Песнь первая. Nessun maggior dolore,

...nessun maggior dolore,

Che ricordarsi dei tempo felice

Nella miseria...

Dante. Inferno, v. 121. {*}

{*......нет большей скорби,

Чем вспоминать о времени счастливом

Среди несчастий...

Данте. Ад.}

I

" Наш вольный дух вьет вольный свой полет

Над радостною ширью синих вод:

Везде, где ветры пенный вал ведут, -

Владенья наши, дом наш и приют.

Вот наше царство, нет ему границ;

Наш флаг - наш скипетр - всех склоняет ниц.

Досуг и труд, сменяясь в буйстве дней,

Нас одаряют радостью своей.

О, кто поймет? Не раб ли жалких нег,

Кто весь дрожит, волны завидя бег?

Не паразит ли, чей развратный дух

Покоем сыт и к зову счастья глух?

Кто, кроме смелых, чья душа поет

И сердце пляшет над простором вод,

Поймет восторг и пьяный пульс бродяг,

Что без дорог несут в морях свой флаг?

То чувство ищет схватки и борьбы:

Нам - упоенье, где дрожат рабы;

Нам любо там, где трус, полуживой,

Теряет ум, и чудной полнотой

Тогда живут в нас тело и душа,

Надеждою и мужеством дыша.

Что смерть? покой, хоть глубже сон и мрак,

Она ль страшна, коль рядом гибнет враг?

Готовы к ней, _жизнь жизни_ мы берем,

А смерть одна - в болезни ль, под мечом;

Пусть ползают привыкшие страдать,

Из года в год цепляясь за кровать;

Полумертва, пусть никнет голова;

Наш смертный одр - зеленая трава;

За вздохом вздох пусть гаснет жизнь у них;

У нас - удар, и нету мук земных;

Пусть гордость мертвых - роскошь урн и плит,

Пусть клеветник надгробья золотит,

А нас почтит слезою дружный стан,

Наш саван - волны, гроб наш - океан;

А на попойке память воздана

Нам будет кружкой красного вина;

Друзья, победой кончив абордаж,

Деля добычу, вспомнят облик наш

И скажут, с тенью хмурою у глаз:

" Как бы убитый ликовал сейчас! "

II

Так на Пиратском острове, средь скал,

Когда костер бивачный полыхал,

Гремела речь о доле удальца,

Ложась как песня в грубые сердца!

Рассыпавшись по золоту песка,

Кто пел, кто пил, кто кровь счищал с клинка.

Достав из общей груды свой кинжал,

И, видя кровь, никто не задрожал.

Те руль строгали, те чинили бот;

Иной бродил задумчиво у вод;

Иные птицам ставили силок

Иль мокрый невод стлали на припек;

Кто с алчным взором на море глядел,

Где, показалось, парус забелел;

Те - о былых вели победах речь

Или гадали в жажде новых встреч;

Но что гадать? Все - дело вожака,

Все им укажет властная рука.

Но кто вожак? прославленный пират, -

О нем везде со страхом говорят.

Он чужд им, он повелевать привык;

Речь коротка, но грозен взор и лик;

И на пирах его не слышен смех,

Но все ему прощают за успех;

Вином он кубок не наполнит свой

И не разделит чаши круговой;

Его еда - кто всех грубей, и тот

Ее с негодованьем оттолкнет:

Лишь черный хлеб, да горстка овощей,

Да изредка - дар солнечных лучей -

Плоды, вот весь его убогий стол,

Что и монах бы за беду почел.

Но, от услад животных далека,

Суровостью душа его крепка:

" Правь к берегу". - Готово. - " Сделай так". -

Есть. - " Все за мной". - И разом сломлен враг.

Вот быстрота и слов его и дел;

Покорны все, а кто спросить посмел -

Два слова и презренья полный взгляд

Отважного надолго усмирят.

III

" Корабль! Корабль! " Надежды светлый знак.

В трубу глядят - откуда он? Чей флаг?

Нет, не добыча! Все ж ему привет:

То наш корабль; гляди: на мачту вздет

Кровавый флаг. Дуй крепче, аквилон,

И до заката бросит якорь он.

Обогнут мыс; он входит в наш залив,

Надменный штевень в пену волн вонзив.

Как гордо взмыли крылья парусов,

Вовек не знавших бегства от врагов;

Он по волнам несется как живой

И все стихии звать готов на бой.

Кто б не презрел свист пуль и штормов бег,

Чтоб капитаном встать на людный дек?

IV

Бежит по борту якорный канат,

И паруса уже вдоль рей лежат;

Легко качается корабль. Народ

Глядит, как опустили быстрый бот,

Сошли в него; всяк на весло налег,

Гребут, и киль врезается в песок;

Приветный крик, и вот на берегу

Рукопожатья в дружеском кругу,

Расспросы, смех и шутки без конца-

И скорый пир уже манит сердца!

V

Толпа растет: весть облетела всех:

Но в оживленный говор, грубый смех

Тревогой нежной женский голос вдруг

Врывается: " Где муж? любимый? друг?

Кто жив, кто мертв? Успех у нас всегда,

Но с милыми мы встретимся когда?

Мы знаем - в бурях, средь опасных дел

Все были храбры, - кто же уцелел?

Пусть поспешат, чтоб успокоить нас

И поцелуем скорбь изгнать из глаз! "

VI

" Где атаман? Мы с рапортом к нему, -

И встрече нашей, видно по всему,

Недолгой быть, как вы ни рады нам.

Веди, Жуан, к начальнику, а там,

Покончив, мы попойку заведем

И вам расскажем все и обо всем".

Ползут пираты по уступам скал,

На мыс, где стан дозорной башни встал;

Там заросли, там дикие цветы,

Там свежий ключ, спадая с высоты

Серебряной струею на гранит,

Встречает жизнь и путников поит.

Они ползут... Кто близ пещеры той

Стоит, один, глядя в простор пустой,

Склонясь на меч, задумчив и далек?

Как посох пастуха, всегда клинок

В его руке... " То Конрад! Как всегда -

Один. Жуан, скажи, что мы сюда

Пришли. Он видел бриг. Скажи, что есть

У нас безотлагательная весть.

Самим нам страшно, - знаешь, как он лют,

Когда внезапно мысль его спугнут".

VII

Жуан вошел и доложил. Вожак

Все выслушал и властный сделал знак

Приблизиться. Идут. На их привет

Ни слова и сухой кивок в ответ.

" Вам, атаман, письмо: наводчик тот,

Грек, о добыче весть нам подает

Иль об угрозе. Все же мы должны

Еще..." - " Молчать", - прервал он. Смущены,

Попятившись, они стоят; потом

Догадками меняются тайком

И робко ловят атаманский взгляд,

Где прочитать решение хотят.

Но атаман лицо отводит вбок-

Укрыть игру волнений и тревог.

Прочел письмо. " Бумаги дай, Жуан.

Гонзальво где? " -

" На бриге, атаман". -

" Пускай не сходит; вот - снесешь приказ.

Все по местам! Готовьтесь в путь сейчас.

Сам в эту ночь веду я в битву вас". -

" Сегодня? " -

" Да. Пусть солнце лишь зайдет:

С закатом ветер крепче дуть начнет.

Плащ и кольчугу! Через час - вперед.

Рог не забудь. Пусть вычистят мою

Пистоль, чтобы не выдала в бою:

Там ржавчина скопилась на курке;

Пусть кортик абордажный по руке

Приладят мне: эфес там слишком мал,

Сильней, чем враг, меня он утомлял;

Пусть пушечным сигналом в должный срок

Оповестят, что сборов час истек".

VIII

Безропотно они спешат, опять

Морскую ширь готовы рассекать.

Покорны все: сам Конрад их ведет.

И кто судить его приказ дерзнет?

Загадочен и вечно одинок,

Казалось, улыбаться он не мог;

При имени его у храбреца

Бледнели краски смуглого лица;

Он знал _искусство власти_, что толпой

Всегда владеет, робкой и слепой.

Постиг он приказаний волшебство,

И, с завистью, все слушают его.

Что верностью спаяло их, - реши!

Величье Мысли, магия Души!

Затем успех, которым он умел

Всех ослепить, и обаянье дел

Отчаянных, что слабым он сердцам

Тайком внушал, стяжая славу сам.

Всегда так было, будет так всегда:

Лишь одному плод общего труда!

Закон природы! Но пускай илот

Простит тому, кому достался плод:

О, знай он гнет блистательных цепей,

Он с долей примирился бы своей!

IX

Несхож с героем древности, кто мог

Быть зол, как демон, но красив, как бог, -

Нас Конрад бы собой не поразил,

Хоть огненный в ресницах взор таил.

Не Геркулес, но на диво сложен,

Не выделялся крупным ростом он;

Но глаз того, кто лица изучил,

Его в толпе мгновенно б отличил:

Глядящего он удивлял, - но что

Таилось в нем, сказать не мог никто.

Он загорел, но тем бледней чело,

Что в черноту густых кудрей ушло;

Порой, непроизвольно дрогнув, рот

Изобличал таимых дум полет,

Но ровный голос и бесстрастный вид

Скрывают все, что он в себе хранит.

Кто б мог без страха на него смотреть?

Его лицо морщин покрыла сеть,

Как будто он таил в душе своей

Горение неведомых страстей.

Да, это так! Единой вспышкой глаз

Он любопытство пресекал тотчас:

Едва ли кто, коль глянет он в упор,

Мог вынести его пытливый взор.

Заметив, что за ним следят, стремясь

Понять лица и тайн душевных связь,

Он так на любопытного глядел,

Что тот бледнел и глаз поднять не смел.

И что бы выведать в нем удалось?

Он взором сам умел пронзать насквозь

С усмешкой дьявольскою на устах,

Чья ярость скрытая рождает страх;

Когда ж в нем гнев вздымался невзначай,

Вздыхало Милосердие: " _Прощай! _"

X

Злых дум извне не ловит взор и слух:

Внутри, внутри змеится злобый дух!

Любовь - ясна, а Злобу, Зависть, Месть

Порой в усмешке можно лишь прочесть,

Дрожанье губ да бледности налет

На строгом лбу - вот все, что выдает

Глубины страсти. Но подметит их

Лишь тот, кто сам невидим для других.

Тогда - хруст пальцев, торопливый шаг,

Полуопущенные веки; знак

Безмолвного терзанья - робкий вздох,

Оглядка: не подкрался ль кто врасплох.

Тогда - душа в любой черте видна,

Кипенье чувств, поднявшихся со дна,

Чтоб не исчезнуть, - мука, жар, озноб,

Лицо в огне, в поту холодном лоб;

И каждый может увидать, какой

Ужасный дан его душе покой!

Гляди, как жжет, вливая в сердце бред,

Воспоминанье ненавистных лет!

Нет, никому не увидать вовек,

Чтоб сам раскрыл все тайны человек!

XI

Но не природа Конраду дала

Вести злодеев, быть орудьем зла;

Он изменился раньше, чем порок

С людьми и небом в бой его вовлек.

Он средь людей тягчайшую из школ -

Путь разочарования - прошел;

Для сделок горд и для уступок тверд,

Тем самым он пред ложью был простерт

И беззащитен. Проклял честность он,

А не бесчестных, кем был обольщен.

Не верил он, что лучше люди есть

И что отрадно им добро принесть.

Оттолкнут, оклеветан с юных дней,

Безумно ненавидел он людей.

Священный гнев звучал в нем как призыв

Отмстить немногим, миру отомстив.

Себя он мнил преступником, других -

Такими же, каким он был для них,

А лучших - лицемерами, чей грех

Трусливо ими спрятан ото всех.

Он знал их ненависть, но знал и то,

Что не дрожать пред ним не мог никто.

Его - хоть был он дик и одинок -

Ни сожалеть, ни презирать не мог

Никто. Страшило имя, странность дел;

Всяк трепетал, но пренебречь не смел:

Червя отбросит всякий, но навряд

Змеи коснется, затаившей яд.

Червь отползет: он повредить не мог;

Она ж издохнет, сплетясь вкруг ног.

Но жало все ж она вонзит свое,

Несчастному не скрыться от нее!

XII

Нет злых вполне. И он в душе таил

Живого чувства уцелевший пыл;

Не раз язвил он страстные сердца

Влюбленного безумца иль юнца,

Теперь же сам свою смирял он кровь,

Где (даже в нем!) жила не страсть - любовь.

Да, то была любовь, и отдана

Была одной, всегда одной она.

Прекрасных пленниц он видал порой,

Но проходил холодный и чужой;

Красавиц много плакало в плену, -

Он не увлек в покой свой ни одну.

Да, то была любовь, всегда нежна,

Тверда в соблазнах, в горестях верна,

Все та ж в разлуке и под вихрем бед

И - о, венец! - нетленна в смене лет.

Что крах надежд ему, что боль обид,

Когда она с улыбкою глядит?

Стихал мгновенно ярый гнев при ней,

И стон смолкал, - пусть раны жгли сильней.

Ждал жадно встреч он, твердо ждал разлук,

Стараясь лишь не уделить ей мук.

Та страсть была все та ж, всегда и вновь,

И если есть любовь - то вот любовь.

XIII

Он был преступен - мы его клеймим! -

Но чистой был любовью он палим;

Ее одну, последний дар, не мог,

В душе холодной заглушить порок!..

Он подождал, пока за поворот

Последний из пиратов не уйдет.

" Вот странно... Мне опасность не страшна,

Что ж кажется последнею она?

Нет, прочь предчувствия! Не мне вдохнуть

В моих людей смущение и жуть!

Идти навстречу? Да... ведь смертный час

Иначе здесь, в ловушке, встретит нас.

План есть; лишь брось фортуна добрый взор -

Оплачут погребальный ваш костер!

Спи, враг! Прекрасных снов! Тебя заря

Будила ли, таким огнем горя,

Как ночь борьбы (лишь ветер мчись быстрей!)

Что вдохновляет мстителей морей?

Теперь к Медоре. Камень лег на грудь;

Когда б она могла легко вздохнуть!..

Ведь я был храбр. Но храбры все порой:

Пчела, и та за улей мстит родной;

И мы и зверь отвагою полны,

Когда отчаяньем принуждены, -

Заслуга ль в ней? Моя ж мечта была,

Чтоб горсть бойцов - всех пред собой гнала.

Не ради крови мною предводим

Отряд мой, - мы умрем иль победим!

Меня страшит не смерть моя, а то,

Что не вернется, может быть, никто:

Я к смерти равнодушен с давних пор,

Но очутиться в западне - позор!

Моя ль то хитрость, мой ли верный путь -

Последней ставкой власть и жизнь метнуть?

О рок!.. Вини порыв свой, а не рок:

Он, может быть, поможет в должный срок! "

XIV

Так думал он, покуда не достиг

Старинной башни, увенчавшей пик.

В тени портала он замедлил вдруг,

Заслышав нежный, вечно сладкий звук;

Сквозь жалюзи высокого окна

Прекрасной птицы песнь была слышна:

" В моей душе, куда ни глянет свет,

Я тайну нежную храню давно.

Лишь редко сердце, твоему в ответ,

Забьется - и опять молчит оно.

Там, в глубине, лампады гробовой

Горит огонь, незрим, бессмертен, жгуч;

Отчаянье над ним сгустилось тьмой,

Но все он светит - бесполезный луч.

О, вспомни обо мне, о, не забудь

Мой бедный гроб, мой прах не обходи!

Одну лишь боль моя не стерпит грудь-

Узнать, что нет меня в твоей груди.

Скорбеть о мертвых и бойцу не стыд;

И я надежду робкую таю,

Что вдруг ко мне слеза твоя слетит -

Единый дар за всю любовь мою! "

Он в комнату прошел вдоль галерей,

Когда уже умолкла песня в ней.

" Медора! Что за песню ты нашла? " -

" Без Конрада и я невесела.

Тебя все нет, мне не с кем говорить,

И надо в песне душу мне излить.

Пусть в звуках нежность прозвучит моя.

Ведь сердце то ж, хоть все безмолвна я.

О, сколько раз, в ночи, во тьме, одной,

Мне чудилось, что бури слышен вой;

В том бризе, что ласкает паруса,

Мне урагана мнились голоса;

Он погребальной жалобой звучал,

Когда твой бриг - я знала - пенил вал.

Бежала я маяк разжечь скорей,

Погасший у небрежных сторожей;

Спать не могла я, и вставал рассвет,

И гасли звезды - а тебя все нет.

О, как меня под ветром бил озноб,

И взору день был темен, точно гроб;

Глядишь-глядишь, а бриг, как ни зови,

Все не летит на стон моей любви.

Жду; полдень; наконец - вдали бушприт!

О счастье! Но, увы, он прочь скользит.

Вот новый! Боже! Дождалась я - твой!

Когда ж конец тревогам?.. Конрад мой,

Ужель совсем тебе не мил покой?

Ты так богат: ужель мы не найдем

В краю, прекрасней этого, свой дом?

Ты знаешь, мне не страшен целый свет,

Но я дрожу, когда тебя здесь нет,

За жизнь дрожу - не за мою - твою,

Что ласк бежит и жаждет быть в бою.

Как странно: сердце, нежное со мной,

Идет на мир и на себя - войной! "

" Да, странно. Но, растоптано давно,

Как жалкий червь, мстит, как змея, оно!

К нему не снидет благость неба вновь,

В нем нет надежд, одна твоя любовь.

А твой упрек... знай, я вдвойне палим:

Любовь к тебе есть ненависть к другим.

Связь эту разорви, и, полюбя

Других людей, - я разлюблю тебя.

Но не страшись. Былое - вот залог,

Что и в грядущем ты мой светлый рок.

Теперь же, о Медора, твердой будь:

Сейчас пора мне - ненадолго - в путь".

" В путь! Сердце точно чуяло во сне,

Что вновь солжет мечта о счастье мне!

Сейчас? Но как же? Ведь едва ли миг,

Как подошел и кинул якорь бриг;

Второго нет еще, и отдохнуть

Им надо, прежде чем пуститься в путь.

Нет, шутишь ты; иль хочешь укрепить

Мой дух заране, порешив отплыть?

Не мучь меня. Пойми: в игре такой

Отчаянье родится, не покой.

Молчи, любимый! Поспеши со мной

За скудный стол, что с радостью живой

Сбирала я, чтоб быть тебе слугой.

Гляди, что за плоды я собрала!

Ища, перебирая все, рвала

Я лучшие. За ледяным ключом

Я трижды гору обошла кругом.

Да, ночью свежим будет твой шербет:

Как блещет он в сосуде, в снег одет!

Сок пьяных лоз тебя не веселит,

К вину суровей ты, чем исламит;

Я - рада, хоть воздержанность твою

Все принимают за эпитимью.

Идем; фонарь серебряный зажжен,

Сирокко злого не боится он;

Идем; тебя моих служанок рой

Потешит пляской, песней иль игрой,

Иль я сама, гитару взяв мою,

Любимой песней душу напою,

Иль Ариосто мы рассказ вдвоем

О брошенной Олимпии прочтем.

А ты бы хуже был, уйдя теперь,

Чем тот, забывший клятву, злобный зверь,

Изменник... Твой блеснул улыбкой взор,

Когда я сквозь безоблачный простор

Брег Ариадны показала с гор,

Когда шутила, с болью пополам,

Что воплотиться горестным мечтам,

Что так же море Конрад предпочтет...

И Конрад обманул: он - здесь, он - вот! "

" Да, здесь я, здесь и буду здесь опять,

Пока надеждам суждено сиять

И жизни цвесть. Но мигов быстрый лет,

Неудержим, разлуку нам несет.

Что толковать, в какой плыву я край?

Всему конец в мучительном " прощай".

Я все б открыл, но некогда. Итак -

Не бойся: ждет нас неопасный враг,

А здесь на страже опытный отряд,

Что не боится никаких осад;

И без меня ты будешь не одна,

Толпою жен и дев окружена;

И помни, что опять нам быть с тобой,

Нас безопасный, сладкий ждет покой.

Чу! Рог! Жуан зовет. Пора идти.

Дай губы. И еще! Еще! Прости! "

Взвилась, метнулась вновь к нему на грудь,

Что тяжко силится передохнуть, -

И он не смеет ей взглянуть в глаза,

Где спряталась бесслезная гроза;

В его руках прекрасных кос волна

Плеснула, дикой прелести полна;

Любовью переполнено сверх сил,

Чуть билось сердце то, где он царил!

О! выстрел пушки грянул в небосклон:

Закат; и солнце проклинает он.

Безумно стан он обнял дорогой;

Вновь льнет она с безмолвною мольбой!

Ее на ложе снес он, жарких глаз

Не отводя, как бы в последний раз;

Он знал: в ней все, что в мире он обрел.

Устами жаркими коснулся лба. - Ушел?

XV

" Ушел? " - как часто страшный тот вопрос

Тут прозвучит средь одиноких слез!

" Лишь миг назад здесь был он!.." На утес

Она спешит через портал и там

Дает свободу хлынувшим слезам.

Течет струя их, так светла, чиста,

Но не хотят сказать " прощай" уста:

Как мы ни верим, ни хотим, ни ждем -

Отчаянье в том слове роковом.

На все черты прозрачного лица

Легла печаль; не будет ей конца;

Заледенел лазурный кроткий взор

И неподвижно устремлен в простор -

Вдруг вдалеке встает как призрак он,

И меркнет взор, слезами затемнен.

Из-за ресниц они плывут росой -

И так им часто литься в час ночной.

" Ушел! " - и к сердцу руки поднесла,

Потом их к небу кротко подняла;

Взглянула: пену океан клубил

И парус мчал; глядеть не стало сил;

Через портал пошла назад она:

" Нет, то не сон; я брошена одна! "

XVI

Поспешно вдоль утесистых громад

Шел Конрад вниз, не поглядев назад:

Боялся, огибая поворот,

Увидеть он с тропы, что вниз ведет,

Тот одинокий, живописный дом,

Что слал привет ему в пути морском,

А в нем - она, печальная звезда,

Чей нежный свет ему сиял всегда;

Нельзя глядеть, да и мечтать нельзя:

Покой манит, но - гибелью грозя.

Все ж замер он на миг, желанья полн

Не жертвовать покоем ради волн.

Но нет - нельзя! Пусть льется слезный

дождь -

Сдержав волненье, не отступит вождь!

Он слышит бриз попутный, видит бриг;

Все силы духа он собрал в тот миг,

Ускорив шаг. Когда ж его ушей

Коснулся шум погрузки, скрип снастей,

Все звуки суеты береговой,

Слова команды, весел плеск живой;

Когда на мачту юнга влез пред ним,

И вздулся парус выгибом тугим,

И каждый с побережья замахал

Платками тем, кто будут пенить вал,

И взмыл кровавый флаг, - как хладно он

Был слабостью недавней удивлен!

С огнем в глазах и с сердцем ледяным,

Он чувствует, что стал собой самим;

Летит он, мчится - и замедлить смог

Лишь там, где скалы сходят на песок,

Безумный шаг; но не затем, чтоб грудь

Могла вольней прохладный бриз вдохнуть,

А чтоб вернуть медлительную стать

И пред толпой смятенным не предстать:

Он знал искусство покорять сердца

Надменной маской хладного лица;

Он сух и замкнут - и нескромный взгляд

Его черты отводят иль страшат:

Его движенья, непреклонный взор

Всегда учтивы, но таят отпор;

И всякий знал: не слушаться нельзя.

Когда ж хотел он чаровать, - скользя

В сердца людей той музыкою слов,

Что шла от сердца, - всякий был готов

Ему внимать, бессилен и смущен,

Дарами доброты обворожен.

Но к этому он редко снисходил:

Он не пленять - повелевать любил.

Дурным страстям предавшись, с юных дней

Ценил он страх, а не любил людей.

XVII

Его конвой уже стоит в рядах,

С Жуаном во главе. " Все на местах? " -

" Все; погрузились; лишь один баркас

Ждет атамана". -

" Плащ и меч". - " Тотчас".

И в перевязь он продевает меч,

Скрепив ее, и плащ струится с плеч.

" Позвать мне Педро". Тот пришел. Быстрей,

С учтивостью, хранимой для друзей,

Раскланялся с ним Конрад, " Вот листок,

Где несколько доверья полных строк;

Прочти. Удвой охрану. Как придет

Ансельмо в гавань, пусть и он прочтет.

Три дня (при ветре) - и закончим путь,

Здесь жди нас на заре; спокоен будь! "

Пожав пирату руку, он идет

И горделиво прыгает в вельбот;

Плеснули волны, вмиг окружены

Мерцаньем фосфорящейся волны;

Достигли судна; он взошел на ют;

Свисток залился: все к снастям бегут;

Он видит, как послушен бриг; он прыть

Своих людей снисходит похвалить.

На юного Гонзальво он глядит -

Но что он вздрогнул? Что печален вид?

Увы! Он видит замок над хребтом,

И снова ожил миг разлуки в нем:

А видно ли Медоре судно их?

Ее вдвойне любил он в этот миг!

Но до утра ему немало дел,

Сдержался он и больше не глядел,

Сошел в каюту и с Гонзальво там

Дал волю планам, замыслам, мечтам;

Приборы взял, опору моряка,

И карту развернул у ночника;

До полночи они беседу длят,

Но на часы не смотрит зоркий взгляд.

Меж тем свежеет ветер, и вперед

Корабль, как сокол, свой стремит полет.

Скользят хребты вдоль пенной полосы,

Земля близка, и дороги часы;

И вдруг в трубу замечен узкий вход

В залив, где скрыт Паши галерный флот;

Все сочтено; огней дозорных стан

Чуть светит у беспечных мусульман.

Бриг проскользнул, невидим вдалеке,

И стал в засаде, как бы в тайнике,

Среди крутых и прихотливых скал,

Чей резкий очерк небо пронизал.

Без сна все, за работу: близко цель;

Все рвутся в бой - на суше, на воде ль.

Склонясь над зыбью, атаман их вновь

Спокойно речь ведет, и речь - про кровь!