Печальный дебют

В день коронации новый папа, вместо того чтобы согласно установленным традициям объявить об амнистии, отправил на виселицу шестьдесят особенно упорствующих еретиков — в назидание остальным.

Летописцы рассказывают, что Сикст пятый не проявил милости и к мнимым японским послам.

Отлично зная, что в жалком фарсе виновен умерший папа, он предпочёл скрыть следы неприглядного мошенничества, чтобы не бросить тень на папство: он не отказал им в почестях, допустил к церемонии целования туфли, присвоил звание «кавалеров золотых шпор», римских патрициев, на торжественном богослужении сам лично потчевал святыми дарами и, что более существенно, пригласил на роскошный банкет, после чего, вручив письма к японским принцам, отправил их восвояси.

Со дня отплытия никто не слыхал, какая участь постигла бутафорских послов. Авторы хроники — злоязычники — имеют дерзость утверждать, что «иезуит, которому надлежало сопровождать послов, сообщил своему генералу, что в секретной беседе с его святейшеством ему было сказано: «Комедия окончена, выполняйте нашу волю, и да будет море им могилой».

Очутившись на престоле, Сикст сразу же вызвал к себе сестру Камиллу и её потомство, подарил ей дворец, поместья и назначил огромную пенсию.

На следующий день в Риме из уст в уста передавался анекдот о прачке, превратившейся в принцессу. Когда Сикст узнал об анекдоте, он рассвирепел и распорядился во что бы то ни стало разыскать автора, обещав в награду сорок тысяч экю.

Хотя жестокость Сикста была всем известна, автор по наивности сам явился к святому отцу. Он дорого поплатился за свою неосторожность: папа распорядился, чтобы казначей отсчитал ему сорок тысяч экю, а затем приказал палачу отсечь ему язык и правую руку. Оба распоряжения тотчас были выполнены.

Варварский способ внушать, что гораздо умнее — держать язык за зубами!

Как видно, бывший свинопас не был чувствителен. Он отрешил от должности всех судей, которые при папе Григории оказывали снисхождение еретикам, расширил полномочия внутренней полиции в папских областях, разрешив ей действовать по своему усмотрению.

Кроме того, он издал эдикт, осуждавший на смертную казнь всех, кого уличат в адюльтере (это весьма заметно отразилось на численности населения вечного города!).

Летописцы рассказывают следующую историю, свидетельствующую о суровости Сикста: некий сеньор из Салерно, не будучи подданным первосвященника, считал, что страшный эдикт не имеет к нему отношения. Сикст пятый пришел в ярость, когда узнал, что иноземец осмелился не повиноваться приказу, и потребовал, чтобы губернатор строго следовал закону.

Губернатор заметил, что нарушители являются подданными Неаполитанского королевства и потому их нельзя судить по законам чужой страны. «Это всё, что вас останавливает? — спросил папа. — Если вы столь добросовестны, повесьте любовников и мужа на верёвке, купленной в Неаполе».

Достопочтенный отец признавал только те законы, которые изобретал сам. Бедняга муж слишком дорого заплатил за свою снисходительность: его обрекли на виселицу за то, что он был рогат. Не слишком ли много бед на одну голову?

Решив искоренить преступность, папа возымел странную идею — обуздать обнаглевших клириков. Это касалось, в частности, кардиналов, членов священной коллегии, которые, злоупотребляя правом неприкосновенности, никогда не платили долгов.

Чтобы дать пример святошам, папа уплатил все старые долги (заметим, кстати, что сделать это ему было нетрудно: одной рукой платил, а другой — брал). Он обложил население своей столицы чрезвычайными налогами и со всей строгостью следил за сборами податей, что привело к народным смутам.

Трусливый, как большинство тиранов, Сикст пятый дрожал за свою жизнь и потому запретил всем гражданам носить оружие в городе. Всех, кто осмеливался нарушить приказ, ожидала смертная казнь.

Он не пощадил даже отрока, поднявшего кинжал на сбиров, оскорбивших его, — приговорил и шестнадцатилетнего юношу к смертной казни.

Когда защитник сослался на закон, запрещавший применение смертной казни в отношении несовершеннолетних, пресвятой отец воскликнул: «Властью, доверенной мне господом, я даю ему мои собственные десять лет — приведите закон в исполнение!»