V. Охотник и его собака

На следующий день после рассказанных нами событий, ближе к одиннадцати часам утра, молодой человек двадцати четырех — двадцати пяти лет, весьма артистической походкой вышел в Брауншвейге на вокзал, прибыв из Берлина на экспрессе, который отправился из прусской столицы в шесть часов утра.

В багажном вагоне он оставил свой чемодан и дорожную сумку; вещи его следовали дальше, до Ганновера, а с собой он взял только сумку вроде военной; сзади к ней был прикреплен альбом для набросков и стульчик, какие обычно бывают у художников-пейзажистов. Молодой человек привязал к поясу охотничий патронташ и, надев на голову широкополую фетровую серую шляпу, небрежно накинул на плечо ремень с двустволкой системы Лефошё.

В остальном костюм его был охотничьим или туристическим: он состоял из серой куртки с большими карманами, наглухо застегнутого жилета из буйволовой кожи, тиковых штанов и кожаных гетр.

За ним следовал совершенно черный красавец-спаниель; вполне оправдывая свою кличку Резвун, он проворно выскочил из ящика и весело запрыгал вокруг хозяина. А тот, выйдя из вокзала, нанял открытый экипаж, запряженный одной лошадью, куда собака, как только увидела его, вспрыгнула первой и без стеснения устроилась на передней скамье, пока хозяин усаживался на скамью сзади, принимая затем небрежную позу человека, привыкшего чувствовать себя удобно повсюду, где бы он ни находился. Голосом, в котором одновременно слышался оттенок любезности и приказной тон и который обнаруживал в молодом человеке привычку к обращению изысканно одетого господина с людьми, стоящими ниже его по положению, он сказал извозчику на великолепном немецком языке:

— Извозчик, отвезите меня в самый лучший ресторан в городе или, во всяком случае, в тот, где я смогу позавтракать наилучшим образом.

Возница кивнул, показывая тем самым, что других разъяснений ему не требуется, и повез нашего путешественника в гостиницу «Англетер» на Большой площади.

Несмотря на несколько ухабистую мостовую очаровательного городка Брауншвейг, наш молодой человек сохранял свою небрежную позу, полулежа в карете, в то время как Резвун, строго соединив передние лапы с задними, сидел раскачиваясь из стороны в сторону, с большим трудом сохраняя равновесие и не отводя глаз от глаз хозяина, и которых он будто хотел что-то прочесть.

Между тем такая поза ему, безусловно, наскучила, ибо, ел на карета остановилась перед гостиницей «Англетер», нес тотчас кинулся через борг, отнюдь не ожидая, пока извозчик подойдет и откроет дверцу, и, резвясь и прыгая, стал как бы приглашать своего хозяина последовать его примеру.

Отчасти последовав совету своей собаки, молодой человек тоже одним прыжком покинул экипаж, однако оставил там сумку и ружье.

— Я мае не отпускаю, — сказал он вознице, — присмотрите за моими вещами и подождите меня.

Во всех странах мира у извозчиков есть восхитительное чутье, помогающее им отличать честных седоков от злонамеренных.

— Пусть ваше превосходительство будут спокойны, — ответил, подмигнув, лихой возница. — Я присмотрю.

Путник вошел в кафе и, увиден столики, расставленные в небольшом саду, прошел на другую сторону дома и в самом деле оказался в своего рода дворе под сенью шести прекрасных лип.

На одном из этих столов лежал прибор, а перед столом стояли два стула.

Резвун вскочил на второй стул, а хозяин воспользовался тем, который ему оставила собака: он стоял прямо перед прибором.

Оба приятеля позавтракали, сидя друг против друга, и нужно признаться, к чести хозяина Резвуна будет сказано, что он постарался проявить по отношению к собаке все возможные знаки внимания.

Даже к любовнице не обращаются столь нежным голосом и с такой предупредительностью, ухаживая за нею во время еды. В течение часа, пока продолжалась трапеза, Резвуну удалось отведать всего, что ел его хозяин, за исключением зайца под вареньем, так как, будучи охотничьей собакой, он не ел дичи, а будучи четвероногим, он не любил варенья.

Что касается извозчика, то он, со своей стороны, получил прямо на сиденье хлеб, сыр и полубутылку вина.

В итоге, когда по окончании завтрака извозчик и хозяин со своей собакой вновь заняли каждый свое место: один на козлах, два других — в карете, все трое обнаруживали признаки самого полного удовлетворения.

— Куда едем, ваше превосходительство? — спросил извозчик, обтирая себе рот рукавом куртки с видом человека, расположенного ехать куда только будет угодно.

— Я сам не очень-то знаю, — ответил молодой человек, — это немного и от нас будет зависеть.

— Как от меня?

— Да, если вы покажете себя славным малым: я хотел бы нанять вас на некоторое время.

— Если хотите, можно на год!

— Нет, это слишком.

— Тогда на месяц.

— Ни на год, ни на месяц, но на день-два!

— Это мало! Я-то думал, что мы составим целый договор.

— Так нот, прежде всего, сколько вы запросите за поездку в Ганновер?

— Туда шесть льё, вы знаете?

— Вы хотите сказать, верно, четыре с половиной.

— Да, но нужно нее время то подниматься, то спускаться.

— Дорога туда ровная, как бильярд.

— Вас не проведешь, — засмеялся возница.

— Да нет, есть способ.

— Какой?

— Оставаться честным.

— А! Это новая точка зрения.

— Ее ты еще вроде бы не усвоил, да?

— Ну хорошо, посмотрим, назовите вашу цену сами.

— Это стоит четыре флорина.

— Не считая того часа, который прошел, пока мы ехали с вокзала и пока вы завтракали.

— Совершенно верно.

— А на чай?

— Это по моему усмотрению.

— Так! Согласен; не знаю почему, но я вам доверяю!

— Однако, если я оставлю тебя больше, чем на неделю, то платить буду по три с половиной флорина в день, причем без чаевых.

— Я не могу согласиться с такими условиями.

— Почему же?

— Это значит без всякой причины лишить вас, когда я, к своему огорчению, вас покину, удовольствия нравиться мне.

— Черт возьми! У тебя будто даже и мозги имеются.

— У меня их столько, что я кажусь глупым, когда хочу сделать глупый вид.

— Вот это сказано сильно. Ты откуда будешь?

— Из Саксенхаузена.

— Что это такое, Саксенхаузен?

— Предместье Франкфурта.

— А! Да, да, саксонская колония со времен Карла Великого.

— Именно так, вы даже это знаете?

— Я знаю еще, что вы сланные ребята, ироде овернцев, только немецких. Так что мы сочтемся, когда будем расставаться.

— Это мне еще больше подходит.

— Твое имя?

— Ленгарт.

— Ну что ж, вперед, Ленгарт!

Карета отъехала и покатила мимо успевшей собраться вокруг нее толпы зевак, как это обычно случается в провинциальных городах.

Скоро они оказались в конце улицы, выходившей в поле. День был великолепный, на ветках только что полопались почки, и деревья покрылись первой легкой зеленью.

Земля оделась в зеленое платье, а от многочисленных лугов, тянувшихся по обе стороны дороги, будто поднимался легкий пар из первых весенних ветерков и первых ароматов цветов. Птицы парами порхали с дерева на дерево, неся пищу своим птенцам, и, пока самка занималась своими материнскими заботами, самец, сидя на ветке по соседству с гнездом, выводил в чистом воздухе первые звуки песни любви, от которых просыпается природа.

Время от времени жаворонок взлетал с песней над взошедшими хлебами, замирая на несколько секунд на вершине этой пирамиды из мелодичных звуков, потом падал, сложив крылья, и раскрывал их опять только в тот миг, когда уже касался земли.

При виде этого чудесного края молодой человек воскликнул:

— Ах! Здесь же должны быть превосходные охотничьи угодья! Так ведь, скажи?

— Да, только их сторожат, — ответил возница.

— Тем лучше, — сказал путник, — от этого только дичи будет больше.

И в самом деле, едва они отъехали от города на километр, как Резвун, не раз уже проявлявший признаки нетерпения, ринулся с кареты, влетел в густой клевер и сделал стойку.

— Мне что, ехать шагом или вас обождать? — спросил Ленгарт, видя, что молодой человек взялся за ружье.

— Езжай вперед на несколько шагов, — ответил путешественник. — Сюда!.. Так!.. Теперь остановись как можно ближе к полю с клевером.

И путник, встав во весь рост в карете и держа в руках ружье, оказался в тридцати шагах от Резвуна.

Возница смотрел за происходящим с интересом, который мне не раз приходилось видеть у кучеров, наблюдающих за подобными сценами; такой интерес обычно ставит их на сторону охотника и восстанавливает против владельца земли и полевых сторожей.

— А! У вас собачка напористая, — сказал он.

— Да, неплохая.

— Кого она может вот так поднять?

— Зайца.

— Вы думаете?

— Да я просто уверен в этом. Если бы это была птица, Резвун вилял бы хвостом. Вот, смотри.

И в самом деле, как раз в эту минуту в трех шагах от собаки выскочил крупный молодой заяц; пригнувшись, он побежал, пытаясь спрятаться в клевере.

— Пр… тысяча чертей! Стреляйте же, ну, стреляйте! — закричал уроженец Франкфурта.

— Ты очень спешишь, — сказал молодой человек, — подожди.

И он выстрелил. Заяц высоко подскочил, показав свой белый живот, и упал на спину. Ленгарт хотел спрыгнуть с кареты.

— Куда это, — спросил его путешественник, — ты направился?

— Да за зайцем.

— Напротив, не двигайся.

— Надо же, — удивился Ленгарт.

Резвун замер и вытянулся в стойке еще сильнее, чем раньше.

— Я ошибся, — сказал охотник, — Резвун поднимал не зайца.

— А кого же? — спросил Ленгарт.

— Двух зайцев.

— Ага, честное слово, вот это да!

Этот возглас вырвался у славного возницы, когда он увидел второго зайца; как и первый, тот сначала выскочил, а потом, сраженный на бегу, повалился рядом с первым.

— А теперь можно за ними сходить? — спросил Ленгарт.

— Не стоит труда, — ответил молодой человек, — Резвун принесет.

И в самом деле, Резвун, схватив последнего из убитых зайцев, принес его хозяину, а потом отправился за первым.

— Положи это к себе на козлы, — сказал охотник кучеру, — и в дорогу!

Не проехали они и четверти льё, как Резвун опять сделал стойку.

Ленгарт уже сам остановил карету, и точно там, где это следовало сделать.

— Ага! — воскликнул он. — На этот раз перо: наша собака виляет хвостом.

Резвун не только вилял хвостом, но быстрым движением головы, бросив взгляд на хозяина, казалось, подал ему особый знак.

— Да, да, и не просто перо, но перо золотое. Знаешь, что такое золотое перо?

Ленгарт с сомнением покачал головой.

— Фазанов в этих краях нет, — произнес он.

— Вот уж злой вещун! Раз Резвун утверждает, что это фазан, так это и есть фазан. Правда, Резвун?

Резвун опять сделал то движение головой, о котором мы говорили, и тем самым еще раз дал знать своему хозяину, какую именно дичь он поднимал.

— Ну, видишь, — сказал охотник, — по тому, как он держит стойку, это и есть фазан. Куропатка бы уже полетела. Здесь в округе где-то разводят фазанов, черт возьми!

— Здесь есть замок и парк господина де Резе, французского посла; но замок и фазаний двор — за два льё отсюда, самое малое.

— Ну этот чудак, видно, и прилетел сюда пастись. А доказательство

— вот оно!

В самом деле, как только было произнесено слово «пастись», великолепный фазан, красуясь, отлетел; но ему не удалось подняться на высоту и четырех метров, как выстрел пробил оба его крыла и поверг в густую поросль колючего кустарника, где он и скрылся.

— Неси, Резвун! Неси! — приказал ему хозяин, уже более не думая об убитом фазане и перезаряжая ружье.

— Ого, — вдруг закричал Ленгарт, — вот так фокус! Вы убили фазана, а собака несет кролика.

— Как? Ты не понимаешь? — засмеялся охотник.

— Нет, пусть меня черти возьмут!

— Я убил фазана, это так! Но в том же кустарнике был и кролик. Резвун, отправившись за фазаном, не подал виду, что кролик был ему нужен, и взял его хитростью. Проходя мимо этого дурачка, он хапнул его и несет мне, будучи в полной уверенности, что за фазаном еще успеет сбегать.

Едва положив кролика у подножки кареты, собака мигом вернулась к кустарнику, и пяти секунд не прошло, как она принесла фазана.

— Положи это вместе с зайцами, — сказал молодой человек, — и в дорогу! Думаю, теперь нам не стоит задерживаться.

Так это и было на самом деле, ибо, проехав шагов пятьсот, они заметили, как за небольшим пригорком показалась фуражка сторожа охотничьих угодий.

— У тебя лошадь хорошо бегает, Лен гарт? — спросил путешественник.

— Хорошо или плохо, — отвечал Ленгарт, — а все же постараюсь не дать им захватить вас как браконьера! Уж очень мне нравится вот так путешествовать.

— Ты, вроде бы, любитель охоты?

— То есть я тоже браконьерствую то там, то сям, понемногу, но до вас мне не дотянуть. Черт побери! Ну и собачка у вас! А, вот и сторож: он делает нам знак остановиться и подождать его. Думаю, как раз время с ним распрощаться.

Так он и сделал. Во всю мощь своих легких он крикнул сторожу: «Gute nacht!» note 14, пуская лошадь в галоп.

Стоило им проехать еще одно льё, как Резвун опять сделал стойку, подняв целый выводок куропаток. Но они были слишком молоденькими, чтобы представлять какую-то ценность, а убив отца и мать, охотник обрекал птенцов на верную смерть, поэтому Резвуна отозвали, а птиц помиловали, как и должен был сделать настоящий охотник, каким был наш герой.

Проехав еще два льё, они ничего больше не увидели.

Они уже подъезжали к городу, когда в пятидесяти-шестидесяти метрах от кареты поднялся испуганный заяц.

— Ага, — сказал Ленгарт, — вот этот поступает правильно!

— Это смотря как, — ответил охотник.

— Вы же не собираетесь бить его на таком расстоянии, я думаю?

— Ленгарт! Ленгарт! И ты еще хвастаешься, что браконьерствуешь! Неужели тебя надо учить тому, что для хорошего охотника и для хорошего ружья не бывает расстояния.

— И вы его отсюда убьете, да?

— Увидишь.

Охотник заменил в ружье два находившихся там патрона с дробью на два патрона с пулями.

— Ты знаешь заячий характер? — спросил он у Ленгарта.

— Ну да, думаю, знаю настолько, насколько можно знать характер животного, на чьем языке не говоришь.

— Ну так вот, я тебя, Ленгарт, научу следующему: любой заяц, который поднялся от страха и которого никто не преследует, останавливается через пятьдесят шагов, осматривается и начинает чистить себя. Смотри!

Заяц, действительно, отбежав на расстояние примерно в сотню шагов от кареты, остановился, сел и при помощи передних лапок стал умываться. Этот момент заячьего кокетства, предсказанный охотником, погубил бедное животное. Выстрел раздался почти одновременно с тем мигом, когда приклад коснулся плеча охотника. Заяц скакнул на три фута и упал замертво.

— Извините меня, сударь, — сказал Лен гарт, — если, как об этом говорят, начнется война, вы за кого будете?

— Вероятно, я не буду ни за Австрию, ни за Пруссию, а буду за Францию, ведь я француз.

— Лишь бы вы не встали за этих прощелыг-пруссаков, вот о чем я хотел бы вас попросить. Но если вы пожелаете встать против них, тогда — тысяча чертей! — я бы вам сделал одно предложение.

— Какое же?

— На войне сражайтесь из моей коляски, причем бесплатно.

— Спасибо, друг мой, не отказываю тебе. Если только я буду сражаться на этой войне, может быть, я именно так и поступлю. Я всегда мечтал повоевать из коляски.

— Вот-вот, именно так! А лошадь и коляска, которые вам понадобятся, — вот они! Что до лошади, не могу вам сказать точно, какого она возраста, поскольку, когда я ее купил, а тому уже лет десять, она была в годах. Но с этой лошадью, поверите ли, я бы отправился на Тридцатилетнюю войну и не стал бы беспокоиться, уверенный, что она провозит меня до конца. Ну а карета, вы можете убедиться, она совсем новая. Три года тому назад я отдавал подновить оглобли, год как я заменил пару колес и ось. Наконец, полгода назад я заменил у нее кузов.

— У нас во Франции рассказывают историю вроде этой, — бросил в ответ молодой человек, — это история про нож Жано: в ноже заменили лезвие, потом и рукоять, но это все тот же нож.

— Эх, сударь! Ножи Жано есть во всех странах, — философски заметил Ленгарт.

— А также и сами Жано, мой славный друг, — ответил охотник.

— Во всяком случае, поставьте и вы новые стволы на ружье, а мне отдайте старые. Честное слово! Вот ваша собака с зайцем: пуля попала ему прямо в середину груди.

И взяв мертвого зайца за уши, он сказал ему:

— Иди к другим, щеголь, будешь знать, как не вовремя умываться. Ах, сударь! Если хотите, не сражайтесь против пруссаков, но… тысяча чертей! Не сражайтесь только за них!..

— О, за это уж будь спокоен. Если я буду драться, то только против них и, может быть, даже не буду дожидаться, пока объявят войну.

— В таком случае, ура! Бей пруссаков! Смерть пруссакам! — закричал Лентарт, сильным ударом хлыста полоснув лошадь, и та, словно бы в оправдание похвалы, которой ее наградили, пошла галопом и, перевозбужденная ударами хлыста и проклятиями своею хозяина, мигом проскакала предместье и дне улицы юрода Ганновера, ведущие к главной площади, на которой высится конная статуя короля Эрнста Августа, и остановилась только у двери гостиницы «Королевская».