Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Священная зараза или естественная история суеверия.






Поль Анри Гольбах.

 

Содержание.

  • ПРЕДИСЛОВИЕ.
  • МИЛОРДУ ВИКОНТУ де- ***
  • ГЛАВА 1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ СУЕВЕРИЯ; В ОСНОВЕ ЕГО ВСЕГДА ЛЕЖАЛ СТРАХ.
  • ГЛАВА 2. О РАЗЛИЧНЫХ РЕЛИГИЯХ; СРЕДИ НИХ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ИСТИННОЙ. — ОБ ОТКРОВЕНИЯХ.
  • ГЛАВА 3. ВСЕ РЕЛИГИИ ДАЮТ НАМ ОДИНАКОВО ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ И ЗЛОВЕЩИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О БОЖЕСТВЕ. — ОБ ИДОЛОПОКЛОНСТВЕ. — О ПОЛИТЕИЗМЕ И МОНОТЕИЗМЕ, ИЛИ О ДОГМЕ ЕДИНОБОЖИЯ.
  • ГЛАВА 4. О СВЯЩЕНСТВЕ.
  • ГЛАВА 5. О ТЕОКРАТИИ, ИЛИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ ДУХОВЕНСТВА.
  • ГЛАВА 6. СОЮЗ ТИРАНИИ И СУЕВЕРИЯ.
  • ГЛАВА 7. О РАЗВРАЩЕНИИ НРАВОВ И О ПРЕДРАССУДКАХ, ВВОДИМЫХ ДЕСПОТИЗМОМ И СУЕВЕРИЕМ.
  • ГЛАВА 8. О РЕЛИГИОЗНЫХ ВОЙНАХ И ПРЕСЛЕДОВАНИЯХ.
  • ГЛАВА 9. О ТЕРПИМОСТИ; ОНА НЕ СОВМЕСТИМА С ОСНОВНЫМИ ПРИНЦИПАМИ ВСЯКОЙ РЕЛИГИИ.
  • ГЛАВА 10. О ВЛИЯНИИ РЕЛИГИИ НА МОРАЛЬ; РЕЛИГИЯ НЕ МОЖЕТ СЛУЖИТЬ ОСНОВОЙ МОРАЛИ.
  • ГЛАВА 11. О ЛОЖНОМ РЕЛИГИОЗНОМ ДОЛГЕ, О РЕЛИГИОЗНЫХ ОБРЯДАХ И МНИМЫХ РЕЛИГИОЗНЫХ ДОБРОДЕТЕЛЯХ. — ПАГУБНОСТЬ ОТПУЩЕНИЯ ГРЕХОВ.
  • ГЛАВА 12. ПРОДОЛЖЕНИЕ. — О ФАНАТИЧЕСКИХ ПОДВИЖНИКАХ СУЕВЕРИЯ.
  • ГЛАВА 13. СУЕВЕРИЕ ПРОТИВОРЕЧИТ ИСТИННЫМ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ О ДОБРОДЕТЕЛИ, СПУТЫВАЕТ ИХ И УНИЧТОЖАЕТ. — ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРИНЦИПЫ МОРАЛИ.
  • ГЛАВА 14. О ВЛИЯНИИ РЕЛИГИИ НА СЧАСТЬЕ ИНДИВИДУУМА: ОНА ДЕЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА КРАЙНЕ НЕСЧАСТНЫМ.
  • ГЛАВА 15. О НЕВОЗМОЖНОСТИ ИСПРАВИТЬ СУЕВЕРИЕ И БЕСПОЛЕЗНОСТИ ПОПЫТОК РЕФОРМИРОВАТЬ РЕЛИГИЮ. — О ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ ЛЕКАРСТВАХ ПРОТИВ СУЕВЕРИЯ.

 

 

Prima mali labcs

(Первоисточник зла. Энеида, песнь 2, стр. 97).

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Это сочинение, одно из самых глубоких и сильных из всего напечатанного о религии, появилось в Англии в 1709 г. в одном томе in 8° без имени, автора; однако в нем признали манеру и принципы Джона Тренчерда, выдвинувшегося в партии вигов своей просвещенностью, честностью, а главным образом своим горячим рвением к свободе. Он опубликовал ряд произведений, написанных им совместно с знаменитым Томасом Гордоном; из них наиболее известны «Письма Катона» в 4 томах in 4° и «Независимый виг» в 2 томах in 12. В парижском издании 1793 г. пропущены слова: и «Независимый виг" в 2 томах in 12». В них можно во всяком случае найти часть тех идей, которые содержатся в предлагаемой работе; но в последней автор выступает более открыто. Впрочем все его произведения одинаково проникнуты стремлением к общественному благу и сильнейшей ненавистью к религиозной и политической тирании.

Этот гражданин-философ, выдающийся не столь своим происхождением и богатством, сколь своими талантами и добродетелями, был членом парламента от города Таунтона и в этой роли с пользой послужил своему отечеству. В парижском издании сказано: «выдающийся в такой же мере своими талантами, как и своими добродетелями». Он умер в 1723 г. в возрасте 55 лет. См. приложение к словарю Бейля, статью «Тренчерд».

 

 

МИЛОРДУ ВИКОНТУ де- ***

Милорд!

Когда я несколько месяцев назад имел честь быть с Вами в***, Вы спросили меня, что может быть причиной той антипатии, которую столько просвещенных людей в нашей стране проявляют теперь к религии. Вас поразило, — как Вы выразились, — с каким ожесточением они разрушают систему, которая, правда, вряд ли способна внушать уважение умным людям, но, во всяком случае, имела за собой ту заслугу, что может сдерживать толпу и обуздывать страсти простого народа. Я ограничился тогда общим ответом; при сколько-нибудь внимательном рассмотрении, — сказал я, — не трудно убедиться, что в религии надо видеть настоящий ящик Пандоры, из которого вышли все несчастья, тяготеющие над человеческим родом, — религия не только не сдерживает народ, она по самой своей природе Способна лишь возбуждать в нем фанатизм, гораздо более опасный, чем все те пороки, которым он мог бы предаться без нее (d'aillews). Мои слова, по-видимому, удивили Вас; поэтому я вызвался развить перед Вами свой взгляд. Во исполнение своего обещания посылаю Вам, милорд, прилагаемый трактат, в котором, дойдя до источника суеверия, я изобразил пагубное действие последнего на ум и сердце людей и гибельное влияние его на общество.

Надеюсь, что этот беглый очерк, написанный мною со всей откровенностью, Сумеет оправдать в Ваших глазах рвение тех, кто во всеуслышание выступает против призраков, явно губительных для всего человечества. Я мог бы, конечно, значительно расширить это произведение и привести множество фактов в доказательство своих взглядов; но перед человеком, так хорошо знающим историю, как Вы, нет надобности входить в скучные подробности. Поэтому я льщу себя надеждой, что мое изложение сумеет развенчать в Ваших глазах предубеждение в пользу заблуждения, от которого никогда не могут проистекать прочные и длительные выгоды для народов. Вы узнаете, милорд, что религия, занявшая самое важное место в жизни всех народов, является истинной причиной невежества, рабства, сумасбродства и развращенности людей.

Если наш счастливый остров пользуется свободой и некоторыми другими преимуществами, которых лишены другие страны, то этим мы обязаны усилиям наших предков, которые, хотя бы отчасти, уничтожили власть суеверия среди нас. Однако они удовлетворились тем, что уничтожили самые вопиющие эксцессы в этой области и оставили нетронутым корень зла; таким образом, роковое древо суеверия будет и далее давать новые ростки и нести свои опасные плоды. Хотя реформация освободила нас от ненавистного ига папизма, хотя революция изгнала из нашей страны пособников римской тирании как будто навсегда, примеры из недавнего прошлого доказывают Вам, милорд, что Великобритания недостаточно сделала еще для своего благополучия. Закваска суеверия все время остается среди нас; действие ее всегда будет одинаково, она внесет в умы вредное брожение, страшные последствия которого невозможно предвидеть. Суеверие—огонь, тлеющий под пеплом; духовенство раздует его, когда пожелает, и воспламенит легковерный народ, слепо подчиняющийся тому, кто зовет его на божье дело.

До тех пор, пока попы вправе будут говорить, что лучше повиноваться богу, чем людям, что религия важнее жизни, что природа должна ретироваться перед мнимыми небесными откровениями, что разум должен замолкнуть там, где речь идет об интересах всевышнего, — до тех пор эти попы всегда будут иметь возможность вносить смуту в государство и пользоваться народом как наилучшим орудием для торжества своих происков, своих властолюбивых притязаний, своей алчности и своих мятежных страстей.

Из всех ухищрений, с помощью которых проповедники новейшего суеверия стараются привязать к себе людей, лучше всего удавалось им соединение суеверия с моралью, или, так сказать, включение его в мораль. При помощи этого приема они нашли сторонников и защитников даже среди тех, которые в общем сознавали всю смехотворность их иллюзорных построений. Многие, милорд, понимают абсурдность религии, но лишь очень немногие из них сознают опасность ее и достаточно изучили ее, чтобы знать, в какой мере самые принципы религии разрушают всякую мораль и пагубны для всякого общества.

Однако, кто немного поразмыслит над этими принципами, тот убедится, что они основаны на мистификации и бреднях и поэтому могут лишь обманывать воображение, воспламенять безумие и толкать народы на безрассудные действия. Он увидит, что эти принципы далеко не скрепляют общественных уз, а напротив, способны лишь разрушить их. Он убедится, что наряду с несколькими ненадежными, частичными и мимолетными выгодами, которые доставляет религия, она порождает длительные бедствия и бесконечное зло. Одним словом, из обмана никогда не может вытекать действительное благо, и наш знаменитый канцлер Бэкон был вполне прав, сказав, что из всех заблуждений самое опасное — религиозное заблуждение.

Нет, милорд, боги-деспоты всегда будут унижать души, располагать их к рабству, покровительствовать тиранам; жрецы этих богов получат право одурманивать народы, будут по самой сущности своей прирожденными врагами всякой свободы. Мистификация всегда будет нуждаться в насилии; царство ее строится на ослеплении, невежестве, покорности и рабстве. Высокие и благородные души не способны терпеть поповское иго. Как только человек осмелился мыслить, владычеству попов приходит конец.

Эти рассуждения убедят Вас, милорд, что необходимо все больше и больше разрушать самые основы всякого суеверия. Не следует медлить в борьбе с обманом; те, кто обманывает людей, всегда злейшие враги их. Чтобы служить человечеству, необходимо со всей энергией нападать на них и изображать их в том освещении, которого они заслуживают.

Я буду считать себя безмерно счастливым, если Вы, проникшись этой истиной, одобрите мое рвение и признаете, что надо, наконец, искать более прочных и истинных оснований для морали, политики и счастья наций и индивидуумов, чем те, которые им доставлял до сих пор священный обман, в течение стольких веков причинявший людям лишь бесчисленные несчастья.

Имею честь пребывать к Вам, милорд, с совершенным уважением Ваш покорнейший и нижайший слуга.

Лондон, 10 января 1709 г.

 

 

ЕСТЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ СУЕВЕРИЯ или КАРТИНА СЛЕДСТВИЙ, ВЫЗВАННЫХ НА ЗЕМЛЕ РЕЛИГИОЗНЫМИ ВОЗЗРЕНИЯМИ

 

 

ГЛАВА 1.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ СУЕВЕРИЯ; В ОСНОВЕ ЕГО ВСЕГДА ЛЕЖАЛ СТРАХ.

Primus in or be deos fecit timor

 

(Вначале страх создал в мире богов).

 

Человек суеверен только потому, что пуглив; он пуглив только потому, что невежествен. Так как он не знаком с силами природы, он полагает, что природа подчинена каким-то невидимым силам; он считает себя зависящим от них и воображает, что они либо раздражены против него, либо благосклонны к нему. Соответственно он представляет себе отношения между собой и этими силами: он верит, что является то объектом их гнева, то объектом их милости и сострадания. Его воображение ищет средств и приемов заслужить их благорасположение и отвратить их гнев. Но он может представлять себе этих богов только в виде особенно могущественных людей, поэтому отношения, предполагаемые им между собой и этими невидимыми существами, всегда списаны с человеческих, и он ведет себя перед богами так, как ведут себя люди перед человеком, могущества которого они опасаются и милости которого они стараются заслужить.

Раз установлены эти отношения и приемы, человек ведет себя по отношению к своему богу, как низший перед высшим, как подданный перед государем, как сын перед отцом, как слабый перед тем, могущества и прихоти которого он боится. Соответственно этому он составляет правила своего поведения; они отвечают тем приятным или страшным образам, в которых его фантазия, в зависимости от его темперамента и жизненных обстоятельств, представляет себе это невидимое существо, его воображаемого повелителя. Итак, культ, создаваемый человеком, иначе говоря — система его поведения перед богом, должен соответствовать его представлениям об этом боге, точно так же как сам этот бог создан человеком на его собственный лад.

Человек, испытавший большие несчастья, рисует себе страшного бога и трепещет перед ним, культ его раболепен и безрассуден. Если же человек считает себя облагодетельствованным богом или воображает, что может ожидать от него благодеяний, бог представляется ему в более мягком свете, культ его становится не столь пресмыкающимся, не столь неразумным. Одним словом, если человек боится своего бога, он способен на всякие безумства, чтобы умилостивить бога, так как предполагает последнего порочным, жестоким, злонамеренным. Напротив, если человек считает себя облагодетельствованным богом или ждет от него милостей в будущем, он относится к нему с большим доверием и поклоняется ему с меньшим раболепием, так как приписывает ему или желает найти у него добродетели и достоинства.

Все культы и религиозные системы мира строятся на представлении о боге, гневающемся и сменяющем гнев на милость. Люди то подвержены несчастьям, то находятся в более счастливом положении; в том и другом они одинаково видят руку своего бога. Поэтому представление о нем поражает их воображение по-разному: оно то пугает их, вселяет в них чувство печали и отчаяние, то вызывает в них благоговение, доверие и признательность. Таким образом, в их культах отражаются их чувства и состояния: в зависимости от тех или иных явлений природы бог представляется то грозным, то милостивым, внушает то страх, то надежду и любовь, становится то жестоким тираном своих рабов, то любящим отцом своих детей.

Природа не однообразна в своем воздействии на нас; точно так же бог не может быть постоянным в своем поведении и никогда не противоречить себе. Самый злой бог, наиболее доступный движениям гнева, бывает моментами добр; самый благожелательный бог временами должен находиться в плохом расположении духа, и люди считают тогда, что оно направлено против них.

В этом непостоянном и невыдержанном поведении божества, вернее — в различных явлениях природы, мы должны видеть причины столь противоположных, часто столь причудливых и противоречивых приемов, которые мы находим в различных культах, а часто и в одной и той же религии. Люди благодарят небо, предаваясь радости и выражая ее веселыми празднествами; но чаще они погружены в скорбь, не осмеливаются поднять глаз к небу, совершают искупительные обряды и жертвоприношения, и их ритуал свидетельствует о самом глубоком унынии и усилиях умилостивить гнев божества. Таким образом, все религии мира сводятся к периодической и постоянной смене приемов, обнаруживающих шатания людей в их представлениях о предмете своего поклонения.

По той же причине у разных людей в рамках одного и того же общества и даже одной и той же религии представления о боге, которому они одинаково служат, различны, всегда будут различны. Одни видят в нем только грозное божество, другие — только благодетельное, одни трепещут перед ним в страхе, другие стараются любить его, одни остерегаются его, другие питают к нему безграничное доверие. Одним словом, каждый следует в своих представлениях своему темпераменту, своим предрассудкам, страстям и жизненным обстоятельствам; каждый извлекает из своих представлений о божестве милостивые или грозные выводы для себя и других.

Одни, подавленные ужасом, простираются ниц у алтарей бога, вымаливая его милосердие, другие проявляют богу свою душевную преданность и благодарят его за ниспосланное добро. Одни уверены, что богу угодно мучить людей и видеть их слезы; поэтому они пребывают в тревоге и печали, отказываются от наслаждений жизни. Другие, менее трусливые, верят, что благой бог не может осуждать пользование его благодеяниями. Одни видят в своем боге гневное существо, всегда готовое разить, другие представляют его себе более милостивым и склонным к прощению. Одни в своей меланхолии, печали и немощи беспрестанно заняты мыслями о своем мрачном боге; другие, более жизнерадостные, больше отвлекаются в сторону, забываются в своих делах, мало думают о боге, а скоро и совсем перестают думать о нем.

Мало того. В продолжение своей жизни и даже на протяжении одного дня один и· тот же человек не всегда имеет одинаковое представление о своем боге. Его понятие о божестве изменяется смотря по тому, здоров ли он или болен, везет ли ему или он терпит неудачи, в безопасности ли он или подвергается опасности, переживает ли он детство, юность — возраст страстей, зрелый возраст или старость. Понятие о боге изменяется также в зависимости от того положения, в котором находится человек; люди, чаще других участвующие в опасных предприятиях, обычно наиболее подвержены суеверию.

Зло всегда производит на человека более сильное впечатление, чем добро. Поэтому человек больше останавливается на злом боге, чем на добром. Поэтому во всех религиях мира преобладает мрачный, тяжелый колорит. Действительно религия повсюду располагает людей к меланхолии, делает их хмурыми, побуждает их бежать от радостей жизни и часто внушает им образ жизни, самый противный природе. Во всех климатах мы нейдем доказательства этой истины, имя божье повсюду ввергает в уныние тех, кто серьезно подходит к религии, постоянно держит их в страхе и питает в них мрачные и грустные чувства.

Это не должно удивлять нас. Мысль о боге всюду вызывалась несчастьями, это они заставляли искать средства умилостивить гнев богов. Человек суеверен потому, что он невежественен и боязлив. Нет человека, который не подвергался бы в своей жизни превратностям, нет нации, которая не испытала неудач, бедствий, катастроф. По незнанию естественных причин этих напастей в них всегда видели знамения гнева небес.

Все древнегреческие философы, пытавшиеся объяснить явления природы, как-то гром, бурю, стихийные катастрофы и т. д., физическими причинами, объявлялись нечестивцами и навлекали на себя ненависть народа, видевшего в этих явлениях знамения гнева богов.

Привыкнув считать богов творцами всего существующего, народы обращались к ним с просьбами перестать причинять им зло. Без разбора и критики люди принимали все, на что им указывали как на средства заслужить благорасположение богов и отстранить их гнев. Тупой и запуганный человек совершенно не способен критически относиться к чему-либо. Неудивительно, что род людской повсюду трепещет перед жестокими богами, содрогается при мысли о них и для умилостивления их следует всевозможным выдумкам, возмущающим здравый смысл.

В самом деле, на всем земном шаре, куда бы мы ни обратили свой взор, народы заражены суевериями — результат их страха и незнания истинных причин своих несчастий. В своем возбужденном состоянии народы без рассуждения принимали (культы, которые объявляли вернейшим средством умилостивить гаев богов; шарлатаны всегда приписывали! богам несчастья человечества. Всякий страдающий, напуганный и невежественный человек склонен к легковерию. В своей беспомощности он доверяется каждому, кто кажется ему более знающим и менее испуганным, чем он; считает его существом привилегированным, пользующимся благорасположением неба, имеющим власть утешить его и избавить от его бед. Ясно, что еврейский народ, столь презираемый и притесняемый египтянами, должен был быть весьма склонным слушать Моисея, обещавшего ему освободить его. В одежде на это освобождение народ во псом подчинялся Моисею и верил во все, что он внушал ему. По-видимому, израильтяне были либо больны проказой или слоновой болезнью, либо были каторжниками, презренными, которых презирали, как низшую касту у индусов, и которые внушали отвращение другим кастам. Христианская религия тоже находила вначале последователей среди низов общества, веривших, что Иисус освободит их и сделает уважаемыми.

Среди удрученных, бедствующих и неопытных народов находились честолюбцы, энтузиасты или шарлатаны, которые пользовались взбудораженным состоянием и невежеством своих соотечественников и извлекали для себя выгоду из их несчастий, их страхов и тупости; они умели завоевать доверие других, подчиняли их себе и навязывали им своих богов, свои религиозные воззрения и культы. Человек, более бесстрашный, чем другие, более просвещенный, более хитрый или обладающий более живым воображением, не может не приобрести влияния на другого, более слабого, более робкого и бесхитростного. Надежда найти средства смягчить свое положение привязывает несчастного к его поводырю, он обращается к нему, как неизлечимо больной обращается к первому встречному шарлатану. Страдающий и испуганный человек верит всему, соглашается со всем, если только обещают ему облегчить его страдания, положить конец его тревоге и дать ему средство избавиться от гнетущих его или воображаемых зол. Вот почему каждый страдающий или напуганный человек всегда склонен к суеверию. Главным образом в моменты общественных бедствий народы прислушиваются к голосу шарлатанов, обещающих им помощь; когда народ удручен, становятся всесильными ясновидцы, пророки, служители богов, их время — тогда, когда люди слабы, немощны, повержены в печаль и уныние. Болезни и несчастья толкают каждого в объятия того, кто говорит с ним от имени бога. У постели умирающего религия уверена в полной победе над человеческим разумом.

Итак, вполне естественно, что обман торжествует над легковерием; опыт, ловкость и талант дают некоторым людям безграничную власть над невежественными, удрученными и бедствующими народами. Подобно боязливому стаду толпа собирается вокруг этих людей, с жадностью следует их советам и урокам·, не рассуждая исполняет все их приказания, верит во все чудеса, рассказываемые ими, одним словом во всем признает превосходство этих людей.

К тому же обычно эти последние приобретают доверие народа либо с помощью заманчивых обещаний, либо с помощью действительных благодеяний. Они ошеломляют своих слушателей действиями, которых те не в состоянии постигнуть, и часто привязывают их к себе благодарностью. Все те, кто давал людям богов, законы и религии, обычно выдвигались своими полезными открытиями, которые казались чудесами невежественной массе. Прежде чем прибрать к рукам своих ближних, они входили к ним в доверие; они внушали им надежду на прекращение их страданий. Но для сохранения своей власти они считали нужным никогда не освобождать людей от их неспокойного состояния, они всегда поддерживали в них тревогу, колебания между надеждой и страхом. Они остерегались сделать их слишком уверенными; напротив, они старались почаще возбуждать в них тревогу, чтобы держать их в руках. Таким образом, законодатели укрепляли свою власть, они еще более освящали ее, рисуя своим ученикам грозного бога, всегда готового карать тех, кто отказывается подчиниться их воле. Дело законодателя всегда было делом бога, законодатель был толкователем его воли, посланцем божьим.

Таким образом, шарлатаны, отождествляемые с божеством, пользовались самой неограниченной властью, они становились деспотами и царствовали с помощью страха. Боги служили для оправдания крайностей и преступлений тирании, из самих богов сделали тиранов, их именем приказывали совершать преступления и безумства, громы небесные приходили на помощь тем, кто возвещал людям веления неба. Народу говорили, что вся природа, вооруженная ревнивыми богами, злоумышляет против него, что эти могучие боги, подобно земным царям, беспрестанно следят за поведением своих подданных и всегда готовы свирепо карать за малейшее неповиновение «ли ропот против законов, оглашенных от их имени.

Боги, наделенные чертами царей и тиранов, изображались, подобно последним, жадными, сумасбродными, корыстными, завидующими благосостоянию и счастью своих подданных. Они требовали себе дани, даров и •приношений, требовали, чтобы им воздавали почести, чтобы к ним обращались с обетами, они не терпели пренебрежения церемониалом и этикетом, льстящим их тщеславию. Посредники этих невидимых царей одни были посвящены в эти дела и предусмотрительно делали из них глубочайшую тайну. Это делало их судьями людей в их поведении перед богом, они один знали намерения божества, одни видели его лицом к лицу, одни беседовали с ним запросто, получали непосредственно от него его приказы и узнавали от него, как заслужить его милости и укротить его гнев.

Предупрежденные, что бог — могущественный монарх, корыстный, ревнивый к своей власти и раздражительный, люди всегда вели себя перед ним, как перед земными государями. С этим существом всегда поступали, как с человеком, но как с человеком привилегированным; могущество его ставило его над обычными правилами, для него существовал только один закон — закон его прихотей, он был настоящим азиатским султаном, а его служители — визирями, такими же деспотичными, как и он сам. В самом деле, мы видим, что все религии мира населяли Олимп только развратными богами, которые наполнили землю своими дебошами, забавлялись уничтожением людей и управляли вселенной согласно своей бесшабашной фантазии.

Привыкши считать распущенность спутником власти, народы тем более принимали ее за должное у небесных государей, которым они поклонялись. Они видели в своих богах только взбалмошных хозяев, которым все позволено, которые безнаказанно играют счастьем подвластных им людей, причем последние не могут критиковать их, не совершая этим преступления и не подвергая себя опасности. Эти пагубные представления, заимствованные у отвратительного деспотизма, сделали все культы раболепными, низкими, безрассудными, превратили богов в прямую противоположность морали, в карикатуры, в разрушителей воякой добродетели. Народы поклонялись божеству, превращенному, таким образом, в несправедливого и капризного государя, они старались угодить ему низостью, расположить его к себе дарами, развратить его жертвоприношениями, уломать молитвами. Так как государи, подобно другим людям, действуют лишь из интереса и обычным стимулом королей является желание присвоить себе чужие блага и плоды чужого труда, люди полагали, что царь вселенной тоже должен требовать податей, желать имущества своих слабых созданий, завидовать их процветанию и даже сожалеть о тех выгодах, которые он им дал, короче — что он подобен тому взбалмошному монарху, который одной рукой отнимал то, что давал другой. Соответственно этим странным взглядам все религии рисуют своих различных богов жадными, корыстолюбивыми, лакомками, любителями особых яств и охотниками вдыхать аромат жаркого. Языческих богов обвиняют в жадности и чревоугодии; однако еврейский бог гораздо больше их занят своим меню и требовательнее в этом отношении. Он нудно и тягуче требует от своего народа тех жертв, которые ему всего приятнее, и предписывает особые способы изготовления яств для него. Наконец, он предлагает израильтянам никогда не представать перед ним с пустыми руками (Исход, гл. XIII ст. 15). Это обычай можно во все времена наблюдать при дворах восточных деспотов. Итак, чтобы угодить вкусам божества, чтобы выполнить его желания, ублажить его лень и утолить его голод, каждый приносил ему в жертву часть своих благ и утех и угощал его теми блюдами и ароматами, которые считал наиболее приятными для его вкуса и обоняния.

Свирепые черты, приписываемые основателями различных религий своим божествам, не могли не сделать людей кровожадными. Злым и жестоким богам нельзя было иметь гуманных и миролюбивых подданных. Народы, привыкшие видеть в своих богах кровожадных чудовищ, не сомневались, что умилостивлять их надо с помощью крови. Они верили, что богам угодны человеческие жертвоприношения, что надо истреблять народы в угоду богам, терзать, преследовать, разрушать во имя божье. Со всех алтарей текла кровь человеческая, самые варварские, самые возмутительные и мучительные жертвоприношения дочитались наиболее угодными этим богам-людоедам. Люди считали своим долгом насыщать божество тысячами человеческих жертв. Иные ублажали своего бога даже кровью своих царей. Матери, даже матери! — отрывали детей от своей груди и отдавали их в пищу богу. Наконец, в своих размышлениях о грозном божестве, в своем утонченном представлении о его жестокости культурные нации дошли до предела безумия и уверовали, что бог вселенной потребовал смерти собственного сына и лишь на этом условии согласился простить род человеческий. Чтобы успокоить его гнев, потребовалось не (менее, как смерть другого бога! Это, конечно, было пределом богословского безумия; трудно представить себе, что можно пойти дальше.

К таким результатам вели прискорбные представления народов о своих богах. Законодатели рисовали народам этих богов безумными и злыми, и люди вели себя по отношению к богам, как сбитые с толку рабы, которые, чтобы угодить своим господам, стараются угадывать и выполнять их фантазии, слепо следуют их страстям и считают заслугой с своей стороны становиться соучастниками их распутства и излишеств. Итак, отвратительные и нелепые культы построены в конечном счете на представлении, что бог часто раздражен против рода людского и насылает на него несчастья. Со временем народы стали вменять себе в заслугу эти бессмысленные обряды и поверили, что религиозное варварство и священное безумие должны занять место разума, здравого смысла и добродетели.

Капризы и страсти богов толкали верующих на безумства. Культ богов часто принимал столь зверский характер, что самое заскорузлое сердце должно было бы содрогнуться. Люди, более чувствительные к испытываемым ими несчастьям, чем к счастью, обычно представляли себе своего небесного монарха страшилищем. Как мы видели, таким постарались изобразить его также законодатели, они понимали, что страшный бог более соответствует их интересам и скорее сделает народы покорными, чем добрый и мягкий бог, которого людям легче ослушаться. Если этому богу приписывали доброту, она предусмотрительно уравновешивалась его строгостью, которая всегда держала людей в состоянии тревоги и должна была в первую очередь приковывать внимание верующих. Таким образом, боги, порожденные страхом, сделались еще страшнее благодаря мистификации законодателей, заинтересованных в том, чтобы всегда поддерживать страх в сердцах людей. Эта прискорбная политика не сделала людей лучше, не призвала их к добродетели, не научила их соблюдать законы природы, она заставила людей повиноваться своим руководителям более, чем разуму, унизила человека в его собственных глазах, убила в нем всякую энергию, мужество, чувство собственного достоинства. Подавляя людей страхом, беспрестанно пугая их, смущая их ум, возбуждая их любопытство и никогда не удовлетворяя его, обращаясь к их (воображению и подавляя разум, — вот какими путями можно сделать людей рабами и вечно держать их под ярмом.

Нам могут сказать, что, рисуя людям страшного бога, просвещенные законодатели видели в этом самое сильное средство побудить их к разумным отношениям между собой. Но, для того чтобы сделать людей разумными, нет надобности обманывать их, заставлять их отречься от разума, говорить им, что существуют более важные и святые законы, чем законы природы. Надо открыть людям истину, надо показать им отношения, связывающие их друг с другом. Надо дать им воспитание, надо дать им законы, которые помогут им, приучат и заставят их жить действительно в согласии с природой. Самое же верное средство сбить людей с пути и озлобить их, это — сделать их тупицами, скрыть от них истину или исказить ее, запретить им обращаться к разуму и приказывать им затем идти на преступление во имя неба.

По этому пути пошли все те, кто приносил народам богов, религии и законы. Они не просвещали людей, не развивали их ум, не несли им истинную мораль, не учили их познанию путей природы. Они разговаривали с народами только загадками и аллегориями, преподносили им тайны, кормили их только баснями; поскольку от них зависело, они всячески старались усилить их неуверенность, страхи и тревогу и в особенности ставили себе правилом не развивать их ум.

В результате такого недостойного злоупотребления доверием народа у последнего развилась рабская психология. Поверженные в состояние постоянной тревоги и лишенные средств выйти из него, народы всегда были в полной власти своих руководителей—т людей без морали, чуждых добродетели, уверенных в своей безнаказанности, жадных, бесчеловечных и лживых; эти люди делали во имя неба народы соучастниками своих эксцессов и орудием своих страстей.

Невежество и страх — вот два обильных источника заблуждений человечества. Не удивительно, что боги, порожденные тревогой и несчастьями и ставшие еще омерзительнее в результате мистификации и политики, мало-помалу довели людей до полного безумства. Страх, стоявший у колыбели богов, не позволял людям рассуждать разумно, неведение сил природы не позволяло людям увидеть в ужасающих их стихийных катастрофах неизбежное действие этих сил; соответственно и те средства, которые люди придумывали для отвращения этих бедствий и для умилостивления их воображаемых виновников, должны были быть столь же нелепыми и безрассудными, как и боги, которых создали себе люди.

Каждый следовал здесь своей фантазии и фантазии своих учителей. Чем сумасброднее и злее были боги, тем нелепее и ужаснее были их культы. Размышление не имело точки опоры, когда речь шла о существах, в создании которых разум не участвовал. Поэтому почти всякий культ невидимых сил, которым якобы подчинена природа, идет наперекор разуму и здравому смыслу.

Как мы видели, человека располагают к легковерию несчастья, слабость, неопытность; авторитет, доверие, привычка и рутина приковывают его к воззрениям и обычаям, которые он никогда не мог и не смел подвергнуть критике. Таким образом, он, сам того не замечая, преисполнился предрассудков. Привыкнув никогда не обращаться к своему разуму, он становится игрушкой своего или чужого безумия, и нельзя предвидеть, до чего доведут его ослепление и безрассудство. Результаты заблуждения, принимаемого за великую и священную истину, должны быть многообразны и обширны.

 

 

ГЛАВА 2.

О РАЗЛИЧНЫХ РЕЛИГИЯХ; СРЕДИ НИХ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ИСТИННОЙ. — ОБ ОТКРОВЕНИЯХ.

Боги, образ которых видоизменялся в зависимости от воображения, должны были следовать фантазии людей, провозгласивших их. Культы богов тоже не могли не следовать этой фантазии. Каждый человек вынужден создавать себе бога на свой лад, в соответствии со своим характером и обстоятельствами своей жизни; нет двух людей с совершенно сходными представлениями о своем боге. Неудивительно поэтому, что люди делают из этих представлений бесконечно разнообразные выводы. Можно утверждать, что на свете нет двух человек, у которых в точности одна и та же религия.

Боги всех наций имеют общие моменты сходства; все религии согласны между собой в ряде пунктов. Но бог и религия одной и той же страны понимаются каждым индивидуумом по-разному. Каждый человек, принимающий их в общих чертах, изменяет их по-своему в деталях и создает себе о них особые представления, свойственные только ему.

Итак, ни одна религия не может подходить для всех людей. Точно так же, как люди отличаются друг от друга по своему темпераменту, своим взглядам и обстоятельствам, физическим и моральным, которые видоизменяют эти взгляды, так они не могут поклоняться одному и тому же богу, не могут сойтись на едином культе этого бога и на едином представлении о последнем. Бог человека трусливого не может быть тем же, что бог человека бесстрашного и храброго. Бог раба деспотизма не может быть тем же, что бог свободного гражданина, сознающего свои права. Бог, почитаемый в странах с благодатным и счастливым климатом, не может быть тем же, что в странах с плохим климатом. Бог сильного и здорового человека не может быть богом человека слабого и немощного.

Разумеется, религия должна следовать существующим представлениям о боге. А так как у людей никогда не будет общего мерила для оценки того, что построено только на фантазии, то мы не можем не заключить, что ни одна религия не может быть истинной: человечество никогда не придет к одинаковым понятиям о чисто-иллюзорных предметах, которые каждый человек вынужден видеть по-своему. Только самая безумная тирания может браться решить, у какого человека, у какой нации фантазия лучше, чем у других, и должна служить законом для других.

Истинная религия должна была бы иметь предметом своего культа истинного бога. Но как выбрать истинного бога среди множества различных богов, которым поклоняются народы? Выбрать ли самого могущественного? Но всем этим богам приписывают одинаковую мощь. Или самого доброго, мудрого, пекущегося о людях? Но народы повсюду изнемогают от угнетающих их несчастий, физических и моральных. Или же выбрать самого разумного бога? Увы, мы повсюду видим только богов, говорящих на языке безумия. Быть может, выбрать бога, религия которого делает людей самыми счастливыми? Но мы видим, что религия повсеместно является первоначальным источником порабощения людей, источником их религиозных и политических предрассудков, их кровавых раздоров, их закоренелой ненависти, их душевных мук и неутешной печали. Или же выбрать бога, мораль которого наиболее чиста и всего более соответствует человеческой природе? Но, куда ни глянешь, природа, разум и мораль повсюду, подчинены прихоти меняющегося бога или людей, выступающих от его имени, причем эти люд» заменяют смехотворными обрядами и даже настоящими преступлениями непреложные законы природы, разум и интересы общества. Или же, наконец, надо выбрать бога, который делает людей лучшими? Но мы повсюду видим, что люди забывают свою религию и своего бога и следуют страстям, связанным с их темпераментом, воспитанием, привычками, предрассудками и взглядами, а также с примером других. Итак, ни одна религия не может служить единой основой человеческих представлений, ни одна не может служить для счастья людей.

Нам скажут: да, все религии мира поклоняются злым богам, но это проистекает из ложных понятий, и недостаток этот можно устранить, предположив единого преблагого бога. Я отвечаю, что такое предположение совершенно невозможно. Раз бог — творец всего существующего, мы должны приписать ему одинаково все добро и зло в этом мире. Если мы упорно будем приписывать ему только добро, то как быть с тем, что в этом мире даже невинность и добродетель оказываются жертвами зла? Нам придется признать, что этот столь благой бог не в силах воспрепятствовать злу или что этот столь совершенный бог соглашается на зло, или что этот столь мудрый бог допускает зло. Все это одинаково противоречит божественному всемогуществу и совершенству. Если господином природы является благой бог, то с этой его благостью на каждом шагу приходят в противоречие те непорядки, физические и моральные, которые мы встречаем в этом мире. Итак, нет никакой возможности проповедовать людям бога, который мог бы постоянно служить им образцом и вызывать их искреннюю любовь.

Нам говорят, что религия есть система обязанностей человека по отношению к своему богу. Эти обязанности должны быть основаны на отношениях между богом и человеком. Но, чтобы открыть эти отношения, мы должны знать природу этого бога, уверенно знать его существенные атрибуты и качества, знать его волю, должным образом убедиться, исходят ли его приказания действительно от него или же они сочинены и извращены теми, кто говорит нам от его имени.

С другой стороны, какие действительные отношения возможны между богом и людьми? Не твердят ли нам, что бог ничем не обязан человеку, что он волен ниспослать на него свою благодать или отказать ему в ней, что он может даже карать человека за то, что он лишен благодати, — которой бог сам не пожелал дать ему! Разве нам не толкуют, что бог может справедливо осудить человека за проступки, воздержаться от которых не в силах человека? Какие же отношения могут быть между человеком и всемогущим деспотом, следующим только своему произволу?

Между тем каждая религия предполагает не только отношения между богом и людьми, но также наличие откровения, явление божества людям, обнародование его законов. Эти откровения сделаны всем народам земного шара. Спрашивается: на каком из этих откровений мы должны остановиться? На том ли, которое дает нам наиболее ясное понятие о божестве? Но все откровения стремятся подавить разум, запрещают критику, преподносят нам тайны, погружают наш ум в глубочайший мрак. Все они являют нам непостижимого бога, непроницаемые тайны, невразумительные пророчества, законы, противоречащие здравому смыслу. Все они в конце концов сводятся к человеческому авторитету. Но для этого мы должны иметь основания доверять тем, кто уверяет, что более нашего знает о возглашаемой ими воле божьей. Однако не требуется большого усилия ума, чтобы понять: ни одно конечное существо не может составить себе представления о бесконечном боге. Следовательно, ни один человек никогда не имел и не будет иметь реального представления о существе, которому он считает себя обязанным поклоняться.

Из всего этого необходимо следует, что на земле не существует истинной религии, что у людей существуют только суеверия, то есть смехотворные, произвольные, бессмысленные правила поведения и воззрения, лишенные всякого основания.

Никакое откровение не может устранить постоянную неуверенность и неведение людей относительно божества. Ни одно откровение не пролило света на это божество; напротив, каждое откровение погружало ум человека в еще больший мрак и сводило на нет своего бога явными противоречиями, провозглашаемыми от его имени.

В самом деле, нам говорят, что откровение является доказательством доброты бога: в своем милосердии он соизволяет явиться избранным им людям и поведать им свою верховную волю и средства заслужить его благоволение. Но именно это и доказывает, что сей бог не добр и не справедлив. Раз все люди имеют потребность знать божество и согласовать свое поведение с его предначертаниями, то добрый бог должен открыться всем людям. Частичное же откровение показывает, что бог милостив только к одному народу и несправедлив и жесток ко всем остальным народам, которых желает оставить в ослеплении. Итак, всякое частичное откровение явно уничтожает представление о благости и справедливости отца людей.

Всякое откровение противно божественной мудрости не в меньшей мере, чем природе человека. Даже если бы оно и могло служить средством для познания божества и его законов, это было бы слишком мимолетное и обманчивое средство. Все, что проходит через руки людей, подвержено искажениям при устной передаче, будь то вследствие неточности языка или вследствие любви к чудесному, наклонности ко лжи и преувеличению, или потому, что люди видят, слышат, разумеют, думают каждый на свой лад, или, наконец, потому, что существует чуть ли не бесконечное разнообразие умов, предрассудков и интересов. Поэтому то или другое откровение может быть устойчивым только при условии изменения человеческой природы. Если же брать человека таким, как он есть, всякое откровение со временем необходимо превратится в басни и сказки, варьируемые различными людьми, которые его провозглашают, толкуют и получают. Как трудно бывает установить повседневные факты даже современникам! Событие, произошедшее в каком-либо квартале города, переходит из уст в уста, при этом искажается и часто обрастает кучей противоречий и лжи, прежде чем дойти до нас. Много ли людей умеют верно передать то, что они видели и слышали? Как же вы хотите, чтобы откровение осталось более или менее устойчивым на протяжении целых веков и у разных наций, пройдя через руки невежественных народов, фанатичных и лживых попов, попав в сферу меняющихся интересов? Итак, если даже откровение действительно имело некогда место, оно неизбежно должно было бы извратиться и исказиться и с течением времени превратиться в сплетение лжи, в котором невозможно отыскать первоначальную истину. Следовательно, оно будет нелепым и смехотворным средством, несовместимым с природой человека и неизменными предначертаниями всемогущего божества.

В самом деле, если бог когда-либо открылся людям, он с этого момента перестал быть неизменным, так как он пожелал тогда того, чего не желал в другое время. Сначала он лишал людей того, что им безусловно необходимо, а потом дал им это. Он либо не мог сразу дать им необходимые знания и просветить их, либо, если мог сделать это, то не хотел этого, а это не вяжется ни с его могуществом, ни с его справедливостью и благостью.

Богословы говорят лам, что ветхозаветное откровение было дано ботом для того, чтобы восстановить среди людей естественную религию, повсюду совершенно вытесненную идолопоклонством. Однако, говорят они, ветхозаветное откровение, хотя и божественное, было несовершенным, и ему на смену пришло христианское откровение, возглашенное Иисусом Христом: он пришел восполнить те пробелы, которые бог допустил или оставил в своем предыдущем откровении. Но, положа руку на сердце, как совместить это с утверждением о бесконечном совершенстве бога? Если бог всемогущ, почему он сразу не сделал грубых и чувственных евреев доступными более совершенному откровению?

К тому же, откровение, меняющееся и подверженное искажениям, не совместимо со свойствами божества. Если бы сам бог постоянно возглашал с облаков свои законы и волю различным народам земли, проходящим у ног его, если бы он даже возглашал их на различных наречиях этих народов, он все же не мог бы привести людей к сколько-нибудь одинаковым верованиям, не изменив природы человека. Сохраняя свою природу, люди по-разному слушали бы его слова, по-разному понимали бы и толковали бы их. Постоянное откровение божье было бы лишь поводом к постоянным спорам между людьми, и, пожалуй, при каждом обороте земного шара, при каждой смене дня и ночи, бог был бы свидетелем того, как люди убивают друг друга, чтобы узнать, как понимать его вчерашние предписания. Отсюда следует, что единовременное откровение является нелепицей, а постоянное откровение было бы несчастьем для человечества, буде последнее сохранило бы свою природу. Всевышнему лучше было бы переделать человека, чтобы внушить ему полезное откровение, а не утруждать себя постоянными и персональными поучениями.

Все откровения на земле состоялись через посредство людей. Во всех странах божество возглашало свою волю устами того или другого из смертных. Спрашивается: зачем надо было передавать через подверженного ошибкам и лживого человека то, что божество могло прямым путем вложить в сердца людей, чтобы просветить свои создания? К чему были все эти мнимые чудеса в подтверждение речей человека, если достаточно было одного акта божественной воли, чтобы изменить природу человека и убедить весь мир в том, что ему следует знать и как ему поступать? Разве бог вездесущий, следовательно присутствующий в душе каждого человека, не мог непосредственно беседовать с людьми? Почему, располагая таким превосходным и верным средством для сообщения своей воли, бог выбирает средство столь плохое, внушающее столь мало доверия, столь подверженное ошибкам? Почему, имея возможность действовать в образе божества, он действует в образе человека? Почему он не предпочитает безошибочные средства сомнительным?

Бог богословов — весьма странное существо. Он облечен всеми божественными, сиречь непостижимыми для человека, качествами; тем не менее он всегда действует в образе человека! Мало того. Послушаем те откровения, которые приписываются ему во всех странах: ведет ли он себя в них, как человек бесконечно мудрый, бесконечно добрый, бесконечно справедливый, бесконечно сильный, бесконечно предвидящий и постоянный? Ничуть не бывало. Он говорит так, чтоб его нельзя было услышать, он делает своими избранниками немногих и осуждает всех прочих. Он поступает подобно безответственному султану.

Впрочем его всемогущество не мешает тому, что все его предначертания терпят крах. Человек способен занести ему оскорбление, нарушить порядок, угодный богу, отказать богу в повиновении, восстать против него. Наконец, несмотря на свою неизменность, этот бог то и дело переделывает свою работу. Человек заставляет его каждый раз принимать другие меры. Род! человеческий, который бог сотворил для славы своей; | не славит его, а лишь раздражает его, а потом умилостивляет, сначала вызывает его гнев постоянным ослушанием, а затем умилостивляет его беспрестанными молитвами и самоунижением. Одним словом, бог оказывается самым непостоянным и несчастным существом, потому что дал своим созданиям роковую свободу идти против его намерений. Всемогущему богу! никак не удается внушить людям желательные ему! взгляды и склонности, ему легче ниспровергнуть стихии, остановить естественный ход вещей, творить чудеса, чем изменить сердце человеческое, а между тем| предполагается, что оно в его власти.

Достойны ли мудрого человека те заповеди, которые содержатся во всех известных откровениях, провозглашенных от имени божества? Они всегда безрассудны, носят ребяческий характер. В них сказывается бог-сумасброд, дорожащий вздорными и нелепыми обрядами. Эти откровения являют нам бога, жадного до даров и жертвоприношений, бога гордого, чувствительного к низкопоклонству, подхалимству и лести своих любимцев, не дающего ничего своим друзьям, если они не вырвут у него толику своими докучливыми молитвами.

Являют ли нам эти откровения бога высоконравственного, могущего служить примером для людей? Они показывают его нам в виде обольстителя, расставляющего сети людям, в виде несправедливого судьи, карающего за проступки, совершенные по его же внушению или попустительству; они показывают нам бога в роли истребителя народов, он карает их за их невольное невежество, за то, что они лишены света разума и сил, которые он сам же не пожелал дать им. Откровения показывают нам бога врагом человеческого разума, самым безрассудным тираном. А между тем по какому-то роковому извращению всех понятий морали люди считают себя обязанными хвалить в боге то, что они осуждают у человека, и порицать у человека то, что почитают в своем боге.

Все религии мира утверждают, что знают бога, уверяют, что их бог — единственно истинный, единственно достойный любви и поклонения. Но как только разум пытается разобраться, на чем основаны исключительные притязания этого бога, он повсюду находит лишь одинаковое безумие. Повсюду он находит самые вопиющие противоречия и несуразности, самое распутное поведение. Он видит, что в каждой стране религия установилась во времена варварства и невежества, что религия потомков есть лишь результат глупости отцов. Он видит, как фанатизм, авторитет и обман с помощью тирании повсюду зажимают рот истине, опыту и здравому смыслу. Итак, если подойти без предрассудков к этим религиям, поглощающим внимание народов и их правителей, мы находим на всех богах печать безумия и мистификации; в приписываемых им догмах мы найдем лишь мрак и тайны, в воздаваемых им культах — лишь безумие и точно такое же безумие в делаемых отсюда выводах. Все это показывает, что религия не только не является средством сделать людей счастливее, а представляет собой отравленный источник, из которого произошли все несчастья человечества.

 

 

ГЛАВА 3.

ВСЕ РЕЛИГИИ ДАЮТ НАМ ОДИНАКОВО ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ И ЗЛОВЕЩИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О БОЖЕСТВЕ. — ОБ ИДОЛОПОКЛОНСТВЕ. — О ПОЛИТЕИЗМЕ И МОНОТЕИЗМЕ, ИЛИ О ДОГМЕ ЕДИНОБОЖИЯ.

Каждый народ имел своих законодателей и миссионеров. Каждый законодатель или миссионер вводил своего бога, свой культ, свою религию, созданные и измененные по его разумению, согласно его собственным предрассудкам и интересам и в соответствии с тем, какие чувства он хотел внушить людям, у которых вошел в доверие и почет. Это был либо фанатик; либо шарлатан, а часто то и другое вместе. В тех чертах, которыми он изображал своего бога, в тех баснях, которые он рассказывал своим слушателям, в тех приказах, которые он передавал от имени бога, в тех средствах, которые он указывал как способные заслужить человеку благоволение божества, он «сходил исключительно из своего воображения, своих измышлений и своих интересов, а также из ложных взглядов, уже привитых тем, кого он хотел убедить. Поэтому существовало столько же богов и религий, сколько законодателей и людей, получивших наитие свыше; характер и поведение богов определялись исключительно целями тех людей, которые провозглашали богов народам. Честолюбивый, хитрый и жестокий законодатель должен был дать рабам и ворам, избравшим его своим главой, бога с таким же отвратительным характером, как его собственный. Кто читал библию, тот узнает в еврейском народе нацию воров, бандитов и разбойников, которых Моисей сумел поднять против их государя и которым он жестокими мерами навязал бога, столь же жестокого и злого, как и он сам, и очень близкого также к их образу мыслей. Желчный, мрачный, капризный и вспыльчивый законодатель делал из своего бога столь же неприятное существо, как и он сам. Воин, завоеватель представлял себе верховное существо по образу храброго монарха, ценящего только отвагу. Сластолюбивый обманщик делал своего бога другом плотских радостей. Пророк с суровым и диким нравом делал из своего бога врага всякого наслаждения. Имели при этом значение также наклонности и образ мыслей самих народов. У восточных народов, привыкших к рабству и •искони подвластных суровым, неприступным, безжалостным деспотам, бесчеловечно каравшим за малейшее ослушание, боги были такими же абсолютными владыками, как и их цари. Эти народы были рабами своих жрецов и царей, которые взапуски прививали им суеверия и раболепные предрассудки. У народов Запада и Севера, более воинственных, более здоровых, были воинственные боги, так как война была стихией этих народов.

Одним словом, во всех распространившихся на земле суевериях боги и их культы были сколком с тех людей, которые говорили от имени бога. Эти боги были приспособлены к особым наклонностям и физическим и моральным условиям тех народов, которым они провозглашались. Наклонности обусловлены темпераментом, климатом, пищей, образом жизни различных обитателей нашей планеты, их потребностями и предрассудками, их правительствами и нравами. В парижском издании опущены слова: «их правительствами и нравами».

Наклонности эти редко были одинаковыми у разных народов, поэтому боги и культы тоже должны были быть различны. Однако, как мы уже упоминали, между ними были черты сходства. Боги повсюду были царями, повсюду внушали страх, повсюду религия носила рабский, пресмыкающийся характер, самые невежественные и несчастные народы были самыми суеверными. Но самые безумные, самые изысканные суеверия должны брать верх над другими. Поэтому Египет, Сирия, Иудея, Финикия, Индия могут считаться великими рассадниками богов и религий.

Из этих стран выходили рои миссионеров и несли в далекие страны своих богов, свои ритуалы, таинства и басни. В первую голову Египет является родиной астрологических бредней, магии, колдовства, чудодейства, гаданий, пророчеств, снотолкований и, наконец, метафизики, то есть науки о духах, и глубин богословия. Нездоровая страна, как Египет, жители которой были подвержены многим жестоким болезням, естественно, должна была быть предрасположена к суеверию. Кроме того, жаркий климат должен был расплодить среди праздных жрецов множество фантазеров; колдунов, визионеров, гадателей, пророков и мечтателей; их бредни импонировали несчастному народу, темперамент которого располагал к меланхолии. Поэтому Египет был самой сумасбродной, самой религиозной страной и находился в наибольшем подчинении у жрецов. Последние постепенно заразили весь мир своими фантазиями и суевериями. Из древней истории явствует, что Египет был колыбелью всех религий. Адонай евреев или Иегова, власть которого так широко распространена в наше время, очевидно, тот же бог, что Адонис сирийцев, финикиян и Атис фригийцев. Все эти боги скопированы с Озириса египтян, который вначале был олицетворением природы, умирающей зимой и воскресающей весной. Вот где истинная причина сходства между древними и новыми мифологиями. В Египте Орфей почерпнул свое учение о богах; в телхинах, дактилях, куретах и т. д. надо видеть миссионеров, принесших в Грецию богов, культы, мифологию я учение о богах. Они были восторженно встречены греками, тогда еще дикими и не знавшими общества. Евреи явно заимствовали свою религию и обряды у египтян. Евреи были в сущности египетскими протестантами, христиане же просто являются евреями-схизматиками, которые с жадностью приняли метафизику и богословие египтян, подогретые Платоном и утонченные впоследствии множеством глубокомысленных богословов.

Эти народные тенденции всегда порождали и будут порождать суеверия и богословские понятия, всегда будут представлять для них благоприятную почву. Однако эти понятия не могут оставаться неизменными, так как строятся всегда на фантазии горсти людей и на невежественности, легковерии и темноте тех, которым они преподносятся. Подобно плодам на пересаженном дереве, религия, так сказать, приобретает вкус данной почвы; первоначальные боги меняют свое лицо, и религии вынуждены приспособляться к условиям жизни и к представлениям народов, меняющимся вместе с нравами, обычаями и политическими принципами, а также с взглядами вождей.

Таким образом, еврейские законодатели придали новые черты богу египтян; точно так же тот же бог принял новый облик у христиан и требует от них культа, совершенно отличного от того, который угоден был ему прежде. Один и тот же бог и одна и та же религия принимают различные оттенки у разных наций. Англичанин смотрит сегодня на бога не теми глазами, что раньше, он уже не представляет его себе таким свирепым, каким представляли его себе его отцы или его соседи, до сих пор продолжающие изнывать под игом своих попов. Одним словом, непреложная воля всевышнего, бога вселенной подверглась изменению, вынуждена считаться с прогрессом умов, с переменами и переворотами в жизни человечества. Доктрины, культы, богослужение, религиозные воззрения людей постоянно изменяются в зависимости от обстоятельств; последние всегда сильнее, чем умозрения и чудеса. Попы никогда не могут придти к длительному соглашению между собой и сами способствовали изменению своих верований и учений. В результате боги, так сказать, изменяли свою физиономию. Люди не могут долгое время держаться одинаковых взглядов в доктринах, построенных не на опыте и разуме; их химеры не могут не меняться. Не удивительно, что религия, порожденная фанатизмом и подчиненная человеческим страстям и интересам, изменялась вместе с ними. Капризам в состоянии сопротивляться только то, что создано разумом; только истина остается вечно неизменной.

Несмотря на все эти перемены в религиозных воззрениях, несмотря на разногласия во взглядах людей, все суеверия, как мы видели, всегда изображали своих богов существами неприятными, раздражительными, беспокойными. Божество всегда было врагом спокойствия человека. Жрецы его всегда изображали его суровым. Религия была царством мрака и бурь, люди двигались здесь только при блеске молний, слепо повиновались велениям божества, как бы они ни были тяжелы и безрассудны, как бы ни противоречили природе, разуму, здравому смыслу и спокойствию рода человеческого. Одураченные народы не смели критиковать волю своих богов, считали себя вынужденными повиноваться ей; чтобы ублажить богов, они готовы были даже идти против природы, насиловать самые святые ее законы, разрушать свое собственное счастье.

«Я, — говорит Иегова, — бог ревнивый, мстительный, беспощадный. Евреи! Я освободил вас от оков только для того, чтобы вы служили моей ревнивой ярости. Я предоставляю вашему неистовству жизнь и достояние нечестивых ханаанеян. Грабьте, истребляйте народы, прогневившие меня своим культом. Да погибнет каждый, кто не знает меня. Да будут безжалостно зарезаны грудной младенец, плачущая жена, тщедушный старец и даже скот их. Не бойтесь ничего, я пойду впереди вас и направлю ваши удары, я буду приветствовать вашу лютость и вознагражу ее. Я — бог воинств. Правду и кривду создаю я, от меня жизнь и смерть, вся земля подвластна мне. Повинуйтесь и трепещите, ибо я господь! За неповиновение отцов я мщу их невинным детям».

«Слушайте, — восклицает Молох, — слушайте меня, жители Тира и Карфагена! Я — бог кровожадный. Залейте же мои жертвенники кровью. Чтобы ублажить меня, предайте огню детей своих, пусть ожесточенная мать принесет мне в дар своего трепещущего ребенка и не плачет при этом. Мой слух очарован воплями невинных. Моему обонянию приятен запах сжигаемого мяса. Чтобы угодить мне, нужно подавить голос природы».

«Римляне, — говорят им их пристрастные боги, отдавшие им землю на разграбление, — сражайтесь яростно! Пусть воин отдает все свои силы и мужественно погибает. Жестокость да будет вашей первейшей добродетелью. Ваши боги одобряют грабеж и убийство. Исполняйте жестокие прорицания их оракулов. Пусть ваши победоносные армии превратят весь мир в место бойки. Род людской должен быть принесен в жертву на алтаре отечества. На том же алтаре должна быть безжалостно принесена в жертву природа».

«Мексиканцы, — говорит им их дикий бог, — летите в бой, нападайте на своих соседей, завоевывайте! Берите в плен, чтобы заколоть пленников на моем алтаре. Приносите мне в жертву их дымящиеся сердца. Я алчу человеческого мяса. Старайтесь насытить меня, в противном случае бойтесь моего гнева».

«Смертные, рожденные мною во гневе, — говорит бог христиан, — повергните головы во прах! Отдайте на заклание свой разум. Принесите мне в жертву самые заветные склонности ваши. Бегите от радостей жизни. Уйдите от самих себя и от тех, которых природа сделала дорогими для вас. Возненавидьте развратный мир. Я ревную ваши сердца, станьте несчастными! Пусть горечь и печаль отравят ваши дни. Я дал вам жизнь только для того, чтобы мог упиться вашей скорбью. Этот мир лишь переходная ступень, на которой я желаю испытать вас. Страдайте, молитесь, вздыхайте, рыдайте, изводите себя в этой юдоли плача и слез. Мне любо видеть ваши слезы, слух мой ласкают ваши вопли и стоны. Ваш рев, быть может, остановит мои громы. Какое счастье для вас, что вы познали меня! Знайте, что у меня припасены вечные муки для тех, кто не будет ведать моей загадочной воли. Разум мне противен, и я запрещаю вам обращаться к нему. Живите в страхе и тревоге. Размышляйте о моем суде. Время не положит предела моей мести, она будет столь же длительной, сколь жестокой».

Поэтому вместо Эака, Миноса и Радаманта, трех судей в преисподней язычников, мы имеем в нашем католическом аду Люцифера, Астарта и Вельзевула. Для потехи бога, сделавшего их дьяволами, они в течение всей вечности забавляются тем, что поджаривают духовные, то есть несгораемые, души неверующих и прочих нечестивцев вроде Марка Аврелия, Антонина, Тита и Траяна, никогда не слушавших обедни, ибо вы знаете, что вне церкви нет спасения.

Приблизительно такие речи все суеверия вкладывают в уста своих богов. Неизменным правилом этих суеверий всегда было оглушать людей в их суждениях, подавлять их страхом и не давать им рассуждать. Взбудораженного, взвинченного человека можно без доказательств заставить уверовать и поступать по чужой указке.

Как бы то ни было, люди, принесшие народам богов и культы, вначале только олицетворяли в них природу и ее явления, скрывая ее под покровом тайны и аллегории. Но недостаточно было изобразить природу в поэтическом виде, надо было также, чтобы она говорила чувствам народа. Надо было остановить внимание народа на материальных предметах, изображающих те невидимые силы, которым он должен был поклоняться. Поэтому боги приняли известные формы; тот образ, та эмблема, которым условилась поклоняться данная нация, стали богом. Отсюда все те причудливые образы, которые стали предметом почитания у различных народов. За ними всегда скрывались природа, явления природы: время, времена года, периодические движения светил, земля, плодородие, рождение и т. п. Из этих первоначальных элементов созданы были боги, которые всегда были и будут страшны людям; последние упорно наделяют жизнью, умом и волей все то·, что производит на них впечатление, или все те причины, которые они не в состоянии постичь.

Таким образом, люди всегда наделяли человеческими качествами невидимые силы, действующие неведомым для них образом. Отсюда понятно, почему глашатаи богов обычно изображали их в образе человека. Эфир, преображенный в Юпитера, представлялся в виде царя, вооруженного молнией и парящего «а орле на небесах. Время, переряженное в Сатурна, приняло вид неумолимого старца, серп которого не щадит ничего. Акт рождения преображен был в Венеру, очаровательную женщину, наделенную всеми атрибутами красоты, и т. д.

Однако народ никогда не знал или во всяком случае быстро забывал, что скрывалось за этими эмблемами или образами. Он верил, что в грубой материи или в статуе, которые ему показывали, живет само божество или какая-то таинственная сила, исходящая от божества. Он всегда обожал дерево, камень, мрамор, бронзу, обращался с просьбами к этим фигурам-эмблемам; ум его не поднимался к тем предметам, которые изображались под видом этих фигур. Так произошло идолопоклонство. Большинство людей были и всегда будут идолопоклонниками. Если некоторые более крепкие умы видели в показываемых им фигурах только эмблемы богов, то народ видел в них самих богов. Если в более утонченных религиях некоторые умы дошли до одухотворения божества, то народ всегда видел и чтил в этих знаках и символах само божество. Среди нас люди, выдающие себя за великих врагов идолопоклонства, обожают умом и сердцем освященный хлеб, под символом которого скрыт бог вселенной.

тр., кто мог бы открыть глаза народу и объяснить ему, что видимые им образы и символы1—не боги и не обладают никакой силой, а должны лишь конкретно представлять собой невидимые причины, факторы природы, — эти люди либо сами забыли это, либо остерегались открыть народу правду. Они всегда были заинтересованы в том, чтобы обманывать народ, усугублять его заблуждения, уверять его, что они — обладатели, жрецы и истолкователи не просто бездыханной статуи или условной эмблемы, а самого божества, могучей и страшной силы, которая должна была импонировать народу. Жрецам богов всегда выгодно усугублять ослепление; и изумление народа, чтобы подняться в его глазах. Из тех же соображений служи


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.028 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал