Перестройка отменяется

Невиданной толщины стены слегка приглушили грохот выстрелов.

На первый план выступили другие, полупризрачные звуки.

Анатолию показалось, что он слышит голоса местных духов, а может, это был шум ветра, гулявшего по закоулкам полуразрушенного здания. В любом случае дальше хоте­лось идти на цыпочках, ступая как можно тише, чтобы не потревожить подопечных дяди Феди. Из этого странного состояния Толика вырвал пронзительный клекот, донес­шийся с площади.

Забыв о духах Лубянки, он бросился к выходу из каби­нета, с разбега перепрыгнув через груду сгнивших дверей. Коридор второго этажа был очень узким, отчего казался длиннее, чем был на самом деле. Анатолий миновал два ка­бинета-близнеца, свернул в третий и бросился к оконному проему.

Ситуация на площади кардинально изменилась. В бой вмешалась третья сторона. В небе над Лубянкой, заслоняя лунный диск кожистыми крыльями, парили сразу пять птеродактилей.

Краб и Аршинов оказались в выгодном положении, по­скольку были прикрыты деревьями. Крылатые ящеры ата­ковали гэмэчелов, находившихся на открытой местности. В смертельном поединке столкнулись две равные по мощи, ненависти и жизненной энергии силы. Толя увидел, как под­нимается Гриша и начинает шевелиться Димка. Гэмэчелы обрушили на птеродактилей ураган огня, но те не собира­лись отступать. Один крылатый ящер метнулся к стоявше­му на коленях Димке, вцепился острыми когтями в плечи. И медленно, отягощенный грузом, поднялся в небо. Дима, как десантник на парашюте, продолжал палить из автомата.

Ящер отпустил добычу, швырнув гэмэчела на асфальт, но тут же подхватил его вновь. Оглушенный падением и выронивший оружие Димка безвольно повис в лапах чудо­вища. Несколько мощных взмахов крыл – и ящер скрылся за остовами домов Театрального проезда.

Птеродактили продолжали атаковать. Один из них схва­тил Гришу, второй с лету мощным ударом клюва снес Арту­ру половину черепа. Тот рухнул на землю, а носилки при­шлось подхватить Никите.

Анатолий выстрелил в толстяка и чуть не попал: пуля сбила фуражку с его головы. Никита с Серегой, волоча носилки, скрылись в проходе между разросшимся сквером и зданием, фасад которого украшала громадная, насквозь проржавевшая буква «Я».

Да ведь Никита рвется к той же вентиляционной шах­те! Быстрее, к другому окну… Может, Толя еще успеет пе­рехватить их… Но вместо этого Толя смотрел как его от­ряд… Как его бывший отряд дает свой последний бой. Как сражается с летучими чудищами. И как проигрывает.

На площади разыгрывался завершающий акт трагедии, и Анатолий просто не мог, не имел права не принять в нем участия. Он опер локоть о подоконник, перехватил поудоб­нее автомат и поймал в прицел ближайшего ящера. Тот как раз кружил над площадью, выбирая добычу. Впервые по­явилась возможность вести прицельный огонь с удобной позиции.

Тут уж ты не должен промахнуться…

После нескольких точных попаданий ящер резко зава­лился на левое крыло, перевернулся в воздухе и врезался в здание Политехнического музея. Цепляясь когтями за сте­ну, он рухнул на землю и забился в судорогах.

Одержанная Анатолием маленькая победа не могла по­влиять на исход основной битвы. Птеродактилю удалось повалить на асфальт Макса. Усевшись на нем, монстр яро­стно молотил гэмэчела крыльями и орудовал клювом, тер­зая добычу. В стороны разлетались куски окровавленной плоти. Наконец ящер уверился в окончательной победе и взлетел над площадью. На землю с грохотом упал Максов автомат.

Между тем Гриша не собирался сдаваться и продолжал бороться за свою жизнь в двадцати метрах над землей. Ка­жется, он сумел достать нож и теперь кромсал чувствитель­ное брюхо чудища. В конце концов, оно сдалось. Издав рас­серженное шипение, монстр выпустил добычу. Гриша не­сколько раз перевернулся в воздухе. Падая со страшной высоты, он сумел пружинисто, с кошачьей грацией, при­землиться на ноги. Через несколько долгих секунд он мед­ленно поднялся и упрямо двинулся к оброненному Мак­сом автомату.

Над Лубянской площадью вновь раздался треск автоматных очередей. Гриша попеременно поливал огнем то терзавшего Диму птеродактиля, то носившихся в небе его собратьев.

Толя наконец сбросил оцепенение и кинулся в коридор.

Хруст битого кирпича под ногами, грохот выстрелов и неистовый клекот птицеящеров… В голове крутилась одна навязчивая мысль: остановить Никиту, не позволить спуститься под землю, не дать ни ему, ни гэмэчелу с таинственным грузом попасть в Метро. Вся зараза должна остаться здесь – на прокаженной поверхности.

Анатолий вихрем пронесся по длинному коридору в торец здания, выглянул в окно и спрыгнул вниз. Приземление не прошло бесследно: он отшиб стопы, замешкался на пару мгновений и, возможно, поэтому остался жив. Никита стоял у буд­ки вентиляционной шахты, стальная дверь ее была немного приоткрыта. У ног толстяка валялся ненужный противогаз. В одной руке он держал пистолет, а в другой сжимал рычаг за­порного механизма. Услышав шум, Никита поднял глаза.

Взгляды врагов скрестились. Секунду-другую Никита раздумывал над тем, стрелять или нет, а затем рванул дверь на себя и нырнул в образовавшую щель. Дверь тут же за­хлопнулась. Пули из Толиного автомата лишь оставили глубокие вмятины на ржавом металле.

Приблизившись к двери, Анатолий подергал за ручку.

Без шансов.

Теперь помочь мог только Аршинов с его запасами взрывчатки. В поисках прапорщика Толя шагнул в сто­рону площади и вдруг понял, что не слышит ни выстре­лов, ни клекота птеродактилей. Какофония звуков сме­нилась полнейшей тишиной, от которой Толе стало не по себе. Что, если в побоище с крылатыми ящерами по­гибли не только гэмэчелы, но и Краб с Аршиновым?

Стараясь ступать бесшумно, он направился к скверу. Вскоре нашлось идеальное укрытие: на гранитном поста­менте лежал валун, достаточно большой, чтобы за ним можно было укрыться. Подбежав к нему, Толя рассмотрел часть надписи, сохранившейся на подножии: «Этот камень доставлен обществом…»

За этим укрытием он и залег. Над головой раздался знакомый свист рассекающих воздух крыльев. Вскинув автомат, Анатолий поймал в прицел пикирующего на него птеродактиля и нажал на спуск. Ни­чего. Клац. Когда он понял, что без толку израсходовал по­следние патроны на стрельбу по стальной двери будки, вместо того, чтобы перезарядить оружие, времени уже не осталось. Крылатое чудовище было всего в нескольких ме­трах…

Но тут из дальнего конца сквера донесся треск автомат­ной очереди. Свои прикрывают! Птеродактиль взмыл в не­бо и, не собираясь отказываться от добычи, принялся кру­жить над сквером.

Анатолий судорожно пытался вставить новый рожок, когда услышал чьи-то осторожные шаги. Спасителем, стре­лявшим в крылатое чудовище, оказался вовсе не Краб и не Аршинов.

В нескольких шагах от Анатолия, целясь в него из авто­мата, стоял Гриша.

Лицо его, покрытое коркой грязи и подсохшей крови, напоминало маску. Одежда, располосованная птеродак­тилем и прошитая множеством пуль, превратилась в лох­мотья.

Но он не чувствовал боли и не боялся терять кровь. Это был стальной человек, оживший памятник, безжалостный голем. Воин, о каком мечтали все диктаторы во все време­на, но созданный отставным палачом после заката челове­чества.

Анатолий не пытался пустить в ход оружие.

Гэмэчел все равно выстрелит раньше.

Может быть, снять противогаз, чтобы Гриша увидел его лицо и услышал не искаженный резиной голос? Впервые он оказался с этим монстрочеловеком лицом к лицу… С та­ким родным – сколько боев, сколько дорог вместе пройде­но – и совершенно чужим. Нездешним. Неподземным.

Толя опустил ствол. И вдруг вслед за ним то же самое сделал и Гриша. Почему? Узнал в Толе бывшего команди­ра? Узнал собрата по эксперименту? Или просто как без­душный механизм перестал идентифицировать Анатолия как врага, как цель?

Толе показалось, что между ними образовалась какая-то незримая, тонкая связь. Поэтому гэмэчел и не…

И тут из кустов выпрыгнул Краб, как чертик из таба­керки.

– Не стрелять! – отчаянно крикнул Анатолий, но опоз­дал.

Увидев Толю и гэмэчела, Краб без всяких предисловий выпустил очередь точно в спину Грише. Тот сделал шаг вперед, зашатался, но удержался на ногах.

Ситуация вышла из-под контроля. Гэмэчел развернулся на пятке и в движении, не целясь, ответил Крабу короткой, точной очередью. Все пули достигли цели: вор выронил ав­томат, взмахнул руками и упал на спину.

В пылу схватки все забыли о птеродактиле, который вос­пользовался царившей внизу неразберихой, чтобы выбрать наиболее легкую и доступную добычу. Середину сквера на­крыла огромная тень. Летающий ящер в полете сбил Гришу на землю, вцепился когтями в неподвижно лежавшего Кра­ба и оторвал его от земли. Толя, боясь задеть Краба, с опоз­данием начал прицельно бить по крылатому монстру. Пте­родактиль уже успел набрать приличную высоту. Ранить чудовище удалось лишь тогда, когда оно отлетело на доста­точно большое расстояние. Однако крылатый ящер все же выронил свою добычу. Тело Краба, выглядевшее издали как темная точка, стремительно приблизилось к земле и пропало в руинах полуразрушенных сталинских многоэтажек.

Сердце Анатолия болезненно сжалось. Ощущение было такое, будто это он сам рухнул на землю вместо своего то­варища. Он повернулся к Грише, и вдруг хлопнули выстре­лы. У него на глазах череп гэмэчела разлетелся на куски, а обезглавленное тело, сделав несколько шагов назад и впе­ред, рухнуло на землю, заливаясь кровью. Ошарашенный стремительным развитием событий Анатолий с ужасом по­нял, что череда кошмаров продолжается. Он без сил опус­тился перед Гришей на колени.

– Стрелять точно в башку – самый надежный способ прикончить этих суперменов, – самодовольно заявил Ар­шинов, выходя из-за мемориального камня. – А куда поде­вался Краб? Мы разделились, чтобы быстрее найти тебя, а теперь его ищи-свищи…

Анатолий молча смотрел на прапора: тот блаженно улы­бался, гордый своей победой. Воистину, не ведает, что тво­рит. Анатолий устало махнул рукой:

- Никого искать не надо. Краба больше нет, его унес ящер. Здесь никого больше нет. Двое ушли под землю и за­перли дверь изнутри.

- А я тут зачем? – Аршинов снял с плеча рюкзак и трях­нул им. – Взрывчатки столько, что через пять минут я эту будку к едреной фене разнесу! Потопали, нечего тут расси­живаться. У нас еще дел по горло. Эх, давненько же я не брал в руки тротиловых шашек.

Слова Аршинова, его бодрый голос заставили Толю сдвинуться с места.

Всего несколько минут назад потерял сразу двоих друзей.

Корбут и Никита должны ответить за гибель его ребят.

Аршинов знал свое дело. Анатолий едва успевал следить за ловкими движениями профессионала. Заряд был заложен по всем правилам подрывного искусства. Прапорщик велел Анатолию отойти за угол ближайшего здания, забросил рюкзак за спину, чиркнул самодельной зажигалкой и присоединился к товарищу.

В последнее время было слишком много треска и грохота, поэтому взрыв показался Анатолию не слишком громким. Тем не менее, свою задачу взрыв выполнил: металлическая дверь с грохотом упала на землю. Толя собирался сразу рвануть вниз по лестнице, но ему пришлось убавить прыть – мешала поднятая взрывом туча пыли. Как только она рассеялась настолько, что стала видна стальная лестни­ца, Толя первым начал спуск в подземелье.

На восьмом, последнем пролете диверсанты сняли про­тивогазы, перчатки и остановились перед знаменитой вто­рой дверью. Анатолий надавил на рычаг, чтобы узнать, по­надобится ли взрывчатка. Дверь послушно приоткрылась. Подоспевший прапорщик распахнул ее ударом ноги и в воздухе очертил полукруг стволом автомата. Никого. Ана­толий остановился на середине бетонного куба. С ненавис­тью посмотрел на дверь, которая вела к подземному Лубян­скому кладбищу.

Ворвался в коридор…

Корбут стоял у двери лаборатории, прижимая к груди стопку папок и бумаг. При виде бывшего подопечного про­фессор переменился в лице, охнул и уронил свою ношу. Листки с чертежами и формулами разлетелись по полу, и Толя пошел к профессору прямо по ним.

– Эвакуируетесь, Михаил Андреевич? – спросил он. –Задержитесь на минуточку, сделайте милость. Как-никак бывший пациент в гости зашел!

Корбут был явно перепуган до смерти. Он пытался что-то ответить, но издавал только невнятное мычание. Совсем недавно Толя мечтал о том, как переломает эксперимента­тору ребра прикладом, но теперь боялся пришибить его од­ним ударом и тем самым лишить себя удовольствия поговорить по душам.

Наспех обыскав ученого, Анатолий схватил его как на­шкодившего мальчишку за ухо и вздернул его вверх. Про­фессор встал на цыпочки, как дрессированный пудель. За­ведя профессора в лабораторию, Толя толчком усадил его на ближайшую кровать и придвинул штатив с капельницей.

– Ну, профессор… Вы столько рассказывали мне о пользе превращения… Неужели самому неинтересно попробовать?

Глаза Корбута округлились от ужаса.

– Р-р-ради всего с-с-вятого… – Профессора начала бить дрожь. – Только не это…

– Да бросьте! Вы же станете генетически совершенным существом. Сможете покорять просторы, лежащие на по­верхности! Будете неуязвимы для моих пуль. Может стать­ся, вообще никогда не умрете…

– Не надо… Зачем вам это?..

– Зачем это вам, профессор? Зачем вам было лишать ме­ня моей жизни, моих верных товарищей? Зачем было пре­вращать живых людей в механизмы? Зачем вам переделы­вать человека?

- Вы не имеете права!

- А какое право у вас было?

- Право ученого! Право гения! Я изменю мир!

- Увы. – Анатолий покачал головой. – Увы.

Он поднял Корбута за шкирку с кровати и силой впих­нул его в распахнутую барокамеру.

– Вам не доведется изменить мир. Но мир сейчас изме­нит вас.

Он захлопнул дверцу барокамеры, крутанул вентили за­поров…

– Не напрягаемся, – подмигнул он профессору.

Стены аппарата заглушали истерические вопли Корбу­та. Но за толстым стеклом иллюминатора было видно лицо безумца с распахнутым ртом и вздувшимися жилами.

В коридоре послышались выстрелы.

Аршинов! Толя оставил Аршинова наедине с двумя са­мыми опасными головорезами!

Прапор был опытным бойцом, однако устоять против гэмэчела и энкавэдэшника в узком коридоре не смог бы. Черт побери! Толя бросился к двери.

Никита, отстреливаясь из пистолета, пятился к лабора­тории. Чтобы не получить пулю от Аршинова, Толя дож­дался, пока толстяк поравняется с дверью, и втащил его за шиворот внутрь, сделав ему подножку.

Тот быстро оправился от неожиданности, через миг уже поднявшись на ноги. Отточенным движением провел бро­сок через бедро. Анатолий кубарем покатился по полу.

Когда он встал, Никита уже держал его на мушке. Ситуа­ция повторилась до мельчайших деталей. Черный зрачок пистолета завораживал и лишал воли. Сердце у Анатолия готово было вырваться из груди, в голове бухали молоты. Аршинов, кроя матом, спешил на помощь, но опаздывал в любом случае. Автоматом Толя тоже не успел бы восполь­зоваться.

– Вот и все, – сказал Никита.

И выстрелил.

Целился он ровно в середину лба. Шансов выжить – ноль.

Толя видел, как сгибается пухлый указательный палец, как уходит немного вниз ствол…

Конец.

Но в самый последний миг рука Никиты вдруг отскочила в сторону, и это дало Толе самую последнюю крошечную спасительную возможность. Толику показалось, что он ви­дит закругленную головку покидавшей ствол пули. По крайней мере, он точно знал направление полета свинцо­вой пчелы и, отклонившись, на несколько миллиметров сторону, почувствовал колебание воздушного потока у сво­его виска.

Рядом с Никитой, словно материализовавшись из разре­женного звенящего воздуха, стояла Лена, Толин ангел. Ан­гел-спаситель. Это она сбила прицел.

Никита метнул на нее бешеный взгляд и наотмашь тыльной стороной ладони хлестнул по челюсти. Голова де­вушки мотнулась, и она рухнула на пол.

Анатолий ударил мыском ботинка по запястью инструк­тора, и пистолет вылетел из руки Никиты, словно камень из пращи. Толя вцепился в китель толстяка, резко опустился на одно колено и швырнул противника через себя прямо на столы, уставленные приборами и колбами. Грохот падающих ин­струментов и звон стекла распался в голове Анатолия на со­ставляющие и синтезировался в подобие победного марша.

Он вскочил на ноги, повернулся к Никите, замахнулся…

Тот все еще барахтался на столе, а когда наконец встал, стало ясно, что жить ему осталось меньше минуты: из раны в шее торчал длинный осколок стекла. Никита выдернул его, но остановить фонтан крови, бивший из перерезанной сонной артерии, было невозможно. Еще не осознав, что это конец, толстяк снова двинулся на противника, держа оско­лок, как нож, обратным хватом.

Потом вдруг понял, что не дойдет. Сел грузно на пол…

И прежде чем Толя успел понять, что происходит, вонзил осколок в спину несчастной девушки. Улыбнулся и умер.

Лицо Корбута, наблюдавшего за расправой над Никитой через иллюминатор барокамеры, посерело от ужаса. Толя метнулся к распростертому на полу телу своей любимой. Потянул осторожно из раны стеклянный кинжал… Вслед за ним плеснула кровь.

Елена застонала.

Правая сторона… Он ударил ее в правую сторону. Серд­це не задето… Но она может умереть от кровопотери! Толин взгляд упал на барокамеру. Он рванул запоры, откинул крышку. Корбут от ужаса трясся.

- П-прошу… П-прошу…

- Умеешь оперировать?!

- П-прошу…

– Останови кровь! Сука! Спаси ее! Спаси ее, и я сохра­ню тебе жизнь!

Корбут, сломленный, обмочившийся, не веря своим ушам, выполз наружу. Как битая собака озираясь на Толю, подобрался к девушке и ощупал рану.

– П-положи ее на стол… Я сделаю. Сделаю. В ране оскол­ки… Я сделаю.

Анатолий поднял своего ангела на руки и перенес на ку­шетку. Корбут поплелся к шкафам, извлек из них скаль­пель, спирт, бинты. Толя навел на него ствол: кто знает, на что способно сейчас это чудовище?

Корбут сделал надрез, установил зажимы…

И тут у Толи над ухом щелкнуло. Он поднял глаза. Прямо перед ним стоял Серега. Его Серега. Друг с вось­ми лет. Спортсмен и инженер тренажеров из качалки на Гу­ляй Поле. Серега, которому Толя цитировал Кропоткина и рассказывал о мистике в «Мастере и Маргарите». Серега, мать которого приютила Толика-сироту, только-только по­терявшего Иннокентия Вениаминовича. Белый кафель пу­тевой стены Войковской, брезентовые стены «качалки», портрет Че Гевары и бесконечные туннели, пройденные рука об руку.

Серега держал у Толиного виска ствол автомата. Глаза у него были пустые. Смотрел он на Корбута. На своего созда­теля и мучителя. На своего хозяина.

А Корбут теперь глядел на него.

- Ну, кажется, ветер переменился, – совсем другим голо­сом сказал профессор.

- Серый, – позвал своего друга детства Толя. – Сереж… Это ведь я…

Тот немигающим змеиным взглядом прополз по Толиному лицу и ничего не ответил.

– Убей его, – приказал Корбут. Серега кивнул.

В коридоре громыхнуло, повалил едкий дым, и на поро­ге возник Аршинов.

– Елы-палы, – ошалело выговорил он. – Фигасе сцена.

Серега с сумасшедшей скоростью крутанулся назад и прикладом въехал прапорщику в челюсть. Аршинов отшат­нулся к стене и съехал на пол.

Серега с сумасшедшей скоростью крутанулся назад и прикладом въехал прапорщику в челюсть. Аршинов отшат­нулся к стене, съехал на пол.

Анатолий машинально поднял руку с пистолетом и на­жал на спуск – хлопнул выстрел. Пуля вошла Сергею в ос­нование шеи, он рухнул, как подкошенный.

- Прости, Сереж, – сказал Анатолий с болью в голосе. – Я не хотел так.

- Это грех, батенька, – издевательски продребезжал Корбут со своего места. – Чудовище-то он, он франкенштейн, а прикончил-то его ты…

Девушка застонала и заерзала на койке. Простыня, на которой она

лежала, вся намокла от крови.

– Продолжай операцию, тварь! – приказал Анатолий. Аршинов, матерясь

на чем свет стоит, приподнялся на разъезжающихся ногах.

– Как у вас тут интересно, – нечленораздельно пробор­мотал он.

– Посмотри за ним, – попросил Толя у прапора.

Аршинов взял профессора на мушку, а Толя опустился на колени перед

Серегой. Тот лежал лицом вниз, и вокруг расплывалось целое Море красной-красной крови. Обыч­ной человеческой крови. Пуля вошла в затылок, а значит, выходя, снесла пол-лица. Переворачивать Серегу на спину Толя просто побоялся.

– Грех, – повторил он. – Грех.

В коридоре загрохотали сапоги. Корбут зашивал рану.

– Она будет жить, – недовольно сказал профессор, гля­дя Толе в переносицу.

Анатолий поднял девушку на руки. Посмотрел на Миха­ила Андреевича.

– Держи эту сволочь на мушке, – приказал он Арши­нову.

– Вы же мне гарантировали жизнь, – откашлялся Корбут.

– Но я не обещал вам свободу. Вы идете с нами.

Покидая проклятую лабораторию, Аршинов швырнул себе за спину брикет взрывчатки и плотно притворил за со­бой несгораемую дверь.