Преследователь

Большинство «кримов» явились на бал-маскарад в образе лесорубов, в одежде из шотландки и со здоровенными накладными мышцами. В одной руке каждый «лесоруб» держал бензопилу, а в другой – бокал шампанского. Были в толпе и мясники, и несколько курильщиков с самодельными фальшивыми сигаретами, а еще – девушка-палач в высоком, закрывающем лицо колпаке с прорезями для глаз. Зейн, неплохо знавший историю, нарядился подручным некоего диктатора, не вполне лишенным вкуса. На нем был облегающий черный костюм и потрясающая красная повязка на рукаве. Специально под этот костюм он сделал легкую пластику лица – тонкие губы, впалые щеки, и в итоге стал немного похож на чрезвычайника.

Костюм Периса все подняли на смех. Попытались поджечь Фаусто, но только подпалили несколько прядей его волос. Запах пошел гадостный. А вот костюмы Тэлли и Шэй публику заинтриговали, и вскоре «кримы» окружили девушек. Некоторые боязливо прикасались кончиками пальцев к шерстинкам свитера Тэлли и спрашивали, не колется ли он. Шерсть, конечно, кололась, но Тэлли в ответ качала головой.

Шэй подошла к Зейну и продемонстрировала ему драгоценные камешки в глазах.

– Как думаешь, они мне идут? – спросила она.

– Они тянут на пятьдесят милли-елен, ^[3] – заверил ее Зейн.

Его заявление потрясло всех.

– Одна милли-елена – это столько красоты, что хватит на запуск одного космического корабля, – объяснил Зейн, и все «кримы» рассмеялись. – Так что пятьдесят – сами понимаете…

Шэй улыбнулась. От похвалы Зейна она раскраснелась, как от шампанского.

Тэлли пыталась расслабиться, но от мысли о том, что за ней слоняется костюмированный чрезвычайник, ей было здорово не по себе. Через несколько минут она вышла на балкон большой башни, чтобы подышать прохладным свежим воздухом.

К башне было привязано несколько воздушных шаров. Они парили в небе, будто черные луны. «Воздушники», стоявшие в гондоле одного из шаров, стреляли по пассажирам другой гондолы «римскими свечами» и хохотали, когда безопасное пламя с рокотом летело сквозь ночную тьму. А потом один шар начал подниматься, и рев его горелки перекрыл шум бала. Цепь, которой гондола крепилась к поручню балкона, упала и ударила по башне. Шар поднимался, язык пламени становился все меньше и меньше и наконец совсем исчез вдали. «Если бы Шэй не познакомила меня с „кримами“, – думала Тэлли, – я бы стала „воздушницей“». «Воздушники» всегда куда-то улетали по ночам и приземлялись в разных местах, а потом вызывали аэромобиль, чтобы тот забрал их откуда-нибудь с далекой окраины или даже из-за черты города.

Тэлли посмотрела за реку, на темный Уродвилль, и в душе ее почти ничто не всколыхнулось. Это было странно. Несколько месяцев, проведенных за городом, спутались, перемешались в ее памяти, но зато Тэлли отчетливо помнила, как была уродкой, как любовалась по ночам видом Нью-Красотауна из окна своей спальни, как ей до смерти хотелось, чтобы поскорее исполнилось шестнадцать… Она всегда представляла себя на этой стороне, на какой-нибудь высокой башне, а вокруг горят фейерверки, со всех сторон – красотки и красавцы, и она сама тоже красавица.

Конечно, Тэлли из тех фантазий чаще всего была одета в бальное платье – а никак не в шерстяной свитер и рабочие штаны, и ее лицо не было перепачкано грязью. Тэлли прижала пальцем нитку, выбившуюся из вязки, и пожалела о том, что Шэй сегодня нашла в ее гардеробной этот свитер. Тэлли хотелось забыть о Дыме насовсем, прогнать бессвязные воспоминания о том, как она бежала, как пряталась, как чувствовала себя предательницей. Она то и дело поглядывала на дверь лифта, опасаясь появления незнакомца в костюме чрезвычайника, и это было очень неприятно. Ей хотелось полностью осесть в этом мире и не дрожать при мысли о том, что он в любой момент может рухнуть.

Может быть, Шэй говорила правду и сегодняшнее голосование решит все. «Кримы» представляли собой одну из самых сплоченных группировок Нью-Красотауна. Если тебя принимали и ты становился «кримом», ты всегда мог рассчитывать на то, что у тебя есть друзья, на веселые вечеринки и увлекательные разговоры. Скоро Тэлли больше не придется ни от кого убегать.

Единственное препятствие заключалось в том, что в «кримы» не принимали тех, кто в пору своего уродства не предавался запрещенным забавам на полную катушку и не мог рассказать ничего о том, как вылезал по ночам из окна интерната, как всю ночь летал на скайборде, как удирал из города. «Кримы» были красавцами и красотками, не забывающими о своем уродском прошлом и продолжающими радоваться удачным розыгрышам и хулиганским забавам, которые по-своему скрашивали жизнь в Уродвилле.

– Сколько бы ты дала за этот вид? – спросил Зейн, незаметно подобравшись к ней.

В старинном черном костюме был особенно заметен его рост, максимальный для красавцев – два метра.

– Сколько бы дала?

– Сто милли-елен? Пятьсот? Может быть, целую елену?

Тэлли вдохнула поглубже, чтобы успокоиться, и посмотрела на темнеющую за деревьями реку.

– Ничего бы не дала. Это ведь Уродвилль, что с него взять.

Зейн хмыкнул.

– Будет тебе, Тэлли-ва. Не стоит так презирать наших маленьких уродливых братцев и сестричек. Они не виноваты в том, что не такие красивые, как ты.

Он заботливо убрал за ухо выбившуюся прядь ее волос.

– Я не про них. Про само это место. Уродвилль – это тюрьма.

Сказала и сразу почувствовала, как неуместны здесь такие слова. Уж слишком они были серьезны для вечеринки.

Но Зейн, похоже, не имел ничего против такого поворота беседы.

– Ты ведь бежала оттуда, да? – Он осторожно провел рукой по топорщащимся шерстинкам свитера, как делали остальные. – Скажи, в Дыме было хоть немножко лучше?

«Интересно, ему нужен правдивый ответ? – задумалась Тэлли. – Как бы не ляпнуть что-нибудь несуразное. Ведь если Зейн решит, что я не гожусь, голоса „против“ посыплются дождем, что бы мне ни обещали Шэй и Перис».

Тэлли посмотрела Зейну в глаза. Они мерцали переливами золота и отражали огни фейерверков, будто крошечные зеркала. Эти глаза чем-то манили Тэлли. То было не просто обычное волшебство красоты, нет, что-то гораздо серьезнее. И развеселый бал вокруг словно перестал существовать для нее. Зейн всегда очень внимательно слушал ее рассказы о Дыме. Он уже слышал обо всех ее приключениях, но, похоже, так и не наслушался.

– Я ушла в ночь перед тем, как мне должно было исполниться шестнадцать, – сказала Тэлли. – Так что сказать, что я бежала из Уродвилля, было бы не совсем правильно.

– Это верно, – согласился Зейн. Он отвел взгляд и освободил Тэлли от своих чар. – Ты бежала от операции.

– Я пошла за Шэй. Мне пришлось остаться уродкой, чтобы найти ее.

– Чтобы спасти ее, – уточнил Зейн и снова устремил на нее взгляд своих золотых глаз. – Так?

Тэлли осторожно кивнула. От вчерашнего шампанского у нее все еще кружилась голова. А может быть, уже от сегодняшнего.

Она посмотрела на свой опустевший бокал. «Сколько я уже успела выпить?»

– Просто я не могла поступить иначе, – сказала Тэлли и тут же поняла, как по-дурацки это прозвучало.

– Чрезвычайные обстоятельства? – спросил Зейн с холодной усмешкой.

Тэлли вздернула брови. Интересно, много ли он успел натворить, пока был уродцем? О себе Зейн не очень-то распространялся. Хотя он был ненамного старше Тэлли, ему, похоже, вообще не пришлось никому доказывать, что он настоящий «крим». Он просто был им.

Несмотря на пластику, сделавшую его губы тонкими, Зейн был очень хорош собой. Черты лица у него были более резкими, чем у большинства красавцев, – казалось, врачи, когда лепили его образ, решили взять все самые предельные значения параметров, оговоренных в инструкциях Комиссии красоты. Скулы остро выпирали под кожей, будто наконечники стрел, а когда Зейн удивлялся, его брови выгибались несоразмерно высоко. Тэлли вдруг с пугающей ясностью осознала, что если любую из черт лица Зейна сместить хоть на несколько миллиметров, он будет выглядеть ужасно. Но при этом представить его уродливым она бы ни за что не смогла.

– Ты когда-нибудь бывал на Ржавых руинах? – спросила Тэлли. – Ну… раньше, когда был помладше?

– Прошлой зимой – почти каждую ночь.

– Зимой? – удивилась Тэлли.

– Мне нравится, когда развалины покрыты снегом, – объяснил Зейн. – Снег сглаживает острые углы, и вид становится на несколько мега-елен дороже.

– О… – Тэлли помнила, как путешествовала по загородным краям ранней осенью и как ей тогда было холодно. – Наверное, заледенеть можно.

– Ни разу не смог никого уговорить слетать туда со мной. – Зейн прищурился. – Между прочим, когда ты рассказываешь о руинах, ты никогда не упоминаешь о том, что встречалась там с кем-то.

– С кем-то встречалась?.. – Тэлли закрыла глаза.

Она вдруг почувствовала, что теряет равновесие. Она припала к парапету балкона и сделала глубокий вдох.

– Да, – подтвердил свой вопрос Зейн. – Так встречалась?

Пустой бокал выскользнул из пальцев Тэлли и упал в черноту.

– Посмотри вниз, – пробормотал Зейн с улыбкой на губах.

Из темноты донесся звон, во все стороны от него, словно волны от брошенного в воду камешка, разбежался удивленный смех. Звуки доносились словно бы с расстояния в тысячу километров.

Тэлли сделала еще несколько глотков прохладного ночного воздуха, пытаясь привести себя в порядок. Желудок выделывал жуткие выкрутасы. Какой стыд! Ее чуть не стошнило после каких-то пары-тройки бокалов шампанского!

– Все хорошо, Тэлли, – прошептал Зейн. – Расслабься и веселись.

«Глупость какая, – подумала Тэлли. – Чтобы кто-то велел мне веселиться». Но лицо Зейна, пусть даже ожесточенное пластикой, уже смягчилось. Похоже, он и вправду хотел, чтобы Тэлли расслабилась.

Тэлли отвернулась от парапета, от края пропасти, завела руки за спину и сжала ими поручень. На балкон вышли Шэй и Перис. Тэлли окружили ее новые друзья-«кримы». Она была защищена, она являлась частичкой компании. Но они поглядывали на нее с опаской. Возможно, все сегодня ожидали от нее чего-то особенного.

– Я ни разу никого там не видела, – сказала Тэлли. – Кто-то должен был прийти, но так и не пришел.

Ответа Зейна она не услышала.

Преследователь появился снова. Теперь он стоял на противоположной стороне запруженного людьми балкона и смотрел на Тэлли в упор. Его глаза на миг блеснули – он словно дал понять, что заметил ее взгляд. Затем человек в костюме чрезвычайника повернулся и исчез посреди белых халатов «членов Комиссии красоты», пропал за гигантскими рисунками с изображением основных типов красавцев и красоток. И хотя Тэлли понимала, что поступает очень и очень глупо, она бросила Зейна и всех остальных и стала проталкиваться через толпу. Она знала, что ни за что не сумеет совладать с собой, пока не выяснит, кто такой этот человек – «крим», чрезвычайник или просто свежеиспеченный красавец. Она должна была понять, зачем кто-то дразнит ее этим чрезвычайником.

Тэлли протиснулась между ряжеными в белых халатах – и угодила в толпу ряженых толстяков. Некоторое время девушка толкалась среди них, перелетая от одного пухлого накладного живота к другому, как шарик в пинболе. А когда все же вырвалась, путь ей преградила хоккейная команда почти в полном составе. «Хоккеисты» стояли на своих скай-коньках неуверенно, будто малыши. Тэлли бежала вперед, туда, где мелькала фигура в сером шелковом комбинезоне, но пробираться через коловращение толпы было не так-то просто. В общем, к тому времени, когда Тэлли добралась до центральной колонны, фигура в сером исчезла.

Глянув на табло над дверью лифта, Тэлли поняла, что кабина поехала вверх. Чрезвычайник оставался в башне, но на каком этаже его искать?

А потом Тэлли заметила аварийный выход – ярко-красную дверь, испещренную надписями о том, что при ее открывании непременно сработает сигнализация. За дверью была лестница. Тэлли огляделась по сторонам. Человек в сером как в воду канул. Кто бы это ни был, он явно ушел по лестнице. Сигнализация не проблема, Тэлли обводила ее вокруг пальца миллион раз, пока была уродкой.

Тэлли подбежала к двери и стала спешно отключать сигнализацию. Руки у нее дрожали. Если, чего доброго, завоет сирена, взгляды всех присутствующих тут же обратятся на нарушительницу, поползут издевательские шепотки. Кроме того, оглянуться не успеешь, как прибудут надзиратели и всех эвакуируют из башни. И преступная карьера Тэлли с треском накроется.

«Да, тот еще из меня „крим“, – думала девушка. – Какая же я преступница, если не могу сигнализацию отключить?»

Она резко толкнула дверь. Сирена даже не пикнула.

Тэлли вышла на площадку лестничной клетки. Дверь у нее за спиной захлопнулась, и шум вечеринки как отрезало. Во внезапно наступившей тишине Тэлли услышала стук собственного сердца и свое учащенное после бега дыхание. Под дверь просачивались ритмы музыки – бетонный пол подрагивал от басов.

Человек в сером сидел на лестнице, на несколько ступенек выше площадки.

– Выбралась-таки, – сказал он.

Маска была из тех, что меняют голоса до неузнаваемости. Тэлли поняла только, что чрезвычайник – молодой парень.

– Куда выбралась? На бал?

– Нет, Тэлли. За дверь.

– Да она не была заперта. – Она вгляделась в хрустальные глаза маски. – Ты кто?

– Ты меня не узнаешь? – Парень искренне удивился, будто она не узнала старого друга. Как если бы они были давно знакомы и он постоянно носил эту маску. – На кого я похож?

Тэлли облизнула пересохшие губы.

– На чрезвычайника, – тихо сказала она.

– Правильно. Помнишь.

Она почувствовала, что незнакомец улыбается. Он говорил с расстановкой, тщательно подбирая слова, словно имел дело с умственно отсталой.

– Конечно, помню. Ты агент? Я тебя знаю?

Тэлли не смогла бы узнать никого из чрезвычайников. В ее памяти их лица слились в одну жестоко-красивую маску.

– Почему бы тебе не посмотреть? – спросил незнакомец, но пальцем не пошевелил, чтобы снять маску. – Давай, Тэлли.

И тут она поняла, что происходит. Он ее испытывает. Проверяет, сумеет ли она сообразить, что означает костюм, догнать чрезвычайника, обмануть сигнализацию. Все это было экзаменом. И вот теперь незнакомец сидел напротив нее на ступеньках и ждал, хватит ли у нее смелости сорвать с него маску.

Тэлли терпеть не могла экзаменов.

– Отвяжись от меня, – процедила она сквозь зубы.

– Тэлли…

– Я не желаю работать на Комиссию по чрезвычайным обстоятельствам. Я просто хочу спокойно жить в Нью-Красотауне.

– Я не…

– Оставь меня в покое! – рявкнула Тэлли, сердито сжав кулаки. Ее крик эхом отразился от бетонных стен.

Повисло удивленное молчание – похоже, не только она сама от себя такого не ожидала, но и чужак слегка опешил. По лестничным пролетам плыла музыка – робкая, приглушенная.

Наконец из-под маски донесся вздох. Незнакомец поднял руку, в которой держал сумку из грубой кожи.

– У меня кое-что есть для тебя. Если ты к этому готова. Ты хочешь этого, Тэлли?

– Я ничего не хочу от… – Тэлли оборвала себя: снизу донеслись негромкие шаги.

Кто-то шел вверх по лестнице. И это были явно не ряженые весельчаки.

Незнакомец и Тэлли сорвались с места одновременно, ухватились за перила, вгляделись вниз, в узкий лестничный пролет. Тэлли заметила блеск серого шелка, чьи-то руки на перилах. Человек пять-шесть невероятно быстро поднимались сюда, и шаги их были почти бесшумными, даже едва доносившаяся музыка бала заглушала их…

– Еще увидимся, – торопливо проговорил незнакомец, оттолкнул ее и бросился к двери.

Тэлли удивленно заморгала. Этот тип кинулся наутек от настоящих чрезвычайников. Тогда кто же он? И прежде, чем пальцы незнакомца сжали дверную ручку, Тэлли сорвала с него маску.

Он оказался уродцем. Самым настоящим уродцем.

Его лицо не имело ничего общего с фальшивыми физиономиями толстяков, нацепивших маски со здоровенными носами и узкими глазками. Другим, неправильным этого парня делали вовсе не крупные черты лица. Он был весь другой, словно его слепили из совершенно иного теста. Идеальное зрение Тэлли позволило ей за доли секунды рассмотреть все расширенные поры, все спутанные пряди волос, все неправильности, все грубые нарушения пропорций этого лица. Кожу, служившую ярким отражением несовершенства обмена веществ, кустики юношеской бородки, неровные зубы, болезненные прыщи на лбу… Тэлли захотелось убежать, убраться как можно дальше от этого жалкого, грязного, нездорового уродства.

– Крой? – прошептала она.