Чурлёнис

Слышу, что имя Чурлёниса стало национальным именем в Литве, сделалось гордостью народа литовского. От души радуюсь этому. Каждое признание истинной ценности всех веков и народов должно быть приветствовано. Там, где ценят своих героев, творцов и тружеников, там возможно и светлое будущее. Довольно бывшего невежества, когда на разных путях истории мы видели, как попирались и оскорблялись лучшие человеческие достижения. Довольно невежественных отрицаний. Народ может жить лишь светлым допущением и утверждением. Когда постройка идет – все идет:

Еще недавно было принято или осмеивать, или скептически пожимать плечами на все новое и необычное. Ох уж эти скептики, которые в своих зачерствелых сердцах готовы придушить каждое молодое достижение! Если кто-то является в новой форме, то разве такое обновление уже должно стать уделом растерзания?

Вспоминаем Ван Гога, пославшего своему домовладельцу в уплату за квартиру свое отрезанное ухо[28], как символ пресловутого шейлоковского мясного вознаграждения. Вспоминаем, как Модильяни умер с голоду, и лишь этот потрясающий конец открыл доступ к общему признанию его произведений. Вспоминаю происходившую на наших глазах трагедию гениального Врубеля. Не сошел ли он с ума от всех тех жестоких несправедливостей, которыми невежественные дикари кололи и обжигали его возвышенное сознание?

Трудна была земная стезя и Чурлёниса. Он принес новое, одухотворенное, истинное творчество. Разве этого недостаточно, чтобы дикари, поносители и умалители не возмутились? В их запыленный обиход пытается войти нечто новое – разве не нужно принять самые зверские меры к ограждению их условного благополучия?

Помню, с каким окаменелым скептицизмом четверть века назад во многих кругах были встречены произведения Чурлёниса. Окаменелые сердца не могли быть тронуты ни торжественностью формы, ни гармонией возвышенно обдуманных тонов, ни прекрасною мыслью, которая напитывала каждое произведение этого истинного художника. Было в нем нечто поистине природно вдохновенное. Сразу Чурлёнис дал свой стиль, свою концепцию тонов и гармоническое соответствие построения. Это было его искусство. Была его сфера. Иначе он не мог и мыслить и творить. Он был не новатор, но новый. Такого самородка следовало бы поддержать всеми силами. А между тем происходило как раз обратное. Его прекраснейшие композиции оставлялись под сомнением. Во время моего председательствования в «Мире искусства» много копий пришлось преломить за искусство Чурлёниса. Очень отзывчиво отнесся Добужинскии. Тонкий художник и знаток Александр Бенуа, конечно, глубоко почувствовал очарование Чурлёниса. Но даже и в лучших кругах, увы, очень многие не понимали и отрицали.

Так же точно многими отрицалось и тончайшее творчество Скрябина. В Скрябине и в Чурлёнисе много общего. И в самом характере этих двух гениальных художников много сходных черт. Кто-то сказал, что Скрябин пришел слишком рано. Но нам ли, по человечеству, определять сроки? Может быть, и он, и Чурленис пришли именно вовремя, даже наверное так, ведь творческая мощь такой силы отпускается на землю в строгой мере. Своею необычностью и убедительностью оба эти художника, каждый в своей области, всколыхнули множество молодых умов.

Печорский монастырь. Большая звонница. 1903 г.

В конце концов разве мы знаем, где происходит наибольшее восприятие творчества. Леонид Андреев незадолго до смерти писал мне: «Говорят, что у меня есть читатели, но ведь я-то их не знаю и не вижу». Скорбно звучали такие признания писателя.

Другой прекрасный художник недавно писал мне: «Говорю, как в подушку». Истинно, не знаем мы путей творчества. Формула – неисповедимы пути – весьма реальна. Но рядом с этим невидимым для самого художника восприятием его творчества живет и напряжение его сил. Все помнят жизненную трагедию Рембрандта или Франца Хальса. Но и в трагедии этой так много торжественности. Без героической торжественности облики названных художников потеряли бы многое. Сами костры и факелы дикарей являются лишь озарением пути. Без врагов люди забыли бы о многом полезнейшем и прекраснейшем. Недаром приходилось писать похвалу врагам.

Вот и Чурленис в своих прекрасно напевных мирных созданиях тоже мог бы написать похвалу врагам. Дикари и враги много потрудились для его будущей славы. И пришла она, эта легкокрылая гостья, не для того, чтобы только переночевать около произведений Чурлёниса, но чтобы озарить его творения навсегда. Велика радость, когда можно отметить, что весь народ признал свою истинную ценность.

Недавно всенародно хоронили великого писателя Горького. В этой всенародности был крик признательности всеобщей. Не ему ушедшему, но во имя справедливости прекрасен был порыв дружный, превознесший ценность искусства.

Прекрасно признание Чурлёниса литовским народом. Это тоже будет не временный взрыв сантимента, но твердое признание, низкий поклон всенародный творцу и труженику. Радуюсь вестям из Литвы о признании прекрасного художника Чурлёниса.

3 сентября 1936 г.