Явление девятое. Лариса. Я давеча смотрела вниз через решетку, у меня закружилась

Лариса одна.

Лариса. Я давеча смотрела вниз через решетку, у меня закружилась

голова, и я чуть не упала. А если упасть, так, говорят... верная смерть.

(Подумав.) Вот хорошо бы броситься! Нет, зачем бросаться!.. Стоять у решетки

и смотреть вниз, закружится голова и упадешь... Да, это лучше... в

беспамятстве, ни боли... ничего не будешь чувствовать! (Подходит к решетке и

смотрит вниз. Нагибается, крепко хватается за решетку, потом с ужасом

отбегает.) Ой, ой! Как страшно! (Чуть не падает, хватается за беседку.)

Какое головокружение! Я падаю, падаю, ай! (Садится у стола подле беседки.)

Ох, нет... (Сквозь слезы.) Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я

думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А ведь есть люди, для которых

это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто

не мило, ничего не жалко. Ах, что я!.. Да ведь и мне ничто не мило, и мне

жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь? Что меня держит над

этой пропастью? Что мешает? (Задумывается.) Ах, нет, нет... Не Кнуров...

роскошь, блеск... нет, нет... я далека от суеты... (Вздрогнув.) Разврат...

ох, нет... Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь,

да жить... когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная. Кабы

теперь меня убил кто-нибудь... Как хорошо умереть... пока еще упрекнуть себя

не в чем. Или захворать и умереть... Да я, кажется, захвораю. Как дурно

мне!.. Хворать долго, успокоиться, со всем примириться, всем простить и

умереть... Ах, как дурно, как кружится голова. (Подпирает голову рукой и

сидит в забытьи.)

Входят Робинзон и Карандышев.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Лариса, Робинзон и Карандышев.

Карандышев. Вы говорите, что вам велено отвезти ее домой?

Робинзон. Да-с, велено.

Карандышев. И вы говорили, что они оскорбили ее?

Робинзон. Уж чего еще хуже, чего обиднее!

Карандышев. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей

говорил, что это за люди; наконец она сама могла, сама имела время заметить

разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто

не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело: прошу я ее или нет;

но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я,

только один я обязан вступиться за нее и наказать оскорбителей. Где она?

Робинзон. Она здесь была. Вот она!

Карандышев. При нашем объяснении посторонних не должно быть; вы будете

лишний. Оставьте нас!

Робинзон. С величайшим удовольствием. Я скажу, что вам сдал Ларису

Дмитриевну. Честь имею кланяться! (Уходит в кофейную.)

Карандышев подходит к столу и садится против Ларисы.