Марта. Суббота. Судно Ру – ближайшее к берегу, пришвартовано чуть поодаль от остальных, напротив дома Арманды

Судно Ру – ближайшее к берегу, пришвартовано чуть поодаль от остальных, напротив дома Арманды. На носу развешены бумажные фонарики, похожие на светящиеся фрукты. Марод встретил нас острым запахом жареной пищи, готовящейся на берегу реки. Окна Арманды с видом на реку распахнуты настежь, на воду неровными бликами падает льющийся из дома свет. Меня поразило отсутствие мусора, поразило, с какой тщательностью все отходы сгребаются в металлические контейнеры, где потом сжигаются. На одной из лодок дальше по реке зазвучала гитара. Ру сидел на небольшом пирсе и смотрел на воду. Возле него уже собралась маленькая группка людей. Я узнала Зезет, девушку по имени Бланш, араба Махмеда. Рядом кто-то готовил пищу на переносной жаровне, в которой пылали угли.

Анук тотчас же побежала к костру. Я услышала, как Зезет ласково предупредила ее:

– Осторожно, детка, не обожгись.

Бланш протянула мне кружку с теплым пряным вином.

– Попробуй.

Улыбаясь, я беру вино. Оно приятное, с острым привкусом лимона и мускатного ореха, и до того крепкое, что я едва не поперхнулась. Впервые за многие недели ночь выдалась ясная, от нашего дыхания в неподвижном воздухе образуются бледные дракончики. Над рекой висит легкая дымка, прорезаемая тут и там огоньками с лодок.

– Пантуфль тоже хочет, – заявила Анук, показывая на кастрюлю с пряным вином.

– Пантуфль? – переспросил Ру с улыбкой.

– Это ее кролик, – поспешила объяснить я. – Ее… воображаемый друг.

– Я не уверен, что Пантуфлю это придется по вкусу, – говорит он. – Может, лучше налить ему яблочного сока?

– Я спрошу у него, – сказала Анук.

Ру здесь совсем другой, более раскован. Его силуэт выделяется в отблесках пламени, когда он проверяет готовность пищи. Мне запомнились речные раки, разделанные и запеченные на углях, сардины, молодая сахарная кукуруза, сладкий картофель, карамелизованные яблоки, обваленные в сахаре и обжаренные в кипящем масле, пышные блины, мед. Мы ели прямо руками из оловянных тарелок, пили сидр и пряное вино. Несколько ребятишек вместе с Анук играли на берегу реки. Пришла Арманда.

– Эх, будь я моложе, – вздохнула она, грея руки над жаровней, – я бы проводила так каждую ночь. – Она взяла с углей горячую картофелину и, чтобы остудить ее, стала ловко перекидывать с ладони на ладонь. – Вот о такой жизни я мечтала в детстве. Плавучий дом, куча друзей, гулянья каждый вечер… – Она бросила на Ру сардонический взгляд и заявила: – Пожалуй, я убежала бы с тобой. Рыжие мужчины всегда были моей слабостью. Может, я и стара, но, клянусь, могла бы научить тебя кое-чему.

Ру усмехнулся. В этот вечер он держался без тени смущения, был добродушен, постоянно наполнял кружки вином и сидром. Чувствовалось, что ему нравится принимать гостей. Он флиртовал с Армандой, щедро осыпая ее комплиментами, от которых она заливалась квакающим смехом. Анук он научил бросать в реку плоские камешки, так чтобы они скакали по воде, а потом показал нам свой дом, который содержал в опрятности и чистоте, – крошечную кухню, хранилище с запасами воды и провизии, спальню с плексигласовой крышей.

– Когда я покупал это судно, на него было жалко смотреть, – рассказывал он. – Я сделал ремонт, и теперь оно ничем не хуже обычного дома на суше. – Он смущенно улыбнулся. Так обычно улыбаются взрослые, сознаваясь в пристрастии к каким-нибудь детским забавам. – Столько труда вложил, и все ради того, чтобы потом лежать ночью на своей койке и слушать плеск воды, смотреть на звезды.

Анук не преминула выразить свое одобрение.

– Мне нравится твой дом, – заявила она. – Очень! – И он совсем не похож на кучу нав… нав… или как там еще говорит мама Жанно.

– На кучу навоза, – подсказал Ру. Я быстро глянула на него. Он смеялся. – Нет, мы вовсе не такие плохие, как думают некоторые.

– А мы вообще не считаем тебя плохим! – возмутилась Анук.

Ру в ответ лишь пожал плечами.

Позже была музыка – флейта, скрипка и несколько барабанов, которыми служили жестяные банки и металлические контейнеры для мусора. Анук подыгрывала импровизированному оркестру на своей игрушечной дудке. Дети кружились в бешеном танце так близко к воде, что в конце концов их пришлось отогнать от реки на безопасное расстояние. Часы показывали уже далеко за одиннадцать, когда мы с дочерью собрались домой. Анук валилась с ног от усталости, но уходить упорно отказывалась.

– Ты же не навсегда уходишь, – заметил Ру. – Мы будем рады видеть тебя здесь в любое время.

Я поблагодарила его и взяла Анук на руки.

– Пожалуйста. – Он устремил взгляд на склон, поднимающийся за моей спиной, и улыбка на его губах дрогнула, между бровями пролегла складка.

– Что там?

– Не знаю. Скорей всего, ничего.

Марод – темный район. Единственное светлое место – возле кафе «Республика», где льет на узкую пешеходную тропинку сальный желтый свет один на всю округу сияющий фонарь. За кафе улица Вольных Граждан постепенно переходит в широкий яркий бульвар, обсаженный деревьями. Ру, прищурившись, по-прежнему смотрит вдаль.

– Показалось, будто кто-то идет с холма, только и всего. Должно быть, это просто игра света. Сейчас никого не видно.

С Анук на руках я стала подниматься по склону. Вслед нам неслась нежная мелодия, наигрываемая на каллиопе. Обитатели плавучего городка продолжали веселиться. В отблесках угасающего костра вырисовывается силуэт Зезет. Она танцует на пирсе. У ее ног мечется ее тень. Минуя кафе «Республика», я заметила, что его дверь приоткрыта, хотя света в окнах не было. Изнутри до меня донесся тихий стук затворяемой двери, будто за нами кто-то наблюдал. Но, возможно, это просто ветер.