Глава 19. — Джейн, как ты относишься к тому, чтобы совершить нечто незаконное и определенно неприятное?

— Джейн, как ты относишься к тому, чтобы совершить нечто незаконное и определенно неприятное? — поинтересовался Гэнси.

Спина Ронана была уже липкая от жары. Труп человека-птицы лежал в багажнике БМВ, несомненно, подверженный смертельному научному процессу. Ронан не сомневался, что процесс состоял в том, чтобы труп стал только более пахучим в связи с разгорающейся жарой.

— Зависит от того, участвует ли в этом вертолет, — ответила Блу, стоя в дверях Фокс Вей 300. Она почесала икру босой ногой. Она была одета в платье, и Ронан подумал, что она похожа на абажур. Неважно, какой тип ламп ему был бы нужен, Гэнси определенно хотелось такую иметь.

Ронан не был поклонником ламп. И у него на уме было совсем другое. Его пальцы нервно дрожали.

Гэнси пожал плечами.

— Никаких вертолетов. На этот раз.

— Это насчет Энергетического пузыря?

— Нет, — печально сказал Гэнси.

Она перевела взгляд с них на БМВ.

— Почему вокруг багажника обернут резиновый шнур?

Несмотря на то, что Ронан считал, будто Свинья этого заслуживает, Гэнси отказался запихивать труп в Камаро.

— Долгая история. Почему ты на меня так смотришь?

— Наверное, потому что никогда прежде не видела тебя в футболке. И джинсах.

Блу уставилась на Гэнси так, как было более заметно, учитывая, но она старалась сделать это незаметно. Гэнси, и правда, редко надевал джинсы и футболку, предпочитая рубашки с воротником и свободные штаны, если он был без галстука. И, надо признать, они ему шли. Футболка висела на плечах так, что открывала все виды приятных закоулков и углов, которые обычно скрывались под пуговицами. Но Ронан предположил, что Блу больше была шокирована тем, как это заставляло Гэнси выглядеть по-мальчишески, одним из них.

— Это для неприятной части, — сказал Гэнси. Он протестующе одернул пальцами футболку. — Знаю, я сейчас выгляжу довольно неряшливо.

Блу насмехалась:

— Да, неряшливо, именно то, что я думала. Ронан, смотрю, ты тоже одет неряшливо.

Предполагалось, это была насмешка, так как Ронан типично по-ронановски нацепил джинсы и черную майку.

— Мне одеть тоже что-нибудь более неряшливое?

— По крайней мере, обуйся, — мрачно ответил Гэнси. — И шляпу захвати, если надо. Похоже, дождь собирается.

— Вот еще! — сказала Блу, глянув наверх, чтобы проверить. Но небо было скрыто листвой соседских деревьев. — Где Адам?

— Подхватим следующим.

— Где Ноа?

Ответил Ронан:

— Там же, где Энергетический пузырь.

Гэнси поморщился.

— Мило, Ронан, — раздраженно сказала Блу. Она оставила дверь приоткрытой, когда отступила в дом и крикнула: — Мам! Я с мальчиками пойду... делать... что-то!

Пока они ждали, Гэнси обратился к Ронану:

— Позволь быть предельно ясным: если бы было любое другое место, где бы мы могли похоронить это без страха, что его обнаружат, мы бы отправились туда. Я не думаю, что ехать в Барнс – хорошая идея, и желаю, чтобы ты с нами, в любом случае, не ездил. Я хочу, чтобы это было зафиксировано.

— Какого рода что-то? — Это была Мора изнутри дома.

— Отлично, чувак, — ответил Ронан. Даже предостережение электризовало. Доказательство того, что все действительно происходит. — Я рад, что ты это сказал.

Не было ни единого шанса, что Ронан бы не поехал.

— Что-то неприятное! — прокричала Блу назад. Она появилась из двери, ее гардероб практически не изменился, но добавились крючком связанные колготки и зеленые резиновые сапоги. — Кстати, что мы делаем?

«Домой, — подумал Ронан. — Я еду домой».

— Ну, — медленно начал Гэнси, и раскат грома послышался еще раз, — незаконная часть состоит в том, что мы едем в частную собственность семьи Ронана, которую ему посещать не разрешается.

Ронан сверкнул зубами.

— А неприятная часть в том, что мы хороним тело.

За последний год Ронан ни разу не был в Барнс, даже во снах. Барнс был таким, как в его воспоминаниях из бесконечных летних дней: два каменных столба наполовину скрытые в плюще, поросшие травой насыпи, словно стена вокруг собственности, дубы, прижимающиеся к обочине по обе стороны изъеденной рытвинами дороги из гравия. Благодаря серому небу все казалось зеленым и черным, лес и тени, растущие и таинственные. Эффект состоял в том, что вход в Барнс был своего рода уединенным. Затворническим.

Когда они отправились в дорогу, лобовое стекло БМВ забрызгивал дождь. Грохотал гром. Ронан направил машину через гребень, поросший дубами, вокруг трудного поворота, а там — большое скошенное пространство чистой зелени, защищенное деревьями со всех сторон. Когда-то давным-давно на этих пастбищах пасся скот всех мастей. То стадо, прекрасное, как волшебные звери, все еще населяло сны Ронана, хотя и на чужих полях. Он гадал, что стало с настоящими животными.

Блу с Адамом на заднем сидении вытягивали шеи, разглядывая приближающийся дом. Это был уютный, непритязательный фермерский дом, который достраивался каждые несколько десятилетий. Местность была тезкой сараям[20], разбросанным по вымокшим холмам, которые невозможно забыть, большинство из которых мертвенно-белые с оловянными крышами. Одни стояли, другие разрушились. Некоторые были длинными и тощими сараями для скота, а некоторые — широкими амбарами, увенчанными остроконечными куполами. Виднелись древние каменные постройки и новые, сараи для оборудования с плоской крышей, безмолвный ряд козлятников и длинные пустующие псарни. Они усеивали поля, будто выросли на них: маленькие ютились вместе, как грибы, большие стояли порознь.

Над всеми ними нависало растревоженное небо, огромный и фиолетовый дождь. Все цвета были глубже, честнее, лучше. Это была реальность, а прошедший год — сном.

В доме виднелся один огонек, свет в гостиной. Он всегда был включен.

Ронан задавался вопросом: «Я, правда, здесь?»

Конечно, в ближайшее время он проснется и обнаружит себя снова сосланным на Фабрике Монмаут или на заднем сидении своего автомобиля, или лежащим на полу возле кровати Адама в Святой Агнесс. В угнетающем свете Барнс казался таким зеленым и красивым, что его аж тошнило.

В зеркале заднего вида он уловил отражение Адама, его выражение лица сонное и нездоровое, а затем Блу, она прижалась кончиками пальцев к стеклу, будто хотела дотронуться до сырой травы.

Гравийная парковка была пуста, службы ухода на дому нигде не видать. Ронан остановил машину у сливового дерева, согнутого под тяжестью перезревших ягод. Однажды он видел сон, как он кусает одну из этих ягод, и сок и косточки взрываются внутри. Другой сон был о том, что ягода истекала соком, и существа забрались по его коленям перед тем, как зарыться у него под кожей, сладко пахнущие паразиты.

Когда Ронан открыл дверь, автомобиль тут же наполнил аромат влажной земли, зеленых стен и заплесневелых камней.

— Как будто другая страна, — заметила Блу.

Это и была другая страна. Это была страна молодости, страна, где ты умирал раньше, чем становился старым. За пределами автомобиля их ноги погрузились в по-летнему мягкий дерн рядом с гравием. В волосах осела изморось. Капли, стуча по листьям окружающих деревьев, создавали восходящий гул.

Прелесть этого места не могла исказиться даже осознанием, что это именно то место, где Ронан нашел тело своего отца, что это был автомобиль, рядом с которым оно лежало. Как и Фабрика Монмаут, Барнс совершенно преобразовывался с изменяющимся светом. Тело было обнаружено прохладным темным утром, а сейчас был косматый, серый полдень. Так что память стала только кратко отмеченной мыслью, больше аналитической, чем эмоциональной.

Существовала только одна реальность: Он был дома.

Как сильно он хотел остаться.

Несколькими минутами позже, стоя у открытого багажника, они осознали, что ни Гэнси, ни Ронан не продумали план достаточно глубоко, чтобы прихватить лопату.

— Эйнштейн? — Ронан обратился к Адаму.

— Сарай? — предположил Адам, просыпаясь. — Инструменты?

— Ах, да. Сюда.

Добравшись до черного забора из четырех досок, они направились через поля к одному из главных амбаров. Атмосфера поощрялась тишиной. Адам сделал несколько поспешных шагов, чтобы пойти рядом с Блу, но оба не разговаривали. На плече Ронана махала крыльями Чейнсо, чтобы удержать равновесие. Она становилась все тяжелее. Около Ронана голова Гэнси была опущена от дождя, лицо задумчивое. Раньше Ронан достаточно раз проделывал этот путь сам.

Сколько раз он прогуливался здесь? Это могло быть год назад, пять лет назад.

Ронана внезапно заполнил порыв ярости на Деклана, на исполнителя отцовой воли. Он не смог бы вернуть отца, возможно, никогда не сможет вернуть и мать. Но, если бы им было позволено приезжать сюда, это не было бы тем же самым, но было бы приемлемым.

Чейнсо увидела странное первой. Она отметила:

— Крек.

Ронан остановился.

— Что это? — спросил он. В десятке ярдов от них, посреди зелени сидел гладко-коричневый объект. Он был высотой по пояс, а по структуре холмист.

Сомневаясь, Блу уточнила:

— Это... корова?

Как только она произнесла последнее слово, все стало очевидным. Это была определенно корова, лежащая на земле, как делает скот во время дождя. И это было определенно животное из того стада, что занимало это пастбище до того, как умер Найл Линч. Ронан не мог понять, как так вышло, что она все еще здесь.

Адам скорчил рожу.

— Она мертва?

Ронан показал на медленно вздымающийся коровий бок, когда обошел её вокруг. Теперь он мог видеть мелкие черты её застывшего лица и влагу вокруг ноздрей. Её большие черные глаза были полузакрыты. Они оба с Чейнсо нагнулись, одинаково склонив головы. Когда Ронан помахал рукой перед глазами коровы, та не пошевелилась.

— Non mortem, — пробормотал он, прищурившись, — somni fratrem.

Блу прошептала:

— Что?

Адам перевел:

— Не смерть, а брат ее, сон.

Гэнси с небольшой злостью в голосе посоветовал:

— Ткни ей в глаз.

— Гэнси! — одернула Блу.

Ронан не ткнул корове в глаз, но провел пальцем по ее мягким, неморгающим ресницам. Гэнси держал ладонь напротив коровьего носа.

- Она дышит.

Протолкнувшись ближе, Блу погладила коровий нос, оставляя темные следы на влажных волосах.

— Бедняжка. Что думаете с ней не так?

Ронан не был уверен, что с ней вообще что-то не так. Она не казалась больной, помимо отсутствия движения. Не источала никакого ужасного запаха. И Чейнсо, похоже, не сильно встревожена, разве что она прижималась телом к виску Ронана, беспокоясь, как бы её не опустили на землю где-нибудь поблизости.

— Есть подходящая метафора для американской общественности, собравшейся здесь, — мрачно пробормотал Гэнси, — но в данный момент она ускользает от меня.

Блу сказала:

— Давайте просто пойдем, прежде чем у Гэнси будет время сказать что-нибудь, что заставит меня его ненавидеть.

Они оставили корову и продолжили шагать к самым большим сараям. Большая раздвижная дверь была изъедена червями и вблизи нижней части сгнила, а металлическая обшивка проржавела.

Ронан положил руку на неровную поверхность дверной ручки. Его ладонь, по привычке, помнила ощущения. Не понимание объекта, а реальное чувство текстуры, формы и температуры металла — все, что нужно, чтобы вынуть её из сна.

— Стойте, — опасливо сказал Адам. — Чем пахнет?

Воздух был окрашен теплым, вызывающим страх запахом — не неприятным, но, несомненно, сельскохозяйственным. Это не был запах сарая, оставшийся с былых времен; это был запах сарая, который использовался в настоящее время.

Нахмурившись, Ронан открыл скрипучую, массивную дверь. Потребовалось несколько мгновений, чтобы их глаза привыкли.

— О, — произнес Гэнси.

Здесь находилось остальное стадо. Через дверной проем в водянистом свете темнели десятки силуэтов рогатого скота. Ничего больше, кроме дергающегося звука открывающейся двери. Только слышно глубокое дыхание нескольких десятков животных, и над всем этим умиротворенный небольшой дождик по крыше.

— В спящем режиме, — сказал Гэнси, и одновременно с ним Блу произнесла:

— Под гипнозом.

Сердце Ронана билось неравномерно. В этом спящем стаде был заложена грубая сила. Произнеси правильное слово, и оно обратит вас в паническое бегство.

— Это тоже наша вина? — прошептала Блу. — Как и отключения электроэнергии?

Адам отвернулся.

— Нет, — ответил Ронан, уверенный, что стадо спит не по вине энергетической линии. — Причина в чем-то другом.

Гэнси попросил:

— Не говори, как Ноа, а то мне от этого не по себе. Давай найдем лопату и уберемся отсюда.

Задирая ноги, чтобы перешагнуть через опилки, они петляли между неподвижными животными к маленькой каморке с инструментами, ставшей серой от дождя. Ронан нашел инструмент. Адам поднял совковую лопату. Гэнси попробовал ручной бур на вес, как будто проверял баланс меча.

Спустя минуту Блу поинтересовалась:

— Ты, правда, тут вырос, Ронан?

— В этом амбаре?

— Ты знаешь точно, о чем я.

Он начал было отвечать, но внезапно вскипела шокирующая боль. Единственный способ убрать из слов сантименты состоял в затоплении слов кислотой. Это прозвучало бы, как будто он ненавидел это место. Будто он не может дождаться, чтобы убраться отсюда. Свирепо и с издевкой он сказал:

— Да. Это был мой замок.

— Ух ты, — ответила она, будто бы не услышала сарказм. А потом прошептала: — Гляди!

Ронан проследил за её взглядом. Где рифленая крыша кое-как встречалась с краем законченной стены, в гнезде сидела запыленная коричневая птица. Её грудь казалась черной, окровавленной, но при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что это всего лишь игра тусклого света. Оперение её было павлиньим, металлически изумрудным. Как и у коров, глаза птицы были приоткрыты, голова не шевелилась. Пульс Ронана снова участился.

На его плече Чейнсо низко присела, прижавшись к его шее, реагируя на его реакцию, а не другую птицу.

— Дотронься до нее, — прошептала Блу. — Посмотри, жива ли она.

— К ней должен прикоснуться один из вас двоих, двойняшки-бедняжки, — сказал Ронан. — Я трогал прошлую.

Её глаза сверкали молниями:

— Как ты меня только что назвал?

— Ты слышала.

— Гэнси, — обратилась она.

Он опустил свой ручной бур.

— Ты сказала, что хочешь сама разбираться с Ронаном.

Адам закатил глаза, а потом встал на стул и провел расследование.

— Она тоже дышит. С ней то же самое, что и с теми коровами.

— Проверь яйца? — сказал Ронан.

— Да пошел ты.

Все они были не в своей тарелке. Невозможно было понять, естественный ли это был сон или сверхъестественный, а без понимания этого, казалось, не исключено, что и их могла постигнуть та же участь.

Гэнси предположил:

— Мы здесь единственные, кто не спит?

Это вдохновило Ронана. Опустив Чейнсо на стол из шлакоблоков, он открыл старую кормушку рядом с ним. Даже при том, что сарай пустовал, он подозревал, кормушка будет занята. И, конечно же, как только он сунул голову внутрь, то обнаружил резкий, живой запах под теплым ароматом зерна.

Ронан велел:

— Свет.

Щелкнув функцию фонаря на телефоне, Гэнси осветил кормушку внутри.

— Быстрее, — сказал он. — Это разряжает телефон.

Посмотрев по всей длине старого мятого мешка с кормом на дне, Ронан обнаружил мышиное гнездо. Он аккуратно вытащил одну молодую мышь. Она была такая маленькая, невесомая, что тепло ее тела едва ощущалось. Хоть мышь и была достаточно взрослой, чтобы нормально двигаться, она оставалась спокойной на его ладони. Он нежно пробежался пальцем по ее спинке.

— Почему она такая покорная? — спросила Блу. — Она тоже спит?

Он достаточно поднял руку, чтобы она увидела тревогу мыши, доверчивые глаза, но этого было недостаточно для Чейнсо – она подумала, что это еда. Ронан и Мэттью обычно искали мышиные гнезда на пищевых складах и в полях рядом с канавами. Они сидели, скрестив ноги, часами в траве, позволяя мышке бегать вверх и вниз по рукам. Молодые мышки никогда не боялись.

— Она не спит, — сказал он. Подняв руку, он прижал тоненькое тельце к своей щеке, так что мог ощутить порхание ее быстрого сердечка на своей коже. Блу уставилась на него, и он предложил: — Так ты можешь почувствовать ее сердце.

Она смотрела с подозрением.

— Ты настоящий? Прикалываешься надо мной?

— С чего ты взяла?

— Ты подонок, а это не похоже на обычное поведение подонка.

Он слегка улыбнулся.

— Не привыкай.

Неохотно она приняла от него крошечную мышь и приложила ее к щеке. Удивленная улыбка расползлась по ее губам. Кратко и счастливо вздохнув, она предложила мышку Адаму. Тот не казался жаждущим, но по ее настоянию приложил маленькое тельце к своей щеке. Его губы изогнулись. Спустя секунду он передал мышь Гэнси. Гэнси был единственным, кто улыбался мышке прежде, чем поднял ее к своему лицу. И именно его улыбка потопила Ронана; она напомнила ему о легкости на лице Мэттью, если тот первым находил мышь, раньше, когда они были семьей Линч.

— Удивительно очаровательно, — доложил Гэнси. Он вложил мышку в ладони Ронана.

Ронан положил ее на верхушку кормушки.

— Кто-нибудь хочет еще секунды до того, как я верну ее назад? Потому что она умрет за год. Дерьмовый срок жизни полевых мышей.

— Мило, Ронан, — сказал Адам, отвернувшись.

Лицо Блу сморщилось.

— Недолго она длилась.

Гэнси ничего не добавил. Его глаза просто задержались на Ронане с печалью. Он знал того достаточно хорошо, чтобы оскорбиться. Ронан чувствовал, что его анализируют, и, может быть, он хотел, чтобы его анализировали.

— Пойдемте, похороним ту хрень, — сказал он.

Вернувшись к БМВ, Гэнси оказался достаточно тактичен, чтобы не выглядеть самодовольным, когда Блу зажала рукой рот, а Адам втянул воздух при первом взгляде на человека-птицу. Ронан и Гэнси запихнули его в коробку из-под динамика настолько, насколько смогли, но достаточно, чтобы воображение материлось при виде трупа, торчащего с обеих сторон коробки. В любом случае, несколько часов после смерти никак не улучшили его внешнего вида.

— Что это? — спросил Адам.

Ронан коснулся одного из неровных когтей, свесившегося с края коробки. Существо было ужасным, леденящим душу. Он боялся их неярко, первобытно, непрерывно, из-за того, что бывал убит ими снова и снова в своей голове.

— Они приходят в кошмарах. Как будто кошмар их притягивает. Они ненавидят меня. Во снах их называют ночными ужасами. Или... niri viclis.

Адам нахмурился.

— Это латынь?

Ронан озадачился и решил:

— Я... не думаю.

Блу посмотрела на него пристально, и тут же Ронан вспомнил, как она обвинила его в знании другого языка на коробке-паззл. Вероятно, она была права.

Вчетвером они донесли гроб-коробку до линии деревьев. Пока моросил дождь, они, по очереди сменяя друг друга, копали мокрую почву. Ронан поглядывал наверх каждые несколько секунд, чтобы проверить Чейнсо. Ничто большое и черное ее не беспокоило, включая ее саму, и она держала дистанцию от гроба, даже когда тот оказался в яме. Но она обожала Ронана больше всего остального, так что притащилась ближе и клевала на земле невидимых насекомых.

К моменту, когда они скинули последнюю горсть земли на могилу, они промокли от дождя и пота. Ронан подумал, что было что-то согревающее в том, как они все закапывали тело в его интересах. Он бы предпочел, чтобы это существо осталось в его снах, но если оно должно было выскользнуть, то так было лучше, чем последний неконтролируемый кошмар.

С мягким ругательством Гэнси воткнул кончик лопаты в землю и вытер лоб тыльной стороной ладони. Он положил лист мяты в рот.

— У меня мозоли. В «Нино»?

Блу безмолвно протестовала.

Гэнси посмотрел на Адама.

— Я согласен на все, — ответил Адам, в словах проскользнул его генриеттовский акцент, выдавая усталость. Это не было его обычное утомление. Что-то глубже. Для Ронана не так уж и невозможно было представить такую сделку, свитую на костях Адама.

Гэнси посмотрел на Ронана.

Ронан заботливо потер большим пальцем под одним из кожаных браслетов, убирая пыль и пот. Его интересовало, вернется ли он когда-либо назад. Мягко, только для Гэнси, он задал вопрос:

— Могу я пойти повидать маму?