Понятие научного этоса. Нормы и ценности научного сообщества.

Коль скоро, наука возникает, существует и развивается в обществе, то, как и всякий социальный институт она представляет собой особую сферу упорядоченных от­ношений между людьми, устойчивой организации их деятельности. В свою очередь, подобная упорядоченность и организованность достигается путем нормативно-ценностного регулирования научной деятельности, межличностных взаимодействий.

Что касается норм, то они очерчивают круг допустимого, возможного, приемлемого поведения в рамках данного социального института, в частности, науки. В свою очередь, ценности представляют собой более высокий и вместе с тем более обобщенный уровень регуляции поведения людей — уровень, на котором определяется, что является должным, во имя чего люди следуют принятым нормам и вообще действуют, какое благо проистекает от данного социального института.

В целом стоит отметить, что нормы и ценности научного сообщества редко форму­лируются в виде специфических перечней и кодексов. Однако вместе с тем в социологии науки существовали и существуют попытки выявления, описания и анализа этих норм.

Одной из самых известных попыток в этом отношении является концепция Р. Мертона, представленная в работе «Нормативная структура науки» (1942 г.). В ней Р. Мертон дал описание этоса науки, который понимается им как комплекс ценностей и норм, воспроизводящихся от поколения к поколению ученых и яв­ляющихся обязательными для человека науки. С точки зрения Р. Мертона, нормы науки строятся вокруг четырех основополагающих ценностей.

— Первая из них — универсализм, убеждение в том, что изучаемые наукой природные явления повсюду протекают одинаково и что истинность научных утверждений должна оцениваться независимо от возраста, пола, расы, авторитета, титулов и званий тех, кто их формулирует. Требование универсализма предполагает, в частности, что результаты маститого ученого должны подвергаться не менее строгой проверке и критике, чем результаты молодого коллеги. Наука, стало быть, внутренне демократична.

— Вторая ценность — коллективизм (в буквальном переводе — «коммунизм»), смысл которой в том, что научное знание должно свободно становится общим достоянием. Тот, кто его впервые получил, не вправе монопольно владеть им, хотя он и имеет право претендовать на достойную оценку коллегами собственного вклада.

— Третья ценность — незаинтересованность. Первичным стимулом деятельности ученого является бескорыстный поиск истины, свободный от соображений личной выгоды — завоевания славы, получения денежного вознаграждения. Признание и вознаграждение должны рассматриваться как возможное следствие научных достижений, а не как цель, во имя которой проводятся исследования.

—Четвертая ценность — организованный скептицизм. Каждый ученый несет ответственность за оценку доброкачественности того, что сделано его коллегами, и за то, чтобы эта оценка стала достоянием гласности. Причем ученый, опиравшийся в своей работе на достоверные данные, заимствованные из работ его коллег, не освобождается от ответственности, коль скоро сам он не проверил точность используемых данных. Из этого требования следует, что в науке нельзя слепо доверяться авторитету предшественников, сколь бы высок он ни был. Равно необходимы как уважение к тому, что сделали предшественники, так и критическое - скептическое - отношение к их результатам.

Далее, в качестве социального института наука, по мнению Мертона, располагает и механизмами контроля за соблюдением правил научного этоса. Это — обшир­ный набор позитивных и негативных санкций, которыми поощ­ряется ожидаемое и наказывается отклоняющееся поведение. Главной позитивной санкцией является признание коллег — как современников, так и особенно ученых доследующих поколений. Это признание может выражаться в разных формах — от цитиро­вания в научной статье до увенчания престижной научной пре­мией — например, Нобелевской, — и даже до увековечения име­ни ученого в названии закона или теории: закон механики Нью­тона, периодическая система элементов Менделеева, теория от­носительности Эйнштейна и т.п. Напротив, того, кто допускает отклонение от принятых в науке норм (фальсификация результатов эксперимента, при­писывание себе чужих достижений, плагиат — воспроизведе­ние того, что сделано другими, без ссылки на них), ожидают негативные санкции вплоть до самых жестких — игнорирова­ния всеми коллегами того, что делает данный ученый. Ведь если в научной литературе нет упоминаний — цитат или ссы­лок на его работы, то это значит, что для науки его попросту не существует.

Впоследствии Мертон расширил свою концепцию научного этоса.В работе «Амбивалентность ученого» (1965 г) он отметил наличие противоположно направленных нормативных требований, т.е. норм и «контрнорм», на которые ориентируются ученые в своей деятельности. Противоречивость этих требований приводит к тому, что ученый нередко оказывается в состоянии амбивалентности, неопределенности по отношению к ним.

К примеру, ему надлежит как можно быстрее делать свои результаты доступными для коллег; И, вместе с тем, он должен тщательно проверить эти результаты перед их публикацией;

Он должен быть восприимчивым по отношению к новым идеям; Но, вместе с тем, не должен слепо подчиняться интеллектуальной моде;

От него требуется знать все относящиеся к области его интересов работы предшественников и современников; Но, вместе с тем, его эрудиция не должна подавлять самостоятельность мышления ученого.

Таким образом, ученый может и должен проявлять определенную гибкость, поскольку нормативно-ценностная структура науки не является жесткой. Послемертоновская социология науки не только продолжила эту мысль, но поставила еще больший акцент на роли т.н. антинорм в науке и их вкладе в мотивацию ученого. Например, социолог Митрофф обращает внимание на то, что хотя официальная норма незаинтересованности и требует от ученого полной беспристрастности, абстрагирования от эмоций, субъек­тивных интересов и т.д. тем не менее, ясно что без увлеченности изучаемыми объектами, без отношения к своим теориям как «к любимым девушкам», ученые вряд ли смогли бы годами напряженно обдумывать изучаемые проблемы, что сделало бы успех в их разрешении невозможным, а научная деятельность лишилась бы сильного источника мотивации. В этой связи приходится признать, некоторая пристрастность, эмоциональность просто необходимы ученым для их научной деятельности.

Учитывая сказанное, можно заметить, что нормы научного этоса в отличие от, скажем, государственных законов, обладают не строго прескриптивным, а ограничительнымсмыслом — нацелены на то, чтобы не полностью исключить, а умерить нежелательное поведение, ввести его в некоторые рамки.. Нормы науки — это не законы, а более мягкие ориентиры, задающие образцы желательного поведения и запрещающие лишь наиболее экстремальные отклонения от них. Существование, к примеру, нормы объективности не предполагает, что ученый должен быть строго объективным всегда и во всем, но предписывает ему стремление к объективности, ограничение чрезмерной субъективности, а не ее полное искоренение. Норма незаинтересованности предполагает, что он не должен искажать истину ради личных интересов, но не лишает их права на существование. Именно в этом качестве и суще­ствуют в науке ее нормы — как система достаточно мягких ограничителей, полезных ориентиров, а не категорических императивов.