Половина кроличьего потомства никогда не появляется на свет

Маленький симпатичный длинноухий вредитель. — Капканы для кроликов увеличили число кроликов. — Кто за них и кто против? — «Короли», «королевы» и «матери-одиночки». — Ошибка сэра Чарлза Мартина и удача доктора Делиля. — Страшный «кроличий мор» и… блохи

Рассказывая о животных Австралии, нельзя не упомянуть об одном из них, которое, хотя и не относится к настоящим «австралийцам», тем не менее занимает немаловажное место в фауне Пятого континента. Животное это — кролик (Oryctolagus cuniculus). Долгое время кролики были наиболее многочисленными из всех встречающихся в Австралии небольших животных (ростом превышающих крысу). Численность «кроличьего народа», насчитывающего примерно 750 миллионов голов, в 75 раз превышала людское население континента.

Люди тратили много миллионов на борьбу с проклятыми вредителями: они возводили заборы, протяжённостью в тысячи километров и перегораживающие почти весь континент, они истребляли кроликов сотнями миллионов, однако всё было напрасно. «Длинноухие» процветали. Если учесть, что десять кроликов поглощают столько же корма, сколько одна овца, то не удивительно, что число ценных носителей шерсти в западной части Нового Южного Уэльса упало с 15 миллионов голов (насчитывавшихся в 1891 году) до 7300 тысяч в 1911 году.

Если мы захотим поближе познакомиться с этими маленькими славными длинноухими животными, которые в течение девяноста лет играли не последнюю роль в судьбе Австралии, да и сейчас не собираются от этого отказываться, нам надо прежде всего обратить свой взор на Европу. Ведь кролик, между прочим, европеец. Но странное дело — здесь, у себя дома, кролики никогда не становились бедствием и на нашем континенте распространялись очень умеренно.

Между периодами оледенения дикие кролики жили у нас повсюду, но в более поздние времена они сумели удержаться лишь в западной части Средиземноморья: в Испании (получившей, кстати, своё название от финикийского слова, обозначающего «кролик»), на островах Мальорке, Менорке и ещё на нескольких маленьких островках, а также в странах, расположенных на крайнем северо-западе Африки. Во все остальные места на земном шаре, где они сейчас обитают, их завезли уже люди.

В начале средневековья в Германии и Англии не было ни домашних, ни диких кроликов. Первых четырёх кроликов в 1149 году получил аббат знаменитого бенедиктинского монастыря «Корвей-на-Везере» в подарок от аббата французского монастыря Святого Петра в Солиньяке. А вот известный естествоиспытатель XIII столетия доминиканский монах Альбертус Магнус так до самой смерти и не смог увидеть живого кролика.

Ещё в начале XIV века за одного такого «домашнего зайца» платили столько же, сколько за поросёнка. В Англию и расположенные близ неё островки длинноухие попали примерно в то же время, что и в Германию. В 1235 году впервые появляется сообщение о том, что английский король подарил для разведения в стране десять кроликов из своего парка «Гилдфорд», находящегося в Суррее. Но уже в 1257 году от депутатов из Данстера и Сомерсета стали поступать жалобы на вред, наносимый этими новыми животными.

Дикие кролики европейских стран происходят в основном от одичавших домашних кроликов, а не от завезённых диких.

Лучше всего они размножаются там, где не очень холодная зима и не слишком жаркое лето, например на островах возле Калифорнии, на Новой Зеландии, в Англии, Австралии. Если их там не тревожить, они быстро могут размножиться (до 25—37 взрослых особей на каждый гектар). Правда, бывают случаи, когда весь этот многочисленный народ внезапно резко сокращает свою численность.

Есть места, где с искусственным разведением кроликов ничего не получается. Так, в 1951 году в Нью-Джерси (Соединённые Штаты) выпустили для предстоящей охоты 20 тысяч кроликов стоимостью примерно 27 тысяч долларов. Когда же началась охота, их оказалось уже не больше 1600, так что каждый убитый кролик обошёлся в 17 долларов! Аналогичным образом происходило дело в Огайо, Пенсильвании и в штате Нью-Йорк.

В Швейцарии кролики водятся только в трёх местах: на острове Петра посреди озера Бил ер, в Нижнем Валлисе (близ Зиттена) и под Базелем, где число их постоянно пополняется за счёт того, что сюда проникают кролики из Эльзаса, где их очень много.

Но выше 400 метров над уровнем моря эти длинноухие в Средней Европе жить не хотят, не проникают они и на восток дальше южной Польши, Украины (СССР), Венгрии и островов Греции.

В настоящий бич для сельского хозяйства кролики превратились только в Англии, Австралии, на Новой Зеландии и Тасмании. В Англии они начали досаждать фермерам с середины прошлого столетия, с момента изобретения страшных капканов-гильотин. Попав ночью в эти орудия пытки, кролики часто висят в них до самого утра, громко крича от боли, пока хозяин поля удосужится наконец сделать утренний обход своих владений и добить несчастных. Однако в 10—15 процентах случаев в эти капканы попадаются совсем не кролики, а лисы, барсуки, куницы, кошки, собаки и хищные птицы. Таким образом, вместе с кроликами истребляются их естественные враги. Поэтому, с тех пор как в Англии получили распространение эти капканы, число крыс и диких кроликов неимоверно разрослось. Многие крестьяне так хорошо зарабатывали на продаже кроличьих тушек (спрос на которые в последнее время сильно увеличился), что вовсе не были заинтересованы в сокращении численности этих грызунов. Получалось так, что одни жаловались на диких кроликов, других же они вполне устраивали.

Но когда кролики начали соперничать с коровами и овцами за последние стебельки зелёных растений на лугах, как это было в отдельных районах Англии и Австралии, учёные наконец решили вплотную заняться маленькими длинноухими злоумышленниками. До тех пор о них было известно до смешного мало, несмотря на то что они вот уже две тысячи лет хозяйничают вокруг нас на лугах и полях и давно живут в наших крольчатниках. Однако тот, кто задался целью какому-нибудь виду животных помочь, а другой — истребить, сначала должен их досконально изучить, а потом уже приниматься за дело.

Но вот как изыскать способ наблюдать за кроликами в их естественных условиях? Ведь они с самого утра до позднего вечера спят в глубоких камерах своих нор, а их «наземная жизнь» начинается только ночью.

Исследователям, изучающим кроликов в Англии и Австралии, пришлось построить специальные загоны, хорошо просматривающиеся по ночам с угловых башен, где были установлены прожекторы (на которые кролики, как выяснилось, мало обращают внимания); иногда площадки освещались инфракрасными лучами. А с помощью специально устроенных нор с одной стеклянной стенкой учёным удалось проследить, чем их подопечные занимаются под землёй. Обо всём, что английским и австралийским исследователям удалось таким способом разузнать о кроликах, двое из них рассказали в весьма интересных книгах (А. V. Thompson. The Rabbit. London, 1956; К. М. Lockley. The Private Life of Rabbit. London, 1964). Кроме того, теперь каждые два месяца появляются новые научные сообщения об опытах на диких кроликах.

Выяснилось вот что. В огороженной «кроличьей стране» поначалу все протекает так же, как в естественных поселениях этих животных, где достаточно места и корма. Из числа кроликов, запущенных в загон, очень скоро после нескольких жарких схваток между самцами выделяется сильнейший, который и становится «королём». Он «женится» на одной из крольчих и вместе с нею занимает ту часть загона, где растёт наиболее обильный корм. На эту территорию другим кроликам, и в первую очередь самцам, заходить категорически запрещается. Неосторожных нарушителей злобно хватают за шиворот и немедленно выдворяют. «Король» же имеет право зайти на любой участок, занимаемый семейством того или иного его подданного.

Если выловить «короля», то между остальными самцами сейчас же начнутся бешеные драки, пока кто-нибудь из них не выбьется в новые «короли». Если после этого снова подсадить к ним старого «короля», то ему далеко не всегда удаётся занять своё прежнее положение. Частенько он даже скатывается до «низов общества». Некоторые слабые и трусливые самцы так и не могут в течение всей жизни заполучить собственное владение и жену и поэтому вынуждены жаться по углам загона. Спят эти неудачники, как правило, прямо на земле.

«Дом» строит крольчиха, причём совершенно самостоятельно. Её супруг разве что ковырнёт лапой там и сям. Но зато потом, когда всё готово, оба забираются в самую глубокую камеру норы и мирно спят рядком весь день до самого вечера. Крольчата всегда спят вместе с родителями.

Кролики весьма чистоплотны: они никогда не мочатся в своём помещении. К тому же они то и дело чистятся лапами и подобно кошкам вылизывают свою шёрстку. Не найдёте вы в кроличьей норе и испражнений. Тем не менее это не означает, что они там не испражняются. Вот здесь-то и кроется один из «кроличьих секретов». Куда же исчезают испражнения? Оказывается, они… съедаются. Длинноухий грызун за сутки выделяет в среднем 360 шариков кала, весящих в общей сложности около четверти фунта, т. е. 115 граммов. «Вырабатывается» два совершенно разных сорта таких шариков. Одни из них — твёрдые, состоящие из частиц сена и соломы, — выделяются во время пастьбы прямо на поверхность земли. А через семь-восемь часов, когда кролик уже отдыхает у себя в норе, у него начинают выделяться шарики более мелкие и мягкие, покрытые защитной плёнкой. За время дневного отдыха кролик очень часто (от 10 до 40 раз) резким движением сует голову под хвост и хватает зубами такой шарик в момент его выделения из заднего прохода. Это происходит с такой молниеносной быстротой, что долгое время оставалось исследователями незамеченным. Иногда подобные манипуляции кролики проделывают и во время пастьбы, так что возможно, что мягкие «облатки» выделяются и тогда. На первый взгляд кажется, будто животные их разжёвывают, однако на самом деле они их проглатывают целиком. Выяснилось это, когда обследовали только что зарезанных кроликов: в их кишечнике находили комья уже готовых мелких, тёмных, покрытых плёнкой совершенно неповреждённых шариков.

М. Гриффите и Д. Дэвис в 1963 году очень внимательно рассмотрели эти шарики под микроскопом. В них оказалось много бактерий. Эти ните— и плетевидные бактерии и кокки составляют 56 процентов общего веса высушенных кишечных шариков, 14 процентов занимает непереваренная клетчатка съеденных растений; кроме того, в шариках найдены также яйца гельминтов. Такая «облатка», не считая защитной оболочки, состоит на одну четверть из чистого белка. В желудке они остаются в течение шести часов, способствуя перевариванию свежесъеденной растительной клетчатки и усвоению углеводов. Бактерии из растворившихся «облаток» не только помогают дальнейшему усвоению новой порции пищи, но и сами поставляют необходимые для организма белковые питательные вещества. Словом, у кроликов по сути дела весь пищеварительный процесс происходит примерно так, как у овец, коров и других жвачных животных (которые отрыгивают и вновь пережёвывают уже проглоченную пищу), только несколько иным манером.

Когда кролик хочет произвести впечатление на крольчиху, он начинает расхаживать перед ней на негнущихся ногах, то и дело поворачиваясь к ней задом, поднимая хвост и демонстрируя его белую изнанку. Хвост этот, видимо, кроличья гордость, именно его он прежде всего старается показать с выгодной позиции. В заключение «ухажёр» опрыскивает свою «даму» мочой, иногда даже с метрового расстояния или перепрыгивая через неё. Опрыскиваются мочой и соперники.

Но вот принадлежащую им территорию кролики не метят мочой или калом, как это делают волки, собаки и многие другие животные. Кролики для этой цели используют другие «духи», содержащиеся в особой железе (как у куниц, барсуков, скунсов и мангуст). Под подбородком у кроликов-самцов расположены полукругом большие поры, выделяющие специальное пахучее вещество. Почёсываясь подбородком о различные предметы вокруг, кролик метит свой охотничий участок. Шерсть на этом месте подбородка обычно всклокочена и имеет желтоватый оттенок, а у старых самцов она стёрта почти до основания. Кролик-самец уже с трёхмесячного возраста начинает оставлять подобным способом свои «визитные карточки». У крольчих поры на подбородке значительно мельче, и шерсть там всегда остаётся гладкой: им совершенно ни к чему выдавать каким-нибудь резким запахом местонахождение своих запрятанных крольчат.

Людям, даже длительное время наблюдавшим за кроликами, почему-то никогда не удавалось заметить у них спаривания. Уже предположили было, что кролики спариваются только под землёй, но вскоре один исследователь на Тасмании всё-таки сумел зафиксировать этот процесс. Крольчихи становятся притягательными для самцов через каждые семь дней.

Жизнь супружеских пар у кроликов складывается примерно так же, как у людей. Если по соседству избыток «незанятых» крольчих, крольчиха-супруга разрешает иногда своему супругу за ними поухаживать, даже погоняться за ними и спариться. Но ни в коем случае такая побочная жена не имеет права въехать к ним в дом: этого «законная» никогда не допустит. И той приходится на ролях матери-одиночки самой рыть себе по соседству жилище. Самец же никогда не допустит, чтобы какой-нибудь соперник начал посягать на его законную супругу или даже на побочных жён, живущих на принадлежащей ему территории, и, чего доброго, с ними спариваться. Тут уж он любыми средствами постарается этому помешать, в бешенстве наскакивая на дерзкого пришельца. В таких случаях шерсть летит клочьями, и соперники бывают изрядно покусаны.

Однако в Австралии во время засушливого сезона, а в Европе примерно в конце лета кролики становятся очень мирными. Они линяют и теряют всякий интерес к крольчихам. В это время они, по-видимому, не способны к размножению. Семенные железы становятся дряблыми и обычно втянуты в живот. Самки же, кажется, остаются плодовитыми круглый год. В такой период кролики живут мирно и тихо. Самцы пасутся рядом на лужайке, низшие члены сообщества смешиваются с представителями королевского семейства и преспокойно спят с ними в одной норе. Таким образом, завязываются новые знакомства за пределами своего владения, которые потом, когда вновь наступает период размножения, легко переходят в брачные или любовные отношения. При этом снижается опасность близкородственного скрещивания в королевском семействе. У приручённых, хорошо откормленных животных период размножения не прекращается на протяжении всего года.

Дикие кролики могут регулировать численность своей популяции, причём самым удивительным образом. Частично это вызывается жестокой борьбой за существование, обусловленной, например, климатическими условиями. Так, на английском острове Скокхолме после засушливого лета 1959 года из 10 тысяч обитавших здесь диких кроликов только 150 пережили следующую зиму.

Недавно выяснилась совершенно ошеломляющая вещь; оказывается, часть кроличьего потомства никогда не покидает материнской утробы! Обычно крольчата появляются на свет через 28—30 дней, но при неблагоприятных обстоя— тельствах зародыши на двенадцатый или двадцатый день могут снова раствориться в матке, и организм самки всасывает в себя назад все питательные вещества, израсходованные на эмбриона. На эту процедуру уходит от двух до трёх дней; затем в молочные железы поступает молоко, а самка снова спаривается — словом, всё происходит так, будто она уже родила.

Мэкильвейну, работавшему в 1962 году в Новой Зеландии, удалось установить, что у местных крольчих более 50 процентов беременностей кончается именно таким образом. Материнский организм при растворении зародышей теряет значительно меньше питательных веществ, чем при выкидышах, которые у кроликов случаются крайне редко. Чем больше кроликам приходится тесниться в загоне или на воле и чем хуже в связи с этим у них становится с питанием, тем больше число кроличьих детей, которым никогда не суждено увидеть белого света. По всей вероятности, здесь немалую роль играет чрезмерное нервное напряжение беременной самки: чем ближе приходится кроликам селиться, тем чаще и ожесточённее возникают между ними драки. «Частные владения» дробятся на более мелкие и становятся все беднее кормом.

У молодых самок зародыши рассасываются чаще, чем у старых. Удалось выявить, что «королевы», то есть старшие по рангу крольчихи, за год приносят потомство 67 раз, крольчихи ниже рангом — 6, а ещё ниже — 5 раз. «Королевы» при этом выращивают 56 процентов своих новорождённых, а низшие по рангу — только 31 процент. Число крольчат в помёте увеличивается в течение года в среднем с четырёх до шести.

При благоприятных климатических условиях крольчиха может принести в год свыше 30 крольчат. А поскольку дочери из первого помёта в том же году могут сами дать от одного до двух приплодов, то дети и внуки одной крольчихи к концу периода размножения могут составить более 40 голов! В Новой Зеландии, судя по некоторым сообщениям, их бывает даже больше шестидесяти.

Если самка принесла своё потомство глубоко в норе, то каждый раз, выходя наружу, она старательно засыпает вход землёй и самым тщательным образом его утрамбовывает.

Новорождённый крольчонок весит от 40 до 45 граммов, но уже спустя неделю удваивает свой вес. Примерно с восьмого дня он начинает слышать и к этому же времени покрывается шерстью. Глаза у него открываются к десятому дню. Самка на второй же день после родов снова спаривается и через четыре недели покидает своих детей, чтобы родить новых. Для этого она в той же норе роет новую камеру.

Расцвета в своём развитии кролик достигает, по-видимому, к двадцати месяцам. В это же время он и больше всего весит. Считается, что дикие кролики доживают до восьми-девяти-летнего возраста. Однако у графа Б. Бассевица такой приручённый кролик прожил в доме 12 лет. Этот кролик быстро научился пользоваться ящиком с песком и никогда в комнате не гадил. Он очень подружился с шотландским терьером, с которым вместе вырос, и прекрасно отличал своих от чужих. Как только в доме появлялись гости, он мгновенно исчезал между пружинами дивана, где устроил себе «нору». За три дня до смерти он был ещё вполне бодрым, только шерсть у него несколько потускнела. В самый же последний день кролик вдруг перестал есть и уже не мог скакать по комнате: у него отказали ноги. За пять минут до смерти он последним усилием вложил голову в руку своей хозяйки, госпожи Бас-севиц, но лизнуть эту руку, как он это обычно делал, уже не смог…

Перенаселение, всегда сопровождающееся нервным перенапряжением, приводит не только к учащению случаев рассасывания зародышей, но и к гибели отдельных взрослых особей… В 1958 году был проделан такой опыт. В загон, где уже обитало шесть крыс, подсадили ещё 24. Эти «новички» стали постоянно подвергаться нападениям со стороны «старожилов». Вскоре почти все «новосёлы» погибли, причём большинство из них — в первые же семь дней. При этом у них не было серьёзных ранений, смерть наступила по другой причине — отказало сердце.

Патолог профессор Айкхов поймал как-то в сеть пятерых кроликов, в безумном страхе выскочивших из норы, спасаясь от запущенного туда чёрного хорька. Они были охвачены таким ужасом от встречи со своим смертельным врагом, что лежали в сетке словно парализованные с неподвижно вытаращенными глазами. После, уже в неволе, они, казалось, успокоились, начали есть и скакать по вольере, но окончательно они так никогда и не оправились от испуга, а, наоборот, тощали с каждым днём и вскоре скончались от ба— зедовой болезни. А вот искусственным путём ни одному исследователю до этого не удавалось вызвать эту распространённую среди людей болезнь у какого-либо животного. У завезённых в Австралию европейских диких кроликов появляются совсем другие обычаи, чем в Европе. Зоолог Георг Нитхаммер в 1936 году отловил в Саксонии 63 кролика, пометил их и снова отпустил. Через год шестнадцать из помеченных кроликов было отстреляно, причём обнаружили, что они обитали не дальше чем в 100 метрах от места их предыдущей поимки. Когда отловленных кроликов относили на 600 метров от места их обитания, они непременно возвращались назад, к своему «дому».

В Австралии же кролики ведут себя иначе. В 1859 году в районе Джилонга в штате Виктория высадили английских кроликов. Ежегодно они стали распространяться на 100 километров к северу и к западу, и через три года это уже было настоящим бедствием. Плодовитость их нисколько не уменьшалась, и вплоть до 1950 года они все больше завоёвывали новый континент. Может быть, их победное шествие закончилось бы уже несколько раньше, если бы на первой партии «новосёлов»… не вымерли все блохи (по-видимому, это произошло за время долгого морского путешествия на парусной шхуне). Но до этого додумались только значительно позднее. Об этом я расскажу несколько дальше.

Среди кроликов Южной Америки распространена болезнь, которая в местных условиях протекает в довольно лёгкой форме и почти никогда не приводит к смертельному исходу. Возбудитель этой болезни относится к группе вирусов, в которую входят и возбудители человеческой оспы, коровьей оспы и оспяного дифтерита у кур. Болезнь эта впервые была обнаружена и описана в 1897 году, когда ею заразились европейские домашние кролики, содержавшиеся при больнице в Монтевидео. Протекала она у них в очень тяжёлой форме. Через полстолетия название этой болезни стало известно почти всему миру: это был кроличий миксоматоз. Только после пятнадцатилетних поисков в 1942 году исследователю Арагао удалось выявить её возбудителя и установить, что от одного кролика к другому он передаётся через москитов и других летающих кровососущих насекомых.

В Калифорнии, где эта эпизотия «у себя дома», болезнь тоже протекает в весьма лёгкой форме. Умирают от неё только кролики, ввезённые туда из Европы.

Зная это, английский учёный Чарлз Мартин из Кембриджа в 1936/37 году, а затем в 1938 году попробовал истребить 10 тысяч кроликов, населявших остров Скокхолм, заражая их этой болезнью. Сначала он искусственно заразил 83 кролика, а через год — ещё 55. Но болезнь не желала распространяться. даже когда он заразил ею семь кроликов из числа живущих в очень тесном загоне. Причину такой неудачи сэр Чарлз узнач лишь двадцать лет спустя, накануне своей смерти.

Да и австралийским исследователям и истребителям кроликов поначалу везло не больше. Они пробовали заносить миксоматоз в засушливые районы, но там болезнь никак не хотела распространяться. Только в 1950 году они случайно проделали свои опыты во влажной местности близ реки, и… неожиданный результат: смерть пошла косить налево и направо несчастных длинноухих. По-видимому, в том районе водились определённого вида комары, служащие переносчиком инфекции. У бедных кроликов страшно распухали головы, они слепли и глохли и в таком ужасном виде метались по улицам и полям, ища спасения. Зрелище было настолько страшным, что кролики нашли себе много сочувствующих. Но справедливости ради надо сказать, что их страдания, возможно, были не такими уж невыносимыми, поскольку они продолжали есть даже за несколько часов до смерти.

В последующие три года миксоматоз искусственно ввозили в самые различные районы Австралии. Но особый успех эта «бактериологическая война» имела лишь в тех местах, где жили одновременно и кролики и комары, следовательно, прежде всего в юго-восточных штатах. В засушливых же районах ничего не получалось. Тем не менее считают, что ввоз миксоматоза сохранил сельскому хозяйству Австралии полмиллиарда марок.

Победное шествие ввезённой в Австралию «импортной» смерти не давало покоя энтомологу и исследователю туберкулёза доктору Арману Делилю, живущему во Франции в замке Майбуа в предместье Дрё, недалеко от Парижа. Его средневековый с угловыми башнями замок расположен в обширном парке, занимающем 250 гектаров и обнесённом со всех сторон высокой каменной стеной. Тысячи диких кроликов, обитаю— щих в этом парке, бесчинствовали у него на огородах и подгрызали молодые посадки деревьев. Поэтому доктор А. Делиль раздобыл у своего коллеги из швейцарского бактериологического института в Лозанне возбудителей миксоматоза, велел обтянуть проволочной сеткой все выходы из своего владения и заразил этой болезнью двух пойманных в ловушку кроликов. Через шесть недель погибло уже 98 процентов диких кроликов. Однако при этом не пострадал ни один из домашних кроликов, живущих в крольчатнике. Отсюда доктор Делиль сделал заключение, что болезнь эта разносится вовсе не комарами.

В октябре 1952 года кролики, погибшие от миксоматоза, были обнаружены уже в Рамбуйе, резиденции французского президента. По утверждению доктора Делиля, жители окрестных деревень, прослышавшие о его блестящей войне с кроликами, но не получившие у него возбудителя миксоматоза, попросту выкрали ночью из его парка несколько больных животных.

Поначалу Делиль хотел сохранить успех своего опыта в секрете, но это было уже невозможно. Болезнь распространилась по всей Франции и погубила, по подсчётам Пастеровского института в Париже, примерно 35 процентов домашних и 45 процентов диких кроликов. Узнав, что это очень радует работников сельского хозяйства, Делиль в 1953 году решился выступить с официальным сообщением о своих опытах. Но тут надо вспомнить о том, что во Франции, где истреблены уже почти все дикие животные, кролики — основная охотничья дичь. Главное охотничье управление доселе каждый год продавало охотничьи лицензии на сумму свыше одиннадцати миллионов марок. Но к 1956 году число владельцев охотничьих билетов сократилось с 1860 тысяч до 300 тысяч. В то время Франция ежегодно экспортировала от 6 тысяч до 8 тысяч тонн кроличьих тушек, 15 миллионов кроликов использовалось внутри страны. С кроликами была связана деятельность нескольких десятков тысяч людей. Поэтому Охотничье управление вместе с обществами кролиководов возбудили дело против Делиля, требуя взыскать с него неустойку.

Сначала доктору Делилю действительно присудили уплатить требуемое. Но затем в более высокой судебной инстанции его оправдали. Наказать его в те времена было вообще невозможно, поскольку тогда ещё не существовало закона, караю— щего намеренный занос эпизоотии. Такой закон вышел только позже, в 1955 году. Академия сельского хозяйства даже наградила доктора Делиля золотой медалью. Тем не менее охотники и кролиководы до сих пор ведут с ним непримиримую борьбу.

Из Эльзаса «кроличья смерть» прошествовала по Германии, а оттуда — в остальные европейские страны.

В 1953 году болезнь каким-то образом перекочевала в Англию. И вот тогда исследователь кроликов К. М. Л уклей, в поместье которого на острове Скокхолм сэр Чарлз Мартин когда-то проводил свои неудавшиеся опыты с миксоматозом, поехал в Суррей и Кент, чтобы осмотреть там первых погибших от этой болезни кроликов. Он заметил, что по ним ползало множество кроличьих блох (Spilopsyllus cuniculi). Когда кто-нибудь поднимал такого кролика, они переползали на его руки и одежду. Даже на кроликах, погибших неделю назад, блохи были ещё живы. Они оставались живыми и в снег и в холод. Кролики, погибшие последними, были буквально засыпаны этими насекомыми: вероятно, блохи, стараясь спастись, перебирались с мёртвых на живых. Даже в мешках и сумках, в которые собирали дохлых кроликов, ещё долго находили живых блох.

Луклею опытным путём удалось доказать, что именно эти блохи и есть переносчики инфекции миксоматоза. Над загоном с дикими кроликами, среди которых свирепствовал миксома-тоз, он подвешивал на дереве клетку с домашними кроликами. И несмотря на то что кругом летали комары, кролики оставались здоровыми — блохи, по-видимому, не сумели найти к ним дорогу на дерево. Выяснилось также, что у кроликов с острова Скокхолм блох вообще не было, в то время как кролики, населявшие остров Скомер, находящийся всего в трёх километрах от него, были очень блошливы. Вот почему, оказывается, в своё время не удались опыты у сэра Мартина!

Поскольку многие чувствительные люди не могли вынести вида несчастных, беспомощно блуждающих по окрестностям ослепших кроликов, союзы охраны животных стали рассылать по стране специальные отряды, которым было поручено пристреливать этих обречённых. В то же время Луклею удалось выяснить из разговоров с различными попутчиками, что многие фермеры предпринимают довольно дальние поездки, чтобы раздобыть себе больных кроликов из Суссекса или Кента и заразить ими кроликов на собственной ферме.

С помощью миксоматоза число диких кроликов в Англии сократилось до того уровня, которого оно достигало в начале XIX столетия. К тому же никто теперь не хотел покупать кроличьего мяса и есть его. Поэтому для крестьян-кролиководов не было больше смысла беречь кроликов и содействовать их размножению. Кроме того, с 1958 года в Англии запретили пользоваться капканами, так что и естественным врагам кроликов снова удалось размножиться.

Разумеется, австралийцы тоже не замедлили раздобыть себе кроличьих блох. В 1950 году они завезли их из Англии и начали искусственно разводить, чтобы распространить мик-соматоз и в засушливых областях, где было мало подходящих переносчиков болезни. Правда, кенгуровая блоха (Echidrophaga myrmecobii) при случае переходит и на кроликов, среди которых может потом разнести инфекцию, но делает она это крайне редко и предпочитает всё же кенгуру.

Вначале европейские блохи никак не хотели размножаться в австралийских исследовательских институтах. Но в 1960 году А. Р. Мид-Бриге сделал одно удивительнейшее открытие: оказывается, самки кроличьих блох откладывают яйца только после того, как напьются крови беременной крольчихи. В период засухи, когда самцы кроликов забывают о любви, а крольчихи перестают заниматься деторождением, число блох резко снижается.

В самое последнее время серьёзно занялась изучением этих блох Мириам Ротшильд. И что же? Ей удалось выяснить, что блохи спариваются только на кроличьих детёнышах. Спустя несколько часов после рождения крольчат блохи покидают своё обычное место пребывания, а именно уши крольчихи, из которых обычно сосут кровь, и перебираются на морду животного. В то время как крольчиха облизывает своих новорождённых, блохи перепрыгивают на них и там спариваются. Сигналом для подобных действий, по всей вероятности, служит изменение гормональной насыщенности крови у крольчихи. Инъекция небольшого количества кортизола, сделанная кролику, приводит к тому, что блохи, в особенности самки, ещё крепче впиваются в кожу хозяина, а введение большей дозы того же стероида заставляет этих насекомых покинуть кроличьи уши. По-видимому, в крови крольчихи через несколько часов после родов наступают определённые гормональные изменения, влияющие в свою очередь на поведение блох.

Как только блохи попадают на новорождённых крольчат, они разбегаются по всему их тельцу и с жадностью принимаются сосать кровь. Спустя несколько часов блохи приступают к спариванию. Вещество, стимулирующее этот процесс, по-видимому, содержится в основном в крови однодневных кроликов, потому что, когда крольчата достигают семи-, восьмидневного возраста, он прекращается.

Если крольчата появляются на свет слабыми или мёртвыми (что зимой случается довольно часто), блохи после родов не покидают крольчихи-матери. Возможно, что в таких случаях гормональные изменения в крови не достаточно сильно выражены для того, чтобы побудить блох сойти с насиженного места на ушах крольчихи и приступить к размножению.

Кто знает, какие ещё чудеса откроются при дальнейшем изучении таких, казалось бы, обычных и ничем не примечательных животных, как кролики!

Когда в 1950 году в Австралии наконец разразился «кроличий мор», он уничтожил 99, 8 процента всех заражённых кроликов. Но уже в 1953 году некоторые кролики стали выздоравливать после перенесённого миксоматоза. Специалисты с самого начала предсказывали, что эта болезнь вовсе не навсегда сможет победить ненавистных длинноухих вредителей. И действительно, с каждым годом все больше кроликов не заболевало миксоматозом, а заболевшие все чаще выздоравливали. Возбудители болезни со временем становились все слабей, но именно эти ослабленные штаммы распространялись гораздо скорей, чем новые, более сильные, которых выращивали в лабораториях. А кролики, перенёсшие слабую форму заболевания, уже вырабатывали иммунитет против более сильной.

«Миксоматоз был случайным попаданием в цель», — говорят учёные. Нет никакой уверенности в том, что и в дальнейшем можно будет выращивать новых возбудителей, способных снова вызвать поголовцый «кроличий мор». Поэтому сейчас всячески проповедуют, что надо искать другие средства борьбы с кроликами. Так, например, на Тасмании миксоматоза никогда не было, тем не менее кролики там перестали наносить вред сельскому хозяйству. Этого добились, возводя заборы и отравляя кроликов ядовитыми веществами. Сельскому хозяйству это приносит немалую выгоду: ведь десять кроликов съедают столько же травы, сколько одна овца, но овца производит в 3 раза больше мяса, чем все эти кролики, вместе взятые.

Некоторые австралийские штаты наложили полный запрет на продажу кроличьего мяса, другие же и не помышляют о таком законе. Так что по сей день ещё есть «кроличьи фермеры» крестьяне, совершенно не заинтересованные в истреблении кроликов, а, наоборот, зарабатывающие деньги на продаже этих животных.

Как мало на самом деле истребил миксоматоз кроликов после памятного 1950 года, показывают следующие данные: за двенадцать месяцев 1955/56 года из Австралии было вывезено 23, 4 миллиона кроличьих шкурок и около 7, 1 миллиона их переработано в самой стране. 12 миллионов диких кроликов было отстреляно для экспорта в другие страны и 33, 2 миллиона съедено внутри страны. Вместе это ежегодно составляет 45, 2 миллиона кроликов стоимостью в 62 миллиона марок. Вначале это может показаться довольно значительной статьёй дохода, но на самом деле такая сумма лишь небольшая «заплата» на обширной бреши, которую кролики ежегодно вносят в бюджет австралийского сельского хозяйства.