Самоубийство по‑английски

Самоубийство! О недуг постыдный,

На остров сей навлекший

Соседей порицанье.

Роберт Блэйр. «Могила» (1743)

Зловеще‑ романтическая слава «острова самоубийств», некогда витавшая над Альбионом, осталась в прошлом. Лишь застарелым национальным комплексом да пресловутым британским консерватизмом можно объяснить то, что Соединенное Королевство самым последним из западных государств отменило уголовное преследование за попытку самоубийства — это произошло только в 1961 году, когда «Закон о суициде» давно уже был вопиющим анахронизмом. По случайному, но эффектному совпадению с того же момента английская статистика самоубийств, и без того не достигавшая среднеевропейского уровня, опустилась еще ниже, и, начиная с 60‑ х, Великобритания считается одной из самых суицидно благополучных стран Запада. В Европе по коэффициенту самоубийств Британия занимает тихое двадцатое место; лучше дела обстоят только в католических странах да Греции. В шестидесятые спад произошел по очень простой причине: именно в те годы в английских кухнях перешли с коксового газа на природный. Первый богат оксидом углерода, вызывающим отравление и удушье. Излюбленным методом самоубийства в Англии с конца XIX века было сунуть голову в духовку — просто, доступно и освящено традицией. Природным же газом отравиться нельзя — только взорваться, а это противоречит британской традиции understatement'а[23], да к тому же еще посягает на privacy[24]соседей, что вообще недопустимо.

Как сказал о своих соотечественниках остроумец Сирил Коннолли: «Многие не кончают с собой, дабы не вызвать неодобрения соседей».

В результате этого коммунального нововведения коэффициент самоубийств в Британии уменьшился на треть — и это на фоне экономической депрессии и общеевропейского суицидного всплеска. Недостаток фантазии, которым, по мнению более темпераментных народов, страдают британцы, на сей раз оказался явным благом.

Итак, знаменитая «английская болезнь», о которой мы столько читали в русской классической литературе, стала фактом истории. В свое время одним из первых это понятие ввел в европейский обиход Монтескье: «Мы видим, что римляне никогда не убивали себя без причины; англичане же умерщвляют себя необъяснимо, нередко в разгар счастья. У римлян этот акт был следствием образования, связанный с их принципами и обычаями; у англичан же он вызван скверным нравом. Возможно, это осложнение от цинги». Дальнейшее развитие диетическая гипотеза происхождения «английской болезни» получила у Карамзина, который в 1790 году писал из Лондона: «Англичане не любят никакой зелени, ростбиф, бифстекс есть их обыкновенная пища. От этого густеет в них кровь; от этого делаются они флегматиками, меланхоликами, несносными для самих себя, и нередко самоубийцами. К сей физической причине их сплина можно прибавить еще две другие: вечный туман от моря и вечный дым от угольев, который облаками носится здесь над городами и деревнями». В «Письмах русского путешественника» приводится история лорда О., который был «молод, хорош, богат, но с самого младенчества носил на лице своем печать меланхолии». Однажды лорд О. повел свою юную супругу, «знатную и любезную девицу», прогуляться в парк и сказал ей: «Я мучил тебя; сердце мое, мертвое для всех радостей, не чувствует цены твоей: мне должно умереть — прости! В самую сию минуту нещастный лорд прострелил себе голову и упал мертвый к ногам оцепеневшей жены своей».

Этот «типично английский случай», скорее всего выдуманный, понадобился Карамзину, который пробыл в Англии очень недолго, для того, чтобы угостить читателя местным колоритом. В XVIII и XIX веках британская склонность к суициду воспринималась иностранцами как экзотика, и сей «неизъяснимый феномен в нравственном мире» повергал в недоумение лучшие европейские умы.

Поиски корней этого исторического явления в британском национальном характере мало что дадут. Скорее, черты, ассоциирующиеся у нас с понятиями britishness (Британскость) и englishness (Английскость), должны предохранять от суицидного поведения — что, собственно, мы сегодня и наблюдаем. Уже поминавшаяся нелюбовь к аффектации, драматизму, любой чрезмерности — неплохой заслон от трагического мировосприятия и экзистенциального радикализма. Почтение к здравому смыслу подразумевает психическую стабильность. Еще одна защитная стена — прекрасно развитое чувство юмора, которого так недостает германскому национальному характеру.

Позволю себе маленькое иллюстративное отступление. Блуждая по дискуссионным страницам, проэвтаназийным и просуицидным ответвлениям Интернета, я наткнулся в этом мрачном (уж во всяком случае, предельно серьезном) лабиринте на апологию самоубийства, которая выглядела так:

Десять главных преимуществ суицида перед сексом

10. Вы можете предварительно упиться до чертиков, совершенно не заботясь о последствиях.

9. Все волнуются из‑ за «безопасного секса», а из‑ за «безопасного суицида» можно не волноваться.

8. Никто не растолкает вас среди ночи и не потребует еще.

7. Количество способов и позиций не ограничено.

6. Никаких обещаний и долговременных обязательств.

5. Вы не боитесь подцепить заразу.

4. Партнер не требуется — без него (нее) даже лучше!

3. И вообще это гораздо проще, чем найти сексуального партнера.

2. Никто не будет жаловаться, что вы «все делали не так».

И самое главное: