ГЛАВА 1. Николь Апсон Эксперт по убийствам

Николь Апсон Эксперт по убийствам

С любовью и благодарностью Филлис и Ирэн. Спасибо, что поверили в меня.

Лишь поздно вечером он наконец сел за стол и приготовился писать. За окном хмурое, серое небо постепенно, дюйм за дюймом, затягивалось. Темнота обволакивала, точно саваном, кусты в дальнем углу сада. Зима, по своему обыкновению, обезличивала все вокруг — все, доступное его взору. Холод безжалостно расправлялся с яркими, живыми красками. К утру подоконник покроется корочкой изморози.

Перед тем как выплеснуть на бумагу задуманное, он вылил в стакан последние капли виски и залпом осушил теплую влагу. Потом взял в руки лежавший перед ним на столе тонкий коричневый томик, и дом, вечно полный негромких, привычных звуков, словно из почтения к значимости минуты, затих. Он пролистал страницы, пока не добрался до нужных ему строк; эта фраза всегда казалась ему необычайно удачной, а сейчас — более чем когда-либо. Именно потому он ее и позаимствует. С горькой улыбкой не то сожаления, не то смирения он поднял ручку и, шевеля губами в унисон с каждым ложившимся на бумагу словом, принялся выводить: «Стать экспертом по убийствам не так уж и трудно».

ГЛАВА 1

Будь Джозефина Тэй человеком суеверным, то, узнав, что ее утренний экспресс опаздывает на полтора часа, она бы наверняка встревожилась. В шесть часов Джозефина ступила на платформу южного направления, пребывая в радостном возбуждении, которое обычно сопутствует посадке на отбывающий вскоре поезд. Однако все на платформе свидетельствовало о предстоящем длительном ожидании: свет в вагонах не горел, локомотив не подавал признаков жизни, а вдоль платформы громоздились горы багажа. Но подобно большинству представителей ее поколения, переживших войну и горечь утраты близких, она научилась не придавать значения мелким неприятностям, будучи уверенной, что технические неполадки с поездом ничем серьезным ей не грозят, если не считать утомительного ожидания в станционном буфете. И хотя именно в этот день произошло первое убийство, до следующего утра жизнь Джозефины оставалась совершенно безоблачной.

Когда она осушила третью чашку безвкусного кофе, поезд, похоже, был уже готов к отправке. Выйдя из теплого битком набитого буфета, Джозефина двинулась к вагону; по пути она заглянула в маленький пристанционный киоск и купила вчерашнюю газету «Таймс» и плитку шоколада «Фрай». Несмотря на задержку поезда, Джозефина, устроившись в купе, сразу почувствовала приятное возбуждение — еще несколько часов, и она будет в Лондоне.

Замысловатой формы станционные часы показывали четверть девятого, когда поезд наконец покинул платформу и медленно покатил по сельской местности. Джозефина откинулась на спинку сиденья, и под легкий стук колес все ее утренние разочарования окончательно рассеялись.

Джозефина сняла перчатки, вынула носовой платок, протерла мутное стекло и с удовольствием смотрела на то, как разгорающийся свет понемногу вливает силы в холодный мартовский день. Зима в этом году в общем-то не доставляла много хлопот. Не было, слава Богу, тех затяжных метелей, что в прошлом году временами парализовали движение на железной дороге, когда ей и многим другим пассажирам приходилось проводить ночи напролет в залах ожидания. Ей часто приходилось наблюдать, как для расчистки путей присылали снегоочистительные машины, которые на полной скорости врезались в сугробы и вздымали в воздух сорокафутовые столбы снега.

Вздрогнув при одном воспоминании об этом, Джозефина развернула газету и в рубрике книжных обзоров с изумлением обнаружила, что Общество детективных романов рекомендует для чтения повесть «Мистер Мант продолжает свое дело», от которой волосы на голове встают дыбом. «Да они ее, наверное, и не читали», — подумала Джозефина. Сама она как-то попыталась прочесть этот детектив и пришла к выводу, что «продолжение» мистера Манта абсолютно не стоит семи шиллингов и шести пенсов, которые пришлось заплатить за книгу. Наконец она добралась до театральной рубрики, умышленно отложенной ею напоследок, и, прочитав, что ее «Ричард из Бордо» стал самой успешной пьесой сезона и теперь идет в Лондоне последнюю неделю, мысленно улыбнулась.

Поезд продвигался на юг, непринужденно бороздя четырехсотмильные просторы лугов и пахотных земель. Джозефина заметила, что весна в Англии наступила в этом году рано и уже успела придать сельской местности некую мягкость, что особенно ощущалось после угрюмых шотландских пейзажей. Обозревать окрестности из окна вагона — ощущение, ни с чем не сравнимое, подумала она. Разве можно сопоставить эту широту обзора с тем, что удается увидеть из тесного салона автомобиля? Она полюбила поезда еще со времен молодости, когда в каникулы исколесила каждый дюйм одноколейной дороги между Инвернессом и Тейпом. Даже теперь, спустя двадцать лет, Джозефина, покидая Шотландию, обязательно вспоминала, как вместе со своим любимым объездила на поезде всю горную Шотландию, каждое утро отбывая со станции Девиот по новому маршруту. Когда через год разразилась война, а мир, по крайней мере для нее, навсегда переменился, воспоминание о том времени оставалось неизменно прекрасным, похоже, останется таким навсегда.

Правда, сейчас, неожиданно став знаменитостью, Джозефина почему-то не так отчетливо воссоздавала в памяти картины своей молодости. Хотя даже после тринадцати месяцев и четырехсот шестидесяти представлений ее самой популярной в Лондоне пьесы вкус славы был ей все еще непривычен. «Ричард из Бордо» принес успех, от которого оказалось не так просто укрыться, она же всегда ощущала необходимость в уединении. Поэтому ей теперь было неуютно и в столичном Лондоне, и в провинциальном Инвернессе, а вот в дороге между этими городами, в течение нескольких бесценных часов, проведенных в купе, Джозефина чувствовала себя никому не известной семнадцатилетней девушкой, и ей казалось, что она твердо знает, чего хочет от жизни.

Однако сегодня, лишь только поезд остановился на станции Беруик-он-Твид, и в ее купе вошла приятная с виду молодая пассажирка, слава настигла Джозефину раньше обычного. С виноватым видом девушка принялась сражаться со своим багажом, и сидевший рядом мужчина тут же вскочил и помог ей забросить на верхнюю полку большую, с изящной вышивкой, дорожную сумку, уступив новой пассажирке свое место у окна; в ответ на это девушка благодарно улыбнулась. Пока она усаживалась, Джозефина восхищенно за ней наблюдала правда, не оттого, что девушка была особо хороша собой, а из-за ее черной шляпы-«колокола» — необычайной красоты, сплетенной из тонкой соломы, с одного боку украшенной изогнутым белым, с вкраплением бежевого и коричневого, страусиным пером, закрепленным длинной, с черной головкой, булавкой. Несмотря на то что Джозефина сама никогда бы не надела подобную шляпу — в сравнении с которой ее собственная бархатная шляпка казалась безыскусной поделкой, — она не могла оторвать взгляда от столь изящного головного убора.

Девушка кивнула Джозефине с радостной улыбкой, и та снова принялась читать газету, но, дойдя до статьи о скачках, вдруг почувствовала, что за ней наблюдают. Она подняла глаза, и девушка, явно смутившись, что ее поймали «на месте преступления», поспешно уткнулась в журнал и с преувеличенным интересом принялась его изучать. Решив, что путешествие будет приятнее, если сгладить возникшую неловкость, Джозефина прервала молчание:

— Знаете, я часто думаю: раз этим знатокам скачек позволяют молоть всякую чушь, я была бы не прочь оказаться на их месте — ну чем не работа?

Явно обрадовавшись завязавшейся беседе, девушка весело ответила:

— Только не отказывайтесь из-за этого от театра. — Но, заметив изумление Джозефины, ахнула в ужасе от собственной фамильярности. — Извините, я вовсе не хотела причинять вам беспокойство, просто не могла удержаться. Ведь это вы, правда? Я вас сразу узнала по замечательной фотографии к статье. Какое чудесное совпадение!

Джозефина нехотя улыбнулась, молча проклиная рекламную фотографию, помещенную в одном из малоизвестных театральных журналов, где горстке его читателей без обиняков сообщили, что Гордон Девиот — этим псевдонимом она подписывала свои произведения — не настоящее ее имя.

— Вы очень наблюдательны. — Джозефина, к своему смущению, заметила, что и другие пассажиры купе уже с интересом на нее поглядывают. — Этой статье с фотографией не меньше года: поразительно, что вы все еще ее помните.

— Простое совпадение: несколько дней назад, узнав, что увижу «Ричарда из Бордо» в последнюю неделю его постановки, я перечитала эту статью и даже захватила с собой. — Девушка указала на свою дорожную сумку, как бы в доказательство этого удачного совпадения. — Только вы не думайте, что я все это говорю, чтобы вам польстить, — мне ваша пьеса действительно очень нравится. Я уже видела пьесу много раз, и, когда ее снимут со сцены, мне будет ее очень не хватать. — Она умолкла и какое-то время смотрела в окно, машинально накручивая на палец каштановый локон. — Многие, наверное, считают, что глупо так увлекаться театром, как я, или придавать серьезное знамен не кем-то сочиненным историям, но для меня это не просто пьеса. — Девушка снова посмотрела на Джозефину. — Не надо было мне все это вам говорить, ведь мы с вами едва знакомы, да к тому же вам хочется почитать газету, но я должна поблагодарить вас, раз уж мне представился такой шанс. В прошлом году умер мой отец, и нам с матерью было так тяжело, а ваша пьеса помогала мне пережить это время. Только бывая в театре, я могла забыть о горе.

Тронутая ее словами, Джозефина отложила газету.

— В увлечении театром нет ничего глупого. Если пойти на поводу у тех, кто считает по-другому, то в мире вообще не останется места удовольствиям. Очень жаль, что умер ваш отец. Его смерть была неожиданной?

— Нет, он долго болел. Отец воевал и после ранения так и не оправился. — Девушка печально улыбнулась. — Я думала, что и мама никогда не оправится после смерти отца. Она была просто в отчаянии, но сейчас ей немного лучше. Мы работаем вместе, так что я за ней приглядываю.

— А чем вы занимаетесь?

Девушка снова улыбнулась, но на этот раз задорно и слегка загадочно:

— А вы не догадались? Мы делаем шляпы. — Она протянула руку для пожатия. — Меня, кстати, зовут Элспет. Элспет Симмонс.

— А меня Джозефина. Какая красивая… я имею в виду, ваша шляпа. — Элспет покраснела и вроде бы попыталась возразить, но Джозефина перебила ее: — Раз я выслушала ваши комплименты. То и вам тоже придется. У вас настоящий талант. Это, видно, наследственное.

— Может быть. Только в моем случае доказать это сложно. Я ведь приемный ребенок. Меня удочерили еще младенцем. Однако вы все равно правы — моя приемная мать меня всему выучила. Мы не очень-то с ней похожи, но прекрасно ладим. Правда, от моего увлечения театром она не в восторге, мама театр терпеть не может, кроме разве что рождественских представлений, поэтому я обычно хожу на спектакли со своим дядей. Когда расскажу маме, какую радость доставило мне знакомство с вами, она, наверное, даже не поймет, о чем я говорю. И все же, — добавила Элспет задумчиво, — мне хотелось бы думать, что в жилах моих настоящих родителей текла кровь творческих, театральных людей.

Снова оглядев красавицу шляпу, Джозефина подумала, что приемная мать Элспет тоже не лишена присущего театру творческого начала.

Девушка теперь стала болтать без умолку и окончательно лишила Джозефину так ценимого ею в дороге покоя, но она ничуть не сердилась на попутчицу. Джозефина все больше и больше восхищалась силой духа Элспет. В своем рассказе та не раз упомянула о нанесенных ей судьбой суровых ударах: в младенчестве ее бросили родители, позднее они хотели вернуть девочку, но эту радостную для нее возможность погубил некий конфликт, суть которого она, будучи ребенком, так и не поняла (как будто подобные конфликты можно понять хоть в каком-то возрасте). Таких, как Элспет, было немало, но им жилось не легче оттого, что подобную трагедию пережили не одни они. К тому же у девушки умер отец… Теперь, спустя двадцать лет после начала войны, страдало уже другое поколение, не знавшее ее ужасов, но обреченное на уход за больными и ранеными близкими людьми, которые рано или поздно уходили из жизни; и эта отсроченная потеря порой была еще мучительнее. После длительной болезни и смерти ее отца кто может винить девушку в том, что она ищет прибежища в воображаемом мире театра и его куда более гуманных эмоций? И чем поведение Элспет отличается от поведения Джозефины во время болезни ее отца? И не только во время болезни, но и теперь…

Элспет между тем возвратилась к своей любимой теме театра:

— Надеюсь, вы не сочтете за бестактность, если я задам вам один вопрос: вам не будет грустно, когда ваша пьеса сойдет с лондонской сцены?

Джозефина, прочитав заметку в газете, сама задалась тем же самым вопросом, поэтому сейчас не замедлила с ответом:

— Пожалуй, нет. Спектакль теперь повезут на гастроли, и мне приятно думать, что люди по всей стране смогут его увидеть. Тем более что еще одну, а то и две мои пьесы поставят в том же лондонском театре.

Джозефина не стала признаваться Элспет, что была еще одна причина, по которой сердце ее больше не принадлежало пьесе, принесшей столь громкую славу: прошлогодняя история с Элиотом Винтнером омрачила удовольствие, полученное ею от успеха спектакля. Голос разума упорно твердил ей, что она не виновата ни в решении суда, ни в его последствиях, но от одной мысли о том, что из-за ее пьесы человек покончил с собой, Джозефину бросало в дрожь, унять которую не могли никакие доводы рассудка.

Она все глубже погружалась в мрачные мысли, но тут, к счастью, послышался голос официанта, который, шагая по коридору, объявлял о свободных местах на ленч в вагоне-ресторане.

— Давайте пойдем и поедим что-нибудь, — предложила Джозефина попутчице, — мы ведь с раннего утра на ногах.

Запоздалое отправление поезда породило у пассажиров здоровый аппетит. Когда они вошли в вагон-ресторан, тот оказался уже заполнен, но официант отыскал для них последний свободный столик.

— Господи, как красиво! — воскликнула Элспет, разглядывая бронзовые лампы, плюшевые ковры и панели из орехового дерева. — Не думаю, что хоть когда-нибудь ела в таком роскошном месте.

Она сняла шляпу и стала оглядываться вокруг, не зная, куда ее положить, и тут на помощь поспешил официант и, подмигнув, забрал шляпу у нее из рук.

— Я не привыкла к первому классу, — призналась Элспет, разглядывая железнодорожный вензель на ручке серебряного ножа для масла. — Мне этот билет подарили. Закажите, пожалуйста, для нас обеих; мне все равно что: здесь все блюда просто объедение.

Джозефина улыбнулась:

— Честно говоря, этот ресторан роскошным не назовешь поэтому давайте считать его просто модным кафе и выберем то, что придется по вкусу. Я возьму камбалу, а вы?

Элспет старательно изучила меню и, когда появился официант, заказала бифштекс и ягодный десерт.

— Бокал вина, мисс? — предложил официант.

— Я бы с удовольствием, только понятия не имею какое. Элспет посмотрела на Джозефину.

— Для вашего ленча самым подходящим будет бургундское. Так что давайте обе возьмем бургундское.

Джозефина с улыбкой наблюдала, как официант разложил на коленях Элспет салфетку, подвинул к ней поближе серебряную вазочку с цветами и снова подмигнул ей, отчего девушка вся залилась краской.

— Мне бы так хотелось узнать побольше об актерах, играющих в вашем спектакле, — сказала Элспет, когда им принесли вино. — Скажите, Джон Терри и Лидия Бомонт так же близки друг другу в жизни, как на сцене? Если это тайна, я никому не расскажу, но Ричард и Анна — такая славная пара.

Джозефина мысленно улыбнулась, вообразив, как обрадовался бы Терри, если бы разнесся слух о романе актера с его блистательной партнершей, но Джозефине пришлось в пух и прах разбить надежды Элспет.

— Нет, они оба… Как бы это сказать… Они просто хорошие друзья. Если бы у них возник роман, им, наверное, нелегко было бы играть любовь на сцене. Кстати, эта пара теперь будет вместе и в моей следующей пьесе.

— А можно спросить, что это будет за пьеса?

— Конечно, можно. Эта пьеса — о Марии, королеве Шотландии. Я ее написала фактически для Лидии. Ей всегда хотелось сыграть Марию Стюарт.

— Как это здорово, когда пьеса написана специально для тебя! Она, должно быть, так рада. Поскорее бы увидеть Лидию в этой пьесе.

— Вы ее увидите даже раньше. Если поезд прибудет на вокзал Кингс-Кросс до того, как Лидии надо будет уехать в театр, она меня встретит. — Джозефина приступила к еде и жестом предложила Элспет сделать то же самое. — Если хотите с ней познакомиться, я вас ей представлю.

— О, это будет замечательно! Я просто не могу дождаться, когда расскажу обо всем этом дяде Фрэнку. Знаете, он видел «Ричарда из Бордо» почти столько же раз, сколько я.

— Фрэнк — тот самый дядя, с которым вы обычно ходите в театр?

— Да, и я останавливаюсь у него каждый раз, когда приезжаю в Лондон. Он вместе с тетей Бетти держит магазинчик в Хаммерсмите^[1] — туфли, вязаные вещи и всякое такое.

— И часто вы приезжаете?

— Примерно раз в месяц. Привожу шляпы и немного помогаю в магазине. У нас это семейный бизнес — мы все в нем участвуем. Но дядя Фрэнк просто влюблен в театр. Он собирает всякие театральные сувениры и доводит этим тетушку Бетти до белого каления — ведь у них всего лишь маленькая квартирка над магазином, и вся забита вещами. Когда я приезжаю, мы с ним проводим все свободное время в Уэст-Энде.^[2] Дядя будет в полном восторге, когда узнает, с кем я ехала в поезде. А вы не могли бы подписать ему программку и оставить у служебного входа в театр? Это вас не очень затруднит?

— Конечно, нет. Я, если хотите, и ваш журнал тоже подпишу. — Джозефина на минуту задумалась. — А у вас уже куплены билеты? Мне отложили несколько билетов на эту неделю, и я буду рада завтра вечером пойти вместе с вами.

Подобного рода предложения были совсем не в ее духе, но ей почему-то захотелось сделать для этой девушки что-нибудь приятное. К удивлению Джозефины, Элспет явно смутилась, и на ее лице проступил розовый румянец.

— По правде говоря, — сказала она извиняющимся тоном, — меня уже пригласили в театр на завтрашний вечер, и билеты куплены на самые дорогие места. Мы с этим парнем встречались уже несколько раз, он очень славный. Он сам работает в театре, и у него почти нет свободного времени, так что в очередной раз смотреть этот спектакль ему нужно как рыбе зонтик. — Элспет тут же ужаснулась сказанному: — Нет, не потому, что ему не нравится пьеса!.. Вовсе даже нет, просто…

Девушка умолкла, совершено не зная, как ей выпутаться из неловкого положения, и Джозефина поспешила ей на помощь.

— Ради Бога, не волнуйтесь. Если бы мне пришлось выбирать между еще одним просмотром «Ричарда из Бордо» и вкусным обедом в приличном ресторане, поверьте, я бы, не сомневаясь ни минуты, выбрала последнее. Самым большим удовольствием тоже можно пресытиться. Как бы публика ни наслаждалась спектаклем, для того, кто работает в театре, это повседневная рутина, и раз этот молодой человек идете вами в театр, он, похоже, очень вами увлечен.

Элспет снова покраснела и сказала, что ей надо на минуту выйти. Пока она отсутствовала, Джозефина решила попросить чек. Отыскав глазами официанта, она обнаружила, что он с преувеличенным усердием протирает до ненужного блеска бокал одиноко сидящей за столом молодой женщины. Та, судя по всему, была намного отзывчивее Элспет, и Джозефина теперь с любопытством следила за ними, пытаясь предугадать, к чему приведет этот флирт. Когда Элспет вернулась, Джозефина категорически настояла на том, что сама заплатит за ленч, и они направились в купе.

Наконец-то поезд добрался до пригорода столицы. До чего же меняются английские города, подумала Джозефина, разглядывая маленькие современные дома и огромные кинотеатры, которые, казалось, наводнили все окрестности столицы. Поезд замедлил ход, зашел в туннель, и мерцающий дневной свет сменился тьмой. Когда снова посветлело, стали видны очертания громадного вокзала Сент-Панкрас и отеля «Мидленд гранд», который казался декорацией к какой-то страшной средневековой легенде и выглядел неуместно по соседству с заурядным зданием вокзала Кингс-Кросс. Джозефина слышала, что машинисты на этом маршруте соревнуются друг с другом и расписанием поездов, летя со скоростью, порой превышающей девяносто миль в час, и теперь среди пассажиров не одна она возносила молчаливую молитву благодарности за этот дух соперничества, благодаря которому состав прибыл к месту назначения с опозданием всего лишь на час.

От холода Лидия Бомонт то и дело словно танцевала на месте ногами и тем не менее была в превосходном настроении. Причина этого настроения стояла бок о бок с ней. Она и Марта Фокс все еще были в той стадии отношений, когда, как сказала бы героиня Лидии в пьесе, небеса могли преспокойно на них обвалиться и не нанести им чрезмерного урона. Обычно с января по март Лидия успевала по крайней мере три раза «влюбиться навеки», но Марте Фокс в качестве ее возлюбленной удалось продержаться уже целых четыре месяца.

Из окна вагона Джозефина увидела свою подругу, и ее тут же охватило обычное при встречах с ней смешанное чувство восхищения и напряженности: восхищение неподражаемым шармом Лидии, ее неизменной лукавой улыбкой, притаившейся в глазах актрисы и уголках ее губ; а напряженность от того, что чужая слава раздражала Джозефину почти так же, как ее собственная. Они с Лидией с самого начала прониклись друг к другу истинным доверием, основанным на обоюдной честности и ненависти ко всякого рода тщеславию; Джозефина очень ценила их дружбу и считала ее подарком судьбы.

Она окинула оценивающим взглядом стоявшую рядом с Лидией женщину и с удовольствием отметила, что ее первое впечатление совпадает с описанием в письмах подруги, посланных Джозефине в Инвернесс. Даже издаю ка было заметно, что эта женщина излучает спокойствие и молчаливую сдержанность; весь ее облик говорил об уверенности в себе, что только подчеркивало ее красоту. Если Марта действительно такая сильная натура, какой кажется, то, возможно, она и есть столь необходимое Лидии лекарство от ее неустойчивой, безалаберной жизни, характерной для театрального мира.

Увидев живую и здравствующую Анну Богемскую всего в пятидесяти ярдах от себя, Элспет пришла в невероятное возбуждение. Горя нетерпением выйти из вагона и познакомиться с Лидией, Элспет потянулась за дорожной сумкой, в спешке совершенно забыв, что недавно ее открывала, чтобы достать журнал и получить автограф Джозефины. Вещи из сумки высыпались на пол, на лице Элспет отразился неимоверный ужас, а Джозефина, чье сочувствие к этой хрупкой девушке мгновенно побороло ее природную смешливость, тут же пришла на помощь. Ползая в купе в поисках конфет и рассыпанной мелочи, они встретились взглядами и расхохотались. Потом попутчицы стояли, прижавшись к окну, и ждали, пока остальные пассажиры соберут свои вещи и выйдут из купе.

— Наконец-то я ее вижу! — Лидия кивнула в сторону вагона. — Боже мой, посмотри, какая шляпа!

Марта мельком взглянула на шляпу и пробормотала что-то насчет того, что пойдет занять очередь на такси.

— Мы подойдем к тебе через секунду! — крикнула ей вдогонку Лидия.

Актриса повернулась лицом к поезду и увидела Джозефину, которая неторопливо шла ей навстречу в сопровождении той самой незнакомки, что привлекла ее внимание в окне вагона фасоном своей шляпы. Если бы Лидия не была знакома с Джозефиной, то ни за что бы не подумала, что эта скромная шотландка в простом темном костюме — автор самой модной в Уэст-Энде пьесы. С тех пор как Лидия впервые обратила внимание на эту сидевшую в партере неприметную женщину, та ни в чем не переменилась. Джозефина по-прежнему походила на школьную учительницу или одну из тех одиноких женщин, что встречаются в вестибюлях отелей, где, примостившись в уголке, пишут кому-то письма. Узнать ее поближе было нелегко, так как она всегда держалась отстраненно и не стремилась никому довериться, но старания Лидии полностью себя оправдали. Джозефина оказалась необычайно любознательной и глубокой натурой с тонким остроумием, проявлявшимся как в разговоре, так и в ее пьесах.

Джозефина поздоровалась с Лидией, обняла и представила ей девушку, с которой подружилась в поезде. Актриса, как всегда безмерно любезная с публикой, сразу же включилась в привычную рутину беседы со своей поклонницей, осчастливив ее автографом и заверив Элспет, что та первая из всех ее зрителей отметила, как пронзительно была сыграна в пьесе сцена смерти. Ка к только любезностям и возгласам восхищения уделили положенное по регламенту время, Лидия вспомнила о Марте и ожидавшем их такси.

— Поехали, Джозефина, мы обязаны доставить тебя в целости и сохранности в твое пристанище, этот дом умалишенных. Не сомневаюсь, после такого длинного дня отдых тебе не помешает, а мне надо вовремя попасть в театр, не то Джонни весь первый акт будет как комок нервов. Хотя уж, казалось бы, мог и привыкнуть. — Лидия напоследок одарила Элспет ослепительной улыбкой и подняла чемодан Джозефины, спросив у нее: — Остальной багаж ты послала вперед?

После этих слов Элспет впала в панику:

— Кошмар, я оставила свою сумку в вагоне! Надо срочно ее забрать, а потом найти дядю. Я привезла с собой всю мамину новую партию. — Она указала жестом руки на гору шляпных коробок, которую несчастный носильщик заботливо выгрузил из багажного вагона на тележку. — Мама нас убьет, если мы не доставим Бетти шляпы в наилучшем виде.

Крепко обняв Джозефину и пообещав разыскать ее в театре, Элспет исчезла в дверях вагона, который она еще недавно, казалось, навсегда покинула. При этом девушка настолько была озабочена оставленной в купе сумкой, что даже не заметила, как со шляпы у нее слетело перо и плавно приземлилось на платформу.

Джозефина наклонилась и подняла его.

— Оставь его себе: оно тебе пойдет, — улыбнулась Лидия, глядя на подругу со смесью восхищения и сочувствия. — У тебя воистину терпение Иова. Я просто не знаю никого другого, кто провел бы целый день в таком напряжении и неудобстве и после этого выглядел бы нормальным человеком.

— Как ни странно, день прошел очень приятно. Должна признаться, что это в основном благодаря ей. — Джозефина кивнула в сторону вагона. — Элспет встречается с молодым человеком и, наверное, расстроится, когда обнаружит, что потеряла перо.

Лидия взяла ее под руку.

— Нам действительно пора идти: я не могу опаздывать. Ты вернешь ей перо, когда она отыщет тебя в театре. Полагаю, это случится очень скоро.

Джозефина заколебалась.

— Ты, наверное, права. Скорее всего мы завтра увидимся. Пойдем найдем Марту — мне так не терпится с ней познакомиться.

— И ты мне обязательно скажи, что ты думаешь о романе, который она пишет, — стоящий он или нет. Я Марту боготворю и потому разобраться в этом просто не в силах. Она может написать на листе бумаги прогноз погоды, а для меня это будет настоящий Девиот!

Женщины, смеясь, вышли на улицу. Поглощенные беседой, они не обратили никакого внимания на человека, спешившего к поезду.

Войдя в купе, Элспет с облегчением увидела, что сумка ее лежит на полу, там, где она ее оставила. Вагон казался совсем пустым, только издалека доносился легкий шум: работники поезда, очевидно, готовились к следующей поездке.

Взглянув на журнал, на котором уже красовалось два ценнейших автографа, Элспет улыбнулась и бережно положила его в боковой карман сумки, радостно представив себе, что следующий спектакль она будет смотреть с особенным удовольствием, — ведь она теперь знакома с двумя причастными к нему персонами.

Старательно застегнув карман и проверив, тщательно ли на этот раз закрыта сумка, Элспет услышала за спиной у двери какой-то шум. Она обернулась, чтобы объяснить проводнику про забытый багаж и про скорый уход, как вдруг увидела знакомое лицо и совершенно растерялась — никак не ожидая встречи в поезде. Не успев разобраться в странности происходящего, девушка машинально с улыбкой взяла протянутый ей подарок — куклу, театральный сувенир, о котором она так давно мечтала.

Тот, кто появился в купе, снял с крючка табличку «Не беспокоить», повесил ее снаружи, а потом кинулся к окну и опустил шторку. Элспет попыталась протестовать, но сильная рука потянулась к ней и сжала мертвой хваткой ее шею сзади, точно в насмешку подражая любовному объятию, с которым Элспет совсем недавно впервые познакомилась. Крик уже не мог вырваться из ее прижатого к мужской груди рта. Изумление Элспет сменилось парализующим ужасом; к этому времени она уже владела своим телом не более чем подаренная ей кукла, упавшая на пол и взиравшая на нее теперь снизу вверх — безучастный свидетель последних минут ее жизни. Элспет осознала: смерь неизбежна. «Господи, молю тебя, только не сейчас, когда я так счастлива!»

Что-то острое прорвало ее кожу под ребром, и она даже не успела испытать чувства благодарности за безболезненность удара. В это наикратчайшее из мгновений, между бытием и вечностью, между жизнью и смертью, Элспет, падая на колени, осознала все, что она теряет, но боль утраты быстро стихла, сменившись вечным, хоть и преждевременным покоем.