Коминтерн и гражданская война 2 страница

В 1928 году люди Гу Шунцзяна уничтожили семейную пару — коммунистов, работавших на полицию: во время сна супруги были изрешечены пулями. Чтобы заглушить шум от выстрелов, сообщники запустили на улице фейерверк. Вскоре подобные радикальные методы стали использоваться внутри самой партии для усмирения оппозиционеров. Иногда достаточно было простого доноса. Хэ Мынцянь примерно с двадцатью товарищами из «рабочей фракции», возмущенные тем, что ими пытались манипулировать делегат Коминтерна Павел Миф и руководители, подчинявшиеся Москве, собрались 17 января 1931 года в «Восточном отеле» в Шанхае. Не успели они начать дискуссию, как в зал ворвались с оружием в руках полицейские и агенты Дзяоча тончжи, Центрального бюро расследований Гоминьдана, и арестовали их. Националисты были якобы «анонимно» проинформированы о собрании.

После выхода из партии Гу Шунцзяна в апреле 1931 года, его возвращения в лоно «Зеленой повязки» и подчинения Гоминьдану, специальный комитет из пяти коммунистических руководителей продолжил его дело в Шанхае. Он состоял из Кан Шэна, Гуан Хоаня, Пан Ханьяня, Чен Юна и Же Цзинши. В 1934 году, когда городской аппарат КПК рухнул окончательно, два последних руководителя коммунистических вооруженных групп в городе, Динь Мокунь и Ли Шицзун, попали в руки Гоминьдана. Они тоже «подчинились», затем перешли на службу к японцам. Судьба их оказалась трагичной: первого как изменника расстреляли националисты в 1947 году, второго отравил японский офицер, под началом которого он работал. Что касается Кан Шэна, то он стал в 1949 году (и оставался до своей смерти в 1975 году) главой тайной маоистской полиции и был, таким образом, одним из главных палачей китайского народа при коммунистической власти¹⁴.

Члены аппарата той или иной коммунистической партии использовались и в операциях советских специальных служб, как это было, судя по всему, при похищении Кутепова. В 1924 году в Париже великий князь Николай Николаевич вызвал Александра Кутепова и предложил ему возглавить Российский общевойсковой союз (РОВС). В 1928 году ОГПУ решило нанести РОВС мощ-

Коминтерн в действии 273

ный удар. 26 января генерал исчез. Разнеслось множество слухов, некоторые — с подачи заинтересованной в этом советской стороны. Инициаторы похищения стали известны благодаря двум независимым расследованиям: старого русского социалиста Владимира Бурцева, знаменитого еще с той поры, когда он разоблачил Евно Азефа, агента охранки, проникшего в руководящие ряды боевой организации социалистов-революционеров, и расследованию Жана Дела-жа, журналиста из «L' Echo de Paris». Делаж установил, что генерал Кутепов был, видимо, перевезен на советский корабль Спартак, отплывший из Гавра 19 февраля. Никто больше не видел генерала живым. 22 сентября 1965 года советский генерал Шиманов в газете «Красная звезда» раскрыл имя ответственного за операцию. Это был «Сергей Пузицкий, <...> который не только участвовал в захвате бандита Савинкова, <...> но еще и мастерски провел операцию по аресту Кутепова и многих других лидеров белогвардейцев»¹⁵. Сегодня у нас есть новые сведения, проливающие свет на похищение генерала Кутепова. В его эмигрантскую организацию проникло ОГПУ: начиная с 1929 года бывший министр правительства адмирала Колчака Сергей Николаевич Третьяков тайно перешел в советский лагерь, поставлял информацию под кодом УЖ/1 и под кодовым именем «Иванов». Благодаря подробной информации, которой он обеспечивал своего связного «Ветчинкина», Москва знала все или почти все о перемещениях белого генерала. Ударная группа задержала его машину прямо на улице под видом полицейской проверки, после чего псевдорегулировщик Онель, владелец гаража в Леваллуа-Перре, попросил Кутепова следовать за ним. В операции участвовал также его брат Морис Онель, находящийся в контакте с советскими службами (в 1936 году он был выбран депутатом от коммунистов). Кутепов отказался подчиниться и был, видимо, убит ударом кинжала. Его труп, по всей вероятности, был зарыт в подвале гаража Онеля (16).Заместителем генерала Миллера, преемника Кутепова, был генерал Николай Скоблин, давно завербованный советской разведкой. Вместе со своей женой, певицей Надеждой Плевицкой, Скоблин организовал в Париже похищение генерала Миллера. Миллер исчез 22 сентября 1937 года, а 23 сентября из Гавра отплыл советский корабль Мария Ульянова. Генерал Миллер действительно был на этом корабле, но французское правительство отказалось задержать отплытие судна. Генерал Скоблин предпочёл скрыться, так как подозрения на его счет у руководства РОВС становились всё отчётливее. В Москве после долгих допросов генерал Миллер был расстрелян¹⁷.

Диктатура, уголовные преследования оппозиционеров и репрессии внутри Коминтерна

Коминтерн не только поддерживал по воле Москвы вооруженные группы в каждой коммунистической партии и готовил восстания и гражданские войны против властей в разных странах, но и применял полицейские и террористические методы внутри своей собственной организации. Основы диктаторского режима внутри партии большевиков были заложены на X съезде, проходившем 8—16 марта 1921 года, — в те самые дни, когда власти боролись с кронштадтскими мятежниками. Во время подготовки съезда было предложено и обсуждено не менее восьми различных платформ. Эти прения оказались последними проблесками демократии, которая так и не смогла утвердиться в России: лишь внутри партии сохранялось еще некое подобие

274 Мировая революция, гражданская война и террор

свободной дискуссии. Но ненадолго. На второй день работы съезда Ленин заявил: «Не надо теперь оппозиции, товарищи, не то время! Либо — тут, либо — там [в Кронштадте], с винтовкой, а не с оппозицией. Это вытекает из объективного положения, не пеняйте. И я думаю, что партийному съезду придется этот вывод сделать, придется сделать тот вывод, что для оппозиции теперь конец, крышка, теперь довольно нам оппозиций!»¹⁸. Он особенно метил в тех, кто, не составляя группы в буквальном смысле и не имея печатного органа, объединялись на так называемых платформах рабочей оппозиции (Александр Шляпников, Александра Коллонтай, Лутовинов) и демократического централизма (Тимофей Сапронов, Гавриил Мясников).

16 марта, в последний день работы съезда, Ленин представил две резолюции: первую, касавшуюся «единства партии», и вторую, затрагивавшую «синдикалистский и анархистский уклон в нашей партии» и обличавшую рабочую оппозицию. Первая из них требовала под угрозой немедленного исключения из партии немедленного роспуска всех групп, сформированных на основе особых платформ. Эта резолюция не подлежала оглашению вплоть до октября 1923 года, давала Центральному комитету полномочия в применении этой санкции. Для ГПУ обнаружилось, таким образом, новое поле деятельности: каждая оппозиционная группа внутри коммунистической партии становилась отныне объектом надзора, и в случае необходимости к ней могла быть применена санкция исключения, что для людей, считавших себя истинными борцами партии, равнялось политической смерти.

Обе резолюции, запрещавшие, вопреки уставу партии, свободную дискуссию, были тем не менее приняты. Что касается первой, Радек дал ей оправдание, оказавшееся провидческим: «Голосуя за эту резолюцию, я чувствовал, что она может обратиться и против нас, и, несмотря на это, я стою за резолюцию. <...> Пусть в момент опасности Центральный комитет примет, если посчитает нужным, самые строгие меры по отношению к лучшим товарищам. <...> Пусть даже это будет ошибка Центрального комитета! Ошибка менее опасна, чем та нерешительность, которую мы наблюдаем в данный момент». Выбор, который был сделан большевиками под влиянием обстоятельств, но соответствовал их глубинным устремлениям, определил будущее советской партии и, соответственно, Коминтерна.

X съезд приступил также к реорганизации Контрольной комиссии, роль которой состояла в заботе об «укреплении единства и власти в партии». С этого момента на каждого члена партии было заведено «личное дело», которое в будущем могло послужить главным материалом для обвинения: отношение к органам ГПУ, участие в оппозиционных группировках и т.д. Сразу по окончании съезда сторонники рабочей оппозиции подверглись притеснениям и преследованиям. Позднее Александр Шляпников объяснил, что «борьба продолжалась не на идеологической площадке, но путем сокращения с должностей, систематических переводов из одного района в другой и даже исключения из партии».

В августе началась проверка, которая длилась несколько месяцев. Примерно четверть всех коммунистических активистов были исключены из партии. «Чистки» стали с тех пор составной частью партийной жизни. Айно Куусинен оставил свидетельство об этом циклическом методе: «Собрание, на котором производились чистки, проходило следующим образом: обвиняемый назывался по имени, и его приглашали подняться на трибуну; члены Комис-

Коминтерн в действии 275

сии по чистке и остальные присутствующие задавали вопросы, Некоторым легко удавалось оправдаться, другим приходилось долго терпеть это суровое испытание. Если у кого-то были личные враги, они могли повлиять на дело решающим образом. Тем не менее решение об изгнании из партии могла вынести лишь Контрольная комиссия. Если обвиняемого не признавали виновным в совершении поступка, влекшего за собой исключение из партии, процедура прерывалась без голосования. В противном случае никто не выступал в защиту обвиняемого. Председательствующий просто задавал вопрос: кто против? — и, так как никто не решался выступить против, решение принималось «единогласно»¹⁹.

Последствия решений X съезда дали о себе знать очень быстро: в феврале 1922 года Гавриил Мясников был исключен из партии на год за отстаивание, вопреки мнению Ленина, необходимости свободы печати. Рабочая оппозиция, которая не могла добиться, чтобы ее услышали, обратилась, естественно, к Коминтерну («Заявление двадцати двух»). Тогда Сталин, Дзержинский и Зиновьев потребовали исключения Шляпникова, Коллонтай и Медведева, в чем XI съезд им отказал. Находясь под все большим влиянием советской власти, Коминтерн был вынужден ввести вскоре тот же внутренний режим, что был у партии большевиков. Логичное и, в общем и целом, ничуть не удивительное последствие.

В 1923 году Дзержинский потребовал от Политбюро официального решения, согласно которому члены партии должны были доносить в ГПУ на любую оппозиционную деятельность. Предложение Дзержинского стало причиной нового кризиса внутри партии большевиков: 8 октября Троцкий направил письмо в Центральный комитет, за которым 15 октября последовало «Заявление сорока шести». Вокруг «нового курса», предложенного Троцким, завязалась дискуссия, которую подхватили и все секции Коминтерна²⁰.

Одновременно с конца 1923 года жизнь этих секций начала проходить под лозунгом «большевизации»; все они должны были реорганизовать свои структуры, опираясь на ячейки предприятий, и в то же время подтвердить свою верность московскому центру. Эта преобразования не встретили особой поддержки, что вызвало (в то самое время, когда велись дискуссии об эволюции власти в Советской России) значительное усиление роли и власти missi dominici* Интернационала.

Во Франции один из лидеров ФКП Борис Суварин выступил против новой линии и разоблачил низкие методы, которые тройка Каменев—Зиновьев-Сталин использовала в отношении своего противника Льва Троцкого. 12 июня 1924 года по случаю XIII съезда ВКП(б) Борис Суварин был вызван для объяснения. Заседание перешло в обвинение и принуждение к обязательной самокритике. Комиссия, специально созванная, чтобы заняться «случаем Су-варина», постановила временно исключить его из партии. Реакция руководителей ФКП прекрасно свидетельствует о том, что требовалось отныне от членов мировой партии: «В нашей партии (ФКП), которую революционная борьба до конца не избавила от старой социал-демократической основы, влияние личностей играет еще слишком большую роль. <...> Именно в той мере, в какой будут окончательно изжиты все мелкобуржуазные проявления индивидуалистического я, сформируется безымянная железная когорта фран-

* Посланник владетельной особы или государства (лат.).

276 Мировая революция, гражданская война и террор

цузских большевиков. <...> Если Французская коммунистическая партия хочет быть достойной Коммунистического Интернационала, к которому принадлежит, если Французская коммунистическая партия хочет следовать по славным следам Российской ВКП, она должна, не колеблясь, сломить всех тех в ее рядах, кто не захочет подчиниться ее закону!» («Юманите», 19 июля 1924 года). Анонимный автор не знал, что сумел сформулировать закон, который в течение десятилетий будет управлять жизнью ФКП. Профсоюзный деятель Пьер Монат охарактеризовал этот закон одним словом: «оказармивание» компартии.

Во время того же V конгресса Коминтерна летом 1924 года Зиновьев угрожал «переломать кости» оппозиционерам, демонстрируя таким образом политические нравы, господствовавшие в коммунистическом движении. Но эта угроза обернулась против него же. Ему самому Сталин «переломал кости», отстранив его в 1925 году от должности председателя Коминтерна. Зиновьев был заменен Бухариным, которого вскоре постигла та же участь. 11 июля 1928 года, накануне VI конгресса Коминтерна, проходившего с 17 июля по 1 сентября, Каменев тайно встретился с Бухариным, а позднее составил протокол беседы. Называя себя жертвой «полицейского режима», Бухарин объяснил ему, что его телефон прослушивается и что за ним следит ГПУ; дважды у него проскальзывал вполне реальный страх: «Он нас задушит... Мы не хотим выступать как раскольники, потому что тогда он нас задушит» (21), «Он» — это, конечно же, Сталин.

Первым, кого Сталин попытался «задушить», стал Лев Троцкий. Особенность сталинской борьбы с троцкизмом — в ее размахе. Основные события развернулись в 1927 году. Но уже раньше, во время заседания ЦК партии большевиков в октябре 1926 года, зазвучали зловещие предупреждения: «Либо исключение и легальный разгром оппозиции, либо решение вопроса путем пушечных выстрелов на улице, как в случае с левыми эсерами в июле 1918 года в Москве». Левая оппозиция (это было ее официальное название), изолированная и все более и более слабевшая, подвергалась провокациям со стороны ГПУ, которое выдумало существование подпольной типографии, возглавляемой бывшим офицером Врангеля (в реальности — одним из агентов ГПУ), где якобы печатались документы оппозиции. Во время X годовщины Октября оппозиция попыталась выйти на демонстрацию под своими собственными лозунгами. Помешало ей в этом грубое вмешательство милиции, а 14 ноября Троцкий и Зиновьев были исключены из партии большевиков. Следующим этапом стала начавшаяся в январе 1928 года высылка самых известных деятелей оппозиции в отдаленные регионы или за границу: Христиан Раковский, бывший советский посол во Франции, был сослан в Астрахань, а затем в Барнаул; Виктор Серж был выслан в 1933 году в Оренбург. Что касается Троцкого, то его силой привезли в Алма-Ату, за четыре тысячи километров от Москвы. Год спустя, в январе 1929 года, он был выслан в Турцию, избежав тюрьмы, двери которой все чаще захлопывались за его сторонниками. Арестовывали также членов бывшей рабочей оппозиции и группы демократического централизма, их отправляли в спецтюрьмы и политизоляторы.

С этого времени начали арестовывать и иностранных коммунистов, членов коминтерновского аппарата или просто живших в СССР. Их положение все больше уподоблялось положению советских коммунистов, посколь-

Коминтерн в действии 277

ку каждый иностранный коммунист, в течение длительного времени живущий в СССР, был вынужден вступать в ВКП(б) и, значит, подчиняться ее дисциплине. Хорошо известен пример югославского коммуниста Анте Силиги, члена Политбюро Коммунистической партии Югославии (КПЮ), которого прислали в Москву в 1926 году как представителя КПЮ в Коминтерне. Он поддерживал некоторые контакты с троцкистской оппозицией, затем начал все сильнее отдаляться от Коминтерна, где больше не было места настоящим идейным дискуссиям и руководители которого без колебаний применяли методы запугивания по отношению к своим противникам, — Силига назвал это «системой раболепия» в международном коммунистическом движении. В феврале 1929 года на общем собрании московских коммунистов-югославов была принята резолюция, осудившая политику руководства КПЮ, что равнялось косвенному обвинению руководства Коминтерна. Вслед за этим противники официальной линии, объединившись с советскими единомышленниками, организовали нелегальную (с точки зрения правил партийной дисциплины) группу. Вскоре по делу Силиги начали вести расследование, и он был исключен из партии на год. Тем не менее Силига, обосновавшись в Ленинграде, продолжал свою «нелегальную» деятельность. 1 мая 1930 года он отправился в Москву, чтобы встретиться с другими членами своей русско-югославской группы, которая очень критически относилась к тому, как проводилась индустриализация и проповедовала создание новой партии. 21 мая Силига был арестован вместе со своими товарищами, а затем на основании статьи 59 Уголовного кодекса отправлен в политизолятор Верхнеуральска. В течение трех лет, в разных тюрьмах и изоляторах, Силига, переходя от ходатайств к голодовкам, постоянно требовал предоставить ему право покинуть Россию. Ненадолго выпущенный на свободу, он пытался покончить с собой. ГПУ добивалось, чтобы он отказался от итальянского гражданства. Он был отправлен в Сибирь, но в конце концов 3 декабря 1935 года его выслали из СССР, что было исключением²².

Благодаря Силиге мы имеем свидетельство о политических изоляторах: «Товарищи нам передавали газеты, которые издавались в тюрьме. Какое разнообразие мнений, какая свобода в каждой статье! Какая страсть и какая откровенность в изложении не только абстрактных и теоретических вопросов, но также и самых злободневных! <...> Но наша свобода этим не ограничивалась. Во время прогулки, на которой собирались заключенные из нескольких камер, мы имели обыкновение проводить в углу двора собрания по всем правилам: с председателем, секретарем, ораторами, по очереди бравшими слово»²³.

Условия, в которых содержались заключенные, он описывает так: «Питание состояло из традиционного рациона бедного мужика: хлеб и каша утром и вечером, и так в течение всего года. <...> Кроме того, на обед подавался суп, сваренный из испорченной рыбы, консервов или наполовину стухшего мяса. Тот же суп, но без мяса и рыбы, давали на ужин. <...> Порция хлеба в день была 700 грамм, порция сахара в месяц — один килограмм, кроме того, выделялись порции табака, папирос, чая и мыла. Этой однообразной пищи также не хватало. При этом нам приходилось ожесточенно добиваться, чтобы этот скудный паек еще не сократили; что говорить о борьбе, ценой которой мы добились некоторых незначительных улучшений. Однако по сравнению с режимом уголовных тюрем, в которых гнили сотни тысяч заключенных, и, в особенности, по сравнению с условиями жизни миллионов людей,

278 Мировая революция, гражданская война и террор

согнанных в северные лагеря, наш режим был в каком-то роде привилегированным»²⁴.

Тем не менее эти привилегии были весьма относительны. В Верхнеу-ральске в апреле и летом 1931 года, а затем в декабре 1933 года заключенные провели три голодовки в защиту своих прав, особенно настаивая на отмене практики возобновления сроков. С 1934 года особые политические тюрьмы все чаще стали закрывать (в Верхнеуральске они сохранялись вплоть до 1937 года), и условия заключения для «политических», попадавших в обычные уголовные тюрьмы, резко ухудшились: одни заключенные умирали от побоев, других расстреливали, третьих сажали в глухие одиночки, как например, Владимира Смирнова в Суздале в 1933 году.

Это превращение в преступников реальных или предполагаемых оппозиционеров внутри коммунистических партий распространилось вскоре и на высокопоставленных коммунистических руководителей. Сильной критике подверглась политика главы Испанской коммунистической партии Хосе Бульехоса, которого вызвали с несколькими товарищами в Москву осенью 1932 года. Наотрез отказавшись подчиниться диктату Коминтерна, они все были исключены из его рядов 1 ноября. После этого они жили под надзором в гостинице «Люкс», где размещались коминтерновцы. Француз Жак Дюкло, бывший коминтерновский делегат в Испании, пришел объявить им об исключении и уточнил, что любая попытка сопротивления будет подавлена «со всей строгостью советских уголовных законов»²⁵. Бульехосу и его товарищам стоило неимоверного труда после двух месяцев тяжелых переговоров получить обратно паспорта и покинуть СССР.

В том же году завершилось еще одно невероятное дело, связанное на этот раз с Французской коммунистической партией. В начале 1931 года Коминтерн послал в ФКП своего представителя и инструкторов, которым было поручено снова взять над ней контроль. В июле фактический глава Коминтерна Дмитрий Мануильский тайно отправился в Париж и объявил Политбюро ФКП, что внутри него действует фракционная «группа». В действительности это был всего лишь спектакль. Его разыграли, чтобы спровоцировать кризис в руководстве ФКП, по выходе из которого самостоятельность партии должна была ослабеть, и ФКП, таким образом, полностью попала бы в зависимость от Москвы и ее людей. Среди лидеров пресловутой «группы» был назван Пьер Се-лор, один из главных руководителей партии с 1928 года. Селора вызвали в Москву под предлогом назначения его на должность представителя ФКП при Коминтерне. Но сразу же по прибытии с ним обошлись как с «провокатором». Подвергшись остракизму, лишенный зарплаты Селор выжил в эту суровую русскую зиму лишь благодаря продуктовой карточке своей жены, которая приехала вместе с ним и работала в Коминтерне. 8 марта 1932 года его вызвали на собрание, на котором в течение двенадцатичасового допроса члены НКВД старались заставить его признаться, что он «проник в партию как полицейский агент». Селор ни в чем не «признался», и после бесчисленных дрязг и шантажа ему удалось 8 октября 1932 года возвратиться во Францию, где его сразу же разоблачили как «шпика», придав этому делу огласку.

В том же самом 1932 году во многих коммунистических партиях были созданы, по модели ВКП(б), отделы кадров, подчинявшиеся Центральному отделу кадров Коминтерна; им было поручено составить полную картотеку

Коминтерн в действии 279

членов партии и собрать анкеты и подробные автобиографии всех руководителей. Только на членов Французской компартии в Москву до войны было передано более пяти тысяч такого рода личных дел. Анкета содержала более семидесяти вопросов и состояла из пяти больших рубрик: 1) происхождение и общественное положение; 2) партийная деятельность; 3) образование и интеллектуальный уровень; 4) участие в общественной жизни; 5) сведения о судимости и репрессиях. Все эти материалы, предназначенные для того, чтобы производить «чистку» партии, были сосредоточены в Москве. Они хранились у Антона Краевского, Черномордика или Геворка Алиханова, которые один за другим руководили отделом кадров Коминтерна, связанного с иностранной секцией НКВД. В 1935 году Меер Трилиссер, один из самых высокопоставленных руководителей НКВД, был назначен секретарем Исполнительного комитета Коминтерна по кадровой работе. Под псевдонимом Михаила Москвина он собирал сведения и доносы, решал, кому быть в опале, это был первый этап на пути последующего уничтожения²⁶. Этим отделам кадров параллельно поручалось составлять «черные списки» врагов коммунизма и СССР.

Очень рано, если не с самого начала, секции Коминтерна стали служить для вербовки агентов разведки, действовавших в интересах СССР. В некоторых случаях коммунисты, которые соглашались заняться нелегальной и, следовательно, подпольной работой, не знали, что в действительности работают на одну из советских служб: Разведывательное управление Красной Армии (ГРУ, или 4-й отдел), иностранное отделение ВЧК-ГПУ (Иностранный отдел, ИНО), НКВД и т.д. Различные эти аппараты, представляя собой крайне запутанную сеть, яростно соперничали друг с другом, сманивали агентов, завербованных соседними службами. В своих воспоминаниях Эльза Порецкая приводит много примеров такой конкуренции- (27).

Черные списки ФКП

В 1932 голу ФКП начинает собирать сведения о подозрительных или опасных, с ее точки зрения, личностях и об их деятельности. Эти списки появились, следовательно, параллельно тому, как эмиссары Коминтерна взяли в свои руки аппарат кадров. Одновременно с созданием отдела кадров, предназначавшегося для отбора лучших активистов, появляется его оборотная сторона: списки, разоблачавшие тех, кто «нарушил» тем или иным образом партийную дисциплину. С 1932 по июнь 1939 года ФКП опубликовала двенадцать черных списков, заголовки которых были похожи, но одновременно и различались: Черный список провокаторов, предателей, осведомителей, изгнанных из революционных организаций Франции. Или: Черный список провокаторов, воров, мошенников, троцкистов, предателей, изгнанных из рабочих организаций Франции... Для оправдания этих списков, в которых вплоть до войны было инвентаризировано более тысячи имен, ФКП использовала простой политический аргумент: «Борьба буржуазии против рабочего класса и революционных организаций становится в нашей стране все более острой».

Члены партии должны были поставлять описание примет («рост и телосложение, волосы, брови, лоб, глаза, нос, рот, подбородок, форма и цвет лица, особые приметы». — Список № 10, август 1938 года), «все полезные сведения, облегчавшие розыск» разоблаченных, в том числе информацию о месте их проживания. Каждый член партии должен был более или менее сжиться с ролью помощника особой полиции, сыграть роль маленького чекиста.

280 Мировая революция, гражданская война и террор

Некоторые из таких «подозреваемых» были, вероятно, настоящими мошенниками, в то время как другие были просто противниками пэртийной линии — вне зависимости от того, принадлежали они к партии или нет. D 30-е годы мишенью стали вначале коммунистические деятели, которые последовали за Жаком Дорио и его отделом Сен-Лени, затем троцкисты. Аргументацию же французские коммунисты переняли ничтоже сумняшеся у своих старших советских братьев: троцкисты стали «одержимой и беспринципной бандой вредителей, диверсантов и убийц, действующих по приказу иностранных служб шпионажа» (свод №1 списков с 1-го по 8-ой).

Война, запрещение ФКП, выступавшей в поддержку германо-советского пакта, затем немецкая оккупация привели партию к тому, что полицейский зуд охватил ее еще сильнее. Были разоблачены члены партии, отказавшиеся одобрить союз Гитлер — Сталин, в том числе и те, кто вступил в Сопротивление, как, например, Адриан Лангюмье, который для прикрытия работал редактором в «Temps Nouveoux» Лушера (и, напротив, ФКП даже не попыталась разоблачить Фредерика Жолио-Кюри за сильно компрометирующую его статью, опубликованную им 15 февраля 1941 года в той же газете) или как Рене Нико, бывшего коммунистического депутата Ойоннакса, чье отношение к прежним товарищам было безупречно. Не приходится уж говорить о Жюле Фурье, которого «полиция партии» безуспешно пыталась ликвидировать. Фурье проголосовал за предоставление неограниченных полномочий Петену*, затем участвовал с конца 1940 года в создании сети Сопротивления; он был депортирован в Бухенвальд, а затем в Маутхэузен.

Та же участь постигла и тех, кто участвовал в 1941 году в создании Французской рабоче-крестьянской партии во главе с бывшим секретарем ФКП Марселем Житто-ном, убитым в сентябре того же года коммунистами. ФКП присвоила себе право объявить их «предателями Партии и Франции». Иногда обвинявшие их сообщения сопровождались ремаркой: «Понес заслуженное наказание». Был также случай с активистами, которых подозревали в измене и казнили, а затем, подобно Жоржу Дезире, «реабилитировали» после войны.

В самый разгар охоты на евреев ФКП стала применять странный способ разоблачения своих «врагов»: «С... Рене, она же Таня, она же Тереза, из XIV окр. Бессарабская еврейка», «ДеВ..., иностранный еврей. Отступник, чернит КП и СССР». «Иммиграционная рабочая сила» (MOI), организация, объединявшая иностранных коммунистов во Франции, также использовала этот характерный язык: «Р... Еврей (это его ненастоящее имя). Работает с вражеской группой евреев». ФКП по-прежнему ненавидела троцкистов: «Д... Ивон. 1, площадь Генерала Бере, Париж. VII округ.... Троцкистка, была в связи с POUM**. Чернит СССР». Очень вероятно, что во время арестов и обысков полиция Виши или гестапо имели возможность завладеть подобными списками. Что сталось с разоблаченными таким образом людьми?

В 1945 году ФКП опубликовала новую серию черных списков с тем, чтобы «исключить из нации», как она выражалась, политических противников; иные из них едва спаслись от организованных на них покушений. Учрежденный черный список восходит, конечно же, к спискам потенциальных обвиняемых, которые составлялись советскими органами безопасности (ЧК, ГПУ, НКВД). Это универсальный прием коммунис-

*А. Петен (1856—1951) — французский маршал, и 1940—1944 годах, во время оккупации Франции, глава правительства, затем коллаборационистского режима «Виши». В 1945 году приговорен к смертной казни, замененной на пожизненное заключение. (Прим. ред.)

**POUM —испанская партия левого толка. (Прим. ред.)

Коминтерн в действии 281

тов, введенный с начала гражданской войны в России. В Польше сразу по ее выходе из войны, подобные списки стали насчитывать сорок восемь категорий людей, за

которыми надо было установить наблюдение.