Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Поэзия Микеланджело. Michelagnolo Bonarroti. Поэзия Микеланджело в переводе А. М. Эфроса
Стр 1 из 2Следующая ⇒
Michelagnolo Bonarroti. Поэзия Микеланджело в переводе А.М.Эфроса
ПОЭЗИЯ МИКЕЛАНДЖЕЛО
Давид с пращой, Я с луком, Микельаньоло. Повергнута высокая колонна и зеленый лавр. Лишь я один, горя, лежу во мгле, Когда лучи от мира солнце прячет; Для всех есть отдых, я ж томлюсь, - и плачетМоя душа, простерта на земле. Спокоен, весел, я, бывало, деломДавал отпор жестокостям твоим, А ныне пред тобой, тоской язвим, Стою, увы, безвольным и несмелым; И ежели я встарь разящим стреламМетою сердца был недостижим, -Ты ныне мстишь ударом роковымПрекрасных глаз, и не уйти мне целым! От скольких западней, от скольких бед, Беспечный птенчик, хитрым роком годыХраним на то, чтоб умереть лютей; Так и любовь, о донна, много летТаила, видно, от меня невзгоды, Чтоб ныне мучить злейшей из смертей. Есть истины в реченьях старины, И вот одна: кто может, тот не хочет; Ты внял. Синьор, тому, что ложь стрекочет, И болтуны тобой награждены; Я ж - твой слуга: мои труды даныТебе, как солнцу луч, - хоть и порочитТвой гнев все то, что пыл мой сделать прочит, И все мои страданья не нужны. Я думал, что возьмет твое величьеМеня к себе не эхом для палат, А лезвием суда и гирей гнева; Но есть к земным заслугам безразличьеНа небесах, и ждать от них наград -Что ожидать плодов с сухого древа. Кто создал все, тот сотворил и части -И после выбрал лучшую из них, Чтоб здесь явить нам чудо дел своих, Достойное его высокой власти... Кем я к тебе насильно приведен, Увы! увы! увы! На вид без пут, но скован цепью скрытой? Когда, без рук, ты всех берешь в полон, А я, без боя, падаю убитый, -Что ж будет мне от глаз твоих защитой? Ужель и впрямь, что я - не я? а кто же? О Боже, Боже, Боже! Кем у себя похищен я? Кем воля связана моя? Кто самого меня мне стал дороже? О Боже, Боже, Боже! Что мне пронизывает кровь, Не трогая меня руками? Скажи мне; что это, ЛюбовьВглубь сердца брошена очами, И каждый миг растет неудержимо, И льется через край ручьями?.. Нет радостней веселого занятья: По злату кос цветам наперебойСоприкасаться с милой головойИ льнуть лобзаньем всюду без изъятья! И сколько наслаждения для платьяСжимать ей стан и ниспадать волной, И как отрадно сетке золотойЕе ланиты заключать в объятья! Еще нежней нарядной ленты вязь, Блестя узорной вышивкой своею, Смыкается вкруг персей молодых. А чистый пояс, ласково виясь, Как будто шепчет: " не расстанусь с нею..." О, сколько дела здесь для рук моих! Жжет, вяжет, в цепь кует, - и все ж мне сладко. К Джованни, что из Пистойи Я получил за труд лишь зоб, хворобу(Так пучит кошек мутная вода, В Ломбардии - нередких мест беда!)Да подбородком вклинился в утробу; Грудь - как у гарпий; череп, мне на злобу, Полез к горбу; и дыбом - борода; А с кисти на лицо течет бурда, Рядя меня в парчу, подобно гробу; Сместились бедра начисто в живот, А зад, в противовес, раздулся в бочку; Ступни с землею сходятся не вдруг; Свисает кожа коробом вперед, А сзади складкой выточена в строчку, И весь я выгнут, как сирийский лук. Средь этих-то докукРассудок мой пришел к сужденьям странным(Плоха стрельба с разбитым сарбаканом!): Так! Живопись - с изъяном! Но ты, Джованни, будь в защите смел: Ведь я - пришлец, и кисть - не мой удел! Здесь делают из чаш мечи и шлемыИ кровь Христову продают на вес; На щит здесь терн, на копья крест исчез, -Уста ж Христовы терпеливо немы. Пусть Он не сходит в наши ВифлеемыИль снова брызнет кровью до небес, Затем, что душегубам Рим - что лес, И милосердье держим на замке мы. Мне не грозят роскошества обузы, Ведь для меня давно уж нет здесь дел; Я Мантии страшусь, как Мавр - Медузы; Но если Бедность славой Бог одел, Какие ж нам тогда готовит узыПод знаменем иным иной удел? Ваш Микельоньоло в Турции. Дерзну ль, сокровище мое, Существовать без вас, себе на муку, Раз глухи вы к мольбам смягчить разлуку? Унылым сердцем больше не таюНи возгласов, ни вздохов, ни рыданий, Чтоб вам явить, мадонна, гнет страданийИ смерть уж недалекую мою; Но дабы рок потом мое служеньеИзгнать из вашей памяти не мог, -Я оставляю сердце вам в залог. Надменное, сухое сердце, - влекМеня твой свет: увы, огни лукавы, -Ты вдруг вскипаешь страстью, но забавыТвои недолговечней, чем цветок.Уходит время, наша жизнь в свой срокДолжна вкусить губительной отравы; Нас срезывает серп, хоть мы не травы... Нестойка красота, непрочна верность, И каждая питается другой, Как грешностью твоей мои невзгоды... Нас разделять все те же будут годы. О, было б легче сразу умереть, Чем гибелью томиться ежечаснойОт той, кто смерть сулит любви злосчастной! Увы, как сердцу не тужить, Когда его все горше дума губит, Что та, кого люблю, меня не любит? Как можно мне остаться жить, Когда она твердит, и это явно, Что ей себя не жаль, - меня ж подавно? Как мне внушить ей жалость, если впрямьЕй и себя не жалко? - О, проклятье! Ужели вправду должен смерть принять я? Душе пришлось стократно обманутьсяС тех пор, как, дав с пути себя совлечь, Она назад пытается вернуться.Вот море, горы, и огонь, и меч, -Я ж в мире жить со всеми должен разом.Так пусть же тот, кто мысль мою и разумУбил, меня не бросит у горы. Природа сотворилаВсе чары девушек и донн, Чтоб дать их той, кем я воспламенен, Но кто и сердце мне оледенила.Ни разу не томилаКого-либо скорбь, горшая моей! Смятенье, страх, унылость днейНе ведали прочнее основанья; Но также ликованьяСильней не знало ни одно созданье. Как лучше в мире не было творенья, Так горше в мире не было печали, -Ее уже не видеть и не слышать. День с Ночью, размышляя, молвят так: Наш быстрый бег привел к кончине герцога Джулиано, И справедливо, что он ныне мстит нам; А месть его такая: За то, что мы его лишили жизни, Мертвец лишил нас света и, смеживши очи, Сомкнул их нам, чтоб не блистали впредь над [землей ].Что ж сделал бы он с нами, будь он жив? Есть неподвижность в славе эпитафий: Ей не звучать ни громче, ни слабей, Затем что те мертвы и труд их - кончен. Я - отсвет твой, и издали тобоюВлеком в ту высь, откуда жизнь моя, -И на живце к тебе взлетаю я, Подобно рыбе, пойманной удою; Но так как в раздвоенном сердце житьНе хочешь ты, - возьми же обе части: Тебе ль не знать, как нище все во мне! И так как дух, меж двух властей, служитьСтремится лучшей, - весь в твоей я власти: Я - сухостой, ты ж - божий куст в огне! Владеет сердцем, ставшим тем, чем стало. Текучая и ласковая вещь, Источник жалости, родит мне беды. Как дерево не может свой росток, Покинувший приют пласта земного, Скрыть от жары иль ветра ледяного, Чтоб он сгореть иль вымерзнуть не мог, - Так сердце в узах той, кто столь жесток, Кто поит скорбью, жжет огнем сурово, Лишенное и родины и крова, Не выживет средь гибельных тревог. Прочь от любви, прочь от огня, друзья! Ожог тяжел, ранение смертельно, Сопротивленье натиску бесцельно, -Ни бегством, ни борьбой спастись нельзя. Прочь! Я - пример, как злобствует, разяСтрелою, длань, чье мщенье беспредельно; И ваше сердце будет столь же хмельно, И вас закружит хитрая стезя. Прочь, прочь скорей от первого же взгляда! Я мнил спастись, лишь только захочу, -И вот я - раб, и вот - за спесь награда............................... Живу в грехе, погибелью живу я, И правит жизнью грех мой, а не я; Мой спас - Господь; я сам - беда моя, Слаб волею и воли не взыскуя. Свободу в плен, жизнь в смерть преобразуя, Влачатся дни. О темень бытия! Куда, к чему ведешь ты, колея? Час от часу, все с большею отрадой, Я думой и надеждой льну к очам, В ком жизнь моя, в ком все мое блаженство; Ни ум, ни воля не встают преградойЛюбви, привычке, естеству, мечтам.Жить для того, чтоб зреть их совершенство; Утрать они главенство, И я б ушел из жизни им вослед; В них - милосердья светК судьбе моей злосчастной.Нет красоты прекрасней! Кто им не отдал жизнь, тот не рожден; Кто в старости их встретит, На том наш взгляд отметит, Что к жизни он из гроба возвращен; Кто не был бы влюбленВ те очи, - словно б не жил. Любую боль, коварство, напасть, гневОсилим мы, вооружась любовью. Некрепко любим то, что плохо зримо. Сокровище мое столь жгучий светСтруит из глаз, что знойное пыланьеСквозь сомкнутый мой взор пронзает кровь; И, охромев, бредет любовьПод тяжкой кладью, давящей дыханье; Будь свет, будь тьма, - а мне спасенья нет. Не видеть не могу за всем, что зримо, Отныне без тоски твой вечный свет. Что мне сулишь? Что хочешь сделать вновьС сожженным древом, сердцем одиноким? Дай разгадать хотя б намеком, Поведай мне, чего мне ждать, Любовь? Уже к мете мои подходят годы, Как на излете падает стрела, И грозный огонь во мне погаснет скоро; Тебе простил я прежние невзгоды, Затем что зря ты силы извела, И я страстям отныне - не опора; Как ни дразни, не разгорится ссора: На что душе, на что очам моимТо, чем я прежде был томим? Я победил: ты не страшна нимало, Хоть сил у сердца меньше, чем бывало.Ты мнишь, быть может, новой красотоюМеня завлечь в твой роковой силок, Где и мудрец бессилен защищатьсяИ опытнейший слаб перед бедою? Но, словно лед на пламени, я б могЛишь таять, падать, но не возгораться, Одною смертью нам дано спасатьсяОт острых стрел и беспощадных рук, Что расточают столько мук, Не взвесивши, в возмездиях за вины, Ни времени, ни места, ни причины.Уже душа моя шлет к Смерти словоИ о себе с собою говорит, И что ни час, томится новой думой, И что ни день, покинуть плоть готова, И наперед в посмертный путь спешит, Страшась и веря, светлой и угрюмой.Как прозорлива ты, Любовь! Подумай, Как ты лиха, смела, сильна, грозна, Раз мысль о смерти мне страшна, Хотя она уже передо мною.Засохший ствол вновь хочет цвесть листвою! Чего ж еще? Все ль я должник твой? ЦарствоТвое в былом довлело надо мною, Тебе рабом я был всю жизнь доныне.Чей умысел, чья сила, чье коварствоОпять влекут к тебе? Властитель злой, В чьем сердце - смерть, хоть речь - о благостыни? Бесчестье было б для святыни, Когда б душа, воскреснув к жизни, вспятьПошла к тому, кто жаждал смерть ей дать! Все, что живет, вернется в землю вскоре; Все тленное скудеет красотой; Предавшийся любви спастись не может; Грех состоит с возмездьем в договоре, И каждый, соблазнившийся метой, Что мне прельщеньем сердце гложет, Свое злосчастие лишь множит, Ужель день смерти, благ моих опора, Из-за тебя мне станет днем позора? Уж сколько раз, в чреде немалых лет, Мертвим, язвим, и все ж не сыт тобоюЯ был, мой грех! А ныне, с сединою, Ужель поверю в лживый твой обет? Цепей, расковок как обилен следНа бедных членах! Шпор твоих иглоюКак ты пинал меня! Какой рекоюЯ слезы лил! Как тяжек был мой бред! Кляну тебя, Любовь, - но жажду все же, От чар твоих свободный, знать: зачемТы гнешь свой лук для призрачных мишеней? Пиле, червю грызть уголья негоже; Но так же срамно гнаться вслед за тем, Кто, одряхлев, утратил пыл движений! Когда раба хозяин, озлоблен, Томит, сковав, в безвыходной неволе, Тот привыкает так к злосчастной доле, Что о свободе еле грезит он. Привычкою смиряем тигр, питонИ лев, в лесу родившийся для воли: Юнец, творящий вещь в поту и боли, Прибытком сил за труд вознагражден Но иначе огонь себя являет: Зеленых прутьев пожирая сок, Он мерзнущего старца согревает, Он юных сил в нем возрождает ток, Живит, бодрит, опять воспламеняет, -И вот уж тот любовью занемог. Кто в шутку или впрямь изрек, Что стыдно старцу пламенеть любовьюК высокому, - тот предан суесловью! Высокий дух, чей образ отражаетВ прекрасных членах тела своего, Что могут сделать Бог и естество, Когда их труд свой лучший дар являет. Прелестный дух, чей облик предвещаетДостоинства пленительней всего: Любовь, терпенье, жалость, - чем егоЕдинственная красота сияет! Любовью взят я, связан красотой, Но жалость нежным взором мне терпеньеИ верную надежду подает. Где тот устав иль где закон такой, Чье спешное иль косное решеньеОт совершенства смерть не отведет? Скажи, Любовь, воистину ли взоруЖеланная предстала красота, Иль то моя творящая мечтаСлучайный лик взяла себе в опору? Тебе ль не знать? - Ведь с ним по уговоруТы сна меня лишила. Пусть! УстаЛелеют каждый вздох, и залитаДуша огнем, не знающим отпору. Ты истинную видишь красоту, Но блеск ее горит, все разрастаясь, Когда сквозь взор к душе восходит он; Там обретает божью чистоту, Бессмертному творцу уподобляясь, -Вот почему твой взгляд заворожен. Скорбит и стонет разум надо мной, Как мог в любви я счастьем обольститься! И доводом и притчею живойМеня корит и молит вразумиться: " Что черпаешь в стихии огневой? Не только ль смерть? Ведь ты же не жар-птица? " Но я молчу: нельзя чужой рукойСпасти того, кто к смерти сам стремится. Мне ведом путь и блага и страстей, Но втайне мной другое сердце правит; Его насилье слаб я побороть. Мой властелин живет меж двух смертей: Одна - страшна, другая же - лукавит, И вот томлюсь, и чахнут дух и плоть. Когда моих столь частых воздыханийВиновница навеки скрылась с глаз, -Природа, что дарила ею нас, Поникла от стыда, мы ж - от рыданий. Но не взяла и смерть тщеславной дани: У солнца солнц - свет все же не погас; Любовь сильней: вернул ее приказВ мир - жизнь, а душу - в сонм святых сияний. Хотела смерть, в ожесточенье зла, Прервать высоких подвигов звучанье, Чтоб та душа была не столь светла, - Напрасный труд! Явили нам писаньяВ ней жизнь полней, чем с виду жизнь была, И было смертной в небе воздаянье. Когда скалу мой жесткий молотокВ обличия людей преображает, -Без мастера, который направляетЕго удар, он делу б не помог, Но божий молот из себя извлекРазмах, что миру прелесть сообщает; Все молоты тот молот предвещает, И в нем одном - им всем живой урок. Чем выше взмах руки над наковальней, Тем тяжелей удар: так занесенИ надо мной он к высям поднебесным; Мне глыбою коснеть первоначальной, Пока кузнец господень - только он! -Не пособит ударом полновесным, Уж если убивать себя пристало, Чтоб смерть очам вернула горний свет, -То лишь тому, кто верой был согрет, Но жил в скорбях и бедствовал немало. Но у людей с жар-птицей сходства мало, Не возвращает жизни им рассвет; В руках - ленца, в ногах проворства нет. Кто ночью на коне, тот вправе днемНа миг прилечь и подремать немного, -Вот так-то жду и я, что отдохнем, О, жизнь моя, мы милостию Бога. Зло скудно там, где скуден мир добром, И грань меж них проложена нестрого. О память об ударе, что нанесМне в грудь кинжал, отточенный любовью... Я только смертью жив, но не таю, Что счастлив я своей несчастной долей; Кто жить страшится смертью и неволей, -Войди в огонь, в котором я горю. Я тем живей, чем длительней в огне.Как ветер и дрова огонь питают, Так лучше мне, чем злей меня терзают, И тем милей, чем гибельнее мне. Будь чист огонь, будь милосерден дух, Будь одинаков жребий двух влюбленных, Будь равен гнет судеб неблагосклонных, Будь равносильно мужество у двух, Будь на одних крылах в небесный кругВосхищена душа двух тел плененных, Будь пронзено двух грудей воспаленныхЕдиною стрелою сердце вдруг, Будь каждый каждому такой опорой, Чтоб, избавляя друга от обуз, К одной мете идти двойною волей, Будь тьмы соблазнов только сотой долейВот этих верных и любовных уз, -Ужель разрушить их случайной ссорой? Увы, увы! Как горько уязвленЯ бегом дней и, зеркало, тобою, В ком каждый взгляд прочесть бы правду мог.Вот жребий тех, кто не ушел в свой срок! Так я, забытый временем, судьбою, Вдруг, в некий день, был старостью сражен.Не умудрен, не примирен, Смерть дружественно встретить не могу я; С самим собой враждуя, Бесцельную плачу я дань слезам.Нет злей тоски, чем по ушедшим дням! Увы, увы! Гляжу уныло вспятьНа прожитую жизнь мою, не знаяХотя бы дня, который был моим.Тщете надежд, желаниям пустым, Томясь, любя, горя, изнемогая, (Мне довелось все чувства исчерпать!)Я предан был, - как смею отрицать? Скрыв истину, меня держали страстиВ своей смертельной власти; Но срок их царства мне казался мал.И, длись он дольше, -я бы не устал.Влачусь без сил, - куда? Не знаю я; Страшусь глядеть, но время, убегая, Не прячет явь, хоть отвращаю взгляд.И вот теперь мне годы плоть язвят, Душа и смерть, усилия смыкая, Мной доказуют бренность бытия; Когда догадка истинна моя(Стань, Господи, тому порукой!), Я буду мучим вечной мукой: Ведь вольной волей. Боже, я твой светОтверг для зла, и мне спасенья нет. Я отлучен, изгнанник, от огня; Я никну там, где все произрастает; Мне пищей - то, что жжет и отравляет; И что других мертвит, - живит меня. Скорблю, горю, томлюсь - и сердце в этомСебе находит пищу. Сладкий рок! Кто б жить одним лишь умираньем мог, Как я, теснимый злобой и наветом? Ты, лютый Лучник, знаешь по приметам, Когда настал твоей деснице срокНам дать покой от жизненных тревог; Но вечно жив, в ком смерть живым бьет светом. Будь у огня равенство с красотой, Являющей исток свой в ваших взорах, Не знал бы мир тех льдистых стран, в которых, Как огнемет, не запылал бы зной. Но небо страждет нашей маетойИ вашу прелесть держит на запорах, Чтоб нам не пасть из-за нее в раздорахИ в скорбной жизни обрести покой. Так не равны краса и пламень силой, И лишь пред тем любовью мы горим, Что нам доступно прелестью своею. Таков и я в свой век, Синьор мой милый: Горю и гибну, но огонь незрим, Затем что въявь пылать я не умею. Еще лежал на сердце камнем гнет, И жаждал я единственного блага, -Чтоб скорбь нашла в слезах себе исход, Как волей рока вновь вспоила влагаРостки и корни горестей моих, И смерть дала мне щедро, не как скряга. В твоей кончине снова боль: двоих(Ты сыну вслед взят гробовым покоем)Оплакивать должны перо и стих. Он был мне брат; ты - нам отец обоим; Он был любим; ты - почитаем мною; Какой утрате легче дверь откроем? Он в памяти начертан как живой, Ты на сердце изваян нерушимо, -И пуще горе лик снедает мой, И все ж скорблю слабей о том, что чтимо: Ведь ты упал, созрев, незрелым - он; Утратить старца -- мене ощутимо. Для нас в злосчастье гнет не так силен, Раз понята неотвратимость намиК чувствами рассудок не смущен. Но кто в гробу не окропит слезамиРодителя, прощаясь навсегдаС ним, сызмальства стоявшим пред глазами? Тем горше нам и мука и бедаЧем полновесней чувство им внимает, -Я ж не таился, Боже, никогда! Когда душа рассудку власть вручает, Он взнуздывает так, что боль потомСвоим обильем лишь сильней терзает. И не лелей в себе я мысль о том, Что праведнику на небе неведомТот смертный страх, с которым мир знаком, Росли б мои страданья; но их бедамЦеленье - в вере; тем, кто в благе жил, И смерть не смеет быть лихим соседом; Но ум себя в нас плоти подчинил, И тем страшней нам смерть, чем крепче сила, С какой нас предрассудок охватил. Уж девяносто раз в волнах гасилоСвой светоч солнце, прежде чем твояДуша в благом успенье опочила. Взят на небо из бедствий бытия, Спаси теперь меня, что умер вживе, -Ведь в мир пришел твоею волей я! Ты ж мертв от смерти, - а судьбы счастливей, Чем в божьем лоне, можно ли желать? Я зависти не скрою, - было б лживей! К вам за порог запрещено вступатьИ времени и року, что в отрадеНам ложь, а в муке правду любят слать; И светочи у вас не меркнут в чаде, И рознь часов насильем не томит, И с неизбежным случаи не в разладе; И ночь ваш блеск собою не темнит, И день его своим огнем не множит, Как здесь, когда нам солнцем зной излит. Мне смерть твоя ждать смерть мою поможет.Затем что ты мне явлен в месте том, О коем мысль лишь редко мир тревожит. Не склонен худшим смерть считать концом, Кто, кончив жизнь, в нее вступает снова, К престолу божью с милостью ведом. Там жду и чаю, волей всеблагою, Тебя увидеть, коль в грязи земнойУм не покинет сердца ледяного. И если связан сын с отцом такойЛюбовью там, где все любовь связует.................. Вот так же, как чернила, карандашТаят стиль низкий, средний и высокий, А мрамор - образ мощный иль убогий, Под стать тому, что может гений наш, - Так, мой Синьор, покров сердечный вашСкрывает, рядом с гордостью, истокиУчастливости нежной, хоть дорогиМне к ней еще не открывает страж. Заклятья, камни, звери и растенья, Враги недугов, - будь язык у них -О вас сказали б то же в подтвержденье; И, может быть, я впрямь от бед моихУ вас найду защиту и целенье.................. Хочу хотеть того, что не хочу, Но отделен огонь от сердца льдиной; Он слаб; чертой не сходно ни единойПеро с писаньем; лгу - но не молчу. Казнюсь, Господь, что словом ввысь лечу, А сердцем пуст; ищу душой повинной, Где в сердце вход, куда б влилось стремнинойВ него добро, да гордость отмечу. Разбей же, Боже, лед мой! Рушь преграду, Чтоб косностью своей не отвелаТвоих лучей, столь скудных в сей юдоли. Пошли твой свет, несущий нам отраду, Жене своей, - да вспряну против зла, Преодолев сомнения и боли. Оно дошло, - оставьте попеченье! -И перечел его я двадцать раз: Вы выставили зубы напоказ, Как тело - пищу, кончив насыщенье. Меня ж взяло, в пути назад, сомненье, -Не Каин ли был праотцем у вас? Так! вы - его потомство среди нас: Чужая радость вам всегда в мученье; Гнездятся в вас нечестье, зависть, месть; У вас любовь к другому под запретом; Вы смерть души торопитесь обресть; Что о Пистойе сказано Поэтом, То крепко надо помнить вам. А лестьПеред Флоренцией- что толку в этом? Конечно, дивным светомМой город блещет. - Только этот светНезрим для вас, в ком благостыни нет! Есть исполин: он ростом столь высок, Что человек очам его не явлен, И уж не раз стопою этих ногБыл целый город сплющен и раздавлен; Но все же неба тронуть он не смог, Хоть башен строй был к солнцу им направлен, Зане на весь его огромный станОдин есть зрак - и тот лишь пятке дан. Он видит то, что ползает в пыли, А теменем равняется с звездами; И за два дня б измерить не моглиМы ног его, покрытых волосами; Теплу ли, стуже ль сроки подошли, Он всякими скучает временами; И как челом он к небу льнет в упор, Так и ступней он выше высей гор. Что перед нами зернышко песка, То пред его пятою наши горы; Средь шерсти ног, как мошка средь леска, Гнездится чудь, пугающая взоры; Там был бы кит не больше мотылька; А стонет он и требует опоры, Лишь если вихрь в то око нанесетМякины, дым иль пыли хоровод. Ленивая при нем старуха есть, Кормилица и нянька глыбы этой; Его слепую, алчущую местьОна исконно держит разогретой; Уйдет ли он, - она спешит залезтьВо щель теснины, высью стен одетой; Когда ж он спит, она во мраке ждетИ донимает голодом народ. Бескровная и желтая, онаНа грузной груди знак владыки носит; Она людским страданием жирна, Но вечно ест и вечно пищи просит, И, зависти не зная мер и дна, Себя клянет и прочих не выносит; В ней сердце - камень; длань - железный брус; В ее утробе - скал и моря груз. Семь отпрысков их рыщут по землеМеж полюсами, мучимые жаждой, -На правых ополчаются во зле, И тысячу голов имеет каждый, И вечной бездны стелют зев во мгле, И ловят жертвы в бездну не однажды; Их члены обвивают тело нам, Как стену плющ, ползущий по камням.................. С приязнью неиспытанной и жгучейСлежу, как овцы вверх по крутизнеПолзут, пасясь то тут, то там над кручей, А их хозяин, тешась в сторонеДудою незатейливо певучей, То недвижим, то бродит в полусне, Пока его жена, в уборе грубом, Степенно свиньям корм дает под дубом. Как взору мил на высоте стоящийИз глины и соломы их приют, Покрытый снедью стол, очаг горящийПод ясенем, раскинувшимся тут! Кто нагоняет жир свинье лежащей, Кто батогом ослу внушает труд; А дряхлый дед безмолвно и нестрогоГлядит кругом, воссевши у порога. Они не прячут чувств от наших взоров, Их счастье - мир, без злата и шелков.Пока их плуг бредет вдоль косогоров, Нам день явить богатства их готов; Им вор не страшен, нет у них затворов, Раскрыты настежь двери их домов, И любо им, покончивши с трудами, На сене спать, насытясь желудями. Для Зависти нет места в этом строе, Само себя снедает Чванство тут; Лишь зеленя берут их за живоеДа луг, где травы выше всех растут; Им пахота милей, чем все другое; Они сошник, как драгоценность, чтут; Две-три корзины им желанней злата; Вся утварь их -мотыга да лопата. Слепая Скупость, низкие Расчеты, Вы, топчащие естество во прах, -Вам Чванство шлет всегдашние заботыО золоте, о землях, о чинах; Вам Похоть не дает вкусить дремоты, А Зависть омрачает свет в очах; Стяжательство вам Истину застлало, Что срок наш мал и что нам нужно мало. Когда-то наши дальние предтечиПитались желудями и водой; Вот луч, пример, указка издалече, Вот что должно Обжорству быть уздой.Прислушайтесь немного к этой речи: Скучает царь высокою чредойИ тянется к неведомым усладам, -А селянин довольствуется стадом. В монистах, в злате, но с тоской во взореБогатство ждет со всех сторон лишь бед: Чуть дождь, чуть ветер - все ему на горе, Во всем язык вещаний и примет.А Нищета - той по колено море; Живет, чем есть; до завтра - дела нет; Ей лес, как дом, и в рубище убогомОна чужда заботам и тревогам. Дары, стяжанья, вычурность приличий, Грех, благодать, искусства торжествоДля селянина кажутся лишь притчей; Злак, молоко, вода - вот жизнь его, А песни да мозоли - счет отличий, Потерь, наценок, прибылей - всего, Что гнет ему над пахотою спину; Так, не ропща, приемлет он судьбину. Он молит, чтит, боится, любит БогаНа борозде, средь стада, за трудом; Бог для него - советчик и подмогаСо стельною коровой, с злым быком; Навряд, Зачем, Как, Если - их тревогаНад ним бессильна, с ней он незнаком: Он простодушно верит в Бога, в небо, А те в ответ ему приносят хлеба. Навряд - всегда с оружием, но хромо, И движется, как саранча, прыжком; Пугливая трясет его истома, Как по болоту ветер тростником.Зачем - столь тоще, что едва весомо; Хоть сто ключей по поясу кругомНа нем звенит, - но все они с изъяном; Его дорога - ночью, под туманом. Как с Если - родичи, почти что братья, Гиганты столь огромной вышины, Хотя лучи их зренью не видны, Все города и веси без изъятьяОт тени их убоги и темны; Меж оползней и скал стопу пристроив, Они пытают прочность их устоев. Проходит Правда нищей и бездомной, За что народи чтит ее как раз; Как солнце в небе- зрак ее огромный, Как злато - плоть, и сердце - как алмаз; Ее огонь встает из ночи темнойСо всех концов, хоть лишь в одном погас; Пред взором зеленея изумрудом, Она враждебна козням и причудам. Пристойно опустивши долу очи, Вся мишурой обвешана вокруг, Проходит Ложь, с душой темнее ночи, Но с виду всем заступница и друг; Ей, ледяной, жить в зное дня нет мочи, Нужна ей тень, чтоб избежать докук; Она дружит и делится советомС Изменою, Коварством и Наветом. Вослед ей Лесть проходит хлопотливо, -Юна, проворна, хороша собой, Раскрашена, разубрана на диво, Обильней, чем цветами луг весной; Она вертит всем скромно и учтиво, Твердит лишь то, чего б хотел другой; И смехом и слезой она лукавит, Глазами любит, пальцами удавит. Она не только мать злодейств придворных, Она их нянчит, кормит молоком, Хранит, растит в руках своих проворных.................. Для Красоты, что здесь погребенаБезвременно, одно есть утешенье: Жизнь принесла ей смертное забвенье, А Смертью ныне жизнь возвращена. Зачем не к ликам, старостью измятым, Пришла ты, Смерть, а сорвала мой цвет? - Затем что в небесах приюта нетЗапятнанному тленьем и развратом. Смерть нанести не пожелала рануОружьем лет и преизбытком днейКрасе, что здесь почила, - дабы ейВернуться ввысь, не потерпев изъяну. Почившая здесь Красота пришлаДругих существ на свет настолько краше, Что Смерть, с кем естество враждует нашеДля дружбы с ним, ей жизнь оборвала. Я здесь почил, чуть появясь на свет; Я - тот, к кому так быстро поспешилаСмерть, что душа, чью плоть взяла могила, Едва заметила, что плоти нет. Смерть не дала мне, погребя во мглеТу Красоту, что здесь была моею, Вернуть ее всем тем, кто скуден ею, Чтоб прежним мне воскреснуть на земле. - Друг Ваш мертвый рассуждает и говорит так: ежелинебо отняло красоту у всех других людей в мире, дабы меняодного создать таким прекрасным, каким создало, и ежели побожественным законам я должен ко дню Страшного судаявиться таким же, каким был когда-то, то отсюда следует, что красоту, данную мне, я не могу вернуть тем, у кого отнялее, но что я должен быть прекраснее их в вечности, а они -уродливее меня. Это - противоположность той мысли, какуюя выразил вчера, но то - притча, а это - истина. Ваш Макельоньоло Буонарроти Я словно б мертв, но миру в утешеньеЯ тысячами душ живу в сердцахВсех любящих, и, значит, я не прах, И смертное меня не тронет тленье. - Ежели достаточно, не посылайте мне больше ничего. Здесь рок послал безвременный мне сон, Но я не мертв, хоть и опущен в землю: Я жив в тебе, чьим сетованьям внемлю, За то, что в друге друг отображен. - Не хотел посылать вам это, потому что скверно вышло, но форели и трюфели одолели бы и само небо. Вверяю себя вам. Когда ста лет в двучасье ты лишился.То вечности тебя бы люстр лишил; - О нет, затем что за день век прожил, Кто за день жизнь познал и в склеп спустился! - Некто видит Чеккино мертвым и обращается к нему, аЧеккино отвечает. К благой судьбе я смертью приведен: Бог не желал меня увидеть старым, И так как рок не властен большим даром, Все" кроме смерти, было б мне в урон. - Теперь, когда обещание пятнадцати надписей выполнено, я больше уже не повинен вам ими, разве что придутони из рая, где он пребывает. Вот этот прах, остатки бытия, Где лика нет, где очи уж истлели, -Урок тому, кого пленять умели, В какой тюрьме жила душа моя. - Вбейте в себя две последние строчки, ибо они - нраво-учительные; посылаю же я вам это в погашение пятнадцатинадписей. Кто этот гроб слезами орошает, Тот понапрасну верит, что вернетЕго слеза сухому древу плод: Ведь по весне мертвец не воскресает. - Эта глупость, тысячекратно сказанная, - ни к чему! Мне красоту пожаловал Господь, Родитель же мне передал лишь тело; Но если Богом данное истлело, Что ж смертная от смерти примет плоть? - Посылаю вам с запиской дыни, рисунка же пока нет, но я изготовлю его непременно со всем искусством, на какоеспособен. Поручите меня вниманию Баччо и скажите ему, что будь у меня здесь рагу, каким он угощал меня там, ястал бы теперь вторым Грациано, и поблагодарите его заменя. При жизни я кому-то жизнью был, И с той поры, как сделался я прахом, Ревнивый друг ждет смерти, мучим страхом, Чтоб кто-нибудь его не упредил. - Нескладица! Ручей иссяк; надо подождать дождя, а вытак торопите! Чеккино - в жизни, ныне - я у Бога, Мирской на миг, небесный навсегда; Счастливая вела меня звезда: Где стольким в смерть, мне в жизнь была дорога. - Так как поэзия этой ночью молчала, посылаю вамчетыре надписи, за три пряника скряги и вверяю себявам. Ночь! сладкая, хоть мрачная пора, От всех забот ведущая к покою! Как зорок тот, кто чтит тебя хвалою, Как та хвала правдива и мудра! Ты тяжесть дум снимаешь до утра, Целишь их жар прохладою ночною, И часто я, влеком своей мечтою, Во сне взлетаю на небо с одра. О сумрак смерти, знаменье пределаВсех вражеских душе и сердцу бед, Конец печалей, верное лекарство, - Ты можешь врачевать недуги тела, Унять нам слезы, скинуть бремя летИ гнать от беззаботности коварство. Невелика цена тому..................Ты б увидал свой лик в моем, Во всей его красе и благостыне, Когда б не слеп в избытке света ныне. Никто желанной воли не найдетДо той поры, пока не подойдетК пределам жизни и искусства. В такой злосчастной доле мне ваш ликНесет, как солнце, то рассвет, то сумрак. Хоть счастлив я твоим благоволеньем, Страшусь его, как гнева твоего, Затем что крайностью егоЛюбовь опять смертельным бьет раненьем. Другой стреле удастся ли вперед - не знаю,...............Но рок сильней, чем мой исконный навык. Что должен? Что могу? Иль чем. Любовь, Еще доймешь, пока есть в жилах кровь?..............................Скажи ему, что вновь и вновьТы злой звездой теснишь его заботы.................. Я заточен, бобыль и нищий, тут, Как будто мозг, укрытый в костной корке, Иль словно дух, запрятанный в сосуд; И тесно мне в моей могильной норке, Где лишь Арахна то вкушает сон, То тянет нить кругом по переборке; У входа кал горой нагроможден, Как если бы обжоре-исполинуОт колик здесь был нужник отведен; Я стал легко распознавать уринуИ место выхода ее, когдаВзгляд поутру сквозь щель наружу кину; Кошачья падаль, снедь, дерьмо, бурдаВ посудном ломе - все встает пределомИ мне движенья вяжет без стыда; Душе одна есть выгода пред телом: Что вони ей не слышно; будь не так -Сыр стал бы хлебу угрожать разладом; С озноба, с кашля я совсем размяк; Когда душе не выйти нижним ходом, То ртом ее мне не сдержать никак; Калекой, горбуном, хромцом, уродомЯ стал, трудясь, и, видно, обретуЛишь в смерти дом и пищу по доходам; Я именую радостью беду, Как к отдыху, тянусь я к передрягам -Ведь ищущим Бог щедр на маету! Взглянуть бы на меня, когда трем МагамПоют акафисты, - иль на мой дом, Лежащий меж больших дворцов оврагом! Любовь угасла на сердце моем, А большая беда теснит меньшую: Крыла души подрезаны ножом; Возьму ль бокал - найду осу, другую; В мешке из кожи - кости да кишки; А в чашечке цветка зловонье чую; Глаза уж на лоб лезут из башки, Не держатся во рту зубов остатки, -Чуть скажешь слово, крошатся куски; Лицо, как веер, собрано все в складки -Точь-в-точь тряпье, которым ветер с грядВорон в бездождье гонит без оглядки; Влез в ухо паучишка-сетопряд, В другом всю ночь сверчок поет по нотам; Одышка душит, хоть и спать бы рад; К любви, и музам, и цветочным гротамМои каракули, - теперь, о страх, Кульки, трещотки, крышки нечистотам! Зачем я над своим искусством чах, Когда таков конец мой, - словно мореКто переплыл и утонул в соплях. Прославленный мой дар, каким, на гореСебе, я горд был, - вот его итог: Я нищ, я дряхл, я в рабстве и позоре. Скорей бы смерть, пока не изнемог! Резь, лихорадка, боль зубов и глаз... И высочайший гений не прибавитЕдиной мысли к тем, что мрамор самТаит в избытке, - и лишь это намРука, послушная рассудку, явит. Жду ль радости, тревога ль сердце давит, Мудрейшая, благая донна, - вамОбязан всем я, и тяжел мне срам, Что вас мой дар не так, как должно, славит. Не власть Любви, не ваша красота, Иль холодность, иль гнев, иль гнет презренийВ злосчастии моем несут вину, - Затем, что смерть с пощадою слитаУ вас на сердце, - но мой жалкий генийИзвлечь, любя, способен смерть одну. Как из скалы живое изваяньеМы извлекаем, донна, Которое тем боле завершение, Чем больше камень делаем мы прахом, -Так добрые деяньяДуши, казнимой страхом, Скрывает наша собственная плотьСвоим чрезмерным, грубым изобильем; Лишь ты своим размахомЕе во мне способна побороть, -Я ж одержим безводьем и бессильем. Здоровый вкус разборчиво беретВ первейшем из искусств произведенья, Где тел людских обличье и движеньяНам глина, мрамор, воск передает. Пусть времени глумливый, грубый ходДоводит их до порчи, разрушенья, -Былая красота их от забвенья -Спасается и прелесть бережет. Надежная опора вдохновеньюБыла дана мне с детства в красоте, -Для двух искусств мой светоч и зерцало.Кто мнит не так, - отдался заблужденью: Лишь ею влекся взор мой к высоте, Она резцом и кистью управляла. Безудержный и низкопробный людНизводит красоту до вожделенья, Но ввысь летит за нею светлый ум.Из тлена к божеству не досягнутНезрячие; и чаять вознесеньяНеизбранным - пустейшая из дум! Чтоб не сбирать по крохам у людейЕдиный лик красы неповторимой, Был в донне благостной и чтимойОн явлен нам в прозрачной пелене, -Ведь множество своих частейБерет у мира небо не вполне.И внемля вздох ее во сне, Господь в единое мгновеньеУнес из мерзости земнойЕе к себе, сокрыв от созерцанья.Но не поглотит все ж забвенье, Как смерть, - сосуд ее людской, Ее святые, сладкие писанья.Нам жалость молвит в назиданье: Когда б Господь всем тот же дал уделИ смерть искала долг, - кто б уцелел? Надежнее брони в борьбе с судьбой, Вернее средств пока не отыскалось, Чем плач и просьбы! Мне ж они - не щит.Жестокость и любовь дают мне бой; У той оружье - смерть, у этой - жалость; Та - умерщвляет, эта - жизнь щадит.Так, путы рвя, спешитДуша к разлуке, столь желанной, с телом, Чтоб вознестись к пределам, Куда не раз уже влеклась она, Где в красоте гордыня не видна; Но на сердце встает со днаПред нею лик, в ком жизни сила, Чтоб смерть в тот миг любви не победила. Знать, никогда святой не вспыхнет взорТой радостью, с какой в него гляжу я.Строг дивный облик, знаменуя, В ответ улыбке, сумрачный укор.Вот чаяньям любовным приговор! Не может, видно, красота без края, Свет без границ, что естеством своимВраждебен навыкам моим, Гореть со мной, одним огнем пылая.Меж двух столь разных лиц любовь хромая, Гневясь, спешит найти приют в одном.Но как мне ждать ее к себе с дарами, Когда, войдя в меня огнем, Она течет в обратный путь слезами?67, 68
Данная страница нарушает авторские права?