Поездка в тихвинский лагерь «Прикоснись к святыне». 8 страница

Одной девочке попался специфический батюшка, который узнав, что она вот только-только впервые пришла на исповедь, сразу начал красочно живописать насколько она грешна, и какой конфигурации будет её котёл, который уже зарезервирован в аду. Девочка напугалась, расплакалась и убежала. Потом долго потихоньку возвращалась в лоно Святой Православной Церкви.

Ещё одна рассказывала, что у неё отец с детства увлекался всякими религиями, и в буддизме что-то шарил, и «Бхагават-Гиту» читал, но в итоге девушка подросла и выбрала себе православие.

Беседа происходила в трапезной. Это такая длинная вытянутая комната, на входе которой ширмой отгорожен закуток для грязной посуды.

Две девушки, что мыли посуду, видимо свято верили, в то, что если их не видно, то значит и не слышно. Каким-то образом их смех и перехихикивание были слышны всем отчётливо, гораздо лучше, чем спокойный голос очередного рассказчика.

И вновь я подумал об эгоизме и незрелости.

Был такой случай в моей жизни.

Отец, после нищих 90-х, в нулевых вдруг стал зарабатывать деньги, и чем дальше, тем серьёзнее. Вдруг оказался востребованным его ум, инженерные умения, и огромная трудоспособность.

И это был удивительный живой пример того, как деньги портят человека. Он забыл, как в 90-х мать кормила семью, бегая круглыми сутками по городу и толкая «Гербалайф» в массы, теперь он не уставал повторять, как он всех кормит, при этом, не выделяя особых средств на семью. У мамы был свой бюджет, у меня свои подработки, но это именно он платит за квартиру, купил домой телефон с автоответчиком, новый телевизор, и новый монитор к компьютеру. Он отдельно хвастался, что за телефон переплатил в полтора раза, мол в другом магазине точно такой же стоил дешевле.

Я думал, это только в глупых анекдотах про новых русских есть такая тема – хвастаться переплатой.

Брата родители уже два года как сплавили под Благовещенск к тёте, где он жил и радовался, лишившись постоянных истеричных наездов отца.

Мама присмотрела домик в деревне, отец добавил ей денег, и она выписалась из нашей трёхкомнатной квартиры. Уже и переехала туда. С отцом они встречались в кафе – на нейтральной территории. Бумаги о разводе уже вот-вот должны были быть готовы.

Я строил отношения с девушкой, и уехал покорять безкрайние степи Казахстана.

Отец остался один в полностью своей квартире, потому что перед приватизацией родители сказали нам с братом написать отказные.

Наверное, он был счастлив.

Два месяца.

А потом мгновенно умер от сердечного приступа, немного не дожив до 50-летия.

Приехал я, приехал брат. Мама из деревни снова приехала и жила в квартире. Мебель в квартире была передвинута, чтобы освободить зал. Все наши друзья собрались в детской комнате, сидели на полу и диванах, игрались на компе, один даже ночевал у нас постоянно.

Это был настоящий рай, по моим скромным меркам.

Я так мечтал о теплом и дружественном проходном дворе в квартире, что одно время даже тихонько пускал друзей побухать у меня в комнате, хоть сам и не пью. Просто однажды нам домой позвонила мать одного из друзей, спросить, когда он домой придёт, и отец сказал, что в десятом часу ночи он звонки в своей квартире терпеть не намерен. И собираться перестали.

И вот сидим мы, играемся в какую-то коллективную игру типа «контакт», и нам очень тепло, весело, хорошо.

Внутри у меня что-то странное. Можно описать так: Я чувствую к отцу большую благодарность за то, что он дал повод всем нам тут собраться в такой необычной обстановке, и за то, что он не препятствует этому сборищу.

Открывается дверь, и знакомый отца говорит нам: «Ребята, потише, не смейтесь. Всё-таки похороны!»

Да, у нас полная квартира народу. В зале стоит гроб с телом, а мне плевать. Мне хорошо.

Я молод, глуп, мне 22, и я эгоистичен. Ни о каком уважении речь не идёт. Отца любил и уважал только внешний мир, который видел его лишь весёлым, остроумным, компетентным специалистом. Я его тихонько ненавидел и презирал за трусость, лицемерие, и подхалимство.

Похороны его остались в моих воспоминаниях светлым праздником. Никогда в жизни больше не собирались мы с друзьями все вместе одновременно в таком количестве.

Это я к чему.

Когда ты эгоист, то тебе плевать, что происходит рядом, ты не проявляешь уважения к другим людям, не задумываешься об их комфорте, ведь главное – твой комфорт.

Две девушки за ширмой чирикали, как гламурные подружки с телефонами на скамейке.

Я вылез из-за стола, подошёл к ширме и вежливо сказал, что мы их слышим, прекрасно слышим, и слышим даже лучше, чем самих рассказчиков.

Как они среагировали на мои слова я не успел увидеть, потому что меня уже поймала за локоть Ксения. Не была она гордой. В обращении её была просьба, а не пренебрежительный приказ.

Мне бы хотелось думать, что это я заслужил такое отношение своим смирением, а не просто у неё хорошее настроение.

Ксения попросила сопроводить в мужскую келью новоприбывшего паломника и пристроить его. Человек приехал на завтрашний праздник.

Высокий худощавый дядечка. Седоватый, с усами. Чем-то похож на Марка Твена. Звать Павел.

Я пошёл в келью, и понял, что там его совершенно не на что положить. Есть лишь свободный угол во второй комнате. И хотя дяденька сначала заявлял, что у него есть и коврик и спальник, но увидев угол, как-то не проявил энтузиазма.

Я сбегал обратно в трапезную, нашёл матушку, спросил у неё какой-нибудь раскладушки, она ответила, что ничего нет, пусть мы сами придумываем. Стал думать и находить скрытые резервы. После тщательных исследований, обнаружил, что в нашем домике, рядом с туалетом стоит пыльный диванчик, на который люди грязные перчатки бросают, шнуры от электроприборов, сломанные инструменты и прочий строительный мусор.

Сбегал обратно в трапезную, и выдернул себе в помощь Алексея. Мы с ним вдвоём перенесли диванчик в свободный угол, и я его отпустил.

Следующим пунктом Павел потребовал, чтобы я диван почистил.

Я пошарил ещё вокруг, нашёл щётку, и навёл влажную уборку. Действительно, пыли было полно.

Потом Павел стал просительно требовать подушку. Я сбегал и отдал ему свою.

После этого он стал просить ещё и одеяло.

Я принёс ему одеяло. У меня на кровати оставался только матрас, и я думал, о том, что если Павел его попросит, то я откажу. У него и так диван, а у меня панцирная сетка с досками.

Больше экипировки Павел не просил, но всё не мог определиться, как ему поступать. Стоял и гундосил.

- Это вы мне дали укрываться?

- Да.

- Или лучше подстелить?

- Как вам удобнее.

- Нет, ну это вы мне дали подстелить?

И вот так несколько кругов. Потом он решил, что свой коврик, который оказался простынкой, он постелет на диван, потом спальник, и сверху моим одеялом укроется.

Я убежал обратно в трапезную, но истории людей практически закончились.

Решил записать себе это как пройдённый на «отлично» урок смирения. Мне, для своих писательских дел послушать чужие истории жизни было на порядок важнее и интереснее, чем побывать на церковной службе, и Вселенная мне подкинула занятие, чтобы лишить вкусного. В пору тут разозлиться, а я вот спокоен. И почти не сожалею.

Добрый и безхитростный Игорь обратил внимание всех, на то, что я отсутствовал и не рассказал историю о том, как я вообще докатился до жизни такой верующей.

Мне насильно дали слово, а я сидел и не знал, что сказать. Не верилось, что эта аудитория сможет адекватно воспринять, мою историю:

«Сначала я поверил в существование бесов.

Потом поверил в Бога.

Потом решил выбрать религию, и благодаря тихвинскому лагерю, я понял, что с православием мне точно не по пути, буду пробовать серьёзно податься к кришнаитам».

Не, как-то стрёмно. Я уже и про ожерелье наслушался, что это сектантская языческая приблуда, незачем людям лишний повод давать для недовольства.

Пётр уловил, что я не готов открываться, и ловко подхватил слово из моих рук, припомнив, что вот сегодня праздник Петра и Февронии, а вы знаете...а вот ещё случай был…

Спасла меня Ксения, которая подошла и попросила сопроводить обратно в келью новоприбывшего Павла.

Дяденька стоял неприкаянный и всё искал Галину с которой приехал.

Ксения сказала, что он немного не в себе, потому пусть я его отведу и присмотрю за ним, чтобы не шатался.

Я вёл Павла к кельям, а он всё гундосил и гундосил.

Интересно, меня его голос раздражал, потому что мне этот человек проблемы доставляет, или он сам по себе какой-то неприятный?

И насколько он действительно не в себе? Может просто великовозрастный ботаник, так и не научившийся адекватно взаимодействовать с внешним миром? Если я этому научился ближе к 30 годам, то ведь возможно кто-то мог оказаться вообще неспособным постичь эту сложную дисциплину?

Едва сдерживаясь, чтобы не нахамить, я сказал, что на завтрашней службе они с его Галиной обязательно встретятся. Отвёл его к посадочному месту, и сам остался в келье.

Мастер чистоты сказал нам, что баня натоплена и закрыта, если мы желаем помыться, то он скажет, где спрятал ключ.

Вот так вот. Правильное знакомство поможет тебе добиться привилегий в любом обществе.

Мы тихонько шли по улице, направляясь на сеанс подпольной бани.

И так приятно было внутри, когда возвращались обратно.

Это великолепное чувство превосходства и гордыни, когда что-то в принципе запрещено, но персонально тебе – доступно.

Иван от нас уехал на какие-то серьёзные соревнования хоров, потому на соседней койке сегодня ночевал Пётр.

Прежде чем он заснул, я задал ему один вопрос, потом ещё один и потом ещё огромную кучу.

Я полагал, что он – очень образованный семинарист, однако оказалось, что он простой смертный, просто очень много интересовался и читал.

На вопросы он отвечал логично и доходчиво.

У меня был вопрос, который стал ещё актуальнее после того, как я вернулся и узнал количество православных в мире.

«Неужели Бог допустил такую систему, при которой подавляющее большинство его возлюбленных детей попадёт в ад?»

Ответом на это мне был рассказан анекдот:

Попал мужик в рай. Ведут его с экскурсией.

- Тут у нас католики, тут мусульмане, тут протестанты.

- А вон там, что за стена?

- А за стеной у нас православные. Только тихо себя веди.

- Почему?

- Они думают, что они здесь одни.

Как-то так вышло, что мирской начитанный человек утолил мою жажду больше, чем все приближённые к религии люди вместе взятые.

9.07

Без подушки и одеяла кровать была совсем недружелюбной, и проснулся я разбитым.

В самый первый день приезда, когда народ ходил на праздник в честь 10-летия возвращения в Тихвин иконы, а мы с отцом Родионом и нашим украинским другом Юрой доделывали туалет, это был просто концерт.

А настоящий юбилей был именно сегодня.

Предполагался крестный ход.

Батюшки несли на носилках вышитую икону тихвинской Божией Матери, украшенную цветами, до самого успенского монастыря.

Там парни приняли носилки и поставили их на лавочку.

2 часа продолжался праздник. Мы стояли сбоку от возвышающейся сцены и ничего не видели.

Очередь стояла, чтобы поцеловать нашу икону. Я стоял у ручки носилок, на всякий случай, если кто заденет, или упадёт на солнцепёке. Девушка Лена пшикала водой на цветы, чтобы они подольше оставались красивыми и не увяли раньше времени. Девушка Ира протирала полотенцем стекло иконы от отпечатков чужих губ и лбов. Мальчик Лёша стоял по другую руку от носилок и нёс службу у ящичка для пожертвований.

Прошла женщина, раздававшая безплатную газету «Святыня».

Я открыл и прочитал первые слова о том, как перед крещением Руси язычество, основанное на кровавых жертвоприношениях, уже всем надоело, а христианство – просто супер, и было радостно принято всеми разумными людьми.

В голове сразу всплыли разные милые факты о насаждении этой доброй религии огнём и мечом.

Конечно, у любого разумного человека сработает инстинкт самосохранения. Если ему предлагают умереть или принять новую религию...Да, определённо все разумные люди приняли христианство.

Вспомнилось и о том, что ещё довольно долго в христианстве практиковались жертвоприношения.

Не человеческие, конечно же, а так, безсловесный скот резали во Славу Божию. Иисус – то из храма выгонял плетью не абы кого, а продавцов жертвенного скота. Можно сказать, что он разогнал аналог тогдашней церковной лавки.

Когда нынче это церковникам ставят на вид, они официально оправдываются, что они ведь не трусами и колбасой торгуют, а исключительно сопутствующими товарами. Крестики, иконки, православные книжки, свечки.

И после образования христианства жертвы скота продолжались. Сначала официально, как противопоставление жертвам из других религий, потом официально от жертв отказались, но тайком их поощряли.

Припомнил также и то, что учёные до конца не разобрались в вопросе языческих человеческих жертвоприношений. Свидетельства таковых были найдены на местах обитания парочки захолустных племён, но чтобы утверждать за всех наших предков – чётких доказательств нет, есть лишь косвенные признаки, которые трактуются так, как это видится очередному историку.

То, что написано в газетке – откровенная безпринципная узконаправленная ложь.

Газетку больше не открывал.

После двух часов стояния на солнце мы понесли носилки с иконой обратно. Теперь уже своими силами.

Мне досталась роль левого переднего колеса.

Пётр шёл справа от меня.

Он сказал, что не дело это, просто так, молча идти, и сказал затянуть молитву.

Пришлось идти, и успевать немузыкально бубнить по кругу «Богородице дево радуйся», сбивая дыхание.

Из-за разного роста носильщиков распределение нагрузки было неравномерным.

Также мы почему-то не могли идти в ногу. Я не видел, как там сзади шагали, я пытался подстроиться под шаг Петра, но он постоянно менял ритм, и носилки начинали прыгать вразнобой.

Ещё я боялся, как бы из-за крена на правый борт икона не выпала с носилок, потому старался немного приседать.

Пока уходили с территории монастыря, многие люди прошмыгнули под носилками.

Это интересно.

Нечто похожее я видел в документальном фильме о Сатья Саи Бабе.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B0%D1%82%D1%8C%D1%8F_%D0%A1%D0%B0%D0%B8_%D0%91%D0%B0%D0%B1%D0%B0

Там огромные толпы больных людей, жаждущих исцеления, выкладывались плотнячком на земле, а Саи Бабу в паланкине проносили над ними.

Не знаю, насколько это помогало в лечении.

Проходя по улице, отметил, как многие из встреченных людей смотрят на икону и крестятся.

Никогда не участвовал в такой процессии. Никогда не встречал столько крестящихся людей.

Перед входом в храм возникла заминка.

Была открыта только одна створка входных дверей. Двери новые, хорошие, металлические. Запирались не на шпингалет, а на встроенные запоры.

Не продуман маршрут. Никто не озаботился проработать все этапы пути.

Ключ у матушки, матушки с нами нет, носилки с иконой не проходят, на землю носилки ставить нельзя.

Пытались найти монетку, чтобы использовать как ключ.

Потом просто отвязали икону. Пётр и Вова занесли её в храм, девчонки выгребли все цветы, мы с Игорем пронесли боком носилки. На алтаре попытались восстановить всю эту красоту.

Задумался о том, как можно было бы трактовать такое событие?

Можно было бы сказать, что храм не хочет икону обратно. Что икона не хочет в этот храм. Что иконе хочется ещё чуть подольше побыть на улице и она с храмом в сговоре. Не так уж и часто ей удаётся погулять.

Есть такой исторический анекдот.

Когда Юлий Цезарь приплыл в Африку, то сходя на землю, он запнулся и упал.

По всем понятиям примета препаршивая.

Но умный человек быстренько поискрил мозгами и воскликнул: «Обнимаю тебя, Африка!»

То есть вроде как он просто такой дружелюбный.

Впоследствии стало ясно, что плохую примету он действительно нейтрализовал, потому что погулял с войсками он по Африке вполне успешно.

После обеда – свободное рабочее время.

Выкидывали коробки, оставшиеся после массовых майонезных захоронений.

Прибыли паломники.

Когда проходил мимо вчерашнего Павла, он разговаривал со своей спутницей, наверняка той самой Галиной (чтоб вы знали, на испанском «галина» означает «курица», просто вспомнил).

Павел увидел меня и опять обратился с каким-то вопросом. После всей солнечной активности, да ещё и после обеда, осталось так мало сил, что было жалко их тратить на постороннего человека. На его глупый вопрос, я ответил максимально корректно и вежливо, и, приняв занятой вид, срочно убежал.

К сожалению, на обратном пути, он опять меня увидел.

И спросил правильно ли называть меня «брат Максим».

Ну уж нет. Да за кого он меня принимает?

В этом мире просто огромное количество нестриженных бородатых людей, и не все из них священники. Рокеры, системные администраторы, просто ленивые люди, хиппи.

Эх, вот зря я позволил жене меня постричь перед поездкой сюда.

Если бы у меня по-прежнему была коса ниже лопаток, да ещё ожерелье странное на шее, наверное, я бы меньше был похож на православного батюшку.

Сказал Павлу, что я никакой не брат, а просто Максим, и срочно убежал.

Я не православный, и предписанного Иисусом терпения во мне мало.

Нужно мыть келью, потому что завтра уезжаем, а мне не хочется.

Совершенно не рассчитывая, и не надеясь, что кто-то окажется более сознательным и всё помоет в нашем общем доме, я мысленно набирался сил и готовился к решительному подвигу.

А пока что просто подмёл пол щёткой.

Это усилие совсем что-то меня перенапрягло, и я просто улёгся лежать и ничего не делать.

Пётр уехал. Зато приехал дуэт из двух братьев, Бориса и Глеба. Вместе они дуэт «Домострой».

Вроде как массовики-затейники.

Я совершенно в них не верил, что они смогут народ заорганизовать и развеселить.

Недооценил профессионалов.

Сначала хотели веселиться в трапезной, но нас выгнали на улицу.

Братья разоделись в рабочую одежду – сапоги, красные вышитые рубахи, пояса с кисточками.

Один брат сидит, играет на баяне, другой всех массово-затейнит.

Хороводики, бегалки, разводилки, всё с шутками-прибаутками.

Даже я, весь серьёзный, мрачный и не верящий в человечество, отложил тетрадку и участвовал в общих игрищах.

Вот, например, весёлая игра. Снаружи внешнего круга бегают двое. Один с ремнём, пытается догнать второго и стегануть. После чего ремень бросается и роли меняются. В любой момент убегающий может встать в круг, и другой человек автоматически становится жертвой.

Было весело и пыльно.

Ноги заболели очень. Добегался-таки.

Они потом ещё много дней напоминали о себе.

Когда на улице стал накрапывать дождь, то все вернулись в трапезную, там сели кругом и продолжили играться.

Но уж тут-то я в общий круг не сел.

Я обособился, как Чебурашка, у которого нет друзей, и начал строчить заметки в тетрадь, потому что с этим свободным рабочим временем я всё происходящее никак не успевал отметить вовремя, и кое-какие интересные детали забывались.

Одна девушка предложила совершенно логичное решение, о котором весь такой умный я до сих пор не догадался – нужно завести себе диктофон.

А ведь это действительно было бы так удобно и просто – в любой момент достал, пару фраз сказал, и дальше живёшь. А так приходится находить укромное место и чиркать ручкой.

Борис и Глеб – молодцы. Чётко и хорошо чувствуют аудиторию, не возвышаются над ней, а указывают направление, и сами плывут в первых рядах.

Не было у них в лексиконе фразы «Ну что вам ещё надо, мы вам и баян принесли, и хороводы показываем, а вы всё наперекор делаете! Ну, раз не хотите в хороводе веселиться, то и нам этого нафиг не нужно».

Немного грустно мне стало оттого, что когда мне было 20 лет, то я в таких играх не участвовал, а ведь это так здорово, под предлогом игры подержать понравившуюся девушку за руку, или вообще за талию прихватить.

«Ничего личного. Только игра». Ага, счас.

Но, мне как человеку далеко взрослому и безконечно женатому эта беготня была как-то поровну.

Хороводы и кадриль очень сближают. Если бы «Домострой» прикатил в первые дни со своей программой, то народ быстрее бы передружился.

После того, как ты человека хлестанул ремнём, уже гораздо меньше стеснения между вами.

Ремень сближает.

Народ играл в фанты, а я ушёл на улицу, потому что одному человеку пришла новость о том, как его давний друг был сбит машиной и лежит в коме.

Посадил его на лавочку, и пытался говорить утешительных слов так, чтобы это не звучало сектантской ересью, а укладывалось в рамки православия.

Получалось слабо. Но я старался, как мог.

Настроение было совсем не праздничное. Завтра в дорогу, и если всё пойдёт хорошо, то через сутки я увижу Солнышку, но перед этим придётся выстрадать все дорожные моменты.

Собирались делать «свечку». Это когда в темноте, зажигают свечку и она символизирует право голоса.

Будучи сам в упадке, я продолжал не верить в человечество, и сомневался, что этот принцип вече не скатится в базарный галдёж.

Однако, целый вечер объединяющих игр дал людям столько тепла и внимания, что они временно насытились, и не хотели персонального внимания всей группы к себе, потому и не выкрикивали с места, не перебивали.

Слушал, как они говорили о дружбе, о том, как им тут всё понравилось, как они всех полюбили и по всем скучать будут.

И вспоминал, сколько слышал разговоров у костра о том, что в прошлом году было лучше, что начальство некомпетентно, что вот есть некая другая девочка Аня, но она вышла замуж и в этом году не приехала, что гитары не хватает, что та Аня привозила, что уважения от начальства не хватает, почему не могут программу лагеря вывесить на бумажке на дверях трапезной.

Кстати, я как-то осторожно обращался к начальству на тему, мол, может и вправду вывесить бумажку, чтобы люди хоть как-то своё время планировали?

Ответом было: на завтраке программа была озвучена, и все её слышали.

Лекцию про аудиалов, визуалов, кинестетиков и просто забывчивость я не стал толкать, принял ответ и отвалил.

Так вот и люди, позабыли всё, что они так громко и эмоционально высказывали у костра, и поплыли на общей волне дружбы и мира.

Я специально сидел не в общем кругу, а в тени, но добрый Игорь снова про меня не забыл.

Он прилюдно всем напомнил о моём существовании, и пришлось сесть в круг и взять свечку.

Что-то мямлил, и не знал, что сказать.

Меня спрашивали, как мне в лагере?

Я отвечал, что это был полезный опыт.

И понимал, что народ ждёт, что я тоже рассыплюсь в тёплых словах о том, как мне было здорово и классно.

Но здорово и классно мне было в молодёжном лагере в Усть-Кане десять лет назад, когда 60 человек встают рано утром, и в одном большом кругу делают утреннюю гимнастику, а когда из-за горы показывается солнце, то дети тянут к нему руки, потому что хочется с солнышком поздороваться и сказать спасибо за новый чудный день.

Здорово и классно мне было на слёте анастасийцев, потому что хоть и там бывали подобные нервные накладки и недовольство организаторов, но всегда можно было просто уйти в горы и там в одиночестве дышать свежим воздухом.

Здорово и классно мне было на фестивале «Благость», где я получил столь много новых знаний, что даже слёг с температурой.

Я почувствовал, что ещё больше отдаляюсь от коллектива, потому что разум мой слишком холоден и цепок. Совершенно не трогает меня атмосфера любви, добра и единения.

Спрашивают, приеду ли я сюда ещё?

Я честно отвечаю «нет», потому что я тут уже всё посмотрел. Чувствую, как неудобны мои ответы, и начинаю врать людям, о том, что у меня в округе тоже есть восстанавливающиеся храмы, куда мне доехать гораздо легче.

Меня спрашивают, получилось ли у меня прикоснуться к святыне.

Я отвечаю, что нет, я наоборот понял, что с православием мне не по пути, и я пойду попробую к кришнаитам податься, может мне у них понравится.

Всё-таки темнота и свечка сделали своё тёмное дело. Я немного раскрылся и начал говорить правду. А это чревато в любом этичном обществе.

Этика – это наука обучающая лгать. И этичное общество – лживо и лицемерно.

Никто не сказал в глаза начальству, что оно слишком грубо. Ладно, если воспринимать это как урок смирения, тогда можно заочно его поблагодарить, но ведь народ не смиряется. Он обижается, злится, боксирует с пустотой, а начальство думает, что у него всё в принципе получается, за исключением парочки шероховатостей в целом народ доволен, а если что где не так, то вы уж извините. И в данном случае «извините» имеет смысл «отвалите, это ваши проблемы, я ничего в себе исправлять не собираюсь».

У моего одноклассника в семье было принято орать друг на друга.

Мать на детей, дети на мать. Отец приходил пьяным и вообще мог в дыню прописать.

Я когда становился свидетелем происходящего, то жутко пугался.

В моей семье орал только отец и это означало красный код. Кошки куда-то исчезали из герметичной квартиры, мы пригибали головы и надеялись отделаться малой кровью, мать становилась в позу и начинала дискутировать, раздражая его ещё больше.

В школе, при разговоре, я сам слышал, как одноклассник считает свою семью нормальной, в которой всё выстроено на любви и взаимопонимании.

Как он не замечал, что у них такие перебранки, что в пору подумать, будто тут алкаши по пьяни не сошлись во взглядах на внешнюю политику?

Наверное, точно также ребята из лагеря глядя на единственную свечку в полной темноте, думали, что жизнь в лагере была прекрасна и удивительна. Они забыли на время все свои жалобы

Разбередил себя этими мыслями.

Это ведь всё неправда. Никакая они не семья.

Кто из них готов за другого поручителем в кредит вписаться?

Почку пожертвовать?

Да хотя бы посылку с подарком выслать на день рождения?

Однако, иллюзия семьи, видимость дружного сплочённого коллектива тоже дорогого стоит.

Решительно встал и покинул трапезную вместе со своими пораженческими мыслями. Пусть людям будет тепло.

Отвернулся к стенке и начал засыпать.

Приходил Игорь, звал на общее чаепитие.

Он это назло что ли делает?

Я сказал, что у меня голова болит, и я сейчас не могу.

Потом меня будил Вова, чтобы показать во вконтактике небольшое письмо от хорошей девочки Сони.

Ах, да.

Она сегодня уехала.

В православную религию она не верила, юбку и платок носила только после долгих уговоров, утверждала, что никогда сюда больше не приедет.

Однако, при прощании с нами она плакала.

Это хорошо. Девочкам плакать полезно, у них так нервы успокаиваются.

Напоследок я передал сопровождающему альбом и фломастеры.

Девочка Соня, оказывается, умеет довольно неплохо рисовать. А я всё думал, что бы ей такое в путь-дорогу подарить.

Не ахти какой набор для худ.работ, но я себя успокаивал тем, что дорог не подарок, а внимание.

Шикарная отмазка. Никогда не устаревает.

Так как Павел уехал, то я вернул себе подушку и одеяло.

Засыпал с комфортом.

Вот действительно: чтобы сделать человеку хорошо, ему сначала надо сделать плохо, а потом вернуть, как было.

10.07

Проснулся сам, по своему личному будильнику.

Под предлогом чистки зубов, пошёл на улицу.

Было очень рано, никто ещё не проснулся.

Я стоял один на всей улице, смотрел на солнце, вдыхал свежесть и прохладу. Мысль, как будто всё это сделано персонально для меня – приятно почёсывала эго.

А ещё очень хотелось домой.

Всегда, когда мне хорошо, очень хочется этим с женой поделиться.

За завтраком было раскрытие тайного Санты.

Отец Алексей узнал, что он был моим подопечным.

Я узнал своего.

Ещё когда только мы вытянули бумажки, ко мне подошла местная маленькая девочка Аня, открыто и без интриг переспросила, как меня точно зовут. Потом я слышал, как на неё тогда-ещё-гордая-Ксения шикнула, и сказала, что так делать нельзя.

Вчера, когда я сидел в кресле и делал пометки в тетради, маленькая девочка Аня подошла ко мне, держа в одной руке коробочку акварельных красок и кисточку, а в другой лист с непросохшим рисунком.

- На. Это тебе ангел твой сказал передать.

Из рисунков этот был вторым.

Сегодня, когда меня спросили, есть ли у меня предположения о том, кто за мной приглядывал, я раздумывал целых 30 секунд, пока в голове проносились вагоны известной мне информации, выкладываясь в единую мозаичную картину.

- Может быть Аня?