Затягивание

Однажды Юрик вернулся довольно рано. Это был его последний приезд в Ленинград. Мне думается, что он был в Эрмитаже по поводу выставки Светика. Не спросила. Задумчиво стоял он у окна. Рассказал о сравнительно ранней своей прогулке по городу. Останавливался он всегда в «Астории». Путь к Эрмитажу по Мойке. Мимо здания бывшего Общества поощрения художеств и их последней квартиры.

Всё воспоминания! Когда он вышел на Дворцовую площадь по переулку, связывающего Неву с Миллионной улицей, мимо здания с атлантами, у входа в Малый Эрмитаж, на площади появился небольшой строй солдат.

Юрик представил себе или, вернее, просто увидел этот строй в форме дореволюционного времени. И даже услышал бой барабана и музыку, которую слышал в юности. «Как же так?» – удивилась я. Очень просто, без тени удивления, таинственности или испуга он сказал: «Это затягивание». Тут же рассказал, как некий его знакомый увидел у своего друга что-то наподобие туманности, исходящей от него. На другой день тот человек скончался.

Долго над этим всем я не задумывалась, просто радовалась наступившему для нас времени общения с Юрием Николаевичем. И казалось, что многое к лучшему изменится в жизни моей в последующие годы.

* * *

При Юрии Николаевиче решался вопрос с Мемориальным музеем Николая Константиновича в Ленинграде. «Игорь Васильевич говорил, что у вас всё благополучно. Планы Музея не оставлены. Большинство теперь за Мемориальный Музей в бывшей квартире на Мойке, 83. Видимо, так и будет», – писал нам Юрик в Ленинград 10 июля 1959 года. Этот вопрос с большим трудом он пробивал через Министерство культуры. Когда я ему говорила о том, что квартира это не те масштабы, что всю старую школу Рериха нужно восстановить, ведь это было завещано Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной, он мне отвечал: «Время для этого ещё не наступило. Придёт время, и этот маленький Музей на Мойке разрастётся в большое учреждение, которое проявит здесь всю работу, нужную для России». И ещё: «Музей в Петербурге и школа (поначалу несколько классов) вырастут в будущем в целый поток научной, образовательной, просветительской работы». Так Юрием Николаевичем всё уже было намечено. Позже, когда я говорила с ним об этом по телефону, незадолго до его ухода, он совершенно определённо сказал: «Будет по-нашему». Думаю, музей был бы создан уже тогда, если бы не неожиданный его уход.

В будущем необходимо подготовить отдельное издание о Рисовальной школе Императорского Общества поощрения художеств, о принципах обучения и воспитания в ней, в том числе об отсутствии узкой специализации и широком, разностороннем образовании, которое она давала.

* * *

Об Изваре Юрик говорил, что это было имение бабушки Марии Васильевны и что они с Еленой Ивановной и Светиком там не жили. Ещё он вспоминал старую собаку Изварку, которая доживала свой век у Марии Васильевны в петербургской квартире на Васильевском острове.

О создании музея в Изваре он как-то не беспокоился. В этом вопросе он был нацелен прежде всего на Ленинград и Алтай. Поскольку Новосибирск оказался ближайшим городом к Алтаю, где был подходящий музей, он назначил в Новосибирск отправить картины Николая Константиновича.

* * *

Май 1960-го… Грустный был Юрик в ту пору. На выставке толпы народа вокруг Светика, а Юрик против обыкновения один. Да ещё я верно огорчила его, высказав возмущение по поводу Раиного обращения с шофёром, который работал у них. Рая, не скрывая от шофёра, отмечала расход горючего в машине, считала, что он может обманывать и за их счёт возить людей и прирабатывать.

«Разве можно обижать человека, не будучи уверенным, что он крадёт?» – сказала я Юрику. Он со мной согласился и объяснил это тем, что Рая постоянно следила за работой слуг в Индии.

А шофер был удивительный. Работал у Юрика очень недолго, но проникся к нему большим уважением, может, даже любовью. Смотрел на него преданно и даже восхищённо. Не знаю, беседовал ли Юрик с ним, когда ездил один. Но меня просто трогало отношение его шофёра к нему. Даже к сестре и ко мне этот человек отнёсся необыкновенно тепло после ухода Юрия Николаевича и старался чем-то утешить, чем-то помочь.

Хотелось бы увидеть его, поговорить. А я даже не помню имени его. И, может, уже всё забыто?

* * *

В последний мой приезд в мае 1960 года, когда мы с Юриком остались одни, он сказал взволнованно, что ему предлагают вступить в партию. «Ну и как?» – спросила я. «Очевидно, будет ещё новое задание или работа», – ответил он.

* * *

Когда расставалась с Юрием Николаевичем и не предполагала, что вижу его в последний раз. А он как-то особенно сердечно обнял меня, целовал несколько раз, за ухом, в щеки… Очевидно, он чувствовал, что это встреча последняя…

* * *

Прибыв на Родину, Юрий Николаевич исполнял волю Николая Константиновича и Елены Ивановны в очень трудных условиях. Как духовный их наследник, Юрий Николаевич взял на себя всю тяжесть борьбы за исполнение Указа с Гор.

Беседуя с Юрием Николаевичем, я всегда ощущала как единое целое его научную работу, творчество Николая Константиновича, Живую Этику, письма Елены Ивановны. Если бы Юрий Николаевич не был таким крупным учёным в области востоковедения, ему было бы гораздо труднее объяснять и поддерживать все направления деятельности своей семьи.

Тогда я думала, что у меня ещё много времени для работы и встреч с Юрием Николаевичем. Думала, успею и спросить о многом, и узнать.

В одной беседе со мной Юрий Николаевич высказался о том, как хорошо, что Светик в Индии. Это даёт возможность сближать Запад и Восток, организовывать экспедиции, экскурсии, пристанища и т. д. Как жаль, что мало Юрик пожил в России! Едва начавшаяся его работа так трагически внезапно оборвалась!