Явление второе. Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин

прогуливаются.

Кулигин (поет). " Среди долины ровныя, на гладкой высоте..." '

(Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот,

братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться

не могу.

Кудряш. А что?

Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.

Кудряш. Нешто!

Кулигин. Восторг! А ты " нешто"! Пригляделись вы либо не понимаете,

какая красота в природе разлита.

Кудряш. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик.

Кулигин. Механик, самоучка-механик. Кудряш. Все одно.

Молчание.

Кулигин (показывает в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там

так руками размахивает?

Кудряш. Это? Это Дикой племянника ругает.

К у л и г и н. Нашел место!

Кудряш. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на

жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.

Ш а п к и н. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать

еще! Ни за что человека оборвет.

Кудряш. Пронзительный мужик!

Ш а п к и н. Хороша тоже и Кабаниха.

Кудряш. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот

как с цепи сорвался!

Ш а п к и н. Унять-то его некому, вот он и воюет!

Кудряш. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то

отучили.

Ш а п к и н. А что бы вы сделали?

Кудряш. Постращали бы хорошенько.

Ш а п к и н. Как это?

Кудряш. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с

ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не

пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.

Ш а п к и н. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.

Кудряш. Хотел, да не отдал, так это все одно, что ничего. Не отдаст он

меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам

страшен-то, а я с ним разговаривать умею.

Ш а п к и н. Ой ли?

Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит?

Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня

боится.

Ш а п к и н. Уж будто он тебя и не ругает?

Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я:

он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать

не стану.

Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.

Кудряш. Ну вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да

потом и нас учи. Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной

нет.

Ш а п к и н. А то что бы?

Кудряш. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то! Проходят Дикой и

Борис, Кулигин снимает шапку.

Шапкин (Кудряшу). Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.

Отходят.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же. Дикой и Борис.

Дикой. Баклуши ты, что ль, бить¹ сюда приехал? Дармоед!

Пропади ты пропадом!

Борис. Праздник; что дома-то делать.

Дикой. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал:

" Не смей мне навстречу попадаться"; тебе все неймется! Мало тебе места-то?

Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб,

стоишь-то? Тебе говорят аль нет?

Борис. Я и слушаю, что ж мне делать еще!

Дикой (посмотрев на Бориса). Провались ты! Я с тобой и говорить-то не

хочу, с езуитом². (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Кулигин, Борис, Кудряш и Шапкин.

Кулигин. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота

вам жить у него да брань переносить.

Борис. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.

Кулигин. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить? Коли

можно, сударь, так скажите нам.

Борис. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?

Кулигин. Ну, как не знать!

Кудряш. Как не знать!

Борис. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на

благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка

рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико

казалось.

Кулигин. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно,

сударь, иметь.

Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не

жалели. Меня отдали в Коммерческую академию ', а сестру в пансион, да оба

вдруг и умерли в холеру, мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим,

что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил

часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.

Кулагин. С каким же, сударь?

Борис. Если мы будем к нему почтительны.

Кулагин. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать

никогда.

Бори с. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами,

надругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не

даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что

из милости дал, что и этого бы не следовало.

Кудряш. Узд это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы

вы и были к нему почтительны, нешто кто ему запретит сказать-то, что вы

непочтительны?

Бори с. Ну да. Уж он и теперь поговаривает иногда:

" У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Через это я своих

обидеть должен! "

Кулигин. Значит, сударь, плохо ваше дело.

Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то

сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили,

написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была -- и представить

страшно.

Кудряш. Уж само собой. Нешто они обращение понимают!

Кулигин. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?

Б о р и с. Да ни на каком. " Живи, -- говорит, -- у меня, делай, что

прикажут, а жалованья, что положу". То есть через год разочтет, как ему

будет угодно.

Кудряш. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о

жалованье, изругает на чем свет стоит. " Ты, -- говорит, -- почему знаешь,

что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать? А может, я приду в такое

расположение, что тебе пять тысяч дам". Вот ты и поговори с ним! Только еще

он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.

Кулигин. Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь.

Борис. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и

свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне?

Кудряш. Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на

ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не

обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы унялся. А беда, как

его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.

Борис. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: " Батюшки, не

рассердите! Голубчики, не рассердите! "

Кудряш. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков

переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и

пошел на весь день.

Шапкин. Одно слово: воин!

Кудряш. Еще какой воин-то!

Борис. А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого не

обругать не смеет; тут уж домашние держись!

Кудряш. Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге на перевозе

гусар обругал. Вот чудеса-то творил!

Борис. А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались

по чердакам да по чуланам.

Кулигин. Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?

Проходят несколько лиц в глубине сцены.

Кудряш. Пойдем, Шапкин, в разгул! ' Что тут стоять-то? Кланяются и

уходят.

Борис. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь, без привычки-то. Все на

меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я

здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не

привыкну никак.

Кулигин. И не привыкнете никогда, сударь.

Б о р и с. Отчего же?

Кулигин. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, же-

В разгул--на гульбу (гулянки), в место, где можно разгулятй-ся --

кутнуть, выпить.

стокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности

нагольной' не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры!

Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба.

А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его

труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел

Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что

он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить:

" Послушай, -- говорит, -- Савел Прокофьич, рассчитывай 'ты мужиков хорошенько!

Каждый день ко мне с жалобой ходят! " Дядюшка ваш потрепал городничего по

плечу да и говорит:

" Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами о таких пустяках

разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: не

доплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, у меня из этого тысячи

составляются, так оно;

мне и хорошо! " Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут!

Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из

зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных

приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет,

обличье-то человеческое потеряно. А те им за малую благостыню на гербовых

листах ² злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них,

сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся, судятся здесь да в

губернию ³ поедут, а там уж их и ждут да от, радости руками

плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их,

водят, волочат их, волочат, а они еще и рады этому волоченью, того только им

и надобно. " Я, -- говорит, --потрачусь, да уж и ему станет в копейку". Я было

хотел все это стихами изобразить...

Борис. А вы умеете стихами?

К у л и г и н. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова,

Державина... Мудрец был Ломоносов, испытатель природы... А ведь тоже из

нашего, из простого звания.

Борис. Вы бы и написали. Это было бы интересно.

Кулигин. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так,

сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот

еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в

другое время. А тоже есть что послушать.

Входят Феклуша и другая женщина.

Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж

говорить! В обетованной земле' живете! И купечество все народ благочестивый,

добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так

довольна, так, матушка, довольна, по горлышко! За наше неоставление им еще

больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.

Уходят.

Борис. Кабановых?

Кулигин. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.

Молчание.

Только б мне, сударь, перпету-мобиль найти!

Борис. Что ж бы вы сделали?

Кулигин. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги

для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то

руки есть, а работать нечего.

Борис. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?

Кулигин. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками

раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)