Представление о культуре К.Г. Юнг

Россия переживает настоящий юнгианский бум - несколько издательств соревнуются друг с другом в выпуске произведений великого психолога. Семинары, в которых используются интенсивные психотехники, как правило, интерпретируют и приемы, и порождаемую ими феноменологию в терминах аналитической психологии. Архетипы, коллективное бессознательное, основные персонажи бессознательной сферы - Анима, Персона, Тень и Самость, психологические функции - ощущение-сенсорика, мышление-логика, чувствование-этика, интуиция становятся элементами бытовой культуры. Все это, конечно, может только радовать, ибо в классике глубинной психологии только К.Г. Юнг представляет собой действенный и энергичный противовес фрейдовской версии психоанализа, деструктивное влияние которой на культуру ХХ века беспрецедентно. В отличие от психоанализа, разрушительные свойства которого стремительно возрастают (а терапевтическая ценность столь же стремительно падает) по мере удаления от географического, социального и этнического субстратов, для которых он был адекватен - по мере удаления от Вены, от “среднего класса”, от еврейской среды, Юнг безусловно, терапевтичен и адекватен повсюду - и в Европе, и в России, и в Индии.

Хотя он, конечно, небезобиден. Безболезненно воспринять его учение может только соизмеримый с ним ум. Доктрина Юнга - результат последовательного изучения и осмысление границы, разделяющей мир духа и его изображения. Только на этой грани и только в этом объеме, включающем в себя прилегающие к границе и эти, и те области - источник духовных истин и его отражение в психике, Юнг может быть воспринят адекватно. Для чуть более ограниченного ума он весьма двусмыслен и опасен. Не так опасен, как практика фрейдовского психоанализа, прямое разрушительное влияние приемов которой на духовную, культурную и творческую составляющие личности очевидно и неоднократно обсуждалось. Он опасен иначе – так, как опасны прелести в христианской аскетической и мистической практике.

Ум, еще более ограниченный, принимает Юнга с восторгом, но, проглотив опасную двусмысленность, опасную противоречивость границы, он проглатывает и яд, способный его в дальнейшем отравить. Беззаветно любящие Юнга творцы интенсивных психотехник зачастую поступают именно так.

Доктрина, описывающая двойственную реальность, неизбежно сама становится двойственной и двусмысленной. Двойственность, важнейшая черта юнговского учения, проявляется во всем - вплоть до постулирования двойственной природы архетипов и психики в целом.[1] Но двойственность необходима лишь на границе соприкосновения разнородных миров. По мере удаления от этой границы двусмысленность становится преступной.

2.

Прежде чем говорить о преступлениях К.Г. Юнга, мы должны выяснить, почему мы его любим.

Глубинная психология в целом, и психоанализ, как ее часть, повинны в главном сдвиге в человеческом сознании, происшедшем в ХХ веке - включению внешних по отношению к сознанию сил в состав человеческой психики, к своего рода “ усыновлению бесов ”. Все грязное, отвратительное, отвергаемое население темных дьявольских миров, внешних по отношению к сознанию, миров, с которыми верующий человек вел постоянную напряженную войну, вдруг было признано своим, внутренним, родственным. Неузнанным родственником сознания, который опознавался как свой в ходе психоаналитической процедуры. Воевать можно только с врагом, но отнюдь не со своим родственником, пусть плохим или порочным. Такого родственника надлежит если не любить, то хотя бы понимать и, по возможности, прощать.

Сначала “усыновление бесов” произошло в узком кружке поклонников и сторонников Фрейда со всеми полагающимися для такого события последствиями (невротическая отягощенность главных действующих лиц, конфликты и отлучения от психоаналитического движения многочисленных изменников, самоубийства). Затем процесс распространился на художественную, к тому времени уже ставшую богоборческой (явно или скрыто), интеллигенцию[2]. Потом появились культурно-политические проекты преобразования человеческой природы на основе психоанализа[3]. И, наконец, основные психоаналитические темы становятся достоянием широких масс.

В результате сначала были сняты табу, образующие жесткий каркас человеческой культуры. Сексуальность перестала регулироваться ценностными нормами. Темные и извращенные импульсы как законные обитатели бессознательного были уравнены в правах с социально и культурно приемлемыми. И вот в текстах законов и конституций к словам “имеет право независимо от расы, пола, вероисповедания” стали добавляться слова “и сексуальной ориентации”. Наконец, пришла пора подрыва фундаментального табу, основы всей человеческой культуры - табу инцеста. Abuse, насильственный инцест, стал темой телевизионных обсуждений, кинофильмов, завершающихся итоговым выводом о естественности этих проявлений человеческой природы. Культура перестала быть защитой от бесовского вторжения, наоборот, она породила механизмы привлечения демонов и механизмы их инфильтрации вовнутрь сознания.

Результат был бы совершенно безотрадным, если бы в процесс “усыновления бесов” не вмешалась юнговская аналитическая психология, и в тело глубинной психологии не вошли ее тексты и ее терапевтическая и трансформационная практика. Юнг придал статус внутренних обитателей психики, родственников сознания, не только демонам, но и богам. Мощности разрушительного вторжения бесов можно было противопоставить лишь столь же мощное культуросозидающее действие, действие, обратное по своему знаку тому, что было проделано психоанализом. Притязания грязного похотливого Оно были ограничены светлыми аспектами Самости и Анимы. Если бы не работы Юнга, человеческая психика, по крайне мере, психика европейского человека, стала бы главной базой демонов в мире. Теперь же она стала очередным полем битвы. Лучше война, чем полная капитуляция.

Несомненно, контроверза “Фрейд - Юнг” - одна из главнейших и определяющих историю культуры в ХХ веке.

3.

Заслуги Юнга перед европейской культурой не ограничиваются контрреволюцией в пределах глубинной психологии. Самое ценное и удивительное в Юнге, пожалуй, то, что он, в отличие от распространенной позиции современного психолога, исследует психические феномены, отражающие духовные истины, не подменяя последние и не редуцируя их до психологической проблематики[4]. Эта позиция корректно выдерживается во всех его произведениях. Более того, для ее поддержания и сохранения им разработан чрезвычайно своеобразный вспомогательный концептуальный и понятийный аппарат. Так, например, понятие синхронистичности, совпадения причинно не связанных между собой, но явно отражающих друг друга разнородных явлений, несомненно, из этой вспомогательной области. Это понятие ничего не добавляет к собственно психологическим аспектам работ Юнга, но поддерживает всю его концепцию как концепцию уже не психологическую, а метапсихологическую, превращая неявный, подразумеваемый или только обозначаемый дуализм в действенный инструмент. Грань реальности и изображения, о которой мы говорили выше, становится тем самым полем осмысленных операций.

Юнга интересует язык, на котором адекватно высказывают себя духовные истины. Язык рациональных схем и дискурсивных операций отвергается им как не способный воспроизвести особые “свойства” этих истин, их нуминозность, их энергию и принудительность, и, самое главное, их потусторонность, трансцендентность для сознания. Пытаясь найти иной, адекватный Реальности язык, он обращается к начальному “алфавиту”, состоящему из “слов” - архетипов. Архетипы коллективного бессознательного - не запредельная реальность, но самое точное из всех доступных человеку ее описаний. Удержаться на этой двусмысленной грани почти невозможно, но в этом отношении Юнг безупречен.

Юнга легко не понять. Многие из его последователей и тех, для кого принципы аналитической психологии стали парадигмальными, отождествили язык описания (т.е. манифестацию и переживание архетипов)с тем, что описывается. Отсюда и распространенное смешение терапевтических и трансформационных практик (от ЛСД-терапии и холотропного дыхания до приемов направленной медитации) с реальным духовным опытом[5].

С другой стороны, существует столь же сильный соблазн отвергнуть двусмысленность границы и с противоположной позиции. Даже такой проницательный мыслитель как Р. Генон не понял Юнга:

“Нет необходимости забираться дальше в исследовании традиционных доктрин, чтобы понять: когда речь идет о “нечеловеческом” элементе, то подразумеваемое здесь и принадлежащее, по сути к надындивидуальным уровням бытия не имеет ничего общего с фактором “коллективным”, который сам по себе не выходит за пределы индивидуально-человеческого, точно так же, как и то, что именуется здесь “отдельным”, и которое в довершении всего, уже в силу своего характера “подсознательного”, ни в коем случае не может открыть никаких других коммуникаций, кроме как с уровнем “подчеловеческого”.

Итак, мы сразу же распознаем здесь подрывную процедуру, которая состоит в том, чтобы, овладев некоторыми традиционными понятиями, каким-либо образом извратить их, замещая “сверхсознание” - “подсознанием”, “надчеловеческое” - “подчеловеческим”. Разве эта диверсия не опаснее в своем роде, нежели простое отрицание, и неужели кто-нибудь думает, что мы преувеличиваем, говоря, что она предуготовляет путь подлинной “контртрадиции”, предназначенной стать вместилищем той “духовности навыворот”, которая в конце нынешнего цикла “царства Антихриста” должна знаменовать обманчивый и преходящий триумф? ”[6].

Генону можно возразить, что Юнг действовал внутри “подрывной процедуры” психоанализа и нашел действенное средство противодействия ей изнутри - восстановление пропорций описания и описываемого, удержание на самой коварной из известных человеку границ. Инструментом становится двусмысленное использование в качестве термина слова “архетип”. С одной стороны, “божественные архетипы” принадлежат сфере теологии и метафизики, с другой - “архетипы коллективного бессознательного” становится прагматическим психологическим термином. Термин “коллективное бессознательное” не должен вводить в заблуждение. Коллективное бессознательное - совершенно иная реальность, нежели бессознательное и подсознание Фрейда. Все, что сказал Юнг на эту тему, сводится к тому, что язык слов недостаточен для описания запредельного, для этого существует данный нам от рождения язык архетипов. Их вместилище, “алфавит архетипов”, и называется коллективным бессознательным. Иначе нанести удар по “подрывной процедуре” было просто невозможно. Операция Юнга, в ходе которой он придал исходному понятию психоанализа прямо противоположное значение, является прообразом современных боевых информационно-психологических операций.

Пока еще никто на воспринял эти идеи Юнга в отношении “языка архетипов” как техническое задание.

Двусмысленный предмет исследования, двоемыслие исследователя, двойственное прочтение текстов хороши и адекватны лишь в области границы между поту- и посюсторонним. Как только мы перемещаемся от этой грани в посюсторонний мир, двоемыслие превращается в компромисс, а компромисс - в преступление. Упрощенная картина Мира и ограниченность идеологем являются благом для прямолинейных и целенаправленных, не располагающих опытом опасной двусмысленности, людей. Эта ограниченность позволяет им сохранить ясность сознания и адекватность оценок в нашем мире изображений. Однако для рефлектирующих натур особый опыт двойственности и двусмысленности, перенесенный в мир чистого изображения, порождает соблазн произвольного и изменчивого истолкования исторических процессов и событий. Сохранить двоемыслие здесь как инструмент эффективного понимания мира и не впасть в соблазн компромисса - поистине аскетический подвиг. Двоемыслие границы слишком легко превращается в двоемыслие оруэлловского “1984”.[7]

Юнг был великим мыслителем, но не был аскетом. Двусмысленность юнговских эпистем отразилась и в двойственности его жизненных и культурно-политических позиций, отразилась неадекватно и печально. Увлекаясь Юнгом, не следует забывать о двух его преступлениях, напоминающих нам, что нет человека без греха, и слабость и недомыслие - удел почти всех живущих на Земле, не исключая и гениев.