![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава IV. Руководством подполья во главе с Арсением Сильвестровичем было решено уничтожить полковника Кристмана.
Руководством подполья во главе с Арсением Сильвестровичем было решено уничтожить полковника Кристмана. За Кристманом подпольщики следили уже давно. Давно было выяснено, что он живет на площади у Красного собора, [455] был установлен распорядок его дня: полковник приезжал домой около девяти часов вечера и к полуночи возвращался в гестапо. Провести операцию поручили Котрову. Он взял себе в помощь одного из комсомольцев. В назначенный день вечером Котров со своим помощником спрятался в старой, заброшенной щели, которая была вырыта в сквере у собора, против дома шефа гестаповцев. Ночь выдалась темная. Котров и комсомолец неподвижно лежали в щели. Они быстро промокли до нитки: стояла оттепель, крупными хлопьями падал влажный снег. Примерно около половины девятого помощник Котрова прошептал: — Приготовься! Идет машина. Через минуту у подъезда дома Кристмана остановился автомобиль. Открылась дверца. В ней показался немецкий офицер. У Котрова на мгновение мелькнула мысль: почему машина подъехала не с той стороны, с которой подъезжала обычно? Но раздумывать было некогда. Он швырнул гранату-«лимонку». Раздался взрыв. Ребята метнулись через проходные дворы к Карасунскому каналу. Они уже добежали до Пролетарской и хотели пересечь ее, но тут неожиданно наткнулись на группу эсэсовцев: рядом в доме бывшей железнодорожной больницы размещался штаб дивизии СС. Котров и комсомолец бросились влево, по Пролетарской, и юркнули во двор пекарни. Но за пекарней шли строения мельницы, занятой командой СС, и немецкие солдаты, встревоженные шумом погони, выскочили и бросились наперерез. Котров со своим помощником оказались в кольце. Оставался единственный выход — через проходной двор. — За мной! — крикнул Котров и побежал в узкую щель между домами. Это спасло их: немцы, как видно, потеряли след и прекратили преследование… Жоре было известно, что вечером назначено покушение на Кристмана, и, естественно, он с нетерпением ждал вечера. Целый день он бродил по Сенному и Новому базарам, заглядывая в галантерейные ларьки в поисках… зубочисток. За ним неотступно следовал шпик. Жора видел его, но не обращал на него внимания. К концу дня Жора устал — давали [456] знать о себе недавние раны. Вернувшись домой, лег отдохнуть. Около полуночи за ним пришла машина из гестапо. Жору ввели в кабинет Кристмана. За столом, как ни в чем не бывало, сидел шеф гестаповцев. — Садитесь, — предложил полковник. — Как идут дела? — Мы условились, господин полковник, что вы не будете меня расспрашивать, — отвечал Жора. Он всеми силами старался не показать своего разочарования при виде живого и невредимого Кристмана и беспокойства за судьбу тех, кто охотился за ним. — Когда же? — спросил Кристман. — Думаю, дня через три… — Значит, пока ничего? Я так и предполагал. Поэтому-то и решил помочь вам. Сегодня мы будем… беседовать с Лысенко. Вам необходимо присутствовать при разговоре: быть может, это даст вам какие-нибудь новые нити… Кстати, я был прав, когда полагал, что радиостанция и сам Лысенко имеют большое значение. Его арест не на шутку встревожил городских подпольщиков, и сегодня на меня совершено покушение. — На вас? Покушение?.. И что же? — взволнованно спросил Жора. — Как видите, я жив и здоров. Спас случай: за несколько минут до моего обычного возвращения домой ко мне на квартиру приехал офицер из штаба генерала Фрейтага. Он убит гранатой у подъезда. — Вот как!.. — вырвалось у Жоры. — Вам удалось захватить покушавшихся? Кристман усмехнулся. — К сожалению, нет… — он помолчал, следя за выражением лица Жоры. Потом медленно проговорил: — Да, меня спас случай… Но я упомянул об этом лишь для того, чтобы подчеркнуть необходимость вашего присутствия при моем разговоре с арестованным. — Вы будете пытать Лысенко? — спросил Жора. Кристман помолчал. — Есть люди, которых собственные физические страдания, как бы велики они ни были, никогда не заставят говорить. Но страдания близких и родных действуют на них сильнее… — Вы будете пытать его друзей? Кристман посмотрел на Жору и снова усмехнулся. — Вы слишком акцентируете на слове «пытка». Лысенко и его друзья в конце концов те люди, которые убили вашего отца. Если вы настоящий мужчина, вас не должно смущать зрелище [457] того, как умирают враги: ведь вы пришли ко мне, чтобы мстить им… Впрочем, мы слишком заболтались. — Кристман нахмурился. — Следуйте за мной. Я хочу, чтобы вы увидели собственными глазами, что у нас есть средства, сильнее тех, которые приводят человека к физической смерти… Они спустились в подвал и вошли в большую, ярко освещенную комнату. В глубине стоял обычный письменный стол, а посреди комнаты — второй, громадный, с массивными ножками.. Поверхность стола и пол вокруг него были в темно-бурых пятнах. Из этой комнаты дверь вела в маленькую темную каморку. Сюда-то и привел Кристман Жору. — Вы будете находиться здесь, — сказал полковник. — Советую не мешать мне. Если захотите уйти, обратитесь к этому человеку, — и Кристман указал на высокого немца, стоявшего в дверях. — Оружие при вас? Дайте сюда. Жора молча протянул полковнику свой револьвер. Кристман взглянул юноше в глаза и сказал: — Я беру его только потому, что у нас существует строгое правило: посторонние в этой комнате должны быть безоружны… Арестованного из четырнадцатой камеры! — приказал он. Жора сел на стул. В двух шагах от него стоял дюжий немецкий солдат. В коридоре послышались тяжелые шаги. Четверо гестаповцев ввели Лысенко. Жора с трудом узнал его. Он был в одном белье. Порванная рубашка залита кровью. Лицо вздулось и посинело. И только глаза остались прежними: они смотрели сурово и спокойно. — Ну-с, господин Лысенко, не передумали? — спросил Кристман. — Нет, не передумал… И не передумаю. — Значит, не скажете, чья была радиостанция, кто ею пользовался, с кем держали связь? — Нет, не скажу. — Так… — Полковник прошелся по комнате. — На стенку! — приказал он подручным. Гестаповцы подтащили Лысенко к стене, скрутили назад руки, обвязали их выше локтя цепями, спущенными с крюка, и подтянули инженера так, что он только концами пальцев ног касался пола. — Вам хорошо видно, господин Лысенко? — насмешливо спросил Кристман. — Вы будете висеть и смотреть, как я беседую с вашими друзьями. Может быть, это на вас подействует. [458] Полковник отошел к письменному столу, порылся в бумагах и крикнул: — Девчонку из двадцать восьмой! Не отрываясь, Жора смотрел на Лысенко. Лицо Свирида Сидоровича искривилось гримасой боли. Босые ноги шевелились: вероятно, он хотел опереться на пальцы — и не мог. «Вывихнуты плечевые суставы», — с содроганием подумал Жора. Сердце гулко колотилось у него в груди. Во рту пересохло, и он то и дело проводил языком по сухим губам. Снова в коридоре послышались шаги, и в комнату вошли конвойные. На этот раз они привели девушку. Она стояла спиной к Жоре. Что-то знакомое было в ее фигуре, в черных косах. — Продолжим разговор, — сказал Кристман. — Кто привел раненого партизана в больницу? Как мы выяснили, его принимали вы. Девушка повернулась, и Жора чуть не вскрикнул: перед полковником стояла сестра Бэлла из больницы Булгакова — та девушка-черкешенка, которая дала ему свой кинжал. — Кто привел раненого? — повторил Кристман. — Не скажу, — тихо ответила девушка. — Подумайте, не горячитесь, — полковник говорил мягко. — Поверьте, я ваш друг. Я люблю молодежь. Не верите? Извольте, докажу это… Садитесь, вы, вероятно, устали, — Кристман пододвинул девушке стул. — Помните, у вас в больнице лежал раненый русский офицер. Вы дали ему свой кинжал, чтобы убить меня. Мне стало известно это в первый же день моего визита к больному. И разве я тронул вас хотя бы пальцем? А тот офицер, который хотел убить меня?.. Он жив и здоров. Он на свободе. Вы сами это прекрасно знаете: он ходит к вам в больницу на процедуры… Как видите, я вовсе не так страшен, как говорят обо мне в городе… Скажите фамилию того человека — и я немедленно отпущу вас. Девушка удивленно смотрела на Кристмана. Казалось она поверила его мягкому голосу. Жора замер: неужели скажет?.. неужели выдаст? — Он лжет! Молчи, товарищ! — неожиданно раздался громкий голос Лысенко. Девушка обернулась и вскрикнула: только сейчас она увидела Лысенко. Он висел на цепях, страшный, окровавленный. — Крепись, товарищ! — снова проговорил он. — Не выдавай. Он хуже зверя. — Молчать! — закричал Кристман. Подошел к девушке и [459] тем же мягким голосом продолжал: — Он бредит, этот сумасшедший… Скажите фамилию, и вы свободны. Девушка повернулась к полковнику. Смотря ему прямо в глаза, сказала раздельно: — Ничего вы не узнаете от меня! Кристман еле сдерживал гнев. — Последний раз спрашиваю. Через минуту будет поздно. — Нет! Кристман подал знак. К девушке бросились конвойные. Она отбивалась, но они сорвали с нее одежду. Кристман хотел еще о чем-то спросить ее, но, очевидно, в глазах девушки, полных ненависти, прочел ответ. — На стол! — крикнул он. Девушку бросили на стол, крепко привязали руки ремнями… Жора вскочил со стула, метнулся к двери. Но сзади, как железными клещами, его схватил за плечо верзила-немец. Откуда-то, из темного угла, появился второй солдат: Жора не видел его до сих пор. В руке солдата блеснул револьвер. — Строго запрещено! Тихо! — прошептал он. И Жора понял: он бессилен помочь. Надо терпеть… Чтобы потом полностью отплатить за все! Он опустился на стул. Он сидел, охватив голову руками, и не видел сцены насилия над девушкой… Из оцепенения его вывел глухой мучительный стон. Кристман стоял против Лысенко, а тот метался на стене. Звенели цепи. Свирид Сидорович хотел крикнуть что-то, но, очевидно, от нестерпимой боли из его груди вырвались только сдавленные стоны. — Кажется, подействовало, господин Лысенко? — говорил полковник. — Я в этом не сомневался. Будем продолжать. Кристман вынул папиросу, закурил. Подошел к девушке и горящей зажигалкой поджег ее волосы. Они вспыхнули. — Потушить! — приказал полковник. Один из конвойных схватил лежавшую в углу мокрую тряпку и накрыл ею голову девушки. — Теперь скажешь? — Нет, — еле слышно прошептала девушка. — Отлить ее водой, пусть отдохнет. Затем что-то сказал конвойным. Через несколько минут в комнату ввели под руки юношу, почти мальчика. Он был в больничном белье. Лицо худое, [460] бледное, без кровинки. Забинтованная рука, как плеть, висела вдоль тела. — Узнаешь? — спросил Кристман, показывая на девушку. Юноша смотрел на окровавленный стол, на распростертое тело, на опаленные волосы и, казалось, ничего не понимал. И вдруг отпрянул назад: в девушке он узнал медицинскую сестру, которая принимала его в больнице. — Девушка рассказала все, — сказал Кристман. — Тебе остается только подписать бумагу. Согласен? Мальчик, с трудом передвигая ноги, медленно подошел к письменному столу. — Вот здесь. Кристман пододвинул к нему перо, чернила, папку. Мальчик протянул здоровую левую руку. Схватил тяжелую чернильницу и швырнул ее в лицо шефа гестаповцев. В этот жест мальчик вложил последние остатки своих сил и без чувств рухнул на пол. Жора не видел, что произошло дальше. Он слышал только тяжелые удары солдатских сапог, стоны, злые выкрики немцев. Кристман стоял в дверях темной комнаты, прижимая ко лбу полотенце, измазанное чернилами и кровью. — Агента отправить домой, — приказал полковник. — Того, на стене, снять и привести в чувство. А девчонка — она не нужна мне! Кристман быстро вышел из комнаты. Когда Жора открыл дверь в коридор, он увидел на полу окровавленный труп юноши. Тело его было изуродовано солдатскими сапогами. Но кулаки яростно сжаты. Жора остановился. — Идите скорей! — строго сказал сопровождавший Жору высокий немец, тот самый, что сторожил его в темной комнате. Но Жора не двигался с места: он пристально смотрел на крепко сжатые кулаки мальчика. — Вперед! — повторил немец. Жора повернулся и медленно пошел по коридору. Сердце его словно окаменело. Перед глазами стояли Лысенко в цепях, девушка, распростертая на окровавленном столе, мертвый изуродованный мальчик… Жора твёрдым шагом шел по коридору. Он понял: им выдержано страшное испытание. Полковник просчитался — не сломил его. Над трупом мальчика Жора поклялся памятью своего отца отомстить за все, что он видел. И эту клятву он не забудет до своего последнего смертного часа. [461]
|