Клара - Натанаэлю

Хотя ты давно ко мне не писал, но я все же уверена, что ты хранишь меня

в своем уме и сердце. Ибо ты, верно, живо вспомнил обо мне, когда

отправлял письмо к брату Лотару, а надписал мое имя. Я с радостью его

распечатала и приметила ошибку, лишь дочитав до слов: " Ах, любезный

Лотар! " Конечно, я должна была не читать далее, а отдать письмо брату. Но

хотя ты с ребяческой задирчивостью порой и выговаривал мне, будто у меня

такой спокойный и рассудительный нрав, что если бы дом вот-вот готов был

обрушиться, то я, подобно некой женщине, прежде чем убежать, успела бы

проворно поправить загнувшуюся занавеску, - все ж мне едва ли надобно

уверять, что твое письмо глубоко потрясло меня. Я едва дышала, в глазах у

меня зарябило. Ах, возлюбленный Натанаэль, что же столь ужасное могло

возмутить твою жизнь? Мысль о разлуке, о том, что я никогда не свижусь с

тобой, поразила меня как удар раскаленного кинжала. Я читала и

перечитывала! Твое описание мерзкого Коппелиуса ужасно. Только теперь

узнала я, какая страшная, жестокая кончина постигла твоего старого доброго

отца. Брат Лотар, которому я возвратила твое письмо, старался меня

успокоить, но мало в том преуспел. Зловещий продавец барометров Джузеппе

Коппола неустанно следовал за мной по пятам, и, как мне ни стыдно

признаться, он возмутил мой здоровый, всегда спокойный сон различными

причудливыми видениями. Однако ж вскоре, уже поутру, все представилось мне

иначе. Итак, не сердись на меня, возлюбленный мой, когда Лотар скажет

тебе, что я, вопреки странному твоему предчувствию, будто Коппелиус

причинит тебе зло, все же весела и беспечальна, как и прежде.

Скажу чистосердечно, мне думается, что все то страшное и ужасное, о чем

ты говоришь, произошло только в твоей душе, а действительный внешний мир

весьма мало к тому причастен. Видать, старый Коппелиус и впрямь был

довольно мерзок, но то, что он ненавидел детей, вселяло в вас истинное к

нему отвращение.

Страшный Песочник из нянюшкиной сказки весьма естественно соединился в

твоей детской душе со старым Коппелиусом, который, даже когда ты перестал

верить в Песочного человека, остался для тебя призрачным колдуном,

особенно опасным для детей. Зловещие свидания его с твоим отцом в ночную

пору были не что иное, как тайные занятия алхимией, чем матушка твоя не

могла быть довольна, ибо на то, нет сомнения, уходило попусту много денег,

да и, как всегда бывает с подобными адептами, сии труды, наполняя душу

отца твоего обманчивыми стремлениями к высокой мудрости, отвлекали его от

забот о своем семействе. Отец твой, верно, причинил себе смерть

собственною неосторожностью, и Коппелиус в том неповинен. Поверишь ли,

вчера я допытывалась у нашего сведущего соседа, аптекаря, могут ли во

время химических опытов приключиться подобные взрывы, внезапно поражающие

смертью. Он ответил: " Всеконечно! " - и описал, по своему обыкновению,

весьма пространно и обстоятельно, как это могло сделаться, насказав при

том множество мудреных слов, из которых я ни одного не могла упомнить.

Теперь ты станешь досадовать на свою Клару, ты скажешь: " В эту холодную

душу не проникает ни один луч того таинственного, что так часто обвивает

человека незримыми руками; она видит только пеструю поверхность мира и,

как ребячливое дитя, радуется золотистым плодам, в сердцевине коих скрыт

смертоносный яд".

Ах, возлюбленный Натанаэль, или тебе не верится, что и веселая,

беспечальная, беззаботная душа может почувствовать враждебное

проникновение темной силы, стремящейся погубить нас в нашем собственном

" я"? Но прости, если я, неученая девушка, попытаюсь как-нибудь

растолковать, что, собственно, я разумею под этой внутренней борьбой. В

конце концов я, верно, не найду надлежащих слов, и ты подымешь меня на

смех, не оттого, что у меня глупые мысли, а потому, что я так нескладно

пытаюсь их выразить.

Ежели существует темная сила, которая враждебно и предательски

забрасывает в нашу душу петлю, чтобы потом захватить нас и увлечь на

опасную, губительную стезю, куда мы бы иначе никогда не вступили, - ежели

существует такая сила, то она должна принять наш собственный образ, стать

нашим " я", ибо только в этом случае уверуем мы в нее и дадим ей место в

нашей душе, необходимое ей для ее таинственной работы. Но ежели дух наш

тверд и укреплен жизненной бодростью, то он способен отличить чуждое,

враждебное ему воздействие, именно как такое, и спокойно следовать тем

путем, куда влекут нас наши склонности и призвание, - тогда эта зловещая

сила исчезнет в напрасном борении за свой образ, который должен стать

отражением нашего я. " Верно и то, - прибавил Лотар, - что темная

физическая сила, которой мы предаемся только по собственной воле, часто

населяет нашу душу чуждыми образами, занесенными в нее внешним миром, так

что мы сами только воспламеняем наш дух, который, как представляется нам в

диковинном заблуждении, говорит из этого образа. Это фантом нашего

собственного " я", чье внутренне сродство с нами и глубокое воздействие на

нашу душу ввергает нас в ад или возносит на небеса". Теперь ты видишь,

бесценный мой Натанаэль, что мы, я и брат Лотар, порядком наговорились о

темных силах и началах, и эта материя - после того как я не без труда

изложила здесь самое главное - представляется мне довольно

глубокомысленною. Я не совсем хорошо понимаю последние слова Лотара, я

только чувствую, что он под этим разумеет, и все же мне кажется, что все

это весьма справедливо. Умоляю тебя, выкинь совсем из головы мерзкого

адвоката Коппелиуса и продавца барометров Джузеппе Копполу. Проникнись

мыслью, что эти чуждые образы не властны над тобою; только вера в их

враждебное могущество может сделать их действительно враждебными тебе.

Ежели бы каждая строчка твоего письма не свидетельствовала о жестоком

смятении твоего ума, ежели бы твое состояние не сокрушало меня до глубины

души, то я взаправду могла бы посмеяться над адвокатом Песочником и

продавцом барометров Коппелиусом. Будь весел, весел! Я решила быть твоим

ангелом-хранителем и, как только мерзкий Коппола вознамерится смутить твой

сон, явлюсь к тебе и громким смехом прогоню его прочь. Я нисколечко не

страшусь ни его самого, ни его гадких рук, и он не посмеет под видом

адвоката поганить мне лакомства или, как Песочный человек, засыпать мне

глаза песком.

Твоя навеки, сердечно любимый мой Натанаэль, и т. д. и т. д.