Урбанизм

Во всяких переименованиях можно читать историю цивилизаций. Когда-то назывались " бюргеры", то есть те, которые объединялись вокруг бурга­замка. Под защитою его стен и башен происходило нарастание понятия горожан. Горожане, граждане, так же точно связаны с каким-то городом, с местом укрепленным. Постепенно с изжитием феодальных основ изжилось и понятие бюргерства. Долгое время оно оставалось как чисто условное наименование, потерявшее свой внутренний, когда-то очень значительный смысл.

На смену изжитым понятиям и наименованиям вырастают многие новые. Подчас они как бы продолжают и развивают прежнее понятие, но иногда происшедшая изжитость выдвигает определение такое же внешне условное, как и последыши пережитков. Около понятия города в самое последнее время в разных странах употребляется слово " урбанизм". Что-то очень стертое есть в этом производстве от латинского " урбс". Город ­латинский " урбс" является вообще неопределенным понятием. Сходбище людей образует такое населенное место, и вы не поймете, что это ­будет ли такое место укрепленным торговым Культурным центром или вообще, главным образом, будет заключать всевозможный базар. Но в то же время что-то своеобразно-определительное будет и в слове " урбанизм".

Урбанизм чем-то характеризует те холодные городские нагромождения, которые сделали из этих миллионных людских сходбищ отравленно-нездоровые места. Даже в тех городах, где по счастливой случайности еще не произошли нагромождения - сейчас и там во имя какого-то странного модернизма пытаются нагромоздить. Можно назвать целый ряд городов, которые без всякой видимой потребности, убивая весь уже сложенный характер этого места, спешат обзавестись какими-то огромнейшими зданиями, точно бы в природе более не было места.

Появились какие-то художники " урбанисты", оказались техники " урбанисты". Во многих применениях понятие урбанизма, несколько подобно недавно выдуманной технократии, проявилось навязчиво. В этой нарочитой навязчивости всегда оказывается и нечто преднамеренное, какая-то преждевременная дряхлость. Ненадолго расцвела технократия. Не помогли бы ей и вороновские обезьяньи железы. Так же точно урбанизм в своем навязчивом самоутверждении как бы догадывается сам о своей недолговечности в том виде, как он сейчас понят.

Кто же может быть против городского строения? Много мыслей было посвящаемо разрешению городской проблемы. Города-сады уже не были бы урбанизмом, который точно бы хочет противопоставлять себя житью в природе. Никакое общество не может успешно разрешать свои жизненные задачи на основании обветшалых суеверий и окаменелых ужасов. Так же точно и в проблеме города невозможно мыслить только о стародавних вавилонских башнях. Этот библейский символ, казалось бы, достаточно подчеркнул пределы однообразного мышления. Всякая обветшалость, и материальная, и духовная, одинаково непригодна.

Вместо вавилонских башен-нагромождений человечество опять начинает вспоминать о возвращении в природу. Еще недавно легкомысленные меры отрывали земледельцев от их полей и сгоняли голодающие толпы в города на безработицу. Сейчас уже понят ужас этих чрезмерных людских скопищ, кончающих в человеконенавистничестве. Опять встали мысли о природе, о возвращении к естественному труду, который при современных открытиях может быть преображен в полную и духовную и материальную жизнь.

Всюду появляются отдельные личности и семьи, и целые людские группы, которые мечтают о жизни в природе. Мыслятся в малых и больших размерах всевозможные кооперативы, которые позволили бы в разнообразном труде получить естественную и заполненную осмысленной работой жизнь. Можно только радоваться, если последние современные открытия и социальные подвижки могут приводить к мыслям о природе, о естественном совершенствовании в различных применениях труда.

Утеря городских символов и дохождение до холодно-условного урбанизма как бы является преддверием новых жизненных трудовых построений. Опять дух человеческий должен устремиться в природу, среди которой так много свободного места и неиспользованных возможностей. К тем же мыслям о природе и ко всевозможному оздоровлению относятся и задания о процветении пустынь. Пусть разумными неотложными мерами и эти запущенные людскою небрежностью пространства сделаются вновь плодоносными и полезными для заселения.

Много мыслей высказывается о лучших методах земледелия, лесоводства и прочих условий, связанных с негородскою жизнью. Недавно В. Н. Мехта в индусском журнале справедливо замечал о восстановлении сельской жизни. Он говорит: "...Многие врачи за работою об излечении болезни, приключившейся сельскому жителю. Они нашли, что он задолжал, и задолженность заставляет его находиться как бы в госпитале. Но такое бесконечное задержание в больнице не может быть признано как лекарство в практическом обиходе, и поэтому много рецептов наполняют пространство, как бы скорее освободить такого пациента из госпиталя и доставить ему сносный период для выздоравливания".

Далее автор приходит к заключению: " Не следует с ложки кормить сельского жителя. Пусть ему будет дан внутренний импульс, чтобы оправиться. Не урбанируйте его. Ведь тогда ему предстоит судьба, которую французы прекрасно определяют словом " дерасинэ" - оторванный, без корней - зрелище, достойное сожаления и требующее особых соображений от каждого реформатора. Можно заметить два потока, устремленных от того же водоема, которые в конце концов должны сойтись в счастливой Санге. Эти струи должны удобрить почву, через которую они проходят в устремлении принести деревне обновление. Пусть в них не будет ошибки. Селянин должен быть перестроен так, чтобы кубически он мог бы умножить экономическую свою высоту и свой духовный рост".

Конечно, индус не мог не закончить свои правильные соображения именно о духовном росте. В каждой новой деревне, в каждом обиталище среди природы вопрос духовности тем сильнее должен войти во всю жизнь. Весь обиход бытия в природе не может ограничиваться какой-то технократией. Многие прекрасные и жизненные мысли будут навеяны ближайшим прикасанием к природе, в каждодневных благословенных трудах. Называя эти труды благословенными, не преувеличим их значения, ибо к ним может быть так легко приложено и все лучшее самообразование. И радио, и телевизия, и все пути облегченного сообщения - ведь не для урбанизма они; все эти благодатные возможности именно требуются в широкой природе, среди вновь зацветших лугов и наполненных житниц.

Определение " урбанизм" в холодности своей, вероятно, предназначено для того, чтобы вовремя пресечь вредность изболевшей и отравленной городской жизни. Было бы весьма печально, если не будут сразу противоставлены этим болезням жилища-сады, в которых будут сочетаемы и лучшие индивидуальности с богатыми возможностями сотрудничества ­кооперации. Одно кончается, чтобы процвело другое - в вечной жизни. При широком горизонте нет препятствий, и никакие городские нагромождения, никакие башни вавилонские не заслонят путей к процветшему саду природы.

23 Июля 1935 г.

Тимур Хада

" Человек и природа"