Дьявол у обедни

Если на пороге двадцатого века, когда наука шаг за шагом опрокидывает дряхлые религиозные суеверия, церковь еще осмеливается спекулировать на легковерии идиотов, если она дерзает публично утверждать, что женщина, жившая якобы восемнадцать столетий назад, явилась к пиренейским пастушкам и объявила себя богородицей, и все эти нелепости не вызвали во Франции гомерического хохота, то можно ли удивляться тому, что в века невежества самые нелепые, сверхъестественные легенды пользовались полным доверием? Вот рассказ, взятый нами у историка Мэмбура, иезуита, жившего в конце семнадцатого века.

Некий Гильдебранд был послан к Генриху третьему с просьбой утвердить преемником Льва девятого епископа Гедегарда, которого римляне единодушно решили посадить на святейший престол.

Испытывая нежные чувства к этому епископу, император, состоявший с ним в родстве, боялся, что тиара превратит епископа, как это часто бывало, в отъявленного негодяя. Он словно предвидел, что, оказавшись на престоле, Гедегард изменит отношение к императору и превратится в его врага. Гильдебранд упорно настаивал, император долго колебался, но в конце концов уступил.

Новый первосвященник был провозглашен папой 16 апреля 1055 года под именем Виктора второго.

Через некоторое время, — говорит Мэмбур, — один диакон из собора святого Петра, находившийся в преступной связи со своей сестрой и подвергшийся за это каре, решил отомстить папе: он подмешал в чашу святого причастия большую дозу яда, рассчитывая, что папа будет сам служить торжественную обедню».

Прежде чем продолжить рассказ, остановимся на следующем моменте. Итак, Виктор второй покарал диакона за те самые проступки, которые совершались чуть ли не ежедневно более высокими чинами уважаемого клира! И потому охваченный страстью диакон решил в ярости угостить достопочтенного первосвященника крысиным ядом. Явление весьма обычное для нравов духовенства.

Но почему сам Христос не покарал диакона? И почему господь бог разрешил диакону подмешать яд к собственной крови?..

Благочестивый историк, повествуя о преступлении своего героя, не задумался над этим вопросом.

В тот самый момент, когда Виктор второй, закончив торжественную молитву, протянул руку за чашей со святым причастием, ему показалось, что чаша словно прилипла к престолу; он вновь попытался поднять ее, но чаша не сдвинулась с места... И тогда святой отец понял, что имеет дело с чудом. Когда происходит чудо, нельзя скупиться на поклоны. Это плод наших собственных размышлений, а не историка Мэмбура. Возьмем, к примеру, маленькую пастушку из Лурда: как только перед ней предстала пречистая дева, взволнованная беседой со святым духом, и заявила:

«Я — непорочное зачатие!» — пастушка сразу бросилась ей в ноги и замерла на месте!

Когда имеешь дело с чудом, всегда надо падать ниц, закрыв глаза, не то чудо может улетучиться.

Виктор второй согласно обычаям стукнулся об пол, распростершись перед алтарем (Мэмбур описывал это происшествие в иных выражениях, мы слегка изменяем его стиль, не трогая фабулы). Святой отец обратился к богу с пылкой молитвой — открыть ему тайну, отчего он не смог поднять чашу перед народом и тем самым лишен был возможности совершить обряд причастия. Святой отец усматривал в этом явлении выходку злого духа и уж никак не дружескую услугу.

Не успел папа громким голосом произнести первые слова молитвы, как отравитель, стоявший на коленях возле папы, был схвачен дьяволом и опрокинут на спину».

Диакон — на спине, святой отец — на животе, зарывшись носом в пол... Восхитительная сценка!

Преступник покаялся в своем преступлении. Виктор второй, счастливый из-за того, что чудом избежал смерти, был охвачен состраданием к одержимому бесом (радость делает людей снисходительными); он предложил всем верующим вознести благодарственную молитву богу и молиться вместе с ним об изгнании духа тьмы.

«...Когда сатана исчез, святой отец легко поднял чашу и запер ее в ризнице». Зачем, черт побери, ему захотелось сохранить вино, то бишь отравленную кровь Христа? Чтобы присоединить сию чашу, как утверждает Мэмбур, к реликвиям католической церкви.

Что ж, это утверждение так же вразумительно, как и сам анекдот. Однако клирики чаще всего иначе обходились с прохладительным напитком подобного рода. Если бы Виктор второй припрятал чашу, чтобы в конце концов попотчевать напитком одного из своих друзей, он бы остался верен традициям церкви и духу своей курии.