниение как Мистерия, грязь как обработка, как ductus 39 мест. Целая онтотеология пронизана, проникнута этой двойственной истиной тела как тела во славе. Один и тот же или почти один и тот же жест - жест, который мы непременно будем с постоянством раздваивать, но и удваивать, - утверждает Бога как Тело

Смерти - и отдает пространство во власть приумножающихся тел. Одним и тем же жестом выражаются отвращение и пристрастие, привычные для тел.

Либо тело во славе является преображенным протяженным телом, либо оно есть сама протяженность, форма, образованная готовой клепке глиной. Или - или зараз.

Протяженность славы, ее охват: " Весь Космос, растянувшийся в пространстве, есть лишь расширение сердца Господня" (Шеллинг). Слава протяженности: " В глазах пребывает огонь; в языке, образующем слово, - воздух; в руках, коим свойственно осязать, - земля; вода - в детородных органах" (Бернар Клервосский).

В мужском теле, которым наделил себя Творец, в этих мужчине и женщине, которыми он одарил себя в качестве тела, он не повторяет свой образ. Мощь Творца зависит от исходной деконструкции любого узнаваемого образа. Сотворенный мир подражает одному неподражаемому. Тело есть образ - но лишь в той мере, в какой образ есть видимое невидимого, пластический осколок опространствования.

Сама идея " творения" - идея или мысль об изначальном отсутствии Идеи, формы, образца, предварительного наброска. И если тело сотворено par excellence, если " сотворенное тело" - это тавтология, а точнее " сотворенные тела", ибо тело (le corps)

всегда есть множественное число 40, в таком случае тело - это пластическая материя опространствования без формы и Идеи. Тело - сама пластичность расширения, растяжения, сообразно которому имеют место отдельные существования. Образ, каковым оно тем самым выступает, не имеет отношения ни к идее, ни в целом к " представлению" - видимому (и/или умопостигаемому) - чего бы то ни было. Тело - не образ- чего-то. Тело есть вхождение в присутствие, наподобие образа, который возникает на теле-и киноэкране, появляясь из его пустой глубины, будучи опространствованием этого экрана, существуя в качестве его протяжения, - такого, что выставляет напоказ, раскладывает эту ареальность не как идею, данную моему видению точечного субъекта (и в еще меньшей степени как тайну), но прямо на моих глазах (моем теле) как их ареальность, ибо они сами приходят к этому приходу, опространствленные, опрост-ранствляющие, сами являются экраном - и не столько " видением", сколько video. (Не " video" = " я вижу", но видео в качестве родового имени для обозначения технэ вхождения в присутствие. Технэ: " техника", " искусство", " модализация", " творение".)

Это ареальное тело, это тело-видео, тело-ясность-экрана есть славная вещественность вхождения. Вхождение имеет место к присутствию, которое нигде в другом месте не имело места и его не будет иметь и которое не поставлено (presente), как и не

может быть представленным, вне этого вхождения. Так, само вхождение не прекращается, оно идет нарастая, оно есть хождение взад-и-вперед, ритм рождающихся, умирающих, открытых, закрытых, наслаждающихся, страдающих, соприкасающихся, отстраняющихся друг от друга тел. Слава есть ритм, или пластика, этого присутствия - местного, непременно местного.