Красный Никита

Анатолий, хоть и считался опытным бойцом, в палатке у Нестора раньше не бывал. Обычно диверсантов инструкти­ровал Дед – бывший офицер-десантник, прошедший за время своей службы в российской армии несколько горя­чих точек. Однако неделю назад Дед пропал без вести. Ста­рый головорез не боялся ни Бога, ни черта, и частенько от­правлялся в прилегающие к Войковской туннели – вроде как исследовать их, а на самом деле просто щекотать себе нервы.

Уходил в свои экспедиции с трехдневным запасом еды, питья и махорки, чтобы потом докладывать Нестору о по­лезных находках и различных странностях, которые обнаруживал в бескрайних, неведомо для каких целей и кем со­оруженных лабиринтах. Дед никогда не пропадал больше чем на четыре дня, поэтому на пятый на его поиски напра­вили специальную группу. Отряд вернулся ни с чем, и Де­да перестали ждать, определив в покойники. Анатолий по­думал ненароком, а не для того ли его вызвали, чтобы пред­ложить освободившуюся вакансию?

Штабная палатка была ярко освещена. В обычных камор­ках царил сумрак, лишь немногим дозволялось зажигать лампадки; но в жилище командующего Повстанческой ар­мии был подведен ток со станционных генераторов.

Ширма популярного на Войковской – от безысходности – черного цвета разделяла палатку на две половины. В дальней находились личные апартаменты Батьки. Жил Нестор чуть богаче рядовых анархистов, но комфортным его жилье назвать было нельзя.

Весь интерьер состоял из раскладушки, продавленного кресла, обшарпанного, заваленного бумагами письменного стола, тумбочки, книжной полки и старого шифоньера. До­бра, положим, больше, чем у Анатолия, но даже с кабине­том какого-нибудь аппаратчика с захолустной красной станции не сравнить.

Большую часть ближней половины занимал круглый обеденный стол. На нем была разложена карта Метро, гро­мадная, склеенная из десятка полос комнатных обоев. Та­ких здоровых и подробных карт Анатолию прежде видеть не приходилось. Все привычные линии Метро были нари­сованы черным пунктиром. И это было понятно. За годы, проведенные под землей, любой обитатель Метро мог на­звать все станции и рассортировать их по линиям наизусть.

Ценность карты Нестора заключалась в том, что на ней разноцветными карандашами были отмечены неизвестные и неуказанные на обычных картах ответвления, вентиля­ционные шахты и коридоры. Карта была испещрена много­численными вопросительными и восклицательными зна­ками. Наверное, вопросы ставились в пунктах, которые еще не были разведаны до конца, или преподнесших раз­ведчикам новые сюрпризы, а восклицательные знаки озна­чали опасность. По карте были разбросаны патроны разных калибров, словно фишки на игровом поле. В несколь­ких жестяных банках дымились окурки.

Нестор кивнул пришедшим, и те, кашляя и оглядываясь, стали располагаться вокруг стола. Места занимались со­гласно незримой табели о рангах. Батька расположился в кресле с высокой спинкой и обитыми кожей подлокотни­ками. Начальник местной контрразведки, известный на Войковской как товарищ Каретников, а на других станци­ях, наверное, под другими именами, занял стул, спинка ко­торого была сработана из красного дерева и покрыта затейливой резьбой. Аршинов провалился в брезентовый шез­лонг, а семеро приглашенных ребят приткнулись на грубо сколоченных табуретах и длинной деревянной лавке.

Только теперь Анатолий заметил невысокого пухлого мужичка, настороженно выглядывавшего из-за спины Батьки. В детстве Анатолий видел фильмы о Второй мировой войне и смутно припоминал форму офицеров НКВД. Именно в нее был облачен незнакомец. От темно-синих га­лифе, наглухо застегнутого кителя цвета хаки с ромбиками па петлицах, фуражки с крановым околышем и синей туль­ей веяло музейным духом, да и глаза из-под козырька гля­дели смурные, казенные. Этому опереточному офицеру-энкавэдэшнику оставалось только гаркнуть «За Родину! За Сталина!», чтобы войти в образ окончательно. Незнакомец сразу и бесповоротно Анатолию не понравился.

Взмахом руки Нестор оборвал шепоток:

– То, что я сейчас расскажу, – произнес он, похрустывая пальцами, – должно остаться между нами. Да даже и собе­рись вы кому об этом рассказывать – не поверят… Слышал кто-нибудь из вас, молокососов, про евгенику? О попытках нацистских ученых создать совершенного человека? В СССР тоже была такая наука, и опыты ставились. Немцев за эти опыты потом под трибунал отдавали и вешали. Но это не оттого, что они преступления против человечности соверша­ли, а потому, что Германия проиграла ту войну. А мы выигра­ли. А победителей не судят. И за опыты над людьми не судят тоже. До распада СССР опыты продолжались…

Молодежь снова зашепталась. Опереточный энкавэдэшник обвел говорунов нехорошим взглядом, словно мух ло­вил на липкую ленту. Нестор нахмурился и повысил голос:

- Потом, понятно, были прерваны, потому что кончи­лись деньги. И смысла особого не было. А вот после Ката­клизма, как выясняется… – он оглянулся на энкавэдэшника, – продолжились. На Красной линии.

- И чего они там, с золотыми яйцами людей выводят? – и хмыкнул Серега.

Аршинов потянулся к нему из своего шезлонга и влепил звучную затрещину. Остальной выводок примолк.

- Вывели уже почти, – тряхнул гривой Батька. – Вот, доносят, что красные на пороге создания… Генетическо­го… – он снова оглянулся на офицера.

- Генетического модификатора, – зашлепал губами энкавэдэшник. – Это как бы вирус, который запускается в ор­ганизм живого человека и постепенно перестраивает его. Вирусы ведь меняют генокод…

- В общем, будут они делать сверхчеловеков, которые радиацию смогут переносить с легкостью. То, что для нас – смертельная доза, им будет – тьфу, – снова вступил Не­стор. – Что это значит?

- Значит, если мы такую штуку получим… – начал было Анатолий, но Батька не дал ему договорить.

- Нет, Томский. Это значит, что если они такую штуку получат, вся поверхность над Метро их будет. Все оружие, вся аппаратура, до которых никакие сталкеры добраться не могли, – все будет их. То-то они себе империю построят! Чаша весов окончательно склонится на сторону красных. Они подомнут под себя Ганзу, потом остальные станции… Допустить этого нельзя. Мы решили взять на себя ликви­дацию лаборатории и лиц, причастных к проекту. Эта чер­това штуковина не должна достаться никому.

Нестор замолчал, и в штабной палатке повисла недо­уменная тишина. Каретников не выдержал первым:

- Зачем же уничтожать-то? Если эта генетическая перест­ройка дает такие возможности, надо просто выкрасть техно­логию! Если у нас в руках такая сила окажется…

- И это говорит анархист? – с осуждением покачал голо­вой Нестор. – Они же новую расу создавать собрались. Мне жизнь урок один дала: за все-то в ней, суке, платить прихо­дится. Кто знает, чем эти сверхчеловеки будут расплачиваться за свою невосприимчивость к облучению? Будут ли они вообще людьми? А ты ими еще и управлять хочешь? Нет, брат. Я к этому не готов. И ты к этому не готов тоже.

Каретников съежился и смирился с поражением. Нестор обернулся к энкавэдэшнику и показал на него рукой.

– Забыл представить: Никита, – сказал Батька, обраща­ясь к собравшимся. – Он к нам прямиком с Дзержинской пожаловал. Так сказать, из самого осиного гнезда. Никита душил всю жизнь врагов народа, а потом вдруг передумал. Обидели его. Решил Никита бежать, а чтобы мы ему политическое убежище дали, он нам и принес эти ценные сведе­ния. Баш на баш. Так?

– Я сюда по идейным соображением пришел, – затарато­рил толстячок. – А в доказательство искренности моих на­мерений готов помочь проникнуть в лабораторию на Дзер­жинской. Ею руководит профессор Корбут…

Никита выполз, наконец, из-за широкого Батькиного плеча, подгреб к себе карандаши и принялся чертить на кар­те ходы-переходы, не прекращая бубнить о своем. Анатолий следил за ним внимательно и запоминал. А другая полови­на его мозга работала: подсознательно он уже понимал, что его назначат командиром диверсионной группы. Вот и он, поворотный момент в судьбе.

Опять какие-то сволочи хотят насильно осчастливить человечество. Опять хотят экспериментов над телом и над душой. Будут конструировать нового человека. Неподвластного радиации… И только? «Не верю, – думал Анатолий. – Им на этом останавливаться неинтересно. Им нужен человек, совершенный во всем. Идеальный солдат. Послушный. Безжалостный. Неуничтожимый. Без личности. Шестерня, а не человек. Шестерня, из которых они будут собирать свою вселенскую мясорубку».

Что за человек Корбут? Кто бы он ни был, что бы им ни двигало, этому человеку придется умереть.

Никита божился, что сможет довести диверсионную группу к Дзержинской через Проспект Маркса… То есть, через Охотный ряд. Дайте, мол, только шанс проявить се­бя, доказать свою преданность… И неуловимым, перетека­ющим движением, как улитка в раковину, он спрятался об­ратно за спину Нестора.

– До Охотного еще добраться надо, – мрачно заметил Батька. – Маяковскую проскочите без проблем, там без­властие. Что до Чеховской, то придется договариваться с фашистами. Анатолий – ты старшим группы пойдешь…

Готовился Толя к этому, готовился, а все равно что-то ек­нуло.

- А значит, и переговоры с этими головорезами вести бу­дешь, – наставлял Нестор. – Спросишь Малюту. Этот у них один из главных. Передашь привет от дяди Миши. У Ма-люты передо мной должок имеется. Думаю, не забыл. Те­перь, Каретников, тебе слово.

- Всем выдадут пистолеты с глушителями. Калаши – только для отхода. Оружием, взрывчаткой и снаряжением обеспечит Аршинов. Он все подготовит заранее и встретит вас на Белорусской.

Обсуждение деталей и напутственное слово Нестора заняли еще полчаса. Все это время Анатолий пытался поймать взгляд перебежчика Никиты. Безуспешно. Тот все время прятался в своей раковине. Когда с делами было покончено и Толя с командой выбрался наружу, он уже четко знал: с этого человека глаз спускать нельзя.

Группа отправилась в столовую, а Анатолий – к Аршинову; тот стоял у одной из палаток и пытался сбить цену на бутылку самогона. В конце концов, сменив пряник угово­ров на кнут угроз, он с многообещающим видом шепнул торговцу:

- Вижу, не нравится тебе на нашей станции торговать. Хо­чешь, в пять минут устрою, что твоего духа здесь не будет?

- Не надо! – испуганно замотал головой торговец. – Будь по-твоему. Эх, сплошные убытки с вами!

Аршинов сунул бутылку в карман шинели, кивнул Ана­толию:

- Пойдем, жахнем за компанию!

- Не пью.

– А я, знаешь ли, злоупотреблю. Имею такую слабость.

– Кто уж не знает… – пробормотал Толя.

– Молчать! – Аршинов сделал внушительный глоток са­могона и ткнул пальцем вверх. – Знаешь ли ты, губошлеп, что есть такое российский прапорщик?

– Ну… Звание такое армейское. – Толя мялся, не зная, как перейти к нужному.

– Ха, звание! Это не звание, а образ жизни. Метод мыш­ления. Ни одна армия без нашего брата не обойдется. Ни там, наверху, ни, тем более, здесь, под землей. Я, соколик, неподалеку отсюда служил. Моя часть в Тушинском лесо­парке стояла. Ленинградское шоссе, номер… Хотя какая те­перь, к черту, разница! Нет уже ни части, ни шоссе. А я ос­тался. Мы заранее знали, что эта хренотень начнется. Ну и начали военное имущество в спешном порядке вниз пере­носить.

Аршинов вновь приложился к бутылке и опорожнил ее в один глоток.

– Фу-у-у, ну и гадость. Ничего, Анатолий. На Белорус­ской я тебя настоящим спиртом угощу. Довоенным – паль­чики оближешь. У меня ведь там не только пластиковая взрывчатка и автоматы. Все в хозяйстве имеется.

– Где встретимся?

– Деловой ты парень, То ляп! – Аршинов дружески хлоп­нул Анатолия по плечу. – С таким в разведку идти можно, елы-палы!

Анатолий вздохнул. Операция предстоит сложная.

– И все-таки, где?

– В Караганде! Считай боковые туннели. Те, что по пра­вой стороне. Я из девятого сигнал фонариком подам. Три короткие вспышки, три длинные и опять три короткие. Се­чешь?

– Так точно.

– Ничего ты не сечешь. Я срочную в Морфлоте радистом барабанил. И этот сигнал на азбуке Морзе означает SOS. Понял, голова два уха?

Анатолий кивнул, но думал не о Морфлоте и не об азбуке Морзе, а о фонаре Обходчика. Болезненный, неживой – так описывал тот челнок свет фонаря, которым пользуется мертвец-Обходчик. По позвоночнику побежали мурашки. И надо ж было подвернуться этому торгашу со своими байками как раз накануне отбытия! Сколько он еще будет всматриваться в мерцающий свет чужих фонарей в темных туннелях, пытаясь определить, обычный он или…

А ведь вся жизнь в Метро – сплошь походы в эти треклятые туннели. Так и крыша поедет. Нет! Нужно мыслить рационально. Нет никаких Обходчиков и Мамочек в Мет­ро, нет! Эти дурные страшилки выдуманы людьми из подленького желания напугать тех, кто еще глупее их, а потом полюбоваться, что выйдет. Болезненный? Мертвенный?

А что, скажите на милость, выглядит не болезненным и мертвенным в этом дивном новом мире? Например, свиньи. Как бы бодро они ни хрюкали, не заколи такую – сама от рака сдохнет. Да и нормальными их назвать язык не поворачивается… На Речном Вокзале, вон, шепчутся, что у свиней чуть ли не коллективный разум, и то ли свинари там пасут свиней, то ли наоборот, никто не поручится. И грибы уж точно мертвенно-бледные. И дети у людей в мет­ро мертвенно-бледные родятся. Откуда в подземелье ру­мянцу взяться?

С унылым скрипом подкатила на излете мотодрезина, отрывая Толю от мыслей о борьбе с привидениями. Управ­лял ею человек, измазанный в солярке до того, что никакие обходчики ему и в подметки не годились. На черном от машинного масла и копоти лице улыбка выглядела особенно белозубой, как у негров в кино. Водила, заметив прапорщи­ка, дурашливо отдал ему честь. Прощаясь, Аршинов пожал Анатолию руку.

– До скорой встречи. Помни: три коротких, три длинных и опять три коротких. Девятый туннель. Любо, братцы, лю­бо! Любо, братцы, жить! – запел он во весь голос. – С на­шим атама-а-аном не приходится тужить!

Покачиваясь и распевая неофициальный гимн Повстан­ческой армии, Аршинов неточно спрыгнул с платформы на дощатый настил мотодрезины, поднял лежавший автомат и уселся на деревянной лавке, положив оружие на колени.

Анатолий направился в другой конец платформы, где рас­полагалась общая столовая. Обитатели бывшей Войков­ской, когда находились в хорошем настроении, были людь­ми покладистыми и гостеприимными. Съестных припасов, доставлявшихся в Гуляй Поле с подшефных станций, хвата­ло с избытком, поэтому гости, независимо от звания и стату­са, всегда могли рассчитывать на миску жидкого грибного супа и кусок соленого сала. Слава анархии. Вот и сейчас, си­дя на длинных лавках, ели, курили и запросто общались между собой как коренные жители Войковской, так и совсем незнакомые Анатолию люди.

Семеро диверсантов расположились за отдельным сто­лом и в ожидании командира тихо переговаривались меж­ду собой. Анатолий знал каждого из ребят поименно. Неко­торые из них обосновалось на Войковской раньше него, привлеченные сладкими идеями об истинном равенстве и братстве. Другие, прослышав о веселом нраве анархистов, подтянулись относительно недавно. В основном это все были Толины ровесники, крепко сбитые парни, готовые в любой момент полезть в драку.

Анатолий уселся между другом своим Сергеем и са­мым молодым из диверсантов, курносым Коляном. Колян был совершенно помешан на восточных единоборствах и вечно доставал библиотекарей с Водного Стадиона бесконечными требованиями выдать ему очередную пар­тию самоучителей по кунг-фу и айкидо. Ребром ладони Колян всегда стучал о твердую поверхность: так закаля­лась сталь. Сейчас он глухо барабанил о деревянный стол, чтобы ни секунды – даже за едой – не прошло без пользы для дела.

– Уделаем этих изобретателей яйцеголовых! – убеждал он Сергея. – На раз-два!

– Заткнись, Колян. – Сергей с хмурым видом зачерпнул ложку супа. – У нас такого дела еще не бывало. В самое логово лезем. Передушат как котят, и тебя первого…

Толя хотел приказать Сереге замолчать, всыпать ему за паникерство, но слова застряли в горле. Командир посмотрел на сосредоточенные лица своих подчиненных и вдруг проникся их настроением. Перед глаза встала картина трехлетней давности…

Мешки с песком, растрескавшийся бетон стен, обрывок кабеля, который свисал с потолка, словно оборванная пет­ля, из которой только-только достали висельника, малень­кий пятачок света костра на сотом метре. К тому времени Анатолий дежурил уже, как ему казалось, раз сто и считал дозоры скучной и безопасной по большому счету рутиной. Беспокоиться вроде как было не о чем. В тот раз его наряд охранял туннель, идущий в сторону дружественных стан­ций – Водный Стадион и Речной Вокзал. Из темноты мог­ли появиться разве что сменившиеся работники свинофер­мы или обоз дрезин, нагруженных провиантом.

Четверо часовых дожидались смены, коротая время в ле­нивой, беспредметной беседе. Вот тогда, в той сонной, спо­койной обстановке Анатолий и почувствовал запах смерти. Кто-то говорил, кто-то смеялся, а Анатолий вдруг выпал из обоймы. Он покрутил головой, оглядываясь по сторонам, словно надеялся увидеть неких духов, которые струились через паутину трещин в стенах, наполняя все его существо смесью мутного ужаса и безудержной паники. Что это? Кто? Откуда появится?

В таком состоянии Анатолий провел с минуту, но мину­та растянулась на час. А затем раздался звук, заставивший встрепенуться всех остальных. Определить его источник было несложно.

В двадцати метрах от блокпоста в стене туннеля зияли два черных прямоугольника – двери, ведущие в подсобные, тупиковые помещения. Сухое, переходящее в тихий треск шуршание донеслось из ближней комнаты. Первым вскочил на ноги рыжий Митяй… Повел стволом автомата… Прикру­ченный к нему фонарь осветил серые стены, покрытый пятнами сырости потолок и ржавые рельсы.

– Чего это там?

Шуршание и треск стихли, но Митяй все никак не мог успокоиться.

– Ребят… Вы сидите, а я гляну пойду. А то самому стыд­но, что чуть не обделался. Там же глухо все, сколько раз уже…

Он двинулся к двери подсобки. Анатолию захотелось ос­тановить его, но вместо этого он, будто загипнотизирован­ный, просто продолжал наблюдать за перемещением кону­са света. Митяй добрался до двери, посветил внутрь и обер­нулся к товарищам:

– Ничего здесь нет! Пусто!

Опустив автомат, он вошел внутрь помещения и… Эхо разнесло его вопль по всему туннелю. Потом уши резанул треск автоматной очереди. Часовые в считанные секунды пришли в себя и рванули на помощь другу. Однако к тому моменту, когда троица влетела в комнату, готовая прошить свинцом все, что шевелится, помещение было пустым. Ми­тяев автомат валялся на полу рядом с решеткой вентиля­ционного отверстия. Анатолий хорошо запомнил эту ре­шетку. Сваренная из стальных прутьев толщиной в палец, она была искорежена, раздавлена и погнута неведомой силой, будто была из жести… Решетка прикрывала горловину вентиляционного рукава шириной не больше человеческой головы. Однако Митяй исчез в ней целиком! Кроме нее, ему деваться из комнаты было некуда. Вокруг зияющей дыры алели пятна крови с прилипшими клоками рыжих волос. Анатолий отлепил их осторожно и отнес Митяевой матери – похоронить сына. Больше от того ничего не оста­лось.

И не отпускала с тех пор Толю мысль, что он почувство­вал опасность за минуту до того, как все началось. Уже тог­да он точно знал – кто-то умрет…

Анатолий вернулся к реальности, потер лоб, чтобы ото­гнать видения, посмотрел на успевшие опустеть тарелки товарищей и встал с лавки.

– Далеко не расходиться, – хрипло скомандовал он. – Через час всем быть на платформе.

Он вернулся в свою палатку и зачем-то достал футляр от скрипки. Сунул за пазуху брошюрку анархистского еванге­лия, а в карман – томик стихов. Кто знает, вернется ли ког­да-либо на Гуляй Поле он сам?

Зашнуровывая пустую палатку, Толя вдруг улыбнулся.

Вспомнилась вычитанная в какой-то книжке деталь похо­рон египетских фараонов. Отправляясь в путешествие по загробному миру, те брали с собой все, что могло приго­диться на этом многотрудном пути. Метрополитен в его нынешнем виде немногим отличался от загробного мира. Выходило, что он поступал в лучших традициях сгинув­шей древней цивилизации. Символический, как ни крути, жест…