Глава 5. Исчез мой сон и заменился новым.

Исчез мой сон и заменился новым.

Скиталец стал, как прежде, одинок,

Домашние покинули его

Иль враждовали с ним. В душе носил он

Отчаянья и увяданья знак.

И окружен был ненавистью общей

И клеветой. Страданья отравляли

Так долго все, к чему он ни касался,

Что, наконец, как древний царь Понтийский,

Он в пищу стал употреблять отраву,

Всю силу потерявшую над ним.

Он жил лишь тем, что смертью угрожает.

Вершины гор ему друзьями были,

С звездами, с вольным гением вселенной

Он вел беседы. И они учили

Его волшебству чад своих. Широко

Пред ним была раскрыта книга ночи

Он бездны голосам внимал, вещавшим

О чудесах и тайнах.

Лорд Байрон. «Сон» (перевод Н. Минского)

— Мне очень трудно, ваше превосходительство, — обратился я к паше тем же вечером, — стараться не чувствовать себя здесь узником. Паша пристально посмотрел на меня. В его широко раскрытых глазах промелькнули веселые искорки.

— Узником, милорд?

— Мои слуги, где они?

Паша рассмеялся. Он был в превосходном настроении за ужином. На его пополневших щеках выступили красные сетки капилляров. Он взял меня за руку, теперь прикосновение его пальцев, как я заметил, не было таким холодным.

— Ваше превосходительство, — повторил я, — мои слуги, где они?

Паша покачал головой.

— Они были здесь не нужны. И я отослал их.

— Понятно. — Я глубоко вдохнул. — И куда?

— В место вашей встречи с Хобхаузом, в Миссолунги.

— И я найду их там? Паша поднял руки:

— Какие могут быть сомнения? Я улыбнулся невесело:

— Ну а я? Что же делать мне?

— Мой дорогой лорд Байрон, — паша взял мою руку, глядя мне пристально в глаза, словно собираясь сделать мне предложение, — вы — мой гость здесь. Все то, чем я владею, — ваше. Поверьте, вы сделаете здесь массу открытий для себя.

Он склонился надо мной и, едва коснувшись языком моей шеи, нежно поцеловал ее. Паша провел пальцами по моим волосам и вновь откинулся на подушки, разложенные на диване. Он небрежно махнул рукой.

— Не беспокойтесь о своих слугах. Я дам вам Янакоса.

Я посмотрел в дальний конец комнаты. Янакос, то самое существо, которое принесло мне воды прошлой ночью, неподвижно стоял там, только его кривая шея болталась из стороны в сторону, как у висельника

— Но он… как бы это сказать? — Я повернулся к паше. — Он какой-то неживой, что ли?

— Он крестьянин.

— Я видел у вас много слуг, похожих на него. Паша уклончиво промолчал.

— В большом зале вашего замка, — продолжал я. — Они все похожи на Янакоса бессмысленным мертвым взглядом.

Паша коротко рассмеялся.

— Мне не нужны философы, чтобы мыть полы. От них никогда никакого толку. — Он снова рассмеялся, а затем долго сидел молча, наблюдая за мной прищуренными глазами. — Но вы должны сказать мне, милорд, что вы думаете о зале?

— Он изумительный. Изумительный и одновременно наводящий ужас.

— Вам известно, что это я построил его?

Я с изумлением уставился на него.

— Да?.. Но… как странно. У меня сложилось впечатление, что он намного древнее.

Паша не отвечал, взгляд его был словно остекленевшим.

— Видели ли вы остальную часть замка? — спросил он наконец. — Лабиринт? Я кивнул.

— Вот он, милорд, действительно очень древний. Я отреставрировал его, но время его основания уходит в далекое прошлое. Возможно, вы слышали о Танатополисе? Городе мертвых?

Я нахмурился и отрицательно покачал головой.

— Это неудивительно, — произнес паша. — Я не нашел почти ни одного упоминания о нем в древних источниках, и все же он существует, вы сами убедились в этом. По преданию, эта гора была воротами в подземное царство, а храм, воздвигнутый здесь, был посвящен Аиду, повелителю Смерти. Лабиринт ведет в священное место, символизируя в камне, как я полагаю, таинство смерти.

Я сидел, погрузившись в молчание.

— Как завораживающе это звучит, — произнес я наконец. — Я никогда не слышал о храме Смерти.

Паша, сощурившись, смотрел на мерцающее пламя свечи.

— Видите ли, он был покинут и забыт всеми. Позднее здесь был построен византийский город, потом крепость венецианцев. Вы, наверное, заметили, какое смешение архитектурных стилей несет в себе замок. Однако ни одно из этих поселений не просуществовало здесь более одного поколения. — Паша улыбнулся. — Странно, что они так быстро исчезли.

— Что с ними случилось?

— Никто не знает.

— А вы сами что думаете?

Паша пожал плечами. Он снова взглянул на пламя свечи.

— В каких-нибудь старинных источниках, — начал он, — должно быть, рассказывается об этом, но я смог отыскать только одну легенду. В ней говорится о том, как проклятье Аида сошло на храм. Время от времени и среди крестьян возникают подобные истории. Они говорят, что здесь обитает Смерть. Все, кто строится и живет здесь, обретают печать проклятия. Крестьяне действительно поговаривают о демонах, вы, кажется, упоминали мне это слово в Янине, они называют их вурдалаками.

Я слегка улыбнулся:

— Забавно.

— Вы так думаете? — Паша оскалился в улыбке. — И все же…

— И все же?

— Все же те города были разрушены.

— Да, — улыбнулся я, — но, должно быть, существует более правдоподобная причина, по которой их жители превращались в демонов. — Я расплылся в улыбке. — Не так ли?

Паша какое-то время молчал.

— Замок, — произнес он наконец, всматриваясь в темноту, — намного обширнее, чем вы можете себе представить.

— Да, — кивнул я, — я имею некоторое представление о его размерах.

— Все равно, вам этого не постичь. Существуют такие глубины, которые даже я вряд ли отважился бы измерить. Темные переходы в глубинах камня, и что за твари скрываются в этой тьме… мне не хотелось бы об этом говорить. — Паша наклонился и с силой сжал мою руку. — Ходят слухи о загадочных темных существах. Верите ли вы в это?

— Да, ваше превосходительство, я могу в это поверить.

— О! — Паша в удивлении поднял бровь.

— В лабиринте, я не совсем уверен, но мне кажется, что я видел нечто. Паша улыбнулся.

— Вурдалака?

— Не знаю…

— На что это было похоже?

Я пристально посмотрел на пашу, затем бросил взгляд на Янакоса.

— Очень похоже на него, ваше превосходительство.

Паша сильнее сжал мою руку, я заметил, как побледнело его лицо.

— Мы уже говорили о ваших рабах, которые чистят пол большого зала. Так вот, эти существа были очень похожи на них.

Паша отпустил мою руку. Он пристально смотрел на меня, поглаживая бороду, легкая улыбка мертвенным цветом коснулась бледности его губ.

— У вас богатое воображение, милорд, — прошептал он.

Я склонил голову.

— Я повидал здесь такое множество вещей, что стал слишком ленив, чтобы чему-либо удивляться.

— Так ли это? — Его улыбка вновь погасла.

Он взглянул на часы, стоявшие рядом на столике.

— Я думаю, пора ложиться спать. Я не двигался.

— Ваше превосходительство, — спросил я, — в том большом зале я видел беседку в арабском стиле. Это вы построили ее?

Паша посмотрел на меня. Затем показал на часы.

— Милорд… — сказал он.

Зачем вы построили ее? При этом так богохульно выставив изображение женщины над входом.

Гневное выражение промелькнуло на его лице.

— Я уже говорил вам, милорд, меня не сдерживают никакие религиозные предрассудки.

— Но почему тогда вы построили ее?

— Если хотите знать… — Он запнулся и вдруг прошипел: — Чтобы отметить то самое, священное, место в древнем храме, которое ведет в подземный мир. Древние верили, что именно оттуда открывается путь к Аиду. Я построил эту беседку не из какого-либо уважения к прошлому или к умершим.

— Итак, по-вашему, Аид — величайшее божество, могущественнее Аллаха?

— О, да, — паша рассмеялся, — так оно и есть.

— Я видел ступени внутри беседки. Паша кивнул.

— Мне бы очень хотелось посмотреть, что находится за ними.

— Я боюсь, милорд, что это невозможно. Вы забыли, что подземный мир существует только для мертвых.

— А вы сами входили туда, ваше превосходительство?

Улыбка паши была холодна как лед.

— Спокойной ночи, милорд. Я кивнул.

— Спокойной ночи, ваше превосходительство.

Я повернулся и пошел к лестнице, что вела в мою спальню. Янакос сразу же поплелся за мной. Я обернулся.

— Да, мне просто хотелось знать, ваша рабыня Гайдэ, где она сейчас?

Паша пристально смотрел на меня.

— Я только что заметил, — продолжал я, — что она не прислуживала нам сегодня. Может, с ней что-то случилось?

— Ее немного лихорадит, — произнес он наконец.

— Ничего серьезного, я надеюсь?

— Пустяки, не стоит беспокоиться. — Глаза его сверкали. — Спокойной ночи, милорд.

Я поднялся в свою спальню. Янакос следовал за мной. Я, конечно, закрыл дверь, но я знал, что он стоит там на страже, ожидая чего-то. Весь внимание. Когда я лег, то почувствовал что-то под своей подушкой. Это было распятие Гайдэ. К нему была прикреплена записка: «Дорогой Байрон, храните это рядом с собой. Со мной все в порядке. Будьте храбрым, что бы ни случилось». И подпись: «Свобода». Я улыбнулся и зажег свечу. Немного помедлив, я зажег все свечи, которые смог найти. Я разместил их вокруг кровати, так что они образовали огненную стену вокруг меня, затем сжег записку над огнем, наблюдая, как она превращается в пепел. Веки мои начали слипаться. И я почувствовал страшную усталость. Не успев до конца осознать это, я уже провалился в сон.

Паша явился ко мне в мой сон. Я не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть, не слышал ничего, кроме стука собственной крови в ушах; он оказался на мне — отвратительное порождение тьмы. Тяжелый, с острыми, словно у стервятника, когтями, он проник в мою грудь, упиваясь кровью. Я попытался открыть глаза, и когда, как мне показалось, я проснулся, свечи не горели, только непроницаемая тьма обступила меня со всех сторон. Я поднял взор, и мне привиделось лицо паши. Он улыбался мне. Легкая усмешка, исполненная сладострастия, играла на его лице, обращенном ко мне, но, когда я посмотрел в его глаза, в них я не увидел ничего, кроме темной пустоты. Мне казалось, что я погружаюсь в нее. темнота была бесконечна и вездесуща. Я закричал, но не услышал собственного крика. Тогда я понял, что стал частью этой тьмы. Затем все исчезло.

Весь следующий день меня лихорадило. Я то и дело засыпал и терял сознание, так что грань реальности ускользала от меня. Мне показалось, что паша стоит у моей кровати, держа в руках распятие и насмехаясь надо мной.

— Право, милорд, я очень обескуражен! Если я презрел собственную религию, почему я должен преклоняться перед вашей?

— Вы верите в мир духов? Паша улыбнулся и пошел прочь.

— Скажите, вы верите? — Я снова задал вопрос. — Вы верите, что подземные ходы этого замка приводят в царство Смерти?

— Это абсолютно разные вещи, — холодно ответил паша, поворачиваясь ко мне спиной.

— Почему? — Меня прошиб пот. Паша сел рядом и погладил мою руку. Я отдернул ее.

— Не понимаю, — сказал, я ему. — Прошлой ночью мне явился призрак. Вы ведь знаете об этом, или все это мне привиделось в бредут

Паша молча улыбнулся в ответ, в глазах его сверкал металл.

— Объясните мне суть этих вещей, — допытывался я, — если это был не Бог, то что же' Пожалуйста, скажите мне, я хочу знать. Что это было?

Паша поднялся.

— Я не могу сказать, что это не было божество, — произнес он.

Грусть и отчаяние внезапно омрачили его лицо.

— Бог, возможно, и существует, но если это так, то я думаю, милорд, ему нет дела до нас. Послушайте, я прошел через все ужасы и приобщился к Вечности. Я измерил сферы бесконечного пространства и безграничность нескончаемых веков, долгими ночами я изучал странные науки, постигая секреты духов и человеческих существ. В этих мирах и галактиках я искал Всевышнего.

Он замолчал и резко приставил палец к моему носу.

— Я ничего не нашел, милорд. Мы одиноки, вы и я.

Я попытался что-то сказать, но он остановил меня жестом руки. Он так низко наклонился надо мной, что я чувствовал касание его губ на своей щеке.

— Если вы разделите мою мудрость со мной, — нежно прошептал он мне, — вы проникните, как и я, в глубины смерти.

Он снова поцеловал меня.

— Скорбь — это знание, милорд, — прошептал он, его дыхание, подобно легкому ветерку, овевало мою кожу.

— Запомните это. — Его губы ласкали мои губы, отчего слова его были подобны поцелую. — Древо Познания не есть Древо Жизни.

Он удалился, а я погрузился в пучину своих сновидений. Время не имело для меня значения; казалось, что в лихорадочном забытьи я потерял счет дням и часам. Но Янакос всегда был рядом, и, когда бы я ни очнулся, его холодный взгляд постоянно наблюдал за мной. Постепенно я начал выздоравливать. К своему ужасу, я обнаружил едва заметный шрам, пересекающий грудь. Я хотел найти Гайдэ, встретиться с пашой, но Янакос преграждал мне путь к дверям, а я чувствовал себя слишком слабым, чтобы одолеть его. Однажды я почти обманул слугу, прошмыгнув мимо него, но его руки схватили меня, они были так холодны, что меня пронзила лихорадочная дрожь. Я пополз обратно к дивану, усталость вновь сомкнула мои веки, и я заснул, едва Добравшись до ковра.

Мне приснилось, что я в башне паши. Не говоря ни слова, паша подвел меня к телескопу. Я заглянул в него: звезды и галактики, кружась, устремлялись в вечность, и мне вдруг показалось, что мы тоже несемся в космосе, в этом темном безумии бесконечной пустоты. Паша улыбнулся и указал мне рукой; я посмотрел, куда он указывал: позади нас виднелась небольшая голубая точка; по мере того как мы перемешались вперед со скоростью света, она становилась все меньше и меньше, вбирая сияние вокруг себя, похожая на другие звезды, пока наконец не исчезла, как будто ее и не было. Вокруг кружилось несметное число огней. Как мал наш мир, подумал я, ошеломленный увиденным. Мы неслись вперед сквозь пространство, сквозь бесконечно простирающуюся вселенную, и душу мою пронзила боль от увиденной невообразимой красоты. Паша вновь повернулся ко мне, его белые волосы были увенчаны сиянием бесчисленных звезд; он улыбнулся мне, его пальцы коснулись моей руки, и он исчез.

Я сразу очутился в темноте. Воздух вокруг меня был спертый и зловонный. Я попытался подняться, но единственное, что я смог разглядеть перед собой, это арку и сводчатое перекрытие над головой. Я был в лабиринте, мне не удалось подняться на ноги из-за слишком низкого потолка. Тогда я начал ползти и полз, пока каменные стены не сдавили меня со всех сторон. Я почувствовал чье-то присутствие рядом с собой и только.тогда понял, что я абсолютно гол. Чьи-то пальцы держали мою руку, я пригляделся и увидел Янакоса. Его бледные губы походили на белых червей. Я попытался оттолкнуть его, но он впился в мою плоть, затем я почувствовал еще чьи-то губы на своей коже; меня словно замуровали в могилу, полную мертвецов, везде — подо мной, сверху, рядом — лежали трупы, я начал задыхаться. Множество ртов этих тварей присосалось ко мне, пожирая мою живую плоть с алчным наслаждением могильных червей, их губы были мягкими, холодными и влажными от моей крови. Я попытался пошевелиться, но тяжесть сдавила меня. Я попытался кричать, но языки мерзких тварей извивались у меня во рту. Я молился о смерти, и, когда страх начал проходить, я наполовину уверился, что уже мертв.

Проснулся я больным и разбитым; обследовав свое тело, я обнаружил на нем множество синяков. Но лихорадка прошла. Я открыл дверь спальни, теперь Янакос не преграждал мне путь. Конечно, он последовал за мной, я позавтракал, немного почитал и набросал пару строф.

Я не подходил близко к лабиринту и не видел пашу и Гайдэ. Один раз я попытался оседлать своего скакуна, но Янакос, видя это, ясно дал понять, как он к этому относится: набросился на меня и стал душить. Когда я свалился с лошади, Янакос сразу же ослабил свою хватку, я мгновенно вскочил и ударил его изо всех сил кулаком. Я занимался боксом в Хэрроу, так что Янакос пошатнулся и чуть не упал. Восстановив равновесие, он снова двинулся на меня. Тогда я, схватив шпоры, которые очутились под рукой, полоснул ими по горлу чудовища. К моему ужасу, рана не возымела на него никакого действия, только кровь этой твари испачкала мою лучшую рубашку.

Весь тот день я пребывал в отчаянии. Как же мне избавиться от этого существа? Существа, которое нельзя убить. Той же ночью я заметил его на своем балконе, неподвижно глядящего на луну; он повернулся ко мне лицом, и я увидел, что рана его полностью зажила. Я вздрогнул и перевел взгляд на ночное светило. Луна была в половине, и мне подумалось, что Гайдэ, может, тоже видит ее. Время нашего побега приближалось — но жива ли еще Гайдэ? И как долго мне самому суждено прожить?

Каждую ночь меня охватывала сильная сонливость, и каждую ночь все мои попытки побороть ее оказывались тщетными. Паша показывал мне диковинные чудеса: вся история Земли, эры космоса проходили перед моими глазами, но каждый раз паша покидал меня, и я оставался совершенно один в темном лабиринте и просыпался наутро с синяками на теле. Но когда луна стала убывать, я, к своему удивлению, заметил, что синяков стало меньше. Откуда, интересно, Гайдэ знала об этом, когда предостерегала меня опасаться лунных ночей? Наконец, когда от луны остался только узкий серп, ночью, когда я спал, паша не явился ко мне в своей башне. Вместо этого мне приснилось, что я один, надо мной простирается купол гигантского зала, а впереди стоит беседка, ступени которой спускаются в темноту. Кругом было тихо, я не слышал больше голоса, шептавшего мне о бессмертии, и все же я знал, что паша зовет меня и что я должен следовать за ним, что бы ни находилось в конце этих ступеней. Я шагнул вперед, ничто не шелохнулось. Это еще более успокоило меня; я знал, что нахожусь сейчас рядом с величайшей тайной, рядом с неким ключом, возможно, к загадке жизни — да, да, подумалось мне, а возможно, и смерти. Неужели я очутился на той самой глубине, о которой мне рассказывал паша, из недр которой произрастает Древо Познания и его запретный плод? Я поспешил, ступени заканчивались широко раскрытой дверью — я должен сорвать яблоко и съесть его!

— Байрон, мой Байрон.

Я пошевелился.

— Мой Байрон. Я открыл глаза.

— Гайдэ.

Я сел, чтоб поцеловать ее. Она крепко обняла меня и поднялась на ноги. Я никогда еще не видел ее столь прекрасной, но как она была бледна, смертельно бледна.

— Я должна вернуться к нему, — прошептала она, — но завтра, завтра мы убежим.

— Как ты, с тобой все в порядке?

— Да. — Она улыбнулась и крепко поцеловала меня. — Снаряжение, — спросила она, — оно уже готово?

— Твой брат приготовит его.

— Скажи ему завтра утром, что мы бежим в полдень.

— Будет исполнено, моя любимая, но существует проблема, так, маленькое препятствие…

Я вдруг замолчал и в удивлении уставился на нее.

— Ты прошла мимо Янакоса, — произнес я. Гайдэ взглянула на дверь.

— Да, — сказала она.

Она наклонилась и взяла распятие.

— Убей его, — бесстрастно произнесла она, подавая мне распятие. Я взял крест.

— Я уже пробовал. Но, мне кажется, какую бы рану я ему ни нанес, он все равно выживет.

— Нужно бить в сердце, — прошептала Гайдэ. Она подошла к двери.

— Янакос, — мягко позвала Гайдэ. — Янакос!

Словно неуклюжий медведь, Янакос отозвался на ее зов. Пристально глядя слуге в глаза, Гайдэ что-то пропела ему, поглаживая его по щекам. Слабая тень замешательства тронула пустоту его взгляда. Единственная слеза скатилась по щеке Гайдэ и упала на руку Янакоса. Он долго смотрел на слезу, затем взглянул на девушку и безуспешно попытался улыбнуться, но, видно, не смог этого сделать. Гайдэ кивнула мне, она поцеловала его в Другую щеку, и я вонзил распятие ему глубоко в сердце.

Янакос взвыл ужасным, нечеловеческим голосом, когда фонтан крови брызнул на балкон. Он упал на пол и тут же на наших глазах стал разлагаться. Куски плоти отвалились от костей, внутренности превратились в ужасную жижу. Я наблюдал с отвращением.

— Теперь, — мягко произнесла Гайдэ, — сбрось его в реку.

Задержав дыхание, я завернул труп в ковер и перебросил его через балкон прямо в Ахерон. Я обернулся к Гайдэ.

— Что это было? — спросил я. — Кто это был? Она посмотрела на меня.

— Мой брат, — сказала она. Я в испуге посмотрел на нее.

— Извини. — Это все, что я смог сказать. — Мне очень жаль.

Я обнял ее, Гайдэ вздрогнула, взглянула на меня и подошла к двери.

— Я должна идти, — сдержанно произнесла она.

— Завтра… — спросил я. — Я увижу тебя?

— Ты знаешь в деревне развалины старой церкви?

— Большой базилики?

— Да. Пусть снаряжение принесут туда, а я присоединюсь к тебе в полдень. Мы должны бежать до заката.

Она поднесла мою руку к своим губам

— И тогда, дорогой Байрон, мы должны молиться Свободе в надежде, что она улыбнется нам.

Она вновь поцеловала мою руку и отвернулась; прежде чем я успел обнять ее, она исчезла. Я не последовал за ней — что я мог сказать ей, чем помочь? Вся моя усталость прошла Над восточной грядой гор первые розовые лучи рассвета окрасили снежные вершины. Все трое ворот были открыты, и никто не пытался остановить меня, я достиг деревни незамеченным. Я привязал свою лошадь у дома Горгиу и вошел внутрь, зовя Петро. Маленький мальчик таращился на меня, сидя в углу комнаты. Его лицо выглядело бледным и изможденным от голода. Я предложил ему монетку, но он не пошевелился, даже не моргнул.

— Твой отец здесь? — спросил я.

Я подбрасывал монетку на ладони, и вдруг мальчишка метнулся через всю комнату и выхватил ее у меня. При этом он сильно поцарапал мне руку. Он мгновенно замер, глядя, как тоненькая струйка крови выступила из царапины. Я лизнул ее языком.

— Так где твой отец? — вновь спросил я его.

Паренек продолжал смотреть на меня, затем попытался схватить меня за руку; я слегка шлепнул его по голове, но он, как мне показалось, готов был перегрызть мне горло, однако тут вошел Петро, закричал на мальчика, и тот убежал в глубину соседней комнаты.

Петро проводил его взглядом, затем повернулся ко мне.

— Мой господин? — обратился он ко мне.

Его голос звучал странно, почти отчужденно, но глаза горели прежним огнем. Я объяснил ему, зачем пришел. Петро кивнул и пообещал, что все будет готово.

— В старой базилике? — уточнил я. Петро кивнул:

— В старой базилике. В дальнем углу у разрушенной башни.

Я поблагодарил его за хлопоты, Петро холодно кивнул, что было несвойственно ему. Я спросил его, хорошо ли чувствует себя его отец.

— Очень хорошо, — пробормотал он. Я видел, что он хочет остаться один.

— Ладно, — произнес я, поворачиваясь к двери. — Передавай ему привет от меня.

Петро снова кивнул, но не проронил ни слова, даже когда я сел на лошадь и поскакал по дороге. Петро наблюдал за мной, я почти чувствовал на себе его взгляд.

Я вспомнил, что Янакос был его братом. Узнал ли Петро правду? Я надеялся, что нет. Что может быть ужаснее, подумал я, чем видеть свою собственную плоть и кровь, превратившуюся в подобное существо? Лучше думать, что он умер. Но Гайдэ знала, жила рядом с этим созданием изо дня в день, она — женщина, гречанка, рабыня. Да, подумал я, в темнице пламя свободы горит ярче и свободный дух воспаряет ввысь, несмотря на тяжесть оков. Я молился Свободе, как Гайдэ просила меня, но образ этого божества имел лик моей возлюбленной.

Я проехал вниз по горной тропинке, чтобы увериться, что ничто не помешает нашему побегу. Все было чисто, далеко впереди виднелось небольшое темное облачко, но, кроме него, ничто не нарушало светлой небесной голубизны. Я взглянул на солнце. Оно было высоко над головой — вот и полдень, подумал я. Я вернулся в деревню и подъехал к базилике. Я въехал через главный вход, внутри ничего не было, пустая оболочка; стук копыт моей лошади эхом отдавался среди развалин. Я сразу же увидел башню: пятнадцать-двадцать ступеней позади голого пустыря, усеянного галькой и заросшего сорняками, вели — к тому месту, где раньше стоял алтарь. Но там не было ни души. Я достал свои часы. Двенадцати еще не было… Я подождал в тени башни, но так никто и не пришел; по мере того как проходили минуты, во мне начало нарастать беспокойство, и тишина, казалось, мерцала подобно зною перед моими глазами.

— Черт побери, — выругался я. — Даже снаряжения нет.

Я снова взобрался в седло и поскакал к дому Петро. Я постучал в дверь. Никто не отозвался. Я вошел внутрь и позвал Петро — ответа не было. Я в отчаянии посмотрел по сторонам. Неужели паша узнал про наши планы? Неужели Петро и его семья арестованы? Снаружи я нашел лошадь, привязанную к столбу, прекрасное животное, которое Петро, очевидно, купил на мои деньги. Я отвязал ее и отвел к башне базилики. Привязав лошадь в тени ступеней, я достал часы. Было почти два. Я быстро вскочил на своего коня и помчался вверх по дороге, ведущей к замку.

Там тоже было пусто. Все замерло, жара стала невыносимой, она повисла в воздухе и над белыми вершинами гор. Перед тем как войти в замок, я обернулся, горизонт стал лиловым, и вдоль границ надвигающейся бури сверкали молнии. Нам нужно спешить, подумал я. Тьма, подобно крадущемуся хищнику, медленно надвигалась, чтобы поглотить солнце.

Я побежал по бесконечным пустым коридорам.

— Гайдэ! — кричал я. — Гайдэ!

Но я знал, что, сколько бы я ни кричал, никто не отзовется, и каждая комната, каждый коридор так же пусты, как и остальные. Я понял, что я в лабиринте.

Я остановился, чтобы проверить пистолеты, и побежал дальше, выкрикивая имя Гайдэ до тех пор, пока отчаяние не схватило меня за горло и страх не парализовал меня, страх, которым, казалось, был пропитан воздух лабиринта, отравляя любого, кто отваживался войти в него. В сгущающихся вокруг тенях я по-прежнему не заметил ни шороха, ни какого-либо движения, как и в первое мое посещение лабиринта. Я обнаружил, что стою у мозаики с изображением дьявольской Мадонны с ребенком Христом. Пытаясь не смотреть на нее, я пробрался на ощупь в зал. Надо мной простирался гигантский купол, вокруг возвышались колонны массивные стены подземелья. Я посмотрел на лестницы — они были пусты. Согбенных существ, которых я увидел тогда, на каменном полу тоже не было.

— Гайдэ! — прокричал я. — Гайдэ!

В отчаянии я смотрел на пирамиду огня, наблюдая, как огненные языки поднимаются к ее вершине. Мои плечи поникли, и я опустил взор. Взгляд мой приковала беседка в центре зала.

Я медленно взвел курок пистолета и, посмотрев в который раз по сторонам, медленно подошел к входу. Я вошел внутрь, остановился, подождал. Ничего не произошло, там не было тех ужасных тварей, не было никого, кто мог бы меня остановить. Я посмотрел вперед, ступени по-прежнему исчезали в темноте. Я начал спускаться вниз, с каждым шагом все крепче и крепче сжимая рукоять пистолета. Тьма была плотной, как затхлый воздух могилы. Я остановился, чтобы дать глазам привыкнуть, но у меня не было выбора, и в конце концов я вынужден был пробираться на ощупь.

— Подземный мир, милорд, только для мертвых.

Слова паши эхом отдавались в моих ушах. В этот самый момент я почувствовал что-то перед собой, поднял пистолет, глубоко вздохнул и снова опустил его. Я находился у двери; отомкнув задвижку, я открыл ее. За дверью была винтовая лестница, здесь не было так темно, мерцающий рубиново-красный свет освещал стены, расписанные фресками в арабском стиле на сюжеты библейской истории Адама и Евы. Но Ева, бледная, словно обескровленная, почему-то стояла в стороне, в то время как Адам лежал на руках другой женщины, которая пожирала его, а сама она, как заметил я, была похожа на женщину, чье изображение венчало купол беседки. Я прошел дальше, дрожащие тени на каменной кладке пола выросли и стали темно-красными, и я подумал, что если древние были правы, то я сейчас и вправду спускался в ад. Наконец я увидел, что ступени закончились, они привели меня к каменному склепу, и я осознал, что нахожусь так глубоко, куда не забредала еще ни одна живая душа, и что здесь покоятся только мертвые. Держа пистолет наготове, я вошел в склеп.

Лорд Байрон замолчал. Ребекка не проронила ни слова, не решаясь задать вопрос и нарушить тишину. Поэтому она сидела неподвижно, наблюдая за вампиром, который, казалось, отрешенно смотрел на что-то, иго нашел много лет назад в склепе. Он в задумчивости поглаживал подбородок кончиками пальцев, и только в его глазах мелькали загадочные огоньки.

— Я увидел пламя, — произнес он наконец. — Оно выбивалось из ниши в дальнем конце помещения, а перед огнем стоял алтарь, посвященный повелителю Смерти. Гайдэ была у алтаря. Прелестная и обессиленная, она лежала на спине, ее паранджа была разодрана, а туника сорвана с груди; паша кормился ее грудью, словно ребенок, привлеченный молоком матери. Иногда он останавливался, и я понял, что он забавляется струйкой крови. Гайдэ пошевелилась и застонала, но она не могла подняться, так как паша крепко сжимал руками ее запястья, к тому же она была слаба, очень слаба. Сколь нежен был паша, высасывая из нее кровь, вновь и вновь он гладил щекой ее грудь, красил ее сосок кровью. Гайдэ внезапно издала сдавленный крик, она стала хватать руками воздух; собрав остатки сил, она сжала пашу ногами. Я очнулся. УНЯВ дрожь в руке, я поднял пистолет, сделал шаг вперед и приставил его к голове паши.

Он ко мне едва повернулся. Глаза его метали молнии; жирные щеки, усы и губы были забрызганы кровью. Он обнажил в хищной улыбке свои острые белые зубы, и мне показалось, что он вот-вот вцепится в мое горло. И когда я ударил его пистолетом, он покачнулся и упал, как раздувшийся от крови клещ, сбитый щелчком с тела своей жертвы, — я еще подумал, что такое сравнение, пожалуй, недалеко от истины. Он повалился на бок, покрасневший, пресытившийся, разбухший от крови. Сделав безуспешную попытку подняться, он прислонился головой к основанию алтаря. Словно опьяненный винными парами, он едва мог пошевелиться.

— Убей его, — зашептала Гайдэ.

Она поднялась на ноги, опираясь на мою руку.

— Убей его, — снова прошептала она. — Пронзи ему сердце.

Паша засмеялся.

— Убить меня? — презрительно бросил он.

Голос его отдавался прекрасной музыкой в моих ушах, даже Гайдэ, казалось, была очарована им. Внезапно она отошла в сторону, и я увидел, что у нее в руках сабля.

Вероятно, она лежала здесь раньше, ожидая своего часа.

— Пуля бьет вернее, — сказал я. — Пожалуйста, Гайдэ, оставь его.

Паша снова рассмеялся.

— Ты видишь, моя прелестная рабыня? Твой пылкий освободитель никогда не убьет меня — он слишком жаждет моих знаний, которые я могу дать ему.

— Убей его, — настаивала Гайдэ. Она вдруг закричала:

— Убей же его!

Я продолжал стоять, направив пистолет на пашу.

— В базилике, — шепнул я, — у разрушенной башни, подожди меня там.

Гайдэ пристально посмотрела на меня.

— Не дай ввести себя в искушение. Она подошла и погладила меня по щеке.

— Не предавай меня, или ты будешь гореть в аду. Она отвернулась и пошла к ступеням.

— У разрушенной башни, — сказала она и исчезла. Мы оба, паша и я, остались один на один. Я наклонился над ним.

— Я убью вас, — сказал я, нацелив пистолет прямо в сердце. — Не обольщайте себя надеждой, что я не смогу этого сделать.

Паша лениво улыбнулся.

— Не обольщать себя надеждой? Я посмотрел на него, и моя рука затряслась. Но я, собрав силы, унял дрожь.

— Кто вы? — воскликнул я. — Что вы за существо?

— Вы знаете, кто я.

— Чудовище, вурдалак, кровопийца!

— Да, я должен пить кровь. — Паша кивнул. — Но когда-то я был человеком, таким же, как вы. А теперь, дражайший лорд Байрон, я обладаю тайной бессмертия, и вы знаете об этом. — Он улыбнулся и снова кивнул. — Да, знаете.

Я покачал головой.

— Бессмертия? — Я с отвращением посмотрел на него. — Вы не живой человек. Вы мертвец. Вы можете только питаться чужой жизнью, но не имеете собственной, поэтому даже не думайте об этом, вы не правы, не правы.

— Нет, милорд.

Он протянул руку мне.

— Поймите, бессмертие и жизнь находятся в разных измерениях. Вы должны очиститься от всего плотского и отбросить мысли о смерти.

Он провел пальцами по моей руке, и я почувствовал его теплое живое прикосновение.

— Не бойтесь, милорд. Будьте молоды и стары, человечны и божественны, будьте вне жизни и смерти. И когда вы достигнете этой гармонии в своих поступках и мыслях, бессмертие откроется для вас.

Я зачарованно смотрел на него. Его голос был мудр и сладок, как у ангела. Моя рука безвольно опустилась.

— Не понимаю, — беспомощно произнес я. — Этого не может быть.

— Вы сомневаетесь?

Я не ответил, пристально смотря на него.

Я потонул в глубине его глаз, ставших вдруг похожими на воды прекрасного озера, которые хлынули на меня, отметая сомнения и страх.

— Много лет назад, — начал свое повествование паша, — я был ученым в Александрии. Я изучил химию, медицину, философию, я читал древних египетских и греческих мудрецов, я сделался обладателем мертвых знаний и давно позабытых истин. Я задумался о том, как можно победить смерть. Я мечтал открыть эликсир жизни. — Он помолчал. — Эти роковые мечтания предопределили мою судьбу. Это произошло в 399 году по мусульманскому летосчислению, во время правления халифа аль-Хакима, или в 1021 году от Рождества Христова.

Его взгляд притягивал меня. Я должен был воззвать к своему скептицизму. Должен был убедить себя, что он лжет мне. Но не смог.

— Так вы нашли его, — спросил я, — эликсир жизни?

Он покачал головой.

— Нет. Ни тогда, ни потом — все мои попытки оказались тщетными. Мне не помогли даже достижения современной науки.

Он вновь покачал головой.

— Если он и существует, я все равно не получил бы его.

Я указал на него пистолетом.

— Тогда как?..

— Вы разве не догадались? Конечно я догадался, но промолчал.

Паша взял меня за руку и потянул меня к себе.

— Я был обольщен, — прошептал он. — В том году плач стоял в Александрии: Лилит пришла! Лилит-кровопийца пришла! Тела обескровленных находили в полях, на развилках дорог. Испуганные люди приходили ко мне, так как все уважали меня. Я убеждал их быть мужественными, уверял, что это не Лилит, развратная царица-вампир. Но это было не так, и я знал это. Лилит пришла ко мне и открыла вершины бессмертия. Так же как я открываю их вам. — Он сжал мою руку. — Эти вершины, милорд, они досягаемы. Я рассказываю это вам, потому что именно вы достойны моего подарка; в нем заключена мудрость, восторг, неуемная сила. Что вы слышали о Лилит? Знаете ли вы, кем она была на самом деле? По еврейской легенде, она была женой Адама, но человечество поклонялось ей испокон веков. В Египте, Уре, среди хананеян ее считали царицей суккубов, повелевающей теми, кто, как и я, обретает мудрость, питаясь человеческой кровью.

Он провел пальцем по моему горлу к разрезу рубашки.

— Теперь вы понимаете, милорд, я не предлагаю вам жизнь, не предлагаю вам смерть, но предлагаю вам нечто, что древнее самой Земли. Приготовьтесь к этому. Будьте готовы и благодарны, милорд.

Он грубо поцеловал меня, впившись зубами мне в губы. Я почувствовал запах крови из его рта. Это была кровь Гайдэ! Я вздрогнул; паша, почувствовав это, схватил меня, пытаясь увлечь вниз. Но я оттолкнул его и поднялся на ноги.

— Не бойтесь, милорд. — Он потянулся к моей ноге. — Я тоже сперва боролся с искушением.

Его рука медленно ползла вверх по моей ноге; я навел пистолет; паша смотрел на меня и улыбался холодной усмешкой, полной презрения. Внезапно, ощерив пасть, как дикий зверь, он набросился на меня. Я выстрелил, но, к сожалению, промахнулся, пуля не достигла цели, а попала в живот. Я снова выстрелил и попал ему в грудь, от резкого толчка он отлетел на каменные плиты алтаря.

— Я выбираю жизнь, — сказал я, стоя над ним. — Мне не нужен ваш дар.

Прицелившись ему в сердце, я выстрелил, раздробив ему грудь. Паша застонал и задергался в агонии, он поднял руку, словно пытаясь дотянуться до меня, но его длань упала, и он затих. Я дотронулся до него носком сапога, затем пощупал пульс — паша был мертв. Какое-то время я смотрел на него, лежащего на алтаре Аида, затем повернулся и покинул эту умершую плоть в обители смерти.