Монголо-татарское оборонительное вооружение второй половины XIV — начала XV в.

Монголо-татарское оборонительное вооружение, пожалуй, одна из самых спорных и неизученных областей истории оружия. Многие исследователи и популяризаторы до сих пор считают, что если оно и существовало, то, во-первых, было заимствованным, и, во-вторых, в крайне незначительном количестве. Это мнение о монголо-татарском доспехе XIII — начала XIV в. совершенно опровергается целым рядом исследований, появившихся в течение последних пятидесяти лет¹, в которых приведены письменные и изобразительные источники, поздние этнографические аналогии, свидетельствующие о богатстве и разнообразии собственного оборонительного вооружения у монголо-татар в XIII — начале XIV в. Монголо-татарский доспех в целом восходит к древней традиции оборонительного вооружения Центральной и Восточной Азии, имея вместе с тем ряд отличий. Производство именно монголо-татарского доспеха было в широких масштабах налажено чингизидами в захваченных областях с высоким уровнем ремесленного производства, например, в Иране, как о том свидетельствует Рашид-ад Дин².

Однако указанные выше исследования за редким исключением практически совершенно не учитываются в работах по военной и политической истории борьбы Руси с ордынским игом. Правильному освещению проблемы мешает подчас и тенденциозность подхода.

Вторая половина XIV в. — новая ступень в истории монголо-татарских государств, образовавшихся в результате распада империи чингизидов. В целом ряде регионов (Китай, Иран, Малая Азия и др.) власть вообще уходит из рук чингизидов, и не только фактически, но и юридически. Однако это не значит, что культурные традиции (а военное дело является их частью) предыдущего, более чем столетнего, периода, были забыты. Напротив, культура, выработанная в системе монголо-татарских государств, объединившей и впитавшей достижения огромного числа разных народов — эта «имперская» культура на новом этапе определила развитие локальных культур, хотя и самостоятельных, но развивавшихся на базе и зачастую в рамках единой традиции.

Материалы, используемые в данной работе, происходят из разных частей бывшей империи чингизидов. К сожалению, не для всех регионов эти данные достаточно полны, но в данном предварительном обобщении, где разные категории источников дополняют друг друга, мы попробуем выделить основные общие элементы защитного вооружения, а также, по возможности, их локальные особенности. Представляется правомерным распространить на определенную территорию, где пока не обнаружено соответствующих материалов, сходные данные о видах вооружения, происходящие из даже весьма отдаленных друг от друга регионов, примыкавших к этой территории.

Использованные источники можно отнести к нескольким видам:

1. археологические — находки подлинных предметов в Центральной Азии, Южной Сибири и в Прикубанье;
2. письменные — персидские тексты начала XV в., текст «Задонщины», восходящей к этому же времени;
3. изобразительные — персидские миниатюры из Фарса, Ирака и особенно Азербайджана — из Тебриза;
4. музейные — из старых хранилищ оружия.

Все они прекрасно соответствуют друг другу, совпадая подчас до самых мелких деталей. В качестве аналогий, помогающих лучше уяснить как вопрос о самом монголо-татарском доспехе второй половины XIV — начала XV в., так и вопрос о его роли в развитии защитного вооружения Евразии, нами привлечены материалы из стран, так или иначе соприкасавшихся с монголо-татарами — от Китая до Руси и Западной Европы.

Панцири. Историки побед Тимура Низам ад-Дин Шами в «Зафарнаме» 1401-1404 гг. и Шараф ад-Дин Иезди в «Зафар-наме» 1424/25 г. описывают войска Тохтамыша и специально отмечают отряды конников, одетых в латы, причем в количестве 15 и 30 кошунов³(подразделений, насчитывающих менее 10 тыс. человек, поскольку отряд в 10 тыс. человек назывался туменом, и более отряда в 1000 человек, называвшегося минганом). В «Задонщине» упомянуты «боданы бесерменские»⁴, т. е. кольчуги из плоских, рубленных из стального листа, колец. Надо сказать, что кольчуга не была частью исконного монголо-татарского доспеха и не находила сколько-нибудь широкого применения в Центральной Азии, видимо, до XIV-XV вв. Но она была основным видом панциря в западных областях будущей империи чингизидов до прихода завоевателей. Находки кольчуг довольно многочисленны на территории Золотой Орды, особенно много их в Прикубанье, в погребениях XIV в. Сама по себе в качестве самостоятельной части доспеха кольчуга редко встречается на миниатюрах (табл. I, 1, 2), но очень часто изображается в качестве второго, неосновного панциря, поддеваемого под панцирь другого типа. Несомненно, завоеватели, познакомившись с кольчугой, оценили ее высокие защитные свойства, удобство и включили ее в свой арсенал, тем более что в Иране, Причерноморье, Средней Азии, на Кавказе и Руси существовали давние традиции изготовления этого доспеха. Судя по миниатюрам, кольчуги были и длинными распашными, и короткими нераспашными. Подол и рукава нередко отделывались рядами латунных или золоченых колец. Подол коротких кольчуг мог выплетаться фестончатым, причем традиция эта сохранилась в Иране и Индостане до XIX в. Большая длина кольчуг на миниатюрах подтверждается археологическим материалом: кольчуга из погребения ХIII-XIV вв. близ Цозаровки достигает в длину 115 см при росте погребенного около 158 см⁵.

Табл. I. Кольчуга и пластинчато-кольчатый доспех. 1 — миниатюра из ‘Шах-наме’. Шираз, 1397 г., библ. Честер Битти. Дублин. 2, 3 — миниатюры из ‘Поэм’ Хаджу Кермани, художник Джунаид Султан. Багдад, 1396 г., библ. Брит, музея. Лондон. 4 — панцирь из погребения в кургане станицы Усть-Лабинская, Прикубанье, конец XIV — начало XV в. ГИМ, оп. 341

Наиболее высокими защитными свойствами, а также легкостью и удобством обладал панцирь, в котором в кольчужное плетение включались металлические, стальные пластинки. Разновидности его, называемые «бахтерец», «бехтерец» (от перс, «бехтер») и «юшман» (от перс, «джавшан») ценились крайне высоко и были широко распространены на мусульманском Востоке и в России в XVI-XVII вв. Зарубежные оружиеведы фиксируют его появление в мамлюкско-черкесском государстве в XV в.⁶ А. Ф. Медведев и А. Н. Кирпичников намекают на более раннее (чем XIII-XIV вв.) появление этого панциря на Руси, основываясь только на том, что на некоторых пластинах из Новгорода этого времени имеются отверстия вдоль всех сторон⁷. Но не говоря о том, что отдельные пластины с отверстиями по периметру, единичные из которых были прямоугольной формы, нашивались, скорее всего, просто на мягкую основу, подавляющее же большинство их, сложной формы, явно относится к набору фигурной пластинчатой оторочки рукавной проймы и целиком пришивалось к кожаным или матерчатым фестонам. Наиболее раннее изображение кольчужно-пластинчатого панциря можно встретить на тебризской миниатюре 1370-1380 гг.⁸ и на багдадской миниатюре конца XIV в. (табл. I, 3; табл. VII, 4, 5). Огромный интерес для нашей темы представляют остатки доспеха, найденные Н. Веселовским в 1903 г. в кургане у станицы Усть-Лабинская Кубанской области⁹ (табл. I, 4). От него сохранились проржавевшие обломки пластин, а иногда и целые блоки из нескольких обломков или целых пластин прямоугольной формы размером 7X4 см, соединенных кольцами кольчуги (последние сохранились и в отверстиях, и на поверхности в виде отдельных обломков). По стремени, найденному в этом погребении, имеющему восточноевропейские аналоги в XII-XIII вв., а центральноазиатские.- в XIII-XV вв.¹⁰, доспех можно датировать не позднее второй половины XIV — начала XV в. Таким образом, Усть-Лабинская находка представляет самый старый образец из известных кольчато-пластинчатых панцирей. Совершенно не обязательно, чтобы он был изготовлен на месте, в При-кубанье, на территории Золотой Орды, — возможно, он был привезен с Ближнего Востока. Показательно, однако, что именно в Золотой Орде фиксируется одно из самых ранних бытований новинки поистине мирового значения, которой впоследствии суждено было изменить весь облик доспеха центральной и восточной частей Евразии.

Несомненно, популярным оставался ламеллярный панцирь, выполненный из узких металлических или кожаных пластинок, связанных между собой ремешками (табл. II, 2). Применялся также ламинарный панцирь из полос железа или твердой толстой кожи (табл. II, 3). Оба типа набора часто комбинировались в одном панцире (табл. I, 1). Все панцири из твердых материалов, из деталей, связанных непосредственно между собой, назывались у монголов «хуяг» (не исключено, что это название носдла у монголов и кольчуга). В «Сокровенном сказании» ламеллярный и ламинарный панцири названы «худесуту хуяг» — пронизанный, прошитый (ремнями) панцирь¹¹. Подробнейшее описание хуяга, полностью совпадающее с изображениями на тебризских и ширазских миниатюрах первой половины XIV в.¹², оставил Плано Карпини¹³. Однако неправомерно механически переносить описание Плано Карпини, сделанное в середине XIII в., на монголо-татарский доспех конца XIV в., как это делает А. Н. Кирпичников¹⁴. Несомненно, что общие приципы структуры и покроя сохранились, но произошли изменения, и весьма немаловажные. Так, панцирь, скроенный в форме халата, со сплошным осевым разрезом спереди и от крестца до подола сзади, видимо, к концу XIV в. практически прекращает свое бытование в западной части земель, находившихся под властью чингизидов. Изменениям подвергается и панцирь, представляющий собой наборную кирасу с привешенными наплечниками и защитой таза и бедер. Наряду со старыми, широкими ламинарными и ламеллярными наплечниками начинает распространяться новая, более совершенная форма защиты плеч и предплечья (ее мы рассмотрим ниже). Кроме ламинарных и ламеллярных широких и длинных, либо изредка маленьких набедренников со второй половины XIV в. нижняя часть корпуса получает дополнительную защиту в виде состоящего из сплошных или набранных из пластинок полос маленького прямоугольника, прикреплявшегося спереди к середине подола кирасы, и большой трапеции, прикреплявшейся к подолу кирасы сзади. (Не стоит думать, что здесь мы встречаемся с чем-то принципиально новым для монголо-татарского вооружения. Подобное прикрытие издавна бытовало в Центральной и Восточной Азии, и особенно характерно было для уйгурского домонгольского доспеха¹⁵.) В монголо-татарских государствах именно уйгуры составляли большинство среди чиновничества, а также среди придворных, поэтов, художников и т. п. При полном господстве монголов уйгурские традиции, видимо, бытовали подспудно, тогда как после ослабления и падения власти чингизидов уйгурские элементы «имперской» культуры получили яркое проявление и развитие, в частности в вооружении¹⁶.

Табл. II. ‘Хуяг’ и ‘хатангу дегель’. 1, 2 — миниатюра из альбома. Тебриз, 1370-1380-е годы. Департамент прусских культурных владений. Зап. Берлин. 3 — миниатюра из альбома. Багдад или Тебриз, конец XIV — начало XV вв. Департамент прусских культурных владений, Зап. Берлин. 4-6 — миниатюры из альбома. Тебриз, 1370-1380-е годы, библ. музея Топкапу-сарай. Стамбул

Особенно были распространены у монголо-татарских воинов панцири из мягких материалов — войлока, кожи, ткани, из многих слоев материала, простеганных и проложенных металлом. По-монгольски они назывались «хатангу дегель»¹⁷ - крепкий, твердый (как сталь) халат, кафтан¹⁸. Халатообразный или кирасообразный покрой «хатангу дегеля» практически не отличался от покроя «хуяга». Отличие состояло в том, что в силу технических причин кираса «хуяга» оставляла открытыми плечи и держалась на лямках, тогда как мягкая кираса «хатангу дегеля» полностью защищала плечи (табл. II, 4). Оплечья «хатангу дегеля» имели вид прямоугольных или фигурно вырезанных листовидных лопастей. Если до середины XIV в. простой мягкий «хатангу дегель», судя по миниатюрам, носился самостоятельно¹⁹ (хотя уже в «Сокровенном сказании» середины XIII в. описывается, как Чжамуха одевает «хатангу дегель» под «худесуту хуяг»²⁰), то со второй половины XIV в. он, как правило, поддевается под «хуяг» (табл. II, 1, 2, 3). Судя по миниатюрам, «хатангу дегель», надеваемые под твердый панцирь, во второй половине XIV — начале XV в. покрывались красной тканью, не имели рукавов, подол их едва доходил до колен, редко — ниже колен. Спереди под горлом и сзади под затылком к нему прикреплялись металлические круглые диски, и еще по диску с каждого бока подмышками. Лишь в одном случае на тебризской миниатюре 70-80-х годов XIVв.²¹ зафиксирован «хатангу дегель» с оплечьями в виде фигурного листа, выстроченный мелким геометрическим узором, с длинными набедренниками, окаймленными широкой узорной полосой. С начала XV в. на тебризских миниатюрах появляются изображения мягких «хатангу дегель» с широкими и короткими стегаными рукавами (табл. VI, 4) и кафтаны на толстой подкладке с высокими стоячими стегаными воротниками²². Их появление на миниатюрах связано, скорее всего, с традиционным костюмом тюрок-огузов, образовавших в конце XIV в. в Северо-Западном Иране государства Кара-Койунлу и Ак-Койунлу. Интересно, однако, что такие же боевые кафтаны известны по описаниям, прекрасным гравюрам в книге Герберштейна 1526 г.²³ как один из основных видов доспеха русской конницы с начала XVI в. Нет оснований сомневаться в том, что на землях крымчаков и ногайцев, расположенных между Азербайджаном и Русью, в XV в. бытовал аналогичный доспех, воспринятый ими у огузов и переданный московитам. Важным представляется и то, что этот панцирь в русском языке назывался «тегиляй» — от монгольского «дегель», что свидетельствует о прочном бытовании монгольского термина и определяемого им предмета на большой территории на протяжении очень значительного промежутка времени. Панцирь «хатангу дегель» применялся самостоятельно во второй половине XIV — начале XV в. Одна из переходных его разновидностей имела настоящие рукава, узкие и длинные, простеганные поперек (табл. VI, 2). Этот панцирь имел, помимо обычной пары металлических дисков в середине верхней части груди и спины, усиления в виде выпуклых металлических наплечников. Подобно поддоспешному «хатангу дегель», этот доспех покрывался тканью красного цвета.

Табл. IV. Детали доспехов из Тувы. Пластины панцирных наборов из тайника на северном склоне горы Ийи-Кулак в Бий-Хемском р-не Тувы, железо, конец XIV в. 1 — первый набор, 172 пластины, 2 — второй набор, 193 пластины: а — рядовые пластины набора груди и спины, 125 шт.; б — крайние пластины с пряжками, 3 шт.; в — пластины у ворота и пройм, 18 шт.; г — пластины хребта, 5 шт.; д — наружные пластинки с латунной чеканной накладкой, 3 шт.; е — пластины предплечий, 37 шт.; ж — оплечья с латунными чеканными накладками, 2 шт.

Судя по миниатюрам и археологическим находкам, а также ряду письменных источников, очень популярным в монголо-татарских войсках был «хатангу дегель», усиленный подбоем из металлических пластин. Уже Фридрих Гогенштауфен, император Священной Римской империи, в своем послании к английскому королю от 1241 г. упоминает монгольские доспехи в виде панциря из кожи быков, ослов и лошадей, с внутренней стороны которых укреплены железные пластинки²⁴. Изображения такого панциря встречаются и в тебризской, и ширазской миниатюре начала XIV в., и в японском свитке-картине «Сказание о монгольском нашествии» конца XIII в.²⁵Но особенно много изображений усиленного «хатангу дегеля» во второй половине XIV-XV в. (табл. II, 4, 5). По покрою и внешнему виду он практически не отличается от неусиленного варианта. Особенность заключается лишь в нескольких деталях: прямоугольные или вырезанные листовидные оплечья-лопасти, как у «хуяга», металлические заклепки от пластин и цвет покрывающей ткани. Почти всегда усиленный «хатангу дегель» покрывался тканью сиреневого, фиалкового, фиолетового или голубого цвета. Может быть, этот цвет должен был имитировать, особенно на далеком расстоянии, железо. Металлические заклепки, часто бронзовые или золоченые, создавали декоративный эффект, который усиливался и немногими металлическими накладками на поверхности панциря (на миниатюрах это обычно пара дисков) на груди и спине.

Весьма интересным объектом исследования являются пластины подбоя. На огромной территории от Тихого океана до Балтийского и Черного морей найдено множество комплексов пластинчатых наборов (табл. III). Их составляли железные пластины прямоугольной или квадратной формы, некоторые со скошенными углами, довольно крупные, 6-10X4-6 см, слегка изогнутые по вертикальной или горизонтальной оси, имеющие систему отверстий, в некоторых из которых сохранились заклепки. Пластины пришивались или приклепывались к мягкой основе; нередко оба способа прикрепления совмещались. Уяснению вопроса о датировке и определении типа панциря, к которому принадлежали пластины, и особенно о его происхождении, помогли недавние находки в Туве и в Минусинской котловине. Прежде всего это относится к комплексу из Абазы, недалеко от Абакана (табл. III, 1). Вопреки мнению Ю. С. Худякова, датирующего комплекс XII-XIII вв.²⁶, мы относим его к XIII-XIV в., соглашаясь с Я. И. Сунчугашевым²⁷, поскольку в составе комплекса имеется литой чугунный котел, характерный именно для этого периода (никак не раньше)²⁸.

Табл. III. Сравнительная таблица деталей пластинчатых доспехов Евразии XIII- XVII вв. 1 — Абаза, р-н Абакана (в комплекте 54 пластины), XIII-XIV вв. Абаканский музей. 2 — пластины из Минусинского музея. 3, 4 — р-н Нижнего-Абакана. ГЭ, колл. В. В. Радлова, Э. 1123-1129, Э. 1123-1130. 5 — пластина панциря, Золотая Орда (Крым или Сев. Кавказ), конец XIV-XV в. ГЭ,. № 3.0.6855. 6 — из погребения первой половины XVII в. у дер. Вэньицзян, уезд Чэнгун, пров. Юннань, Китай. 7 — Переяславль Рязанский, вторая половина XIII-XIV в. 8 — Новгород, вторая половина XIII-XIV в. 9 — Владимиро-Суздальская земля, XIV-XV вв. 10 — Готланд, Висбю, 1361 г. 11 — Линдхольм, датско-шведское пограничье. XIV в.

Видимо, к этому же периоду можно отнести и пластины из случайных находок, хранящиеся в Минусинском музее и в Государственном Эрмитаже²⁹ (табл. III, 2, 3). Особую ценность для нашего исследования имеет находка двух практически полных наборов панцирных пластин в горном тайнике в Бий-Хемском районе Тувы³⁰ (табл. IV). Ряд деталей одного из них (табл. IV, 2 г, е, ж) находит точные аналогии в Тебризской миниатюре 70-80-х годов XIV в. (табл. II, 4, 6). Таким образом, почти на всей бывшей территории империи чингизидов мог существовать практически одинаковый тип панциря, причем нам известны и внешний его вид, и детали, и крой, и конструкция. Уточнению ряда деталей способствуют и панцири рассматриваемого типа, хранящиеся в Государственном Эрмитаже³¹, особенно один из них, имеющий отдельно надеваемые оплечья (табл. V, 1). Его по ряду признаков можно отнести к Золотой Орде конца XIV — начала XV в., и он требует особо тщательного исследования специалиста по культуре Золотой Орды. Все эти материалы позволяют сделать достаточно вероятную реконструкцию двух разновидностей усиленного «хатангу дегель» (табл. V, 2, 3).

Табл. V. Панцири типа ‘хатангу дегель’. 1 — панцирь золотоордынский (Крым или Сев. Кавказ?), конец XIV-XV в., кожа, бархат, железные вороненные пластины. ГЭ, № 3.0.6855. 2 — реконструкция панциря на базе 1-го набора из Бий-Хемского р-на Тувы. Музей на Куликовом поле. Разработка реконструкции М. В. Горелика, мастер Л. А. Парусников. 3 — реконструкция панциря на базе 2-го набора из Бий-Хемского р-на Тувы и тебризской миниатюры. Разработка реконструкции М. В. Горелика, мастер Л. А. Парусников.

Существенным для данной темы является вопрос о терминологии. Некоторое недоумение исследователей может вызвать то, что термином «усиленный хатангу дегель» мы обозначаем панцирь, который и в источниках, и специальной литературе называется «куяк». Однако история развития и самого панциря, и термина свидетельствует о том, что оба термина приложимы к одному явлению. Как видно из табл. III, принцип конструкции «хатангу дегель», равно как и особенности бронирующих пластин, нашел широкое распространение на Руси³² (табл. III, 7-9), в Прибалтике³³ и Западной Европе³⁴ (табл. III, 10, 11). Разница состояла в том, что в русских панцирях пластины в силу давней, еще византийской, традиции могли нашиваться поверх основы, а западноевропейские панцири имели другой покрой. Важно то, что изображения и находки определенного типа панцирей и их деталей в Европе встречаются только со второй половины XIII в., т. е. после монголо-татарских завоеваний в Восточной Европе (этому может противоречить изображение панциря с рядами точек между горизонтальными полосами, могущими обозначать заклепки на его изнанке, на вратах Суздальского собора начала XIII в.³⁵; но на западноевропейских изображениях XI-XIII вв. мы видим подобную же разделку поверхности панциря, причем изображена заведомо кольчуга³⁶). Панцирь, в котором металлические пластины пришивались к изнанке основы или зашивались и заклёпывались между слоями мягкого материала, известен в IX-XIII вв. от Центральной Азии до Испании, причем распространение его шло с востока на запад³⁷, но тогда он у был редок, а в Европу, видимо, вообще не попадал. Но с XIV в. он распространен уже повсеместно, что, видимо, следует связывать с его бурным развитием в монголо-татарских государствах. В связи с этим показательно, что панцирь этого типа у маньчжур и китайцев (табл. III, 6), бытовавший до начала XX в., носил у них название «татарского»³⁸.

Одновременно с этим процессом происходит вытеснение ламеллярного доспеха, который к XVI в. сохраняется только в Монголии, Тибете и Китае, а металлический ламинарный доспех уже в XV в. получает новый способ соединения полос металла — путем наклепывания их на ремни. Таким образом, резко сужаются зоны бытования типов панцирей, называвшихся по-монгольски «хуяг», по-тюркски — «куяк». Но на территориях, где ламеллярный и ламинарный панцири вышли из употребления, именно усиленный «хатангу дегель» оставался единственным типом панциря из металлических пластин, унаследованным от монгольского времени. Распространившиеся здесь в XV-XVI вв. новые типы панцирей — пластинчато-кольчатые — имели и новые, собственные, названия. Поэтому старый термин «куяк» — панцирь из металлических пластин — остался за старым же доспехом, также из металлических пластин, но совсем другой конструкции, нежели монгольский «хуяг». Обратимся к самому термину. А. Н. Кирпичников в 1971 г. писал, что «куяк» — слово тюркское, заимствованное монголами, поскольку впервые упоминается в тюркском тексте XI в., тогда как в монгольском языке оно известно с XIII в.³⁹ В 1976 г. он объявляет это слово монгольским, но уже без разъяснений⁴⁰. В действительности же впервые слово «куяк» зафиксировано в тексте книги «Кутадгу билик» Юсуфа Баласагунского (1069-1070), но только в одной из рукописей этой книги, правда, самой ранней наманганской, конца XII — первой половины XIII в.⁴¹ Но это и единственный факт для всего огромного количества памятников древнетюркской письменности, где панцирь многократно упоминается под термином «ярык», «ярак», «куба»⁴². «Хуяг» известен в «Сокровенном сказании» XIII в., но более ранних монгольских литературных текстов просто нет. Главное же, что здесь «хуяг» — единственный термин для твердого панциря, неоднократно повторяемый, имеющий определения и этимологию — он происходит от монгольского глагола «хуягу» — привязать, связать, сплести⁴³, с прилагательным «худесуту» — «продернутый ремнями», от «худесу» — «ремень»⁴⁴. В древнетюркском же языке никаких этимологии для «куяка» нет. Употребление же его среднеазиатским переписчиком тюркского литературного текста в конце XII — первой половине XIII в. (характерно, что слова «куяк» нет в словаре тюркского языка Махмуда Кашгарского, одновременного «Кутадгу билик», зато у него есть «ярык»⁴⁵) легко объясняется заимствованием из языка монголоязычных киданей-каракитаев, чье государство как раз в это время охватывало значительные территории Средней Азии.

Характерным явлением второй половины XIV в. является развитие системы защиты плеч и предплечий. На смену большим прямоугольным или листовидным по форме, ламмелярным или ламинарным по конструкции оплечьям приходит система, где плечо прикрывает выпуклая кованая пластина, а предплечье — связанная с ней полоса из узких горизонтальных пластинок, набранных на вертикальные ремни. Пластинки изогнуты, так что набор плотно охватывает предплечье (табл. II, 1-3, 6; табл. IV, 2е, ж). Прототипом этой системы было, видимо, оплечье, состоящее из округлой выпуклой пластины для защиты плеча и соединенной с ней подпрямоугольной изогнутой по длинной оси пластины для прикрытия предплечья; эта система зафиксирована на ширазской миниатюре 1330-1340-х годов (табл. VI, 1).

Табл. VI. Наплечники восточных, русских и европейских панцирей XIV-XV вв. 1 — миниатюра из ‘Китаби Самак Аййар’ Садаки Ширази. Шираз, 1330-1340-е годы, библ. Бодли. Оксфорд. 2 — миниатюра из ‘Шах-наме’ Фирдоуси, Тебриз, 1330-1350-е годы, бывш. собр. Демотта. 3 — миниатюра из альбома Тебррз, 1370-1380-е годы, библ. музея Топкапу-сарай. Стамбул. 4 — миниатюра из альбома. Тебриз, конец XIV — начало XV в., библ. музея Топкапу-сарай, Стамбул. 5 — Новгород, около 1300-1350-х годов. 6-8 — о. Готланд, Висбю, 1361 г., 9 — из половецкого погребения в Чолёсе, Венгрия, XIII в.

Совершенно такая же система и в это же самое время находит отражение в западноевропейских изобразительных памятниках⁴⁶. Получают распространение и наплечники в виде металлической выпуклой пластины прямоугольной, подтреугольной или округлой формы. Наиболее ранние из них происходят из погребения кочевника второй половины XIII в. в Чолёсе, Венгрия (табл. VI, 9), причем там они прикреплялись к кольчуге⁴⁷. Подтреугольные наплечники, прикреплявшиеся к лямкам кирасы, известны в Тебризской миниатюре со второй четверти XIV в. (табл. VI, 2), до начала XV в. (табл. VI, 4). С XV в. они становятся почти непременной деталью мамлюкско-турецкого зерцального доспеха⁴⁸. Начиная со второй четверти XIV в. наплечники появляются на Руси и в Западной Европе (табл. VI, 5-8).

Воротники, наручи и поножи. Последняя треть XIV в. — заключительный период бытования на Востоке боевых воротников-ожерелий, известных там еще с I тыс. н. э. и особенно популярных у монголо-татарских воинов вплоть до описываемого периода⁴⁹. Судя по тебризским миниатюрам, ожерелья эти, прикрывавшие плечи, верхнюю часть груди и спины (табл. VII, 1, 2), составлялись из более или менее узких трапециевидных пластин, нашитых на мягкую основу или скрепленных между собой ремешками или кольцами, что отличает их от более ранних монголо-татарских ожерелий, сделанных из куска толстой кожи и расписанных растительным узором. Можно предположить, что такие ожерелья во 2-й половине XIV — начале XV в. бытовали и в Золотой Орде, исходя из того факта, что подобное ожерелье пластинчато-кольчатой структуры было на вооружении русских воинов около XVI в.⁵⁰

Табл. VII. Панцирные воротники, наручи, поножи и щиты. 1 — миниатюра из ‘Шах-наме’ Фирдоуси. Шираз, 1370 г., библ. музея Топкапу-сарай. Стамбул. 2-8 — миниатюры из альбомов, 1370-1380-е годы. Тебриз, библ. музея Топкапу-сарай. Стамбул.

В рассматриваемый период на Ближнем Востоке и в Средней Азии особенно широко распространяются двухчастные налокотники, известные под персидским термином «базубанд» (табл. I, 1; табл. II, 1-3; табл. VI, 3; табл. VII, 3). Защитное приспособление этого типа впервые зафиксировано в Корее в середине I тыс. н. э.⁵¹, в VII-VIII вв. оно уже известно в Средней и Центральной Азии⁵². Вряд ли можно утверждать местное происхождение целого «базубанда», найденного на городище близ села Сахновки, разрушенного в 1240 г. в результате монгольского нашествия⁵³. Это скорее всего восточная вещь, занесенная в Южную Русь в результате монгольских нашествий (не случайно она остается уникальной в известном по письменным, археологическим и изобразительным источникам комплексе древнерусского вооружения до XVI в.). Но и на Востоке массовое применение «базубанда» отмечается, как уже говорилось, не ранее последней трети XIV в. Редкой деталью «базубанда» является прикрытие кисти руки, выполненное из мелких железных пластинок, соединенных кольцами и клепкой на ремнях (табл. VII, 3). Такое прикрытие впервые зафиксировано на Востоке в рассматриваемое время. Применялась подобная защита кисти на Ближнем Востоке и в XV-XVI вв.⁵⁴ Представляется вероятным, что схема этой детали была заимствована из Западной Европы, где она применялась уже в середине XIV в.⁵⁵ Однако применение пластинчато-кольчужной структуры и неотъемлемая привязанность к налокотнику — «базубанду», в отличие от принципа самостоятельной перчатки, как то было на Западе, говорит о творческой переработке восточными оружейниками европейского изобретения.

С последней трети XIV в. и особенно в первой трети XV в. в западных областях бывшей империи чингизидов широко распространяются шарнирные наголенники из двух стальных пластин, соединенные зачастую с прикрытием стопы⁵⁶ (табл. VII, 4, 5). В XIV в. к наголенникам прикреплялись наколенники в виде выпуклой стальной пластины, от которой отходила система ремней, державшая всю поножь на ноге и на поясе. С XV в. надобность в подобных наколенниках отпала, так как их заменила круглая выпуклая пластина, прикрепленная к лопастевидным набедренникам, вытеснившим с начала XV в. на Ближнем Востоке все остальные системы защиты бедренной части ноги⁵⁷.

Двухчастные шарнирные наголенники известны в Средней Азии со второй половины I тыс. н. э.⁵⁸, в это же время в Центральной и Восточной Азии распространяются одночастные наголенники, нередко соединенные с круглыми выпуклыми наколенниками (последние — только в Центральной Азии)⁵⁹. Стопа в Восточной Азии со второй половины I тысячелетия и по XIV в. защищалась набегающими одна на другую узкими выгнутыми пластинками, по одной из длинных сторон которых часто вырезались три и более полукружия; пластинки набирались на мягкой основе или на ремнях⁶⁰. Хотя ближневосточные, хулагуидские изобразительные источники до второй половины XIV в. не дают изображений поножей, можно полагать, что войска чингизидов занесли их в Европу. Об этом говорят одночастные наголенники с круглыми наколенниками, появившиеся в Западной Европе с XIII в.⁶¹ И обломки не азиатской ли поножи из узких, вырезанных полукружиями пластинок, найдены в Новгороде в слое первой половины XIII в.⁶²?

И все же массовое применение эти поножи находят именно в рассматриваемую эпоху, опять-таки, возможно, в связи с выходом на передний план уйгурских культурных элементов. Веяние времени сказывается в этих изделиях в том, что полосы, прикрывающие стопу, уже не только набираются на мягкой основе или на ремнях, но и связываются кольцами, образуя пластинчато-кольчатую структуру.

Щиты. Преобладающим типом монголо-татарского щита в рассматриваемое время остается, как и в предыдущую эпоху, щит, сплетенный из прутьев и увенчанный металлическим умбоном (табл. VII, б)⁶³. Круглый, несколько выпуклый, диаметром около 50 см и более, этот щит по-тюркски назывался «калкан», по-монгольски — «халха» (от монгольского глагола «халхасун»- сплетать [из прутьев])⁶⁴. Прутья обматывались разноцветными шерстяными или шелковыми нитями таким образом, что получался геометризованный узор. Судя по миниатюрам, в первой половине XV в. прутяной щит в Северо-Западном Иране получает, помимо центрального, еще четыре умбона меньших размеров, а также дополнительные накладные украшения — «плащики» в виде фигурных пластинок металла или полудрагоценного камня, инкрустированных золотом и цветными камнями⁶⁵. Таким образом, на базе монголо-татарского щита к началу XV в. полностью формируется тип щита, который в XVI-XVII вв. был популярен в Иране и преобладал в Турции⁶⁶.

Значительно реже в интересующее нас время встречаются изображения круглых щитов из твердой кожи (табл. VII, 7). Диаметр их несколько меньше, чем у прутяных. Они раскрашивались и расписывались изящным растительным узором и снабжались круглым стальным умбоном с гравировкой или металлической инкрустацией.

Последняя треть XIV в. — завершающий этап бытования на Ближнем Востоке и в степях Юго-Восточной Европы миндалевидных щитов (табл. VII, 8). Заимствованные в XII в. у византийцев, они были восприняты и монголами, но применялись, судя по изображениям, редко⁶⁷. Как и европейские, восточные миндалевидные щиты изготавливались из тонких досок, оклеенных расписанной кожей или тканью. Не исключено, что к миндалевидному щиту относятся три металлических диска из кочевнического погребения XIV в. у пос. Праздничное в Прикубанье⁶⁸. (В могиле они лежали слева от покойника, один над другим.) Два из них диаметром 15, 8 см, один — 9 см. Один из больших дисков и меньший представляют плоские железные пластины, покрытые тонким серебряным листом. По периметру расположены частые отверстия с вставленными в них согнутыми узенькими полосками латуни, концы которых изнутри отгибались в разные стороны, за счет чего диски держались на основе. Второй из больших дисков — чисто серебряный. На обратной его стороне сохранились остатки деревянной дощечки толщиной 0, 5 см и покрывавшей ее кожи — между деревом и серебром. Система прикрепления к основе такая же, как и у остальных дисков. Вслед за Н. Н. Веселовским к щиту (без уточнения его формы) эти пластины относит и Г. А. Федоров-Давыдов⁶⁹. Однако нет полной уверенности в принадлежности их к миндалевидному или круглому щиту. Велика вероятность того, что они являются украшением длинного трапециевидного колчана, поскольку на вершине вертикали, по которой расположены диски, лежали наконечники стрел. Шлемы. Монголо-татарские шлемы XIV в. поражают богатством и разнообразием форм. Здесь мы не можем подробно останавливаться на каждой из них. Отметим лишь основные их типы и тенденции развития. Подавляющее большинство шлемов имеет сфероконическую форму, издавна характерную для Востока. Многие шлемы склепывались из отдельных элементов: купол — из 2, 4, 6 и более секторов, перекрытых иногда вдоль стыков более узкими полосками стали, подчас фигурными (табл. VII, 1; табл. VIII, 1-5; табл. IX, 1); стягивающий эти сегменты внизу венец, ровный или фигурно вырезанный по верхнему краю (табл. VIII, 2, 10-13; табл. IX, 1, 2); навершие — плоское, коническое или полушаровидное, иногда вырезанное по краям, увенчанное шариком или трубочкой для плюмажа.

Табл. VIII. Монголо-татарские шлемы XIII-XV вв. 1 — Абаза, р-н Абакана, вторая половина XIII-XIV в., Абаканский музей. 2 — Алтайский край, случайная находка, около середины XIV в., Бийский краеведческий музей им. В. В. Бианки. 3 — пос. Праздничное, Кубанск. обл., вторая половина XIII-XIV в., ГИМ, оп. 343/38. 4 — Прикубанье, случайная находка, XIV в., ГИМ, оп. 1163/1

Со второй половины XIV в. все шире распространяются шлемы с куполом, выкованным из одного куска, а иногда полностью цельно-кованные (табл. II, 2; табл. VIII, 6, 8-14; табл. IX, 2). Однако процесс этот происходит только на юго-западных территориях бывшей империи; в Сибири же, Центральной Азии и на Дальнем Востоке вплоть до XIX в. господствуют клепаные шлемы. Такой характерный признак монголо-татарских шлемов, как прямоугольная или фигурная пластина, приклепанная надо лбом, встречается и во второй половине XIV в. (табл. VIII, 9) и даже в первой четверти XV в.⁷⁰, но уже значительно реже. Зато все чаще встречаются на миниатюрах изображения наушей, представлявших в рассматриваемую эпоху систему из двух, реже трех стальных дисков, привязанных ремешками к бармице (табл. VII, 7). Бармицы были кольчужными (табл. VIII, 7), ламеллярными (табл. VIII, 9) или ламинарными, реже чешуйчатыми (табл. VIII, 8). Очень часто они прикрывали, кроме затылка, шеи и горла, также нижнюю часть лица. В последней четверти XIV в. встречаются стальные фигурные пластины, усиливающие бармицу и защищающие нижнюю челюсть (табл. VIII, 8) и нижнюю часть шеи — верх спины (табл. II, 2).

Любопытной деталью ирано-монгольских шлемов последней трети XIV в. являются фигурные стальные пластины, прикрепленные спереди к нижнему краю шлема (табл. VIII, 7, 8). Они являются, в сущности, теми же налобными пластинами с вырезами для глаз и наносником, какие встречаются у евразийских шлемов еще в I тыс.⁷¹ (табл. VIII, 2), но только смещенными вниз. После XIV в. на западе бывшей империи чингизидов такие шлемы не встречаются, зато получают широкое распространение и дальнейшее развитие в Центральной Азии, Маньчжурии, Китае и Корее вплоть до XIX в.⁷²

Остановимся подробнее на группе шлемов, позволяющей проследить развитие одного типа боевого оголовья на протяжении XIV — первой половины XVI в. и явившегося одним из основных типов металлической защиты головы на Ближнем и Среднем Востоке, а также на юге России. Основными признаками ранних шлемов этого типа являются: более или менее низкий купол яйцеообразной формы; очень широкий венец, верхний край которого вырезан фигурными зубцами, напоминающий корону и приклепанный к куполу; дугообразные вырезы над глазами; выкованные из стали и приклепанные «брови»; носовая стрелка в виде плоского стержня, продетая в обоймицу; длинная кольчужная бармица из двух частей, одна из которых защищает затылок, другая — лицо; крепление бармицы к шлему путем петель, вырезанных в нижнем крае венца, сквозь которые и продевался железный прут, захватывающий верхний ряд колец бармицы. Нам известно четыре таких шлема. Два из них хранятся в стамбульском музее Топкапу-сарай⁷³ (табл. VIII, 11, табл. IX, 1); третий, числящийся в старых описях Оружейной палаты как «мисюрка калмыцкая XVII в., принадлежавшая боярину и воеводе В. В. Голицыну», хранится в Оружейной палате Московского Кремля⁷⁴ (табл. VIII, 12); четвертый — приписывавшийся, по преданию, полулегендарному осетинскому герою XIV в. Ос-Багатару, хранился в осетинском святилище Реком, до нас не дошел, и его внешний вид известен только благодаря рисунку В. Б. Пфафа⁷⁵ (табл. VIII, 13). Все они практически не исследовались; лишь стамбульские Штокляйн, Робинсон и Николь причисляли к турецким XIII-XIV вв., Гамбер же считает их персидскими или сирийскими XIII в., ничем, впрочем, не обосновывая этого предположения⁷⁶. Установить достаточно точно происхождение и время бытования этих шлемов можно благодаря частым изображениям их на очень ограниченном круге памятников — тебризских миниатюрах второй четверти — середины XIV в., причем с относительно полным набором признаков — редко (табл. VIII, 10), но такая деталь, как «короноподобный» венец, изображалась весьма подчеркнуто и очень часто⁷⁷. Самый старый из них, очевидно, один из стамбульских шлемов, поскольку он имеет купол, склепанный из нескольких секторов (табл. IX, 1). Может быть, немногим младше шлем из Оружейной палаты и второй стамбульский шлем (табл. VIII, 11, 12), поскольку куполы их цельнокованные, но старая структура — из нескольких секторов — воспроизведена на их поверхности в качестве декора проковкой ребер или граней. Самый поздний, видимо, шлем Ос-Багатара (табл. VIII, 13), поскольку его купол (во всяком случае на дошедшем изображении) совершенно гладкий.

Табл. IX. Эволюция монголо-иранского шлема в XIV-XVI вв. 1 — Сев — Зап. Иран, вторая четверть — середина XIV в., музей Топкапу-сарай. Стамбул. 2 — Сев.-Зап. Иран, последняя четверть XIV — начало XV в Вавельский дворец-музей. Краков. 3 — Сирия, Анатолия или Сев.- Зап. Иран, последняя четверть XV — начало XVI в. Оружейная палата Московского Кремля. 4 — Турция, конец XV — начало XVI в, бывш. собр. М. Жерома. Париж

Следующий этап развития этой группы шлемов виден на двух памятниках — из Краковского музея-дворца Вавеля и Эрмитажа (табл. IX, 2; табл. VIII, 14). Они отличаются от рассмотренных выше совершенно гладким куполом и, главное, оформлением места перехода от венца к куполу. Грубые и редкие фигурные зубцы здесь заменяет линия мелких, изящно и тщательно вырезанных орнаментальных «бутонов тюльпана». Эти шлемы разнятся лишь незначительными деталями. Несмотря на это Г. Р. Робинсон датирует шлем из Вавеля XIII-XIV вв., а шлем из Эрмитажа — XV в.⁷⁸ Если рассматривать эти шлемы сами по себе, установить точную дату действительно трудно. На навершии краковского шлема имеется большая надпись⁷⁹. Некоторые знаки ее напоминают буквы армянского алфавита, другие — арабскую графику, но в целом надпись совершенно не читается. Вероятно, она была нанесена около XVII в. армянином из Львова, где шлем и могли приобрести князья Красинские, из коллекции которых он происходит. «Старинная восточная» надпись могла быть сделана для придания большей ценности вещи. Подобный характер надписи можно объяснить тем, что львовские армяне были в основном крымского происхождения, говорили по-кипчакски, писали латиницей. Так что продавец нанес знаки, которые он мог видеть в старинных армянских книгах, не понимая и не помня хорошо написания армянских букв.

Едва просматриваемый узор на куполе шлема из Эрмитажа, который определен Э. Ленцем как европейский XV-XVI вв.⁸⁰, действительно напоминает как узоры Италии, так и Турции XV в., но узоры, тканей, а отнюдь не металла, так что скорее всего орнамент был нанесен на шлем значительно позже его изготовления. Точную дату и место изготовления этих шлемов могут дать только сравнение с рассмотренными выше шлемами и аналогии в изобразительном искусстве. Два наших шлема отличаются от четырех предыдущих только совершенством исполнения, отделки и технологии. Точное им соответствие мы находим в тебризской миниатюре 70-80-х годов XIV в.⁸¹, а обрамление венца узором «бутон тюльпана» появляется в это время, судя опять-таки по тебризским миниатюрам, и распространяется именно в Северо-Западном Иране (табл. VIII, 7, 8).

Наконец, самый поздний этап развития данного типа шлемов представляют три шлема с масками из Оружейной палаты⁸² (табл. IX, 3) и очень большая группа турецких, так называемых «тюрбанных шлемов» второй половины XV — первой половины XVI в. (табл. IX, 4). Шлемам из Оружейной палаты посвятила специальную статью Н. В. Пятышева⁸³, где совершенно неверно определила их как индийские, «могольские» XVII в., в чем ее поддержал А. Н. Кирпичников⁸⁴. Ближе к истине был Г. Р. Робинсон, определив их как иранские XV в., сделанные по татарскому заказу⁸⁵. На последнюю мысль его навело явное сходство личин кремлевских шлемов с личинами шлемов из курганов кочевников южнорусских степей XII-XIII вв.⁸⁶, что отрицать невозможно. Время создания этих шлемов надежно определяется завершением навершия одного из них — в виде перевернутого конуса с граненым шариком под ним (см., например, табл. IX, 4). Это время — вторая половина XV — первая половина XVI в. Характер орнаментации — специфические растительно-геометрические и цветочные мотивы, равно как и техника ее исполнения — гравировка с золотой наводкой, — сближают кремлевские шлемы с позднемамлюкскими — сирийскими и египетскими, а также с раннеосманскими образцами второй половины XV — начала XVI в.⁸⁷ Вместе с тем аналогичная орнаментация из цветочных мотивов характерна для пейзажного фона тебризских миниатюр второй половины XV в.⁸⁸ Золоченая полоса из «бутонов тюльпана», помещенная на переходе венца в купол, сама форма купола говорят о дальнейшем техническом развитии рассматриваемого типа шлемов, все оголовье которых уже куется из единого куска, а гравированная и золоченая полоса «бутонов тюльпана» не прикрывает стык венца и купола, но служит чистой декорацией, реликтом прежней функции. Сама группа кремлевских шлемов могла появиться как в Западном Иране по заказу жителя или выходца из северо-причерноморских степей, так и в мамлюкском государстве, где правящий класс составляли выходцы из Золотой Орды — южнорусских степей и Северного Предкавказья.

Что касается «тюрбанных шлемов» (табл. IX, 4), то форма прикрытия лба и лица у них — надглазные вырезы, стрелка наносника и длинная кольчужная бармица на лице — явно продолжает (и заканчивает) линию развития данной группы шлемов. Форма же купола со всеми особенностями ее оформления, судя по миниатюрам⁸⁹, появилась в Тебризе около середины XV в., откуда «тюрбанные шлемы» распространились к мамлюкам и османам в результате военных и мирных контактов с государством огузов Ак-Койунлу, столицей которого в это время был Тебриз.

Шлемы рассмотренного выше типа бытовали в XIV-XV вв. не только на территории Ирана, но также и в Золотой Орде, о чем свидетельствуют шлем Ос-Багатара, а также, видимо, «мисюрка Голицына», поскольку последняя фигурирует в описях как «калмыцкая», то есть, видимо, попавшая к своему хозяину с Нижней Волги — Подонья.

Не исключено и собственно золотоордынское производство шлемов в конце XIV в., на что могут намекать выражения «Задонщины»: «шеломы татарские», «шеломы хиновские» у татар, а также «шеломы черкасские» у русских князей⁹⁰. Последнее выражение может свидетельствовать о широте распространения и высоком качестве шлемов западных областей Золотой Орды, если они ввозились на Русь для высшей знати.

Конский доспех. Значительное распространение в монголо-татарской тяжелой коннице получил конский доспех. Разумеется, снарядить своего коня таким очень дорогостоящим вооружением могли лишь весьма состоятельные и знатные лица. Сохранилось подробное описание монголо-татарского конского доспеха, ламеллярного и ламинарного, стального и кожаного, сделанное Плано Карпини⁹¹ в середине XIII в. На иранских миниатюрах XIV в. часты изображения этого доспеха (табл. X, 1-4). В самой Монголии конский доспех применялся еще в XVII в.⁹², а тибетские ламеллярные конские панцири, бытовавшие вплоть до начала XX в. и непосредственно продолжавшие раннюю традицию, сохранились до наших дней⁹³. Судя по изображениям (табл. X, 1, 2), конские доспехи западных областей бывшей империи чингизидов во второй половине XIV в. состояли из нагрудника, двух боковин, подхвостника, накрупника, двухчастной шейной брони и наголовья. На некоторых панцирях XIV в. (табл. X, 3, 4) нагрудная часть составляет единое целое с боковинами. Конские панцири были ламеллярными — из стальных (табл. X, 3) или раскрашенных и лакированных кожаных (табл. X, 1) пластинок, стегаными (табл. X, 2), а также ламинарными — из полос стали или расписной кожи⁹⁴. В конце XIV в. пластинчато-кольчужное бронирование распространилось и на конский доспех (табл. X, 4), почти вытеснив через столетие все другие виды брони. Монголо-татарский конский доспех являлся неотъемлемой частью устойчивой традиции боевого прикрытия коня, усиленно развивавшейся в Центральной и Восточной Азии еще в I тыс. н. э. Применялся конский доспех в раннем средневековье в Средней Азии и на Ближнем Востоке, в Европе же до середины XIII в. — лишь спорадически и, видимо, под влиянием восточных противников крестоносцев. Недавно А. Н. Кирпичников предпринял попытку доказать существование русского конского доспеха с начала XIII в.⁹⁵ Основанием для этого ему послужили конское стальное оголовье из Киевского Исторического музея и летописное сообщение о конском доспехе, применявшемся в войске Даниила Галицкого. Однако в летописи прямо говорится, что защитное вооружение войска Даниила было татарским⁹⁶. Что же касается оголовья из Киевского Исторического музея (табл. X, 5), то оно имеет прямое отношение к нашей теме. Дело в том, что этот предмет практически депаспортизован. По косвенным данным А. Н. Кирпичников и Е. В. Черненко связали его с раскопанной В. В. Хвойкой в 1898 или 1901 гг. кочевнической могилой с конем в с. Ромашки в Поросье⁹⁷. Интересно, что в начале своей статьи авторы публикации отметили близость рассматриваемого оголовья ближневосточным образцам XV в., но дальнейший ход рассуждения увел их в сторону. На самом же деле нет никаких оснований полагать, что оголовье из Киева относится к другому региону и эпохе, нежели большая группа стальных оголовий, в точности повторяющих киевский экземпляр (табл. X, 6-11). Дж. Джорджетти, опубликовавший оголовье из Сан-Марино (табл. X, 7), относит его к мамлюкскому государству XV в.⁹⁸ Г. Р. Робинсон, опубликовавший доспехи из музея Штибберта во Флоренции (табл. X, 9, 10), и Дж. К. Стоун, также опубликовавший оголовье этого типа (табл. X, 8) и отнесший их к XV в., считают их турецкими⁹⁹, что не удивительно, так как позднемамлюкское оружие практически не отличают от раннеосманского. Наконец, опубликованное Майером оголовье (табл. X, 11) снимает всякие сомнения: совершенно идентичное по форме киевскому, оно имеет великолепное, таушированное золотом оформление, включающее надпись, содержащую имя Мукбиля ар-Руми, мамлюкского эмира Дамаска первой половины XV в.¹⁰⁰ Дате, которую дает надпись, нисколько не противоречит орнамент, ее время и место подтверждаются и мамлюкским знаком высокого ранга — изображением чаши на нащечниках и на налобнике. Рассматриваемого типа конские шлемы, как видим, надежно датируемые и локализуемые, являются редкостью в музейных собраниях. Тем большую ценность представляет оголовье из ГИМ (табл. X, 6)¹⁰¹, относящееся к этому же типу, украшенное чеканной подтреугольной фигурой наверху, подобной фигуре, таушированной на оголовье коня Мукбиля ар-Руми. Таким образом, боевое оголовье из Киева не имеет никакого отношения ни к «черным клобукам» (кочевникам Поросья), ни тем более к Древней Руси. Скорее всею, оно не связано ни с каким погребением, а является случайной находкой; если же и связывать его с погребением, тем более с совместным захоронением воина и коня, то с некоторой натяжкой можно предположить, что это было захоронение литовца-язычника, поскольку в первой половине XV в. эта территория входила в состав Великого княжества Литовского,, местное славянское население было давно христианским, а литовцы лишь в конце XIV в. начали массами христианизироваться. Языческий же обряд захоронения с конем издавна был характерен для литовцев. Все это, конечно, не более как гипотеза. В любом случае оголовье из Киева, сделанное в Сирии или Египте, в данной ситуации можно считать бытовавшим (вместе с комплектом защиты тела коня, поскольку, судя по изображениям, оголовья вне полного доспеха не применялись) в Золотой Орде, откуда он попал в район Киева случайно ли, при набеге, либо как трофей литовского воина или дар.

Табл. X. Конский доспех и оголовье. 1 — миниатюра из альбома. Тебриз, 1370-1380-е годы, библ. музея Топкапу-сарай. Стамбул. 2 — миниатюра из ‘Шах-наме’ Фирдоуси, 1370-1371 гг. Шираз, библ. музея Топкапу-сарай. Стамбул. 3-4 — миниатюра из ‘Поэм’ Хаджу Кермани, художник Джунаид Султани. Багдад, 1396 г., библ. Брит, музея. Лондон. 5 — мамлюкский, первая половина XV в., из Ромашков, Южная Киевщина, Киевский исторический музей. 6 — мамлюкский, XV в., ГИМ. 7 — мамлюкский, XV в., Замок-музей оружия. Сан-Марино. 8 — мамлюкский, первая половина XV в. (по Д. К. Стоуну). 9, 10 — мамлюкские, XV в., музей Штибберта. Флоренция. 11 — налобник с именем Мукбиля ар-Руми, мамлюкского эмира Дамаска, первая половина XV в. (по Л. А. Майеру)

Как мы видим, защитное вооружение монголо-татарских войск во второй половине XIV — начале XV в. было массовым, разнообразным, технически и функционально совершенным. В основе его лежали формы, выработанные в основном еще в Центральной Азии и совершенствовавшиеся на огромных территориях империи чингизидов. Несомненно, что основная масса оружия производилась в Золотой Орде, для чего имелась широкая производственно-экономическая база. Естественно, что часть оружия циркулировала между различными регионами бывшей империи, какая-то часть вооружения, а именно дорогого, ввозилась из стран Ближнего Востока, а также, видимо, изготовлялась южноевропейскими, в основном итальянскими, мастерами на заказ и на вкус ордынских феодалов.

Вместе с тем сам монголо-татарский доспех, как показало исследование, оказал значительное влияние на развитие защитного вооружения как Азии, так и Европы, послужив основой для разработки многих разновидностей оружия XV-XVII вв.