В Бостоне

22 сентября — О, день весеннего равноденствия! Месяц уж прошел в чужом пространстве.

Вчера бежал из Бостона, где в милой семье Дианы Витковец- кой и ее молодого мужа Лени-физика провел два дня: от Юза прямо с его дня рождения в ночь подхватился ехать с ними, потому что «уик-энд» у них, а у меня четыре дня свободных; но провел там лишь полтора дня, чтоб не утомлять хозяев, ходил сам и вот на автобусе вернулся вчера в свою квартирку в Миддлтауне, как домой, поужинал свое, успел даже в кино сходить на 10 часов английское про «Мою милую прачечную»: как пакистанец молодой и англичанин имеют меж собой педерастную любовь, и она показана…

Все более чувствуешь себя не от мира сего, архаичным. Что ж, это — в порядке смены поколений и эпох.

Но в Америке живут деятельно — и за 90 лет. Но кто? Бизнесмены, евреи, как Арманд Хаммер; а из гуманитариев — проф- фи, тоже механичные… А кто экзистенциален, органичен — тот изживает свою тему, как Фолкнер, Хемингуэй, как Селинд- жер… — и умирает, исчезает…

Но что это? Поддаюсь «влечению к смерти»? «Смертобожни- честву»^[2]? Опять русскому душенастроению — что жить будто стыдно как-то… Честно — умирать, освобождать от себя землю — другим на жизнь…

Это я собеседую внутренне с Дианой Витковецкой: она — русская, жена художника Якова Витковецкого, еврея, 1938 года рождения он. Переехали они в Штаты в 1974 году, ехали на славу, а пришлось ему работать по своей специальности геолога-кристаллографа. Картины его тут не нужны, и вот в 1984 году покончил с собой, 46 лет от роду. Она только год как очухалась и вышла замуж за молодого физика. Энергичная, второе дыхание жизни обрела после ужасов тех. И смеется над вялой жизненностью русских мужчин. А про своего первого мужа, Якова Вит- ковецкого, говорила:

— Не надо было ему уезжать из России. Там он имел самочувствие нужности, а здесь потерял его: если не продаешься — не имеешь веса, не нужен. А в России художник, поэт имеют ореол почтения — даже в «неудачниках».

Судили-рядили о здешних: как Наум Коржавин все продолжает быть мальчиком в коротких штанишках, поучает всех либерально и не дает говорить никому. Приезжал Фазиль Искандер, созвали гостей у них в доме, но Коржавин как схватил того за пуговицу — и стал говорить, плюясь, так весь вечер и занял собой.

Но тоже тема — обсуждать бедных наших эмигрантов — нескончаемая и горькая, и ироничная. Про всякого можно компрометирующее и для смеха — найти с лихвой. Вон и про Юза — что все ругал «американов», не хуже Солженицына поучал. Что — «бездуховны».

Однако с крахом советчины сейчас — лопнула упругость, которая на плаву держала все критические и ироничные к ней сочинения — того же Солженицына и бурлески Юза. Его фантасмагории из смеси урок и Лубянки, КГБ и воров, — теперь уходят — в историю литературы.

Также и себя чувствую архаичным — и по сюжетам своих «жизнемыслей», и по тому, как описываю национальные космоса.

Правда, все же, поскольку по Абсолюту всегда писал, на него настроясь, и позитивное рыл (саморабота нравственная и метафизическая), это положительное жизнетворчество — даже в ушедших советских условиях — может быть и в другие времена интересно и добротно. То же самое — и мои национальные «космоса».

И, оглянувшись, начинаю восценивать литературу «социалистического реализма» — как некую утопию позитивной жизни, сросшуюся с реальностью. Даже «Кавалер золотой звезды» Бабаевского — «лакировочная литература» — и та любопытна. А и «Годы без войны» Ананьева — эпопея сладкой жизни обкомовских партаппаратчиков в годы «застоя».

А бедные «деревенщики» русичи? На советчине — в колхозе — еще оставался дух общины, русский мужик и баба — были. А теперь, когда на «фермера» ставка, — откуда ему взяться?..

Несоответствие дикое верхушечной сейчас свободы и демократии, западных песен — даже ельцинского окружения — и русского человека, мужика, который — люмпен и не умеет за дело взяться и эту свободу реализовать.

По радио симфония Бородина: русская крепость, здоровье — так живительно это чувствовать! Но как опозорено — и куда де- валося?

Причем даже не советчиной, а уже нынешним буржуазным прагматизмом.

А за «русских» тут идут евреи-эмигранты из России, и они тут все — специалисты по России и СССР, по литературе, культурологи, и свой кагал держат и своих продвигают, и свои толкования всему дают.

Правда, у русских евреев — двусмысленное положение. Тут под «евреем» понимается не ген-раса-кровь, а вероисповедание. А в России — именно как этнос, особая порода-природа народа, как и в Германии. Так что здешние евреи, как не исповедующие иудаизма, совсем русскими считаются и так и всерьез берутся, тогда как у них ген мышления и психо-логос — иной закваски. Понимание этого сразу подозрительно русским евреям тут — как разоблачительность им. Потому так с пристрастием допрашивали меня позавчера о национальном на вечере у Дианы Витковецкой, куда она собрала нескольких профессоров по русской литературе из Бостона (все евреи, естественно) — на предмет организовать мне лекцию у них в университете — Гарвардском или ином.

Правда, один, Миша Кребс, поэт, преподает в иезуитском колледже, оказался чуток: понял мою волну — и отвлек, стал анекдоты на еврейскую тему рассказывать. Например, в гости: русский — с бутылкой, еврей — с детьми. Из гостей: русский — на карачках, еврей — с тортом для родственников.

Беседа была — «русская», метафизическая, даже не о политике. И зашла за ночь. Я спросил наутро: а о чем беседуют американцы?

— О налогах и куда деньги вкладывать, — ответил Леня. — Кто-то посоветует своего посредника, который берет 3 процента, а другой — своего, который берет 2, 8 процента.

Когда я поиронизировал над бедностью темы, Леня:

— Но ведь имеет смысл подумать головой час, чтобы заработать те деньги, для которых тебе бы полгода трудиться…

Так что не заносись с «духовностью» русских бесед.

Да и что толку в них?

Хотя — парение Духа, касание Неба хотя бы в эти часы, в нем пребывание: как бы заведующими сверхидеями бытия побыть, у престола!..

А я инфантильно за их столом вчера, когда меня же богатым завтраком кормили, признался:

— А я боюсь денег — не знаю, что с ними делать: зарабатывать, а потом мучиться покупать… Как-то прожили жизнь без денег — ну и хорошо. На советчине можно жить без денег.

5 ч. Сегодня живу по своим нотам — не по предлагаемым — Юзом в заботе обо мне или еще кем-чем… Утром вот отмысли- вался, потом ездил снова яблок набрать на велосипеде: поездка приятная — по солнышку на холмы. Потом обедал у себя смиренно: сосиска, салат, супец готовый из вермишели, яблоки. Потом вышел с книжкой национальных гимнов — на солнышке почитать.