К вопросу о летописных легендах

и происхождении Русского государственного быта¹

Возьмем известный рассказ об осаде Белгорода Пече­негами; причем жители, по совету мудрого старца, нали­вают в одну яму кисель, в другую медовую сыту и таким образом обманывают Печенегов, которые надеялись взять их голодом. Г. Костомаров полагает, что в этом рассказе выразилось Русское мнение о Печенегах как о глупом народе. Но подобный рассказ принадлежит к тем леген­дарным мотивам, которые встречаются не только у но­вых, но и у древних народов. Так, Геродот в первой книге рассказывает о войне лидийского царя Алиата с городом Милетом; жители Милета, по совету Фразибула, собрали весь свой хлеб на площадь и когда в город прибыл лидий­ский посол, то нашел граждан предававшимися на пло­щади пиршеству и веселию. Следствие было то же самое: потеряв надежду взять Милет голодом, Алиат заключил мир. Нечто подобное встречаем мы в истории Византийс­кой. В конце X века мятежный полководец Варда Склир между прочим осадил город Никею и хотел взять ее голодом. Мануил Комнен, начальник гарнизона, велел наполнить хлебные магазины песком, а сверху по-

¹Из моих заметок (в Рус. Архиве 1873 г. № 4) по поводу статей Костомарова о преданиях Русской летописи и его теории возник­новения Русского государства (напечатанных в Вест. Евр. 1879 г. № 1—3).

крыть его мукой; потом показал их одному пленнику и отпустил его, поручив сказать Склиру, что тот напрасно надеется принудить к сдаче город, снабженный хлебом более чем на два года. И этой хитростью Комнен добился свободного пропуска вместе с гарнизоном. (См. у Le Beau. VII. 416.)

Вообще в русской летописи можно отыскать сходные черты заимствования из Византийской письменности в большей степени, чем до сих пор полагалось.

Например, бросается в глаза известие нашей летопи­си, что Святослав взял на Дунае 80 городов. Почему же восемьдесят, ни более, ни менее? Я полагаю, это число несколько объяснится, если сопоставить его с известием Прокопия о том, что Юстиниан построил вдоль Дунайс­кой границы 80 крепостей. Это число восьмидесяти Ду­найских городов конечно не раз повторялось у Византий­ских и Болгарских писателей. До какой степени наша начальная летопись была в зависимости от византийских хронографов, показывают походы Руссов в Каспийское море. О них говорят Арабы, а Византийцы не упоминают, и Русские летописцы ровно ничего не знают об этих походах, хотя по времени они были ближе к эпохе лето­писцев, чем предприятие 865 года и сказочный поход Олега. Так мало домашних сведений имели наши лето­писцы даже о X веке! ¹.

Теперь обращу внимание на сказочный поход Олега под Константинополь на 2000 кораблях. Рассказ о нем по наружности имеет все признаки народного предания. Г. Костомаров видит в нем даже следы песенного скла­да; числа сорока (по 40 человек на корабле) и двенад­цать (по 12 гривень на ключ) суть обычная в наших песнях и сказках. Но откуда же взялось 2000 кораблей? Мы позволим себе сблизить эту легенду с греко-латинс­кими известиями о знаменитом походе Скифов из стран Меотийских в Геллеспонт и Эгейское море, во второй

¹ Предание об Аварах или Обрах наш летописец заключает словами: «Есть притча в Руси и до сего дне»: погибоша аки Обре. Эта притча отзывается скорее церковнославянским или Болгарс­ким переводом, нежели народным Русским языком. А выражение «до сего дня» повторяется в летописи кстати и некстати и есть также заимствованная привычка.

половине III века (Зосим, Синкел, Аммиан, Иордан). Вар­вары (по одним просто Скифы, по другим Готы, по тре­тьим Герулы) разграбили многие города Греции, Фракии и Малой Азии и между прочим разрушили известный храм Дианы Эфесской. Подробности этого нашествия передаются разнообразно; некоторые писатели (напр. Зосим) даже говорят не об одном, а об нескольких по­добных походах; но замечательно, что число скифских кораблей определялось именно в 2000, о чем свидетель­ствует Аммиан. Итак, мы вправе предположить, что в нашем сказании о походе Олега скрывается историчес­кая основа, занесенная путем книжным и вплетенная в народную легенду по поводу совершенно другой эпохи. Предположение свое мы можем подкрепить еще следую­щим сближением. По словам летописи, Греки, испуган­ные приготовлениями Олега к приступу, предложили дань и вынесли ему брашно и вино, но Олег не принял последнего, ибо оно было приготовлено с отравой. «Это не Олег (сказали Греки), а сам святой Димитрий, послан­ный на нас от Бога». Что это за сравнение Олега с св. Димитрием? — спросим мы. Почему Димитрий, а не Ге­оргий, или иной святой? Ключ к разгадке дает нам так­же Аммиан Марцелин; он рассказывает, что во время упомянутого нашествия Скифы между прочим осаждали и город Фессалонику, т. е. Солун. А известно, что в Солуни местночтимый святой был Димитрий. Очень может быть, что составилась местная Солунская легенда о на­шествии варваров «в дву тысячах кораблях». Св. Димит­рий также занесен в легенду; ибо она, конечно, не зат­руднилась тем, что Димитрий жил немного позднее на­шествия. А так как в Солунской области, в последую­щую эпоху, обитало много Болгарских Славян, то веро­ятно, Солунская легенда вошла и в болгарские перевод­ные сборники, откуда с разными изменениями и пере­делками перешла и к нам¹.

¹ Это смешение Царьграда с Солунью подтверждается и нео­днократными нападениями Славян-Болгар на Солун в VI—VIII вв.; причем спасение города приписывалось обыкновенно св. Димит­рию. О солунских легендах, относящихся сюда, см. статью преосв. Филарета в Чт. Об. И. и Д. 1848 № 6.

Мы, конечно, не отрицаем элемента народных пре­даний в русской начальной летописи о временах до-Ярославовых; но думаем, что в настоящее время очень трудно провести границу между этими преданиями и собственными измышлениями наших старинных книж­ников, воспитавшихся под влиянием Византийской письменности (переводной или оригинальной, это все равно).

Относительно летописного сказания об осаде Царьграда Олегом мы позволим себе еще следующую догад­ку. Может быть, повод к означенному сказанию о пер­вом Олеге, наряду с его договорами, подан был Олегом Святославичем, который действительно плавал в Царьград, хотя в качестве изгнанника, а не завоевателя. Но последним обстоятельством легенда не затрудняется. Для нее достаточно и одного имени, чтоб измыслить целое событие. Не забудем, что Олег Святославич был один из тех князей, о которых наиболее говорили в древней Руси. Он и весь род его имели своих поэтов-панегиристов, к которым принадлежит и автор Слова о Полку Игореве. По всей вероятности, легенда об осаде Царьграда Олегом имеет оттенок Черниговский, как ле­генда о призвании трех Варягов оттенка Новогородско­го; причем имя Рюрика выдвинулось наперед, может быть, не без связи с известным Рюриком Ростиславичем (о чем замечено выше). Мы усматриваем и другие примеры перенесения позднейших исторических лиц и событий в эпоху древнейшую или смешения тех и дру­гих. Так, в известной легенде о походе Русского князя, так называемого Бравлина, на Сурож говорится, что он пришел из Новгорода. Предлагаем вопрос: к более древнему преданию о действительном нападении Рус­сов на Сурож или Сугдею не примешали ль поздней­шие списатели воспоминание о князе тмутраканском Ростиславе, который действительно пришел в Тмутракань прямо из Новгорода? Или воспоминание о князе новогородском Владимире Ярославиче, который в 1043 году предпринял морской поход на Византию? После­дний князь, по всей вероятности, воевал с Греками не

только на Черном море, но и в Тавриде, где, как мы знаем, русские владения сходились с греческими. Лю­бопытно, что византийские писатели (Скилица-Кедрин) называют Владимира Новогородского человеком раз­дражительного, беспокойного нрава; что вполне совпа­дает с толкованием имени Русского князя Бравлин ис­кажением слова «бранлив».

Продолжим взятые из нашей летописи примеры пе­ренесения некоторых черт из эпохи близкой к лето­писцу или современной ему на лица и события более древние.

Под 1068 г. есть известие о сражении Святослава Ярославича Черниговского с Половцами. Видя превос­ходные силы неприятелей, Святослав воскликнул к дру­жине своей: «потягнем, уже нам нельзе камо ся дети»; ударил на Половцев, и выиграл битву. Почти то же обра­щение к дружине, только в распространенном виде, от­несено и к Святославу Игоревичу во время его войны в Болгарии: «уже нам некамо ся дети, и волею и неволею стати противу; да не посрамим земли Русския», и пр. Под тем же 1068 г. рассказывается, что Изяслав Ярославич распустил Ляхов своего союзника Болеслава II по киевским городам на покорм, где их тайно избили. То же самое отнесено и к Болеславу I, союзнику Святополка Окаянного. Под 1075 г. немцы говорят Святославу, смотря на его богатство; «серебро и золото лежит мерт­во; а с кметами (дружиной) можно доискаться и большаго». Почти те же слова отнесены к Владимиру Св. по поводу его отношений к своей дружине. Под 1096 г. упомянуто нашествие половецкого хана Куря; очень мо­жет быть, что его имя перенесено на того печенежского вождя, который сделал себе чашу из черепа Святослава Игоревича; едва ли настоящее имя этого вождя дошло до летописца.

Возвращаясь к летописному сказанию о призвании варягов, предположим свое соображение о том, когда это сказание получило ту искаженную редакцию, в которой оно дошло до нас.

Мы заметили, что до XIII века ни одно произведе-

ние, кроме летописи, не упоминает о призвании Рюри­ка с братьями, а главное, не смешивает Русь с Варяга­ми. Для исторической критики важно именно после­днее обстоятельство: вся норманнская система, как из­вестно, построена на этом смешении, т. е. на искаже­нии первоначальной летописной редакции; без этого искажения басня о призвании Варягов рушится сама собой. В эпоху дотатарскую мы можем указать только одного писателя, у которого встречается намек на сме­шение Варягов с Русью. Это Симон, епископ Владимир­ский, который в своем послании к Поликарпу говорит по поводу Леонтия Ростовского: «и се третий гражда­нин небесный бысть Рускаго мира, с онема Варягома венчався от Христа, его же ради убиен бысть». Ясно, что он двух киевских мучеников считает Варягами и в то же время относит их к Русскому миру. Неверное представление об этих мучениках как о Варягах было нами указано выше. В словах Симона очевидно слы­шится знакомство с Повестью временных лет, но, ко­нечно, уже не в ее первоначальной редакции. В произ­ведениях XII века (не говорим уже об XI), повторяем, кроме летописи, нигде нет намека на какое-либо тожде­ство Руси и Варягов: искаженная редакция летописного сказания о Варягах еще не была известна людям книж-нообразованным. Послание Симона к Поликарпу напи­сано около 20-х годов XIII века. По этому поводу вновь утверждаем, что в самой летописи смешение Варягов с Русью по всем признакам произошло не ранее как во второй половине XII века, и произошло от невежествен­ных списателей и сокращателей¹. Но и в XIII веке искаже-

¹ Выше мы приводим свои основания, по которым дошедшую до нас редакцию Повести временных лет полагаем не ранее второй половины XII века. Особенно укажем на Казарских Жидов, кото­рые говорят Владимиру, что Бог отдал Иерусалим и землю их Христианам. Сам автор Повести не мог так выразиться: Святая земля была завоевана крестоносцами, так сказать, на его глазах, и, следовательно, он не мог не знать, что во времена Владимира христиане еще не владели ею. С этим моим указанием согласился и уважаемой памяти М. П. Погодин, который, как известно, не делал никаких уступок в данном вопросе. («Борьба с новыми

ние это проникло не во все списки летописи; как то доказывают: упомянутый выше летописец патриарха Никифора, написанный в Новгороде в конце XIII века, отрывок Иоакимовой летописи, основанный на не до­шедшем до нас начале Новогородского же летописца, и указанные мной польские историки Длугош и Стрыйковский, имевшие под рукой древние юго-западные списки нашей летописи. Любопытно, что приведенный сейчас первый намек на смешение Руси с Варягами мы встречаем на северо-востоке России во Владимире на Клязьме. Любопытно, что Симон после упоминания о мучениках-Варягах немного ниже, по поводу печерских постриженников, ссылается на «стараго летописца Ростовскаго». А этот летописец едва ли не был Ростовский список все той же Киевской летописи. Предлагаем воп­рос: искаженная редакция, смешавшая Русь с Варяга­ми, не утвердилась ли именно в той группе списков, которые распространились преимущественно в Северо­восточной России?

Прежде нежели в достаточной степени были изуче­ны и проверены источники, прежде нежели восстанов­лены и освещены факты действительно исторические. Русская историческая литература уже была богата раз­ными теориями и системами для объяснения нашего древнейшего периода. Рядом с системами Норманнской, Славяно-Балтийской, Угро-Хазарской и пр.¹, возникали теории быта Родового, Дружинного, Общинного или Ве-

-------------------------------

историч. ересями» 358.) Чтобы время завоевания Святой земли могло прийти в некоторое забвение у русских книжников, мы должны положить не менее 50 или 60 лет. А так как под 1187 годом киевская летопись упоминает о новой потере Иерусалима, кото­рый был завоеван Саладином, то период, заключающийся между 1160 и 1187 гг., и может быть приблизительно назначен для того времени, когда произошла дошедшая до нас искаженная редакция сказания о призвании Варягов, т. е. когда в некоторых списках начальной летописи могло впервые появиться смешение Руси с Варягами.

¹Есть еще мнение, которое в параллель с Славяно-Балтийской теорией указывает на Славяно-Дунайское происхождение при­званных князей. См. Пассека «Общий очерк периода уделов» (Чт. Об. И. и Др. 1868 кн. 3).

чевого, Вотчинного и т. п. Зачем прибавлять к ним еще теорию (если можно так выразиться) Дружинно-разбойничью? Появление дикой, наезднической шайки в среде оседлого, земледельческого населения и развитие из нее, как из зерна, государственной жизни — эта теория была бы еще более искусственна, чем предыдущая. Русское государство так же, как и все другие, произошло из борьбы племен и народов между собой. На данном про­странстве из массы одноплеменных и разноплеменных элементов выделяется наиболее воинственный, наиболее способный к единению народ, который постепенно под­чиняет себе соседей и распространяет свое господство обыкновенно до тех пределов, где встречаются или есте­ственные преграды, или не менее сильные народы. Под­чинение племен господствующему народу или его вож­дям конечно выражалось данью; но эта дань есть не что иное, как первобытная форма тех податей и повиннос­тей, без которых не существует ни одно благоустроен­ное общество. Господствующее племя (из которого глав­ным образом составлялись княжеские дружины) собира­ло дани не совсем даром: оно в свою очередь сторожи­ло, чтобы никакой посторонний народ не грабил и не собирал даней в тех же местах; а вместе с тем оно вносило в страну кое-какой суд и кое-какой порядок, т. е. начала гражданской организации. Иногда господ­ство одного народа вытеснялось господством другого, более сильного соседа; а этот в свою очередь бывал угнетен иным нашествием или побежден восставшим племенем, которое вновь усиливалось и опять брало верх над своими соседями. Так именно и было на Руси в течение целого ряда веков, которые предшествовали временам более историческим.

Если всматриваться в эту глубь прошедших веков, то можно возвести ко временам довольно глубокой древнос­ти (хотя еще туманные) очерки той исторической мест­ности и той группы народов, из которых развилось впос­ледствии Русское государство. Во времена Геродота и несколько столетий после него в Южной России преобла-

дает племя т. наз. Царских Скифов, живших между Днеп­ром и Доном¹. Самая священная для них местность, Геррос, где находились могильные курганы их царей, лежа­ла, по всем признакам, около Днепровских порогов (что подтверждается и раскопками могильных курганов). В первом веке до Р. X. на тех местах встречаем Сармато-славянский народ Россалан; а еще вероятнее их победи­тели и близкие соплеменники, распространившиеся из-за Дона и Меотийского озера. В первые века по Рожд. Христове, в стране между Днестром и Днепром, усилива­ется западноскифское или восточногерманское племя Готы. В III веке мы видим, что они господствуют в Ски­фии, т. е. заставляют платить дань соседние народы, в том. числе и Россалан или Рокасов (как их иначе называет Иорнад). Но очевидно, между этими двумя сильнейшими народами Скифии, т. е. между Готами и Россами, идет упорная борьба за господство в Восточной Европе. Реши­тельный верх, т. е. кому будет принадлежать честь сози­дания великого Восточно-европейского государства, Не­мецкому или Славянскому народу? ² По всей вероятности,

¹ Что Скифы составляли ветвь Арийской семьи — это поло­жение в настоящее время может считаться уже доказанным в науке, а Нибуровское мнение об их монгольстве опровергнутым (после исследований Надеждина, Лиденера, Укерта, Цейса, Бер­гмана, Куно, Григорьева, после рассуждений о Скифском языке Шифнера, Мюлленгофа и особенно после раскопок в южной России). К Скифам Восточной Европы принадлежали вообще народы Германо-Славяно-Литовские. Царских Скифов, т. е. Ски­фов по преимуществу, одни по разным соображениям относят к Славянам, другие к Готам. Впрочем, в эпоху Геродотовскую языки Готский, Славянский и Литовский, конечно, были так близки друг к другу, что находились еще на степени разных наречий одного и того же языка. Под именем Сармат надобно разуметь преимущественно Славяно-Литовский отдел Скифов. (Впоследствии, названия Скифов и Сармат переносились и на народы Угро-Тюркские, т. е. получили смысл еще более геогра­фический.)

² Объединительные стремления того и другого народа ясно выражаются в известиях Аммиана Марцелина и Иорнада. Аммиан, писатель IV века, с особою силою говорит о многочис­ленности и воинственности Аланского племени (которого пере-

в связи с этой борьбой Немцев и Славян являются из-за Волги Болгаро-Гунны, которые вместе с Аланами не толь­ко разрушают владычество Готов в Южной России, но и самые Готские народы вытесняют заДнестр, а потом за Дунай и за Карпаты. Очевидно, толчок к т. наз. Великому Переселению народов дан был еще движением Восточно­славянским.

В VI веке Русское племя снова выплывает на поверх­ность. В этом веке встречаем его в исторических извести­ях, кроме общих имен Скифов и Сарматов, также под именами Роксалан, Антов и Тавроскифов (Иорнанд, Прокопий, Маврикий). Временное германское владычество уничтожено; но очевидно затем наступает долгий период

---------------------------------

довою западною ветвью были Россаланы). По его словам, Ала­не подчинили себе многие народы и распространили на них свое имя. Он же перечисляет эти народы, но употребляет при том названия еще Геродотовские, как-то: Невры, Будины, Гелоны, Агатирсы, Меланхлены и Антропофаги. В этом перечис­лении, конечно, было преувеличение. С другой стороны Иор­нанд, писатель VI века, с явным пристрастием распространяет­ся о могуществе Готов и говорит, будто Германриху подвласт­ны были кроме Готов, Скифы, Туиды (Чудь), Васинабронки (Весь?), Меренсы (Меря), Морденсимны (Мордва), Кары (Ка­релы?), Рокасы (Русь), Тадзаны, Атуаль, Навего, Бубегенты, Кольды, Герулы, Венеты (Вятичи?) — одним словом, чуть не все народы Восточной Европы. Но интересно, что эти народы отчасти были ему известны под их живыми современными именами, а не под книжными названиями, повторяющимися со времен Геродота. Иорнанд как будто предупреждает нашу ле­топись, которая, перечисляя инородцев, «иже дань даю Руси», приводит тех же Чудь, Весь, Мерю, Мордву и пр. Как ни преувеличены эти известия Аммиана и Иорнанда, но они дают понять, что уже в те отдаленные времена история ясно на­мечала объем и состав будущего Русского государства. Что между Готами и Руссами шла исконная вражда за господство в Скифии, подтверждает предание, сообщенное тем же Иор­даном: когда Готы пришли на берега Черного моря, то долж­ны были выдержать борьбу за свои новые жилища с силь­ным народом Спалами. Последние были, конечно, то же, что Палеи и Спалеи классических писателей (Диодора и Пли­ния). В них мы узнаем наших Полян (от них же и слова сполин или исполин), а следовательно, тех же Россалан или Руссов.

трудной и упорной борьбы как с соплеменниками, так и с дикими Угро-Тюркскими народами. В нашей летописи отголоски этой борьбы слышны в преданиях о насилии Обров и Казарской дани. В то же время Русь возвращает­ся к своей объединительной деятельности и собирает вокруг себя соплеменные Славянские народы, которые, конечно, подчиняются ей не по доброй воле, уступают только силе оружия. Со второй половины IX века начина­ется период славы и могущества. Нападением на Царьград в 865 году и походом на Каспийское море в 913 Русь заставила говорить о себе Византийских и Арабских пи­сателей¹.

В X веке, когда источники проливают уже яркий свет на нашу историю, мы видим Русь господствующей от Новгорода до Тамани, и все это пространство объеди­ненным под властью того княжеского рода, который си­дел в Киеве, т. е. в земле Полян или Руси по преимуще­ству. Но и в этот, вполне исторический период, в ино­земных источниках встречаем прежнее разнообразие по отношению к нашему народному имени. Арабы более постоянны в употреблении имени Русь; но Византийцы наряду с этим именем продолжают называть ее Сарма­тами, Скифами и преимущественно Тавроскифами. Даже для писателей XII века Киев есть столица Тавроскифии, Галиция страна Тавроскифская и т.п. Мы уже говорили прежде, что чрезвычайное множество народ­ных имен в средневековых источниках по отношению к какой-либо стране вносило большую запутанность в ис­ториографию; но пора сознать, что менялись и разнооб­разились имена, а народы по большей части оставались те же самые.

Итак основателем Русского государства не была ка­кая-то дикая, сбродная шайка, жившая на счет оседло-

¹Для объяснения события, записанного Византийцами, и сло­жились сказания об Оскольде и Дире о призвании князей в 862 году. Все подобные басни совершенно соответствуют понятиям и средствам старинных бытописателей и списателей. Но замечатель­но то, что они находят защитников и в наше время, время научной критики.

го населения. Нет, это было энергичное могучее пле­мя, выделявшее из себя военные дружины, которые считались иногда десятками тысяч человек. Мы уже сказали, что оно долго жило на Азовских и Черномор­ских пределах Грекоримского мира и, конечно, не бес­следно для своего умственного развития. Часть Сарматов-Роксалан даже завладела древним Боспорским царством и, конечно, опередила других своих сопле­менников на пути гражданственности. Это так наз. Русь Тмутраканская, впоследствии отрезанная и затер­тая новым приливом дикарей, каковы Половцы и Тата­ры. Во второй половине IX века, когда проясняется наша история, Руссы являются не только воинствен­ным, но и торговым народом, и притом смелыми, опытными моряками; Русские гости проживают подо­лгу и в Константинополе, и в поле, и в хазарском Итиле. Своею наружностью и суровой энергией Рус­сы, очевидно, производили впечатление на южных жи­телей. Высокие, статные, светло-русые сострым взо­ром — вот какими чертами описывают их Арабы (теми же чертами Аммиан Марцелин изображает Алан); при бедре широкий, обоюдоострый меч с волнообразным лезвием; на левое плечо наброшен плащ, вроде древ­негреческой хламиды. Руссы остались Славянами; но, очевидно, у этих восточных Славян выработался тип несколько отличный от западных; что вполне есте­ственно, если возьмем в расчет различие географичес­ких условий и прекращение с другими этнографичес­кими элементами.

Никакая бродячая шайка — все равно домашняя или пришедшая из заморья — не могла объединить (да еще притом в короткое время) и крепко сплотить в одно политическое тело многочисленные племена, расселив­шиеся на равнинах Восточной Европы, дать им единство не только политическое, но и национальное. Это в поряд­ке вещей. Для такого единства потребно было однород­ное и весьма прочное ядро. Его мог совершить только сильный народ. Более критическое отношение к источни-

кам подтверждает, что и наше прошедшее нисколько не отступало от исторических законов, действующих в раз­витии человеческих обществ.

Говоря о том, что совершено было тем или другим народом, мы, конечно, должны подразумевать при этом его предводителей; ибо без них немыслимы никакие деяния, а тем более основание государства. Княжеская власть, по всем признакам, издревле существовала у Руссов, как и у прочих Славян. (Очевидно, не имелось никакой нужды призывать из-за моря для порядка чу­жих князей, так как и в своих недостатка не было.) Эта власть была довольно сильно развита. (У Царских Ски­фов, по известию Геродота, она является даже с харак­тером деспотизма.) Достоинство князей было родовое, т. е. наследственное в известных княжеских родах. Борьба единодержавного порядка с удельным началась задолго до Святослава и Владимира; ибо не они, конеч­но, придумали удельную систему. Без такой борьбы невозможно было бы и объединение самих Руссов под властью одного княжеского рода. До нас не дошли имена предшествовавших князей-объединителей. В ряду Киевских князей первое достоверное имя, кото­рое мы имеем, это Олег. Его исторические деяния нам неизвестны; надобно полагать, что они не были особен­но громки, ибо ни один иноземный источник о нем не упоминает. Но он несомненно существовал и имел сно­шения с Греками: доказательством тому служит дошед­ший до нас его договор (который конечно и подал повод к летописной легенде о походе Олега под Царьград). Самое имя его нисколько не иноземное: оно ту­земное из туземных. За ним выступает Игорь. Это бо­лее крупная историческая личность, нежели Олег; он предпринимал не сказочный, а действительный поход на Византию; о нем говорят иноземцы. Так как от него идет непрерывное потомство Русских государей до смерти Федора Иоанновича, то он (а не мифический Рюрик) и должен быть поставлен во главе нашей ста­рой династии.

Вот в немногих словах сущность нашего взгляда на происхождение Русского государства. Мы убеждены в том, что усилия изыскателей, направленные не за море, а именно в Южную Россию, со временем разработают нашу древнейшую историю до той степени ясности, ко­торая только возможна при данном состоянии источни­ков. Запас последних может расшириться научными рас­копками, особенно в Приднепровском крае¹.

¹И в последнее время он действительно начал расширяться, благодаря особенно раскопкам Д. Я. Самоквасова.

О СЛАВЯНСКОМ

ПРОИСХОЖДЕНИИ

ДУНАЙСКИХ БОЛГАР

«Русский Архив». 1874 г. Июнь