Третья картина.

За стеной перестали петь. В ресторане не играет музыка. Та же ночь, часа три, поздно. На улице компании поют пьяные песни, расходясь после салюта. По крыше бегает мальчишка с бенгальским огнём. В квартире за столом сидят Георгий, Лиза. На кровати лежит Валерий Ильич. Лиза стучит кольцом по фужеру. Ольга Петровна с банкой краски, стену красит.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Плачет.) Ну вот что мы наделали, а?! Может, он всё ж таки опять придуряется, а?

ГЕОРГИЙ. Теперь нет.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Это сладкая смерть, правильно!

ГЕОРГИЙ. Что?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ничего. А этот все байдака гоняет по крыше. Вот людям делать нечего.

ЛИЗА. Кто?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Да Эдик-педик этот. Да что это звенит и звенит?!

ГЕОРГИЙ. Колокольчики.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Да что за колокольчики?

ГЕОРГИЙ. Мне подарил их один человек и сказал: как зазвенят, вспомни обо мне. Они звенят всё время.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Дак ты нам сто раз говорил это уже, а я тебя сто раз уже просила снять их, на нервы капает. А ты?

ГЕОРГИЙ. А я снял. А потом снова повесил.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Кинула кисточку, села на место.) Ну вот что нам теперь делать? Надо батюшку, чтоб соборовал, что ли. А?

ГЕОРГИЙ. Не надо. Он был неверующий.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Помолчала.) Ты что про него как про покойника? Может, он ещё оживёт? Это что он говорит, Лизка? Заговаривается? Что сказал-то, сам понял, нет?

ГЕОРГИЙ. Понял. Вот. Теперь буду его с ложечки кормить.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А я что?

ГЕОРГИЙ. Вы нам чужая тётя.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ах ты, макака, черная кака. Я вам не чужая тётя! Раз его паралик разбил, то я теперь им тоже должна заниматься. У него паралик, ему надо сидуксен и элениум! Лизка, у тебя батюшки нету знакомого? Привели бы его сюда прямо и тут бы обкрутили бы его, отсоборовали бы, а потом бы нас обвенчали бы, а? Вот беда, а? И у меня нету. А загс на дом не вызывается, не знаешь?

ЛИЗА. Нет.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Сладкая смерть называется, я виновата в этом, понимаешь? Раз я виновата, то я буду за ним ходить. Прям мне стыдно говорить про это даже, что сладкая смерть у нас была. И без квартиры я за ним готова ходить. Ой, он опять глазами сверкает, Лизка, ходи с фонарем по комнате, смеши его, я боюсь. Отвлекай разговорами!

ГЕОРГИЙ. Кого?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Никого! Прорубил окно в Европу, дурак чертов.

Взяла кисточку, снова красит то место, которое рубил топором Георгий.

ЛИЗА. (Смеётся.) Что вы к этой стенке привязались: то рубят, то красят.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ты чего смеяться-то стала?

ЛИЗА. Весело мне. Хорошо, и смеюсь.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Хорошо ей. А мне плохо! Ешьте давайте пирог. С рыбой и с яблоками. Хороший пирог. У нас с ним попытка была. А ты знаешь, что замах хуже удара? Завалил он меня, ой, прямо стыдно мне, краской обляпалась из-за вас. Обнимались, лобызались, ну, делов-то, он целоваться не умеет, чмокается только, слюнями, фу, кто твоя мать-то была, почему не научила его? Дай ему с ложечки яблочного пирога.

ЛИЗА. Мама, твои пироги есть невозможно. Ты не поняла ещё?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Как невозможно? И что же вы, ели, жрали, давились, столько дней толкали их себе в глотки и молчали? Дак его, может, перекосоёбило от того, может, что он пирога покушинькал?

Ольга Петровна взяла пироги со стола, вышла на лестницу, открыла лифт, кинула их в шахту лифта, вернулась, руки вытирает об платье.

И молчали? Да что ж вы за люди, зверьё такое, да что ж такое из вас выйдет, раз вы врёте и врёте всё тут вокруг, гады, твари? Все врут, ты посмотри, а? (Плачет.) Стыдно вам. Конечно, яблочки были червивые, я обрезала, но я же не пробовала, я не ем стряпню, которую готовлю сама, только покупное я ем.

ЛИЗА. Куда ты его?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. В лифт!

ЛИЗА. (Смеётся.) Это ж не мусоропровод, мама.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну и что? А я научилась открывать шахту, сразу, как приехала.

ЛИЗА. Зачем тебе?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Буду если кончать с собой, то туда прыгну. Стою и смотрю вниз каждый день и думаю - спрыгну вот вам всем на головы, твари! Чтоб вы запомнили, что говорить надо было про пирог сразу, что он плохой, чтоб вы знали, что не надо врать никогда! (Красит стенку, плачет.) Как я жить буду, если он помрёт? Сколько я могу мужиков хоронить?! Заберите это барахло, к черту заберите, дайте мне мужика!

Побежала в свою квартиру, притащила свертки с крупой, едой, мехами, кидает все на Лизу.

На, бери. Тварюга, тебе копила всю жизнь!

Плачет, красит стену. Лиза встала, вышла на лестницу, курит, улыбается чему-то.

ГЕОРГИЙ. Папочка...

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Ы-ы-ы-ы-ы...

ГЕОРГИЙ. Папочка...

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Ы-ы-ы-ы-ы...

ГЕОРГИЙ. Папочка...

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Ы-ы-ы-ы-ы...

ГЕОРГИЙ. Ты меня узнаешь, папочка?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Спокойно.) Что ж я, совсем в маразме, что ли, чтоб тебя не узнать? И не говорите при мне как бы гадостей. Я всё слышу.

МОЛЧАНИЕ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ты опять придуривался?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Помолчал, улыбается.) Мне надо было скрасить как-то как бы свою несостоятельность.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Где?

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. В постели.

ГЕОРГИЙ. Я знал: всё в порядке. Ну и хорошо. (Смеётся.) Папа, я хотел сказать: я уезжаю. Мы - уезжаем. Прощай. Ты прости меня за всё, но мне - ехать надо. Останетесь тут вот с... мамой.

МОЛЧАНИЕ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. С какой мамой? Со мной?! Я, что ли, с ним должна остаться? Нетушки, спасибочки! Дак он вот так вот каждый день кувыркаться будет, нет? Это что ж такое, а?! Вы гляньте, он опять да сызнова врал! Он меня до трясучки, до переляку довёл, а?! Ну, нет. Мне такого мужа не надо. Пошла я домой.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Стойте, Ольга, супруга, царица, солнце, не уходите как бы!

Тянет руки к Ольге Петровне. Лиза на лестнице. Из своей квартиры выскочил пьяный капитан, размахивает пистолетом.

КАПИТАН. (Орёт.) Рота, подъём!!!! Подъём!!!!

ЛИЗА. Привет, капитан. Ты чего орёшь?

КАПИТАН. А, вот она ты?! Привет. Иди сюда, поцелуй, а?!

ЛИЗА. Это не я тебя целовала. Моя подружка тебя всё время целовала.

КАПИТАН. Стрелять буду!

ЛИЗА. (Смеётся.) Стреляй. Она привет тебе просила передать. Она - принцесса, из сказки. Улетела.

КАПИТАН. А?

ЛИЗА. А знаешь, почему?

КАПИТАН. Почему?

ЛИЗА. Потому что ты вкрутил лампочку тут, идиот. Вот и всё, сказка кончилась.

КАПИТАН. Я ж хотел её разглядеть! Стой, стрелять буду! Эй! Ты скажи ей, что у меня с женой неладно стало после неё! Я спать не могу, дай мне её адрес!!!

ЛИЗА. Ох и дурак же ты, капитан.

КАПИТАН. А? Смирноа-а-а!!! Разойдись!!! На месте шагом! Стой!

ЛИЗА. (Смеётся.) Тихо, кавалерия, раскомандовался... Не кричи, а то паралик разобьёт...

Лиза рассмеялась легко. Кинула сигарету на пол, ушла в квартиру. Капитан стоит, тупо смотрит в пол, вокруг себя. Убежал в свою квартиру. Ольга Петровна ходит по комнате, собирает вещи.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Нет уж, прощайте. Отдайте мне моё барахло от дедушки и - счатливо, жопа слива. Это ж надо же, это ж сколько врать-то можно-то, а?! Прощайте. Не пропаду без вас. Ничего, я через себя перекувыркнусь, живой и мёртвой водой умоюсь и буду жить. Лизок, пошли отсюда.

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. (Хнычет.) Я больше не буду как бы, не уходите!

С улицы в квартиру вошёл мальчишка. Он худой и весёлый. Стоит, улыбается. Протянул руку в сторону Ольги Петровны, сказал негромко:

МАЛЬЧИШКА. Тётя, не уходите.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Повернулась, смотрит на него.) А?

ЛИЗА. (Смотрит на мальчишку.) Мама, у нас гости.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. (Собирает барахло в коробку.) У нас гости? Пусть лезут гости в шахту, там пирог для гостей лежит. Выкинули. Пусть достанут, едят и уходют. Или сразу уходят, без доставания. Нету яблочного пирога. Нету и рыбного. В шахту лифта кинула. Всё кидать буду туда. Начну с моего дивана, диван Героини называется, а кончу тем, что сама прыгну. Там сидит зверюга страшная, там окно какое-то, ему в рот буду куски кидать, буду ему каждый день кидать жрать. Когда он совсем оголодает, я туда сама прыгну. Скоро, поди.

ЛИЗА. Дай человеку чаю согреться.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Чаю? Человеку? (Смотрит на мальчишку, на Лизу.) А мы почему с тобой тут гостей принимаем, а не у себя? Пошли к себе, что ли? Мы тут кто? Никто. И они нам никто. Вруны сплошные. Врали, что паралик, врали, что пирог хороший, а оказалось - и пирог говно, и паралика нету, а мы тут сидим, я им тут крашу, я их с ложечки должна кормить. Кто он?

ЛИЗА. Эдик. Я его с ложечки буду кормить.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Он грязный. А весёлый. Ну, вымоем. Это ты там бегал, нет?

МАЛЬЧИШКА. Я. (Смеётся.)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну дак ты нормальный. А я думала дурак. А ты чего там бегал?

МАЛЬЧИШКА. Так.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну дак бегай всё время. Всё веселее будет. А то скука.

Лиза смеётся. Глаза зажмурила, сняла парик, подошла к мальчишке, поцеловала его.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ты чего?

ЛИЗА. Так. Поцеловала его на прощание.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А-а, на прощание. Ну правильно.

ГЕОРГИЙ. Лиза, дай руку.

ЛИЗА. На.

Взяли друг друга за руки, смотрят на Ольгу Петровну и Валерия Ильича.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Лизка, ты чего? Домой? Слышишь? (Поёт.) На улице дождик и слякоть бульварная!! Тонкими иглами душу гнетёт! Девушка бледная в беленьких туфельках!!!! Словно шальная по бульвару идет!!! Давайте, сфотографируемся на прощание, да пойдём, что ли? Будем же мы соседями. Только соседями, Лёрик, слышишь?! Не надейся на большее и не подмигивай мне, старец, ишь! Сфоткаемся, чтоб было что вспоминать. И смотрите внимательно в аппарат. Встанем. Встали все по росту, фотоаппарат на автомат нажимайте, выстроились все по росту, лесенка дураков чтоб была: я первая, потом Лёрик, потом Лизка, потом Жорик-прожорик, и потом ты, пацан - самый маленький мальчик с пальчик, вставай. Внимание, смотрите в объектив и улыбайтеся, на память, для истории, смотрите внимательно в окошечко, в окно, не мигайте глазами. Ой, облилась! Для вечности снимаемся... Ясно, нет? Надо было лизнуть, а я г-х-авкнула! (Плачет, слёзы вытирает.) Мы люди, не звери ведь, а? (Поёт.) На улице дождик, обуть было нечего!!! В белых туфлях на бульвар вы пошли! Ножки промокли и вы простудились!!!! ” Смотрите в дырку внимательно, думайте хорошее! Для вечности фотографируемся! Смотрите в дырку, а думайте, что вот такими мы для вечности и останемся. Понимаете? Для вечности!

ЛИЗА. Вот такими...

ГЕОРГИЙ. Думайте хорошее...

ВАЛЕРИЙ ИЛЬИЧ. Смотрите в дырку...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Для вечности...

МАЛЬЧИШКА.... останемся...

Выстроились в “лесенку дураков”. Вспышка фотоаппарата.

Капитан бегает по подъезду, кричит, достал пистолет, начал палить в потолок.

И вдруг запоздалый салют будто развернул всю урчащую толпу, что расходилась по домам. Толпа снова взревела, орут, поют, пляшут, а в небе - огни фейерверка.

Фотоаппарат заело и он выдаёт вспышку за вспышкой, фотографируя всю компанию.

Летит пух тополиный.

Попугай принялся кричать, будто вдруг захотел в свой Китай.

Кто-то поджёг на улице у памятника пух, он трещит, как порох, и, быстро сгорая, жрёт сухую траву и прошлогоднюю листву...

Звенят трамваи за окном.

Внизу на первом этаже ресторан - играет музыка: всё та же полечка...

На окне висит связка колокольчиков, ветер колышет их и они звенят...

Темнота

Занавес.

КОНЕЦ

февраль 1998 года

© Все авторские права сохраняются.

Постановка пьесы на сцене возможна только с письменного согласия автора.

© 1998 by Nikolaj Koljada