Путь жизни человека

«Когда я обратил сердце мое на то, чтобы постигнуть мудрость и обозреть дела, которые делаются на земле, и среди которых человек ни днем ни ночью не знает сна, — тогда я увидел все дела Божий и нашел, что человек не может постигнуть дел, который делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого, и если бы какой мудрец сказал, что он знает, — он не может постигнуть этого».

Екклезиаст, 8: 16-17.

Тяжек и страден жизненный путь человека! Нет в мире земли никого, кто бы мог назвать себя счастливым вполне. Вглядываясь в жизнь других людей, невольно начинаешь изумляться тому, как бесконечно разнообразны страдания, как многоразличны удары, наносимые судьбой; с каждым часом становится все непонятнее, откуда у человека берется сила и мощь противостоять этим ударам; воистину можно сказать: «терпи все, потому что это ничто по сравнению с тем, что человек перенести может».

«Нельзя сказать, что ошибки и заблуждения человека были малы или незначительны; дорога его усеяна колоссальными развалинами; страдания его были велики, как родовые боли при рождении дитяти-гиганта. Это предвестники достижения, область которого беспредельна. Человек испытал и продолжает испытывать различные виды мученичества; его учреждения не что иное, как алтари, им воздвигнутые, на которых он ежедневно приносит жертвы, изумительные в своем роде и поразительные по своей численности»,

Рабиндранат Тагор. [749]

«Не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда; но человек рождается на страданье, как искры, чтобы устремляться вверх».

Книга Иова, 5: 6-7.

Нет такой стороны существа человека, которая бы болезненно не напоминала духу о своем существовании; можно сказать, что человек сознает себя лишь постольку, поскольку он страждет. Как только боли и муки его стихают, он перестает как бы чувствовать себя самого, в его сердце раскрывается зияющая пустота, и он перестает себя сознавать. Степень самосознания его в то время, когда стихают боли души и тела, и является мерилом совершенства его духа. Тот человек, пред очами которого и в это время раскрывается целый мир с переживаниями и чувствованиями иного порядка, уже воистину бесконечно далеко опередил своих сородичей. Стремление забыться хотя на короткое время, страстное желание хотя бы ненадолго оторваться от окружающей обстановки, во что бы то ни стало и что бы это ни строило, есть исходный пункт как высочайших воспарений духа, так и неслыханнейших преступлений.

«Невыносимая тоска есть первое испытание неофита в оккультизме».

М. Коллинз. [750]

Чувство красоты и гармонии, жажда прекрасного создали искусство во всех его проявлениях, и пока человек мог удовлетворяться красотой форм, многоразличные произведения искусства утоляли жажду его души; так создался тип человека, известный под именем артиста. Такой человек сознательно или, в большинстве случаев, бессознательно, закрывает глаза на то, что вокруг него происходит. Он считает себя выше мира, считает себя человеком иной породы, и, упоенный стремлениями и переживаниями гармоний мира, пред ним раскрывающимися, весь остальной мир он попросту игнорирует, считая его недостатки и несовершенства его естественными и неотъемлемыми атрибутами. Он не стремится идти далее, не стремится заглянуть в глубь вещей, не стремится познать генезис и причинность противоречий и дисгармонии окружающего мира, он попросту удовлетворяется тем, что пылкий и восторженный дух его в сладкой дремоте экстаза воспринимает туманные отблески и несказываемые мысли иного мира. Но, рано или поздно, горе подстерегает и такого человека. Все болезненнее и болезненнее в его ушах начинает раздаваться голос рассудка, толкающий его оглянуться назад, сойти с воздвигнутого им себе пьедестала и обратить взор свой на томление человечества. Для него наступает пора страданий, пора переоценки всего, столь страшная и тягостная всякой душе человеческой. Этот грозный, а подчас и гибельный для него миг в отдельной жизни, миг перелома, наступал всегда логично и естественно. Чем дальше уходил человек в мир грез, таинственных аккордов и мистических видений, тем больше возрастало в душе его страстное желание хотя бы часть своих переживаний передать другим людям. Он попросту подчинялся общему закону, что «в миг переживания счастья человек инстинктивно стремится и жаждет разделить это счастье с другими людьми». И вот, рано или поздно, такой человек наконец оглядывался назад, и ужас охватывал его душу: все, что раньше проходило так незаметно, что скользило, как тень, не доходя до сознания, — все представало пред ним с дерзновенностью уродливости. И в душу человека проникал новый и самый тягостный вид страдания — страдание духа при виде несоответствия великого с малым. Страдания духа — это высшая степень развития, это кульминация всех видов страдания. Если путь человеческий тягостен всегда, то в это время человек действительно начинает трепетать всеми фибрами души своей в страдной и безнадежной агонии. Если всякое другое страдание может быть подавлено простым воздействием лекарств, то в данном случае такого лекарства нет и быть не может.

Нет такого человека на земле, кто бы, вдумываясь в путь своей жизни, мог бы сказать, что он понимает его. Самый мудрый из людей, уже достигший многого, всегда должен, в конце концов, признаться в бессилии понять события своей жизни, их преемственность и цель. Он может о многом догадываться, многое чувствовать, но никогда, пользуясь данными своей жизни, он не сможет вполне восчувствовать необходимость каждого из них и понять в разуме их долженствование; в этом и состоит известный «закон перспективы». Самые отдаленные от нас по времени события жизни всегда настолько еще связаны с нашим настоящим состоянием, настолько еще проникнуты горечью несбывшихся желаний, что человек всегда совершенно лишен возможности их объективного анализа, а если бы человек и достиг этой возможности, то он перестал бы уже быть человеком, потому что, порвав все связи с жизнью, он уже не мог бы быть живым.

Кем бы человек ни был, он всегда наталкивается на препятствия, кладущие предел его стремлениям в том направлении, в котором ему хочется двигаться. Его путь обрывается, а затем на пути его жизни возникают новые факторы, которые устрояют ее русло в совершенно новом направлении. Вот почему всегда путь человеческой жизни есть путь извилистый, с крутыми поворотами, а подчас и с остановками и попятным движением по зигзагам. Сам человек, в своем движении по пути жизни, различными сторонами своего существа исполняет различную роль. Своим внешним контуром он соприкасается с жизненной средой, своей внутренней сущностью он является как бы посторонним свидетелем событий, не им приуготовляемых и предначертываемых, не им же и приводимых в исполнение. Но, наряду с этим, в нем всегда также теплится сознание, что он причастен к устроению своей жизни не только непосредственно своей свободной волей, но и через какие-то неведомые и бездонные глубины своего «Я». Эта-то двойственность сознания, одновременное сознание своей силы, могущей все, и сознание полного, совершенно безнадежного бессилия, и гнетут человека. На пути всей своей жизни человек постоянно колеблется между полной и гордой верой в себя и безнадежным отчаянием. Именно эта двойственность и растравляет раны, она не дает человеку горделиво сносить неудачи, отравляя его сомнениями и отчаянием, и в то же время мешает ему смириться и положиться целиком в Высшую Неведомую Волю, шепча ему напоминание, что он властелин по рождению.

«Господи! помоги мне, не допусти меня последовать воле моей!»

Молитва Исайи отшельника. [751]

Отсюда явствует, что путь к побуждению страданий может быть двух видов и выбор их зависит от самого человека. Первый — это путь полного смирения, полного унижения своей личной воли и покорного следования велениям судьбы. Второй путь — это путь активной борьбы, это возведение в идеал личной воли, это отрицание существования внешней силы, признание лишь своей высшей воли, отделенной от воли личной порогом неведомого, но долженствующего быть познанным. Отсюда ясно, что путь смирения — это путь пассивной борьбы, его враг — это сознание своей силы, лежащей втуне, это борьба с ее независимым голосом, кажущимся при этих условиях гордостью. Второй путь — это путь активной борьбы с чувством бессилия, его враг — это отчаяние, постоянно возвышающее свой голос. Эта идея и запечатлена на иероглифе Аркана XVIII. Извилистая тропинка, — это путь жизни человека. Волк и собака, воющие на луну — это две стороны человеческой души. Волк и собака близки друг другу, почти одинаковы, но, вместе с тем, противоположны друг другу. Собака — это эмблема смирения, ибо она свою волю совершенно уничижает перед волей человека. Волк — это эмблема активной борьбы, непримиримой и гордой; он готов погибнуть, но волю свою, свободную и независимую, он ставит выше всего. Соединенные вместе, они враждуют друг с другом, ненавидят друг друга и оба страдают.

Страдность и тягость жизненного пути человека происходит главным образом из того, что он не ведает его смысла, цели и назначения. Самое тяжелое страдание переносится человеком легко, когда оно оправдывается или влечет его к высшей цели; наоборот, даже незначительное препятствие, незначительное страдание, может стать для него нестерпимо тягостным, когда оно представляется ему бессмысленным Неведение цели, незнание источника, непонимание задач — это самое тяжелое бремя, и оно вечно тяготеет над человеком, когда он очерчивает пределы своих исканий узкими рамками своей личности и своей личной жизни. Печать беспросветного уныния и беспредельной неутолимой тоски тяготеет над всеми, кто ищет одной лишь земной правды, одного лишь земного оправдания. Безнадежный пессимизм царствует во всех исканиях, как в области науки, так и в области искусства, когда они перестают искать источник, причины и цель по ту сторону жизни. В жуткой тьме, в мраке непроглядном, в сумраке мглистом бродят эти люди, изнывая в бессилии что-либо понять, что-либо объяснить, но, даже сознавая ясно свое бессилие, чувствуя всем существом своим, что лишь путем тяготения к Вечному они могут утолить свою жажду, они хотя и знают силу веры, но не могут и не дерзают проникнуться ею. А между тем жизнь — это беспрерывная цепь вечных непримиримых противоречий, друг на друга нагромождающихся, друг с другом постоянно сталкивающихся, где ни на один вопрос человек не может найти определенного ответа. Каждая мысль, каждый порыв, каждое искание в самом себе несут зародыш противоречия и, рано или поздно, каждый ищущий правды с горечью убеждается в проклятии, нависшем над ним: «нет Единой Правды, нет Единой Истины».

«Solum certum — nihil esse certi».[752]

Плиний Старший

«Велик и грозен беспросветный мрак, окутывающий мир. Ничего в нем не видно и слышатся только из глубины его разнородные звуки — крики борьбы, ужаса, страдания, злобного торжества, вопль насыщающих себя и никогда ненасытимых злобы и мести, бессмысленный смех, вздохи грубого мимолетного наслаждения, мольбы о пощаде, мольбы о помощи, безнадежные глухие рыдания, предсмертный хрип умирающей животной жизни. Все эти звуки сливаются в мрачную дисгармонию...

Что там происходит, в этом непросветном мраке? Там царствуют слепые и немые, беспощадные законы материальной природы, там сознательная борьба невозможна, победа минутна и ее следствия — ничтожны. Там страшный и загадочный Рок собирает свою созревшую жатву...

Велик и грозен безрассветный мрак, окутывающий мир — и весь этот мир со всеми своими тайнами, невидимыми в глубокой тьме явлениями, со всей мрачной дисгармонией своих звуков — только безобразный, неведомо зачем существующий клубок материи, кишащий созданиями ее удушливых испарений...

Но вот, среди непонятной тьмы, загорается искра божественно-прекрасного света. Эта маленькая искра сразу озаряет громадное пространство мрака. Она несет в себе свет и тепло, изливает их из себя неиссякаемыми потоками, — и к ней, из глубины клубящейся и мятущейся бездны, устремляется все, что способно воспринять свет и тепло. Только самые чудовищные исчадия мрака хоронятся в недоступных глубинах его, объятые ужасом безумия...

И все, что стремится к этой животворной искре, быстро меняет свои грубые, обезображенные формы, созданные мраком. Чем больше света и тепла, чем ближе их источник, тем больше красоты, гармонии, ликований. Не будь этой всеозаряющей, всепобедной искры — не было бы и мрака, ибо нельзя было бы сознать его. Было бы одно бесконечное страдание, одна бессознательная смерть, один неумолимый Рок со своими, холодными, неизбежными законами...

Всеволод Соловьев. [753]

Мир Бытия — это майя, иллюзия, сон; в нем самом нет жизни и он существует лишь поскольку он является отблеском и отражением Вселенского Духа. Человек земли сам по себе есть отблеск истинного человека Горнего Мира; удаляясь от него, он теряет свою жизненность, теряет способность к эволюции и погружается в прозябание. Нет такого человека, который сам бы по себе не ощущал бы своего личного бессилия, всякий человек знает, что его мощь конечна, а отсюда один шаг до отчаяния, которое есть уже действительная смерть духа.

«Отчаиваться бедственнее, чем согрешать».

Добротолюбие.

«Грех один только и есть смертный — это уныние, потому что из него рождается отчаяние, а отчаяние — это уже собственно и не грех, а сама смерть духовная».

Владимир Соловьев. [754]

Когда человек утрачивает связь с Горним Миром, он теряет всякое представление о какой-либо цели, он не может найти никакого оправдания жизни, а потому тем сильнее страждет. Все социальные утопии имеют одной из важнейших причин самого своего возникновения неутолимое желание людей воскресить смысл и назначение жизни; однако они ставят на место истинной индивидуальной цели — цель коллективную, в которую люди тщетно силятся верить, ибо в то же время ясно сознают, что это еще большая иллюзия.

«Человечество!.. А где оно, у черта?!.. — думает Рысков, — сволочь все, и больше ничего! Где оно?.. Купцы?.. Мещане?.. Мужики безграмотные?.. Чиновники?.. Тьфу!.. На каждого в отдельности посмотришь — дрянь! А вместе — человечество! Да чтобы они передохли все, сволочь проклятая! Взять, да на первой осине и повеситься!.. Вот вам и человечество!..»

Арцыбашев. [755]

В далекой цели невидимой, в неведомом счастье для людей неведомых, силятся люди найти оправдание своим страданиям, своим мукам. Силятся, но не могут, ибо не верят в разумность и не видят справедливости.

«А стоит ли все грядущее человечество, вот этих незаметных страданий, одного маленького, голодного, обиженного студента?.. И сколько еще понадобится таких маленьких незаметных мечтателей, сколько крови и мук за будущее, чтобы оно наслаждалось жизнью... Не слишком ли дорогая цена, не слишком ли велики жертвы для вас... счастливые свиньи будущего!..»

Арцыбашев. [756]

Вот из этой-то именно безнадежности исканий здесь, в юдоли плача и печали, в человеке рождается стремление искать ответа во вне жизни, в недрах существа своего. То же самое стремление, те же самые искания получают иное направление, и человек начинает обретать спасение там, существование чего он сам так недавно отвергал. Всякий порыв к небу, сопутствуемый мистическим откровением, уже дает результат, сеющий в человеке первые крупинки веры, но много воды должно утечь до той поры, пока эти смутные томления перейдут в уверенность твердую и приведут человека к его высшей цели — к обретению сознания духа. Лишь поднявшись в заоблачные высоты своего светлого духа, лишь уйдя в свою собственную сущность, откинув всякую форму, человек доходит до постижения истинной жизни и ее законов, при свете которых и мрак жизни земной рассеивается и страдный путь ее становится ясным восхождением к возвышенной и прекрасной цели. Такой человек начинает понимать, что именно в хаосе противоречий видимых, спаянных высшим единством и высшей гармонией, рождается Красота, достойная величия Совершенства Творца вселенной.

«Жизнь еще передо мною

Вся в видениях и звуках,

Точно город дальний утром,

Полный звона, полный блеска...

Все минувшие страданья

Вспоминаю я с восторгом,

Как ступени, по которым

Восходил я к светлой цели».

Майков.

«Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать, время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать, время раздирать, и время сшивать; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру».

Екклезиаст, 3: 1-8.

Безотрадность и тяжесть человеческой жизни на земле и выражается иероглифом Аркана XVIII. Узкая извилистая тропинка, неизвестно где начинающаяся, неведомо к какой цели ведущая, есть путь жизни. Правда, в этой неведомой дали виден розовый свет, но кто знает есть ли это предвестник грядущего восхода светила дня и конец мраку сумерка или же это лишь зарево пожара, отзвук таящейся в этой дали гибели?! Воздух насыщен мглою, — такова среда человеческой жизни; виден лишь лунный свет, — человек познает на земле лишь отраженным знанием и видит при свете отраженной истины, а не при солнце ее чистоты первородной.

«Душа эта на много веков опередила души всех окружающих ее. Она воплотилась слишком рано. Поэтому боги, признав свою ошибку, заставляют ее переносить столько страданий и столько горя... Людям суждено совершенствоваться лишь постепенно и очень медленно. Высшие Силы поражают тех, кто хочет идти слишком быстро и болезнями приводят их в неподвижность».

Даниелъ Риш. [757]

Две сумрачные башни, нависшие над дорогой — это символ жизни — царства бинеров и вечных противоречий. Между ними лежит путь человека — он должен пробиться через их преграду, а для этого он должен суметь найти просвет свободный между ними и пройти по нему. Путь познания — это неустанная борьба с рождающимися противоречиями; для того, чтобы человек мог пробиться через сонм этих бинеров, он должен сначала выявить все их полярности, обрисовать контур их крайних синтезов. Сделав это, он открывает себе свободный — путь между этими подвижными башнями, которые должны быть в сознании ясно разделены, ибо иначе, если останется хотя бы тень между ними связи непосредственной, тяготея друг к другу, они неминуемо столкнутся и погубят путника. Эта идея и запечатлена в мифе классической древности о двух скалах подвижных, Сцилле и Харибде, о смелых искателях Золотого Руна и их славном корабле Арго.

Тягостность пути человеческой жизни сама по себе есть следствие, а не причина; иначе говоря, эта тягостность не есть самостоятельный независимый закон, не есть необходимость безусловная, а является в действительности лишь последствием нарушения законов через их неведение или ложное толкование. Тем не менее, непонимание человеком своей жизни не является случайностью, — оно вытекает из общего закона, который, вместе с тем, дает и способ избежать последствий непонимания чрез веру, надежду и смирение. От человека, не могущего знать, требуется наличие доверия и чуткости, но он волен им следовать или нет. Когда он им не следует, он силой вещей должен нести последствия, которые и выливаются в тяжесть его жизни. Этот закон, о котором мы только что сказали, лежит в основе теории, известной в традиции под именем «теории перспективы»; перейдем к ее краткому изложению. Существует закон: всякое явление, событие или переживание действуют на дух человека силой, обратно пропорциональной квадрату расстояния, как во времени, так и в пространстве. Следуя этому закону, человек, в каждый данный момент переживая ту или иную эмоцию, обыкновенно как бы заграждается ею и теряет поэтому возможность определить ее действительное место и ценность в его жизни. Иначе говоря, существует и такой частный закон: Человек может иметь правильное представление о характере, интенсивности и значении какой бы то ни было системы переживаний, а также об истинном месте ее в жизненном пути только тогда, когда она отделена от него временем или же когда ее испытывает совершенно для него безразличный другой человек, благодаря чему он и получает возможность беспристрастно охватить ее умственным взором во всем ее целом. Эволюция человека и сказывается в том, что он постепенно постигает великое искусство беспристрастного наблюдения событий своей собственной жизни и спокойного объективного анализа своих волевых поступков и решений. Уходя вглубь своего духа, он начинает смотреть на жизнь и деятельность разных сторон своего существа как. справедливый и мудрый судия. Действительно, назначение чувств — оценивать единичные факторы и формы феноменального мира; цель разума заключается в оценке и управлении чувствами; наконец, духовное самосознание приводит к наличию самоконтроля во всех построениях и стремлениях разума и переживаниях сенситивной стороны человеческого существа.[758] Таким образом, человек имеет возможность сделать свое Я беспристрастным свидетелем и судией не только далекого прошлого и деяний других людей, но и своих собственных дел, совершаемых в настоящее время.

«Мы познаем заблуждение лишь через посредство истины. Поэтому, заблуждаясь, мы не сознаем заблуждения, познав же истину, мы ясно сознаем ее».

Спиноза. [759]

Эта способность видеть и сознавать истинную ценность, значение и место видимого явления, события или испытываемого переживания, т. е. чувство перспективы, возникает в душе человека только тогда, когда дух его развит высоко. Самое развитие этого чувства идет постепенно. Огромное большинство людей лишено его, так как события и явления жизни остаются для них непонятными, а потому бесцельными и случайными до самого их смертного часа. Если уже на заре культуры всегда и у всех народов старость пользовалась глубоким уважением, то это происходило именно из сознания глубокой ценности опыта. Жизненный опыт и есть не что иное, как возможность сравнивать всякое происходящее событие с тем, что было раньше, а потому так или иначе его оценивать. В силу преклонных лет, убеленный сединами старец самой жизнью ставится как бы за пределы непосредственных переживаний, а потому ему и дается возможность квалифицировать происходящее, так как он как бы пространственно от него отделен. Итак: опыт и есть генезис чувства перспективы Как седина в отдельной жизни есть синоним опыта, так развитие духовных качеств человека есть следствие и показатель его кармического возраста. Отдельные люди уже научаются великому чувству перспективы задолго до дряхлости и тем научаются быть спокойными и сознательными свидетелями текущих переживаний. Чем выше стоит человек на лестнице совершенствования, тем более в раннем возрасте и с большей интенсивностью развито в нем чувство перспективы, тем спокойнее и легче встречает он удары судьбы и переносит страдания духа, ибо теперь он уже сознает, что «боль есть всегда рост души или тела». Итак, единственным и естественным лекарством против духовных страданий является опыт. Горе тому человеку, кто остановится хотя на время в этой точке своего пути; тяжкими страданиями он будет искупать свою ошибку, пока не направит всех сил своих на дальнейшее развитие и совершенство. Путь развития человека бесконечно тяжел и многостраден, но безмерно велика и цель его, а потому все должно быть принесено ей в жертву.

«Из многих роз капля масла, из многих мук капля мудрости».

Из персидской мудрости.

«Стоит только хорошенько выстрадаться самому, как уже все страдающие становятся тебе понятными и почти знаешь, что нужно сказать им. Страданиями и горем определено нам Добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах».

Н. В. Гоголь. [760]

«Того, кто взывает из своего сердца и ищет помощи, обожженный пламенем мира, Великая Душа видит оком милосердия и несет ему скорое утешение. Ему, приближающемуся к мудрецу с тоской по свободе в сердце и следующему по правильному пути, мудрец внушает истину, успокаивает бурю его души и дает ему покой. Не бойся ничего, о мудрец! Для тебя нет опасностей! Существует только один путь, чтобы переправиться через море мира, и по этому пути мудрецы достигали берега. Тот же путь указываю тебе и я; путь этот в том, чтобы разрушить страхи мира. Если ты пойдешь этим путем, тоже достигнешь совершенной радости. Благодаря познанию цели Учения Мудрости, рождается Высшее Знание. Тогда приближается конец мирового страдания».

Шри Шанкарачаръя. [761]