Вопрос 45. Политико-правовые взгляды И.А. Ильина и П.А. Сорокина.

Иван Александрович Ильин (1883 -- 1954), юрист по образованию, приложил значительные усилия к прояснению взаимоотношений религиозной и правовой философии, истолкованию их в либерально-консервативном духе. Среди работ этого направления выделяются “Понятие права и силы: опыт методологического анализа” (1910), “Учение о правосознании” (1919), “Основные задачи правоведения в России” (1921), “О сопротивлении злу силою” (1925), “Пути духовного обновления” (1937), “О монархии и республике” (незавершен.), “Наши задачи” (сборник в 2 т. 1956).

Исторический опыт человечества, писал Ильин, показывает, что авторитет положительного права и создающей его власти покоится не только на общественном договоре (“на общественном сговоре”), не только на признанных полномочиях законодателя, не только на “внушительном воздействии приказа и угрозы”, но “прежде всего” на духовной правоте, или, что то же самое, на “содержательной верности издаваемых повелений и норм”. В отличие от всякой физической силы государственная власть есть волевая сила. Это означает, что способ ее действия есть по самой своей внутренней природе генетический, и притом духовный. Физическая сила, понимаемая в данном случае как способность к вещественно телесному воздействию на человека, по сути дела, необходима государственной власти, однако она отнюдь не составляет основного способа действования, присущего государству.

Власть есть сила воли, которая измеряется не только интенсивностью и активностью внутреннего волевого напряжения властителя, но и авторитетной непреложностью его внешних проявлений. “Назначение власти в том, чтобы создавать в душах людей настроение определенности, завершенности, импульсивности и исполнительности. Властвующий должен не только хотеть и решать, но и других систематически приводить к согласному хотению и решению...” Властвование похоже на тонкий, художественно складывающийся процесс общения более могущественной воли с более слабой волей. Этот процесс создает незримую атмосферу тяготения периферии к центру, многих разрозненных воль к единой, организованной, ведущей воле. Создание такой атмосферы есть дело особого искусства, требующего не только интенсивного волевого бытия, но также -- и это следует считать важным основополагающим элементом всей конструкции Ильина -- “душевно-духовной прозорливости, подлинного восприятия бессознательной жизни других и умения ее воспитывать”. Вот почему государственная власть только тогда в состоянии “соблюдать свою истинную духовную природу... если только она остается верна своей цели, своим путям и средствам, она получает свое священное назначение только на этой последней, нравственной и религиозной глубине”.

Ильин поясняет, что сама справедливость в ее правовом воплощении не сводится лишь к равенству фактическому (с его “слепотой к человеческим различиям”); она состоит в “беспристрастном, предметном учете, признании и отражении каждого индивидуального субъекта во всех его существенных свойствах и основательных притязаниях”. Однако для претворения подобной “ распределяющей” справедливости необходимо, чтобы сам индивид (как, впрочем, и народ, нация) обладал чувством достоинства. “Чувство собственного достоинства есть необходимое и подлинное проявление духовной жизни; оно есть знак того духовного самоуважения, без которого немыслимы ни борьба за право, ни политическое самоопределение, ни национальная независимость. Гражданин, лишенный этого чувства, -- политически недееспособен; народ, не движимый им, -- обречен на тяжкие исторические унижения. Эти же свойства необходимы и государству, и отдельным его формированиям, например армии”.

Определенную роль в воспитании чувства достоинства выполняет частная собственность. “Человеку необходимо вкладывать свою жизнь в жизнь вещей -- это неизбежно от природы и драгоценно в духовном отношении”. Поэтому частная собственность есть естественное право человека, которое и должно защищаться законами, правопорядком и государственной властью. Важно не то, чтобы не было имущественного неравенства, а то, чтобы в стране не было хозяйственно беспочвенных, бесцельных, безработных, бесперспективных людей. “Существенно не владение человека, а его сердце и воля. Только сильный и духовно воспитанный сумеет верно разрешить проблему частной собственности и создаст на ее основании цветущее и социальное хозяйство”.

По мнению Ильина, правовое государство в отличие от тоталитарного -- этого исторического и политического факта XX в. -- основывается всецело на признании человеческой личности -- духовной, свободной, правомочной, управляющей собою в душе и в делах, т. е. оно покоится на лояльном правосознании. Тоталитарный режим, напротив, покоится на террористическом внушении. Сама сущность тоталитаризма состоит не столько в особой форме государственного устройства (демократической, республиканской или авторитарной), сколько в объеме управления: этот объем становится всеохватывающим. Режим держится не законами, а партийными указами, распоряжениями, инструкциями. При этом государственные органы, поскольку с виду они еще действуют, слагают из себя только показную оболочку партийной диктатуры. “Граждане” в таком сообществе только субъекты обязанностей и объекты распоряжений. Правосознание здесь заменено психическими механизмами -- голода, страха, мучений и унижений. Поэтому тоталитарный режим не есть ни правовой, ни государственный режим. Если все же говорить о форме этой организации, хотя и не правовой и противоречивой, то это, по оценке Ильина, есть рабовладельческая диктатура невиданного размера и всепрони- кающего захвата.

Заслуживает упоминания позиция философа в вопросе о достоинствах и несовершенствах двух основных форм устройства власти в государстве -- монархии и республики. В основе его оценки -- мера их содействия росту духовности и свободного правосознания. Дело в том, что правопорядок складывается в обществе лишь тогда, когда “каждого из нас признают главным, самоуправляющимся духовным центром, личностью, которая имеет свободное правосознание и призвана беречь, воспитывать и укреплять в себе это правосознание и эту свободу”. Идеальная форма для России, по мнению Ильина, единовластие, монархия. “История как бы вслух произнесла некий закон: в России возможны или единовластие или хаос; к республиканскому строю Россия неспособна. И еще точнее: бытие России требует единовластия -- или религиозного и национально укрепленного, единовластия чести, верности и служения, т. е. монархии; или же единовластия безбожного, бессовестного, бесчестного и притом антинационального и интернационального, т. е. тирании” (О монархии и республике).

Питирим Александрович Сорокин (1889—1968) родился в д. Турья Коми-Пермяцкой области в крестьянской семье. Окон­чил Психо-неврологический институт и Петроградский универ­ситет; магистр уголовного права и доктор социологии, почетный доктор ряда американских и европейских университетов. Пре­подавал в Петроградском университете, затем университете Миннесоты и Гарварда. Был личным секретарем известного социолога и общественного деятеля М. М. Ковалевского, в Петроградском университете с 1919 г. читал первый в нашей стране систематический курс социологии. Принимал активное участие в политической жизни, состоял в партии эсеров. После Февральской революции работал в качестве доверенного лица и личного секретаря А. Ф. Керенского, состоял членом Совета Российской республики, редактировал газету «Воля народа». В 1922 г. был выслан за пределы Советской России. С 1930 г. — профессор Гарвардского университета, основатель и глава фа­культета социологии (1939—1959 гг.). Почетный член Американ­ской академии искусств и наук. Болгарской и Румынской коро­левских академий искусств и наук и др. Президент международной социологической ассоциации. Американского социологичес­кого общества. Опубликовал около 40 книг и 1000 статей на главных языках Европы и Азии. О нем написано 10 книг и ты­сячи статей. Классическими работами Сорокина стали «Совре-менные социологические теории» (1928) и «Социальная и куль-турная динамика» (в 4 т. 1937—1941).

В области правоведения имя Сорокина связано с оформлени­ем русской школы социологии уголовного права и криминологии. Еще в годы учебы в университете он сотрудничал и испытал значительное влияние Де Роберти, Ковалевского, Бехтерева, Петражицкого, Ростовцева, Павлова. Его интересы простира­лись в область философии, психологии, этики, истории и права, но в социологию он перешел после крупных изысканий в области криминологии и на этом поприще достиг многих результатов и почестей. В 1914 г. выходит его фундаментальная работа «Пре­ступление и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали».

Все правила поведения автор подвел под рубрику из трех групп — дозволенные, запрещенные и рекомендованные. Соци­альная среда и социальное взаимодействие динамичны по своей природе. Сообразно с этим вызывается необходимость в измене­нии шаблонов группового поведения. В силу неодинаковой эластичности старых шаблонов у различных индивидов и бла­годаря тому, что не все индивиды стоят в одинаковом отношении к новым условиям, приспособление к этим условиям шло и идет не одновременно у различных членов, а разновременно (один опаздывает, другой опережает — это относится и к миру животных). В силу этой неодновременности возникает конфликт шаблонов и тем самым конфликт между различными частями группы. Группа либо распадается, либо ее единство устанавли­вается принудительно. Более сильная часть заставляет насиль­но «протестантов» соблюдать ее шаблоны посредством двоякого рода действий: положительных (наград) и отрицательных (кар). В животных обществах этот конфликт случается очень редко, в человеческих, где взаимодействие интенсивнее (а значит, и условия более изменчивы), этот конфликт случается гораздо чаще и принимает сознательно-мотивированную форму, прояв­ляющуюся в выражениях «должен», «обязан», «имеет право». Нарушение шаблона превращается в «преступление», реакция на него— в «наказание», «сверхнормальный акт» превращается в подвиг, а реакция на него — в награду.

Общий вывод Сорокина сводится к следующему: с усложне­нием и расширением социальных кругов процесс взаимодейст­вия совершается все сильнее и сильнее, а окружающая каждого индивида социальная среда становится все сложнее и сложнее. Поднимаясь от менее развитых и более простых обществ к обществам более культурным и дифференцированным, мы до­лжны, заключает Сорокин, наблюдать и более быструю смену шаблонов. Повторяясь все большее число раз, шаблоны все более сливаются, становятся органически присущими человеку, а это, в свою очередь, ведет к уменьшению надобности и целесообразности давления кар и наград.

Шаблоны поведения, полезные только для одного этапа развития или же вообще социально вредные, благодаря более быстрому изменению условий успевают повторяться меньшее число раз. Они становятся более гибкими, или, по крайней мере, менее тривиальными, и тем самым легче поддаются изменению и искоренению. Это значит, что с ростом культуры нужны и менее жестокие способы воздействия для их искоренения, для преодоления социальных конфликтов.

Из исторического опыта разных эпох и народов Сорокин выводит «историческую тенденцию прогрессирующей быстро­ты эволюции и постепенного падения санкций, кривой кар и наград (преступлений и подвигов)». Говоря о новизне предмета своего изучения, Сорокин отмечает, что «преступно каратель­ные явления, изучаемые догматикой уголовного права, не охва­тывают всего класса однородных явлений и имеют дело лишь с маленькой частью целого класса. А в силу этого социолог может и должен не ограничиваться сферой официально-позитивных преступлений и кар (подвигов и наград), изучаемых уголовным правом (или имеющим равное основание на существование наградным правом), а может ловить свою «рыбу» и вне этой области, в более обширных морях социальной реальности».

В давнем споре юридических позитивистов с философами права о соотношении права и морали Сорокин твердо встал на сторону последних. В томе втором «Социальной и культурной динамики» (1937), целиком посвященном «флуктуации систем истины, этики и права», право вообще и уголовное право в особенности характеризуются им как лучшие выразители пере­мен, происходящих в нравах, и этноюридической ментальности в их повседневном рутинном проявлении. Каждая культура имеет некий ряд деления человеческих поступков и других событий в оппозиционных терминах-градациях, таких, например, как «правый и неправый», «одобренный и неодобренный», «моральный и неморальный», «законный и незаконный». Это деление обнаруживается еще в примитивных обществах и затем в греко-римской и западной культурах, и так до наших дней. Оппозиционные элементы могут иметь и такую градацию:

«правильный — более правильный — самый правильный». В отношении неправильных поступков тоже есть своя градация:

фелонии, мисдиминоры, преступления, деликты (в западноев­ропейском словоупотреблении); преступления, проступки и на­рушения (в русском праве). Градация правильных и неправиль­ных проступков может быть еще более сложной (дурной посту­пок, святотатство; героический поступок, святой, священный).

Всякий введенный в силу и действующий кодекс «официаль­ного» права является самым авторитетным, а также в известной мере самым точным и самым достоверным отражением этичес­кой ментальности и этической дифференциации поступков в высших классах. Но здесь существенно одно обстоятельство. Дело в том, что всегда имеет место некоторое расхождение между ситуацией, которая характеризуется в «официальном законе», и психосоциальной ментальностью членов общества. И это расхождение тем больше, чем быстрее меняется социально-этическая жизнь. Официальные законы не могут быть изменены от случая к случаю, и поскольку общественная жизнь подвер­жена изменению постоянно, то вышеупомянутое расхождение является неизбежным. На это обратил внимание в свое время Петражицкий, который писал о конфликтах и расхождении между «официальным и интуитивным правом».

Отвечая на вопрос, почему уголовное право отражает этичес­кую ментальность и этическую дифференциацию в большей мере, чем гражданское, конституционное и административное право, Сорокин приводит следующие доводы: уголовное право больше любого другого связано с «неправильным» поведением в его худших формах; оно больше других говорит о формах неправильного поведения; градация преступлений является хорошим индикатором в сравнительном анализе тяжести специ­фического класса запретных деяний.

После высылки из России интересы ученого сосредоточились главным образом на процессах социальной организации, дезор­ганизации и реорганизации, а также на панорамическом обоз­рении всей прошлой истории человечества с особенным внима­нием к изменчивым соотношениям основных социальных фак­торов как главной причины и средоточия социальных перемен. Социальная область жизни предстает у Сорокина сложной иерархией различных социальных и культурных систем и подсистем (религии, этики, науки, искусства, экономики, поли­тики, права). Социология как наука предстает в этой связи как обобщающая теория структуры и динамики социальных и культурных систем с различной степенью их интегрированнос-ти — от механического сосуществования элементов до чисто духовной («логико-значимой») интеграции, которая имеет ре­шающее значение.

Каждая культура есть специфический тип исторической целостности (системы) и характеризуется следующими идейны­ми параметрами: представления о природе реальности, о приро­де основных потребностей человека, о степени и методах их удовлетворения. Отсюда выводится различение трех видов мировосприятия и соответственно три «типа культуры»: чув­ственный, т. е. основанный на данных наших ощущений; идеа-циональный, в котором преобладают элементы рационального (логико-понятийного) мышления и объяснений и идеалисти­ческий, в котором преобладает интуитивный способ познания и объяснений окружающего мира. Преобладающая в данную эпоху система представлений («истин», ценностей) образует основополагающую детерминанту для социокультурной дина­мики, именно она определяет общую природу данного искусст­ва, философии, религии, этики, экономики и политических отношений.

В 1947 г. Сорокин выступил с программой «спасения челове­чества» на базе «альтруистической любви и поведения» и основал в Гарварде Центр по изучению творческого альтруизма. Сорокин (вместе с Н. С. Тимашевым) — один из авторов теории своеобразной конвергенции периода Второй мировой войны. В книге «Россия и Соединенные Штаты Америки» (1944) он высказывает мысль о созвучии фундаментальных идеалов двух обществ и, основываясь на циклических закономерностях вели­ких революций, на которые обратили внимание еще А. Токвиль и И. Тэн, делает предположение, что после деструктивной фазы (упадка коммунизма) настанет период роста новой, жизнеспо­собной России.