Голубые плащи 11 страница

- Да, сэр, но Цицерон также говорит нам, что тот, кто целый день

проводит в метании дротика, должен иногда попадать в мишень и что, равным

образом, среди туманных видений ночных снов некоторые могут оказаться

созвучными грядущим событиям.

- Ну, это значит, что вы, по вашему собственному мудрому мнению,

попали в мишень! Боже! Боже! Как этот мир склонен к безумию! Что ж, я на

этот раз готов признать снотолкование за науку: я поверю в объяснение снов

и скажу, что новый Даниил восстал, чтобы толковать их, если только вы

докажете мне, что ваш сон подсказал вам осмотрительное поведение.

- Скажите же мне тогда, - ответил Ловел, - почему, когда я колебался,

не отказаться ли мне от одного намерения, которое я, может быть,

опрометчиво возымел, мне этой ночью приснился ваш предок и указал на девиз,

призывавший меня к настойчивости? Как я мог подумать об этих словах,

которых, насколько помню, я никогда не слыхал, словах на незнакомом языке,

при переводе все же содержавших указание, так явно приложимое к моим

обстоятельствам?

Антикварий расхохотался.

- Простите меня, юный друг, но так мы, глупые смертные, обманываем

самих себя и готовы искать бог знает где источник побуждений, рождающихся в

нашей собственной капризной воле. Мне кажется, я могу разобраться в причине

вашего видения. Вчера после обеда вы были так поглощены своими думами, что

не обращали особого внимания на спор между сэром Артуром и мной, пока между

нами не разгорелись пререкания по поводу пиктов, окончившиеся так внезапно.

Но я помню, что достал для сэра Артура книгу, напечатанную моим предком, и

предложил баронету взглянуть на девиз. Ваши мысли витали далеко, но слух

механически воспринял и удержал звуки, а ваша фантазия, по-видимому

возбужденная легендой, которую рассказала Гризельда, внесла в ваш сон этот

отрывок немецкого текста. Если же трезвый, бодрствующий разум хватается за

столь пустячное обстоятельство для оправдания сомнительной линии поведения,

так это просто один из тех трюков, к которым время от времени прибегают

даже самые мудрые из нас, чтобы дать волю своим наклонностям за счет

здравого смысла.

- Это правда, - сказал Ловел, сильно краснея. - Я думаю, вы правы,

мистер Олдбок, и боюсь, что должен упасть в вашем мнении, раз я хоть на

минуту придал значение такому пустяку. Но я метался среди противоречивых

желаний и решений, а вы знаете, какой тонкой бечевкой можно буксировать

судно, плавающее на волнах, хотя, когда оно вытащено на берег, его не

сдвинуть и канатом.

- Верно, верно! - воскликнул антикварий. - Упасть в моем мнении?

Нисколько! Таким вы еще больше мне нравитесь. Теперь каждый из нас может

порассказать кое-что о другом, и мне уже не так стыдно, что я тогда так

осрамился с этим проклятым преторием, хотя все еще убежден, что лагерь

Агриколы должен был находиться где-то поблизости. А теперь, Ловел, будьте,

милый друг, откровенны со мной. Почему вы оставили свою страну и ремесло

ради праздного пребывания в таком месте, как Фейрпорт? Боюсь, из-за

склонности к лени!

- Пожалуй, что так, - ответил Ловел, терпеливо перенося допрос, от

которого ему неудобно было бы уклониться. - Но я так оторван от всего мира,

у меня так мало друзей, которыми я бы интересовался и которые

интересовались бы мною, что само одиночество уже доставляет мне

независимость. Тот, чья счастливая или несчастливая судьба касается его

одного, имеет полное право поступать сообразно своим желаниям.

- Простите, молодой человек, - сказал Олдбок, ласково кладя руку ему

на плечо и круто останавливаясь. - Sufflamina*, потерпите немного,

пожалуйста. Я буду исходить из того, что у вас нет друзей, с которыми вы

могли бы делиться достигнутым и которые радовались бы вашим успехам в

жизни, что нет людей, которым вы были бы обязаны в прошлом, или таких,

которым вы могли бы оказать покровительство в будущем. Тем не менее вам

надлежит идти вперед по стезе долга, ибо вы обязаны отчетом в своих

действиях не только обществу, но и тому высшему существу, которое вы должны

смиренно благодарить за то, что оно сделало вас членом этого общества и

дало вам силы служить себе и другим.

______________

* Подождите (лат.).

- Но я не замечаю в себе таких сил, - уже несколько нетерпеливо

отозвался Ловел. - От общества я не прошу ничего, лишь бы оно позволило мне

идти моим жизненным путем, не толкая других, но и не разрешая другим

толкать меня. Я никому ничего не должен, я располагаю средствами для

совершенно независимого существования, а мои потребности так скромны, что

эти средства, хотя они и ограниченны, покрывают их с избытком.

- Ну что ж, - промолвил Олдбок, сняв руку и готовясь вновь двинуться

по дороге, - если вы такой философ, что довольствуетесь теми средствами,

которыми располагаете, мне больше нечего сказать. Я не могу присваивать

себе право давать вам советы. Вы достигли acme - вершины совершенства. Но

каким образом Фейрпорт стал убежищем для такой философии самоотречения? Это

похоже на то, как в старину последователь истинной религии нарочно

поселялся среди всевозможных язычников Египта. В Фейрпорте нет человека,

который не был бы преданным поклонником золотого тельца, нечестивого

мамона. Даже я, друг мой, настолько заражен дурным соседством, что иногда

сам испытываю желание стать идолопоклонником.

- Мое главное развлечение - литература, - ответил Ловел. - К тому же

обстоятельства, которых я не могу касаться, побудили меня - по крайней мере

на время - оставить военную службу. Я избрал Фейрпорт как место, где я могу

предаваться своим занятиям, не подвергаясь соблазнам, обычным в более

изысканном обществе.

- Так, так! - с глубокомысленным видом произнес Олдбок. - Я начинаю

понимать, как вы истолковали для себя девиз моего предка. Вы кандидат в

любимцы публики, хотя и не в том плане, как я раньше подозревал. Вы

стремитесь блистать как писатель и надеетесь достигнуть этого трудом и

настойчивостью?

Прижатый к стене любопытством старого джентльмена, Ловел решил, что

лучше всего будет оставить его в заблуждении, в котором никто, кроме самого

мистера Олдбока, не был виноват.

- Временами я бываю так глуп, - ответил он, - что лелею подобные

надежды.

- Ах, бедняга! Ничего не может быть печальнее, если только вы, как это

иногда случается с молодыми людьми, не вообразили себя влюбленным в

какую-нибудь дрянную девчонку, что, как справедливо говорит Шекспир, значит

спешить к смерти, бичеванию и повешению разом.

Он продолжал свои расспросы, причем иногда любезно брал на себя труд и

отвечать на них. Увлекаясь археологическими разысканиями, добрейший

джентльмен охотно строил теории на предпосылках, часто не дававших для

этого надежного основания. И будучи, как, наверно, заметил читатель,

достаточно самоуверен, он не терпел, чтобы его поправляли - как в области

фактов, так и в области их оценки - даже лица, специально занимавшиеся

вопросами, о которых он рассуждал. Поэтому он продолжал расписывать Ловелу

его будущую литературную карьеру.

- С чего же вы думаете начать вашу писательскую деятельность? Впрочем,

догадываюсь: поэзия, поэзия, нежная соблазнительница юности! Да, смущение в

ваших глазах и жестах подтверждает это. А к какому виду поэзии вас влечет?

Намерены ли вы воспарить на самые высоты Парнаса или порхать вокруг

подножия этой горы?

- Я до сих пор пробовал перо лишь в нескольких лирических

стихотворениях.

- Я так и предполагал: чистили перышки и порхали с ветки на ветку. Но,

я уверен, вы готовитесь к более смелому полету. Заметьте, я отнюдь не

рекомендую вам посвятить себя этому малоприбыльному занятию. Но вы

говорите, что нисколько не зависите от переменчивых вкусов публики?

- Совершенно верно, - подтвердил Ловел.

- И что вы не намерены избрать более деятельный жизненный путь?

- Пока я решил так, - ответил молодой человек.

- В таком случае мне остается лишь предложить вам свой совет и помощь

в выборе темы ваших работ. Я сам опубликовал два очерка в " Археологическом

вестнике" и, таким образом, могу считать себя опытным автором. Одна работа

- это критика хирновского издания Роберта Глостера, она была подписана

" Исследователь". Вторая же, за подписью " Изыскатель", касалась одного места

у Тацита. Могу упомянуть еще об одной статье в " Журнале для джентльменов",

привлекшей в свое время немало внимания. Она была посвящена надписи Oelia

Lelia. Подпись была " Эдип". Вы видите, я не новичок в делах сочинительства

и владею его тайнами. Поэтому я не могу не понимать духа и интересов

времени. Теперь я снова спрашиваю вас: с чего вы думаете начать?

- Я еще не думаю о печатании.

- Ну, это не годится! Во всех ваших начинаниях вы должны считаться с

публикой, бояться ее. Давайте посмотрим... Сборник небольших

стихотворений?.. Нет, такая поэзия обычно залеживается у книготорговца.

Необходимо что-либо солидное и в то же время привлекательное. Только не

романы или новомодные уродливые повести! Вы должны сразу прочно стать на

ноги. Давайте посмотрим... Что вы думаете о настоящем эпическом

произведении? О величественной исторической поэме в старом вкусе, плавно

текущей на протяжении двенадцати или двадцати четырех песен? Сделаем так: я

вам дам сюжет - пусть это будет битва между каледонцами и римлянами,

" Каледониада", или пусть она называется " Отбитое вторжение". Такое заглавие

подойдет к нынешнему вкусу и даст вам возможность включить кое-какие намеки

на современность.

- Но вторжение Агриколы не было отбито!

- Не было. Но вы поэт и пользуетесь полной свободой. Вы так же мало

связаны исторической правдой и правдоподобием, как сам Вергилий. Вы можете

разбить римлян вопреки Тациту.

- И расположить лагерь Агриколы у Кема - забыл, как вы называете это

место, - вопреки Эди Охилтри?

- " Ни слова более, коль любишь ты меня..." А все-таки, я полагаю, вы в

обоих случаях, сами того не подозревая, могли бы оказаться совершенно

правым наперекор тому историку и голубому плащу нищего.

- Прекрасный совет! Хорошо, я сделаю что могу. А вы не откажете мне в

помощи по части сведений, касающихся местности.

- Ну, еще бы! Я напишу критические и исторические замечания к каждой

песне и сам составлю общий план. Я не лишен поэтической жилки, мистер

Ловел, только я никогда не мог писать стихи.

- Жаль, сэр, что вы не обладаете качеством, довольно существенным для

занятий этим видом искусства.

- Существенным? Оно вовсе не существенно. Это чисто механическая часть

работы. Человек может быть поэтом, не отмеривая спондеев и дактилей в

подражание древним и не втискивая концов строк в рифмы, подобно тому как

можно быть архитектором, не умея делать работу каменщика. Неужели вы

думаете, что Палладий или Витрувий когда-либо таскали на лотке кирпичи?

- В таком случае у каждого стихотворения должно быть два автора: один

- чтобы думать и намечать план, другой - чтобы его выполнять.

- Знаете, это было бы неплохо! Во всяком случае, проделаем опыт. Не

скажу, чтобы я хотел выставлять свое имя перед публикой. Ну, а помощь

ученого друга можно отметить в предисловии какой-нибудь пышной фразой,

какая придет вам в голову. Я же совершенно чужд авторского тщеславия.

Ловела немало позабавило это заявление, плохо вязавшееся с той

поспешностью, с какой его друг ухватился за возможность выступить перед

читающей публикой, хотя бы и таким способом, при котором он как бы

становился на запятки, вместо того чтобы сесть в карету. Антикварий же был

бесконечно счастлив. Как многие люди, проводившие жизнь в безвестных

литературных изысканиях, он питал тайную мечту блеснуть в печати. Но его

порывы охлаждались приступами робости, боязнью критики и привычкой к лени и

откладыванию в долгий ящик. " Однако, - мыслил он, - я могу, как второй

Тевкр, выпускать стрелы из-за щита моего союзника. Если допустить, что он

окажется не первоклассным поэтом, я нисколько не буду отвечать за его

недостатки, а хорошие примечания могут в значительной мере уравновесить

бледность текста. Но нет, он должен быть хорошим поэтом - у него истинно

парнасская отрешенность: он редко отвечает на вопрос, пока его не повторят

дважды; пьет кипящий чай, а ест, не замечая, что кладет в рот. Здесь налицо

настоящий aestus*, или awen** уэльсских бардов, divinus afflatus***,

уносящее поэта за пределы подлунного мира. Его сновидения весьма характерны

для " поэтического неистовства". Не забыть бы: пошлю сегодня Кексона

посмотреть, чтобы наш гость задул на ночь свечу, - поэты и духовидцы бывают

небрежны с огнем! " Обернувшись к спутнику, он возобновил разговор:

______________

* Порыв (лат.).

** Наитие (кельт.).

*** Божественное вдохновение (лат.).

- Да, мой дорогой Ловел, вы получите исчерпывающие примечания. И я

думаю, мы можем включить в " Дополнение" весь очерк о разбивке римских

лагерей: это придаст работе большую ценность. Затем мы воскресим прекрасные

старые формы, которые в наше время находятся в таком постыдном

пренебрежении. Вы должны воззвать к музе, и, несомненно, она будет

благосклонна к автору, который в отступнический век, подобно Абдиилу,

блюдет верность древним формам поклонения. Затем нам нужно видение, в

котором гений Каледонии явится Галгаку и покажет ему шествие подлинных

шотландских монархов. А в примечаниях я нанесу удар Бойсу... Нет, этой темы

мне не следует касаться теперь, когда сэру Артуру и без того предстоит

много неприятностей. Но я уничтожу Оссиана, Макферсона и Мак-Криба.

- Однако нам надо подумать и о расходах по изданию книги, - сказал

Ловел в надежде, что этот намек падет холодным дождем на рьяный пыл

самозваного помощника.

- Расходы! - воскликнул мистер Олдбок, останавливаясь и машинально

роясь в кармане. - Это верно... Я хотел бы что-нибудь сделать, но... А не

издать ли книгу по подписке?

- Ни в коем случае! - ответил Ловел.

- Конечно, конечно! - охотно согласился антикварий. - Это несолидно.

Но вот что я вам скажу: я знаю одного книготорговца, который считается с

моим мнением, и мне кажется, что он рискнет бумагой и типографскими

расходами. А я постараюсь продать для вас возможно больше экземпляров.

- Ну, я не корыстный автор, - с улыбкой сказал Ловел. - Я только не

хочу потерпеть убытки.

- Тс, тс! Об этом мы позаботимся. Переложим все это на издателя. Я

жажду, чтобы вы уже принялись за работу. Без сомнения, вы изберете белый

стих? Он величественнее и больше подходит для исторической темы. И это

существенно для вас, мой друг: мне кажется, что таким стихом писать легче.

За этим разговором они дошли до Монкбарнса, где антикварий получил

выговор от сестры, которая, хотя и не была философом, ждала его у крыльца,

чтобы прочесть ему лекцию.

- Послушай, Монкбарнс, кажется, и так все стоит ужасно дорого, а ты

еще хочешь убить нас рыбой! Зачем ты даешь этой крикунье, тетке Маклбеккит,

сколько взбредет ей на ум?

- Что ты, Гризл! - промолвил мудрец, несколько опешивший от

неожиданной атаки. - Мне казалось, что я сделал очень удачную покупку.

- Удачная покупка, когда ты дал этой вымогательнице половину того, что

она запросила! Если хочешь вмешиваться в женские дела и сам покупать рыбу,

никогда не плати больше четверти. А у этой бабы еще хватило нахальства

прийти сюда и потребовать рюмку бренди! Но мы с Дженни хорошо отделали ее!

- Право, - сказал Олдбок, лукаво взглянув на своего спутника, - мы

должны возблагодарить судьбу за то, что были далеко и не слышали этой

дискуссии. - Хорошо, хорошо, Гризл, один раз в жизни я был неправ. Ultra

crepidam*, готов в этом честно признаться. Но к черту расходы! Как

говорится, " от забот дохнет и кот". Съедим эту рыбу, сколько бы она ни

стоила. А затем, Ловел, вы должны знать, что я еще потому так упрашивал вас

остаться на день, что нынче нам будет уютнее, чем в другое время. Вчера у

нас был торжественный прием, а я больше люблю следующий день. Мне нравятся

analecta**, или, как я назвал бы их, остатки предшествовавшей трапезы,

которые в таких случаях появляются на столе. А вот как раз и Дженни идет

звонить к обеду!

______________

* Заключительные слова латинской поговорки " Ne sutor supra ultra

crepidam" - " Пусть башмачник не судит выше сапога". Здесь: " Это выше моего

разумения".

** Объедки (греч.).

Глава XV

Доставить мигом это письмо!

Скорей, скорей, скорей!

Эй, раб, в седло! Гони во весь дух!

Скачи, скачи, скачи!

Старинная надпись на важных письмах

Предоставив мистеру Олдбоку и его другу наслаждаться столь дорого

доставшейся им рыбой, перенесем читателя, с его разрешения, в маленькую

гостиную позади конторы фейрпортского почтмейстера, где его жена, за

отсутствием его самого, сортировала для разноски письма, доставленные

эдинбургской почтой. Эту пору дня кумушки в провинциальных городах находят

наиболее удобной для посещения содержателя или содержательницы почты, чтобы

по наружному виду конвертов, а иногда (если это не клевета) и по тому, что

содержится внутри, собирать для своего развлечения отрывочные сведения или

строить догадки о переписке и делах своих ближних. Как раз две такие особы

женского пола в настоящую минуту помогали или мешали миссис Мейлсеттер в

исполнении ее служебных обязанностей.

- Господи помилуй, - сказала жена мясника. - Здесь десять,

одиннадцать, двенадцать писем для Теннента и Компании. Эти люди делают

больше дел, чем весь остальной город, вместе взятый!

- Погляди-ка, соседка, - подхватила булочница. - Два из них сложены

как-то странно пополам и заклеены по краю. Наверно, в них опротестованные

векселя!

- А нет ли письмеца для Дженни Кексон? - спросила властительница

бифштексов и потрохов. - Лейтенант уж три недели как уехал.

- Во вторник на прошлой неделе было письмо, - сообщила почтмейстерша.

- Письмо с корабля? - осведомилась Форнарина.

- Совершенно верно.

- Ну, значит, от лейтенанта, - заметила повелительница кренделей с

некоторым разочарованием. - Я думала, с глаз долой - из сердца вон.

- А вот, оказывается, еще одно! - объявила миссис Мейлсеттер. - С

корабля, почтовый штемпель - Сандерленд.

Все бросились вперед, чтобы схватить письмо.

- Нет, нет, уважаемые! - остановила их миссис Мейлсеттер. - Я уже

имела из-за вас неприятности. Вы знаете, что мой муж получил большой

нагоняй от секретаря в Эдинбурге из-за жалобы насчет письма для Эйли

Биссет, которое вы, миссис Шорткейк, вскрыли?

- Я вскрыла? - возмутилась жена главного булочника Фейрпорта. - Вы

отлично знаете, сударыня, что оно само вскрылось у меня в руке. Чем я

виновата? Людям следует брать лучший воск, чтобы запечатывать письма.

- Что ж, и это верно, - сказала миссис Мейлсеттер, державшая мелочную

лавочку. - У нас как раз получен воск, который я по совести могу

рекомендовать, если он нужен кому-нибудь из ваших знакомых. Но вся беда в

том, что мы потеряем место, если поступит еще хоть одна подобная жалоба.

- Вздор, милая! Мэр все уладит.

- Ну нет! Я не верю ни мэру, ни олдерменам, - сказала начальница

почты. - Но я готова оказать вам любезность, и потом мы ведь добрые соседи.

Можете рассматривать письма снаружи. Видите, здесь на печати якорь.

Наверно, лейтенант оттиснул его своей пуговицей!

- Покажите, покажите! - заинтересовались жены главного мясника и

главного булочника.

Они набросились на предполагаемое любовное послание, как " вещие

сестры" в " Макбете" на палец кормчего, с таким же неистовым любопытством и

едва ли с меньшей злобой. Миссис Хьюкбейн была высокого роста. Она поднесла

письмо к глазам и повернулась с ним к окну. Миссис Шорткейк, маленькая и

коренастая, приподнялась на цыпочки, чтобы принять участие в обследовании.

- Это от него! - объявила жена мясника. - Вот тут в углу я разобрала

подпись " Ричард Тэфрил", и строчки идут от края до края.

- Держите письмо пониже, соседка! - воскликнула миссис Шорткейк

значительно громче того осторожного шепота, которого требовала их забава. -

Держите пониже! Вы думаете, только вы умеете разбирать почерк?

- Тише, тише, вы обе, ради бога! - зашипела на них миссис Мейлсеттер.

- Кто-то вошел в лавку. Займись покупателем, Бэби! - добавила она вслух.

Снаружи донесся пронзительный голос Бэби:

- Это всего лишь Дженни Кексон, мэм! Она зашла узнать, нет ли ей

письма.

- Скажи ей, - отозвалась усердная почтарша, подмигивая товаркам, -

пусть зайдет завтра утром, в десять; тогда я ей скажу. Мы еще не успели

разобрать почту. Чего ей так приспичило? Можно подумать, что ее письма

важнее тех, что пришли для первых торговых людей в городе.

Бедной Дженни, девушке необыкновенной красоты и скромности, ничего не

оставалось, как запахнуть плащ, чтобы скрыть вздох разочарования, и покорно

возвратиться домой, а потом еще одну ночь терпеть сердечную боль, вызванную

несбывшейся надеждой.

- Тут что-то говорится про иголку и полюс или, может, полосы, -

сообщила миссис Шорткейк, которой ее более высокая соперница по сплетням

наконец дала поглядеть на предмет их любопытства.

- Ах, какой стыд, - возмутилась миссис Хьюкбейн, - издеваться над

бедной глупой козочкой, после того как он так долго за ней волочился и,

наверно, получил от нее все, что хотел!

- Ну, в этом-то нечего сомневаться! - эхом отозвалась миссис Шорткейк.

- Но корить ее тем, что у нее отец цирюльник и вывеска над дверями у него

полосатая, как это ему полагается, а она сама простая швейка! Тьфу, какой

стыд!

- Тише, тише, сударыни мои! - остановила их миссис Мейлсеттер. - Вы

начисто промахнулись. Это - из матросской песенки. Я сама слышала, как он

ее пел: там говорится, что он верен девушке, как магнитная игла - полюсу.

- Ладно, ладно! Я очень рада, если это так, - промолвила милосердная

миссис Хьюкбейн. - Но все равно девушке ее положения непристойно вести

переписку с офицером короля.

- Против этого не спорю, - сказала миссис Мейлсеттер. - Но от любовных

писем почте большой доход. Поглядите-ка, здесь несколько писем сэру Артуру

Уордору, и почти все заклеены облатками, а не воском. Помяните мое слово,

ему недолго до разорения!

- Конечно. Это деловые письма, а не от его знатных друзей со всякими

там гербами на печатях, - заметила миссис Хьюкбейн. - Придет конец его

чванству. Он уже год увиливает и не платит по счету моему мужу, а ведь тот

гильдейский староста!

- И моему задолжал за полгода, - подхватила миссис Шорткейн. - Этот

баронет подгорел, как хлебная корка.

- Тут, кажется, письмо, - прервала их рачительная содержательница

почты, - от его сына капитана, потому что на печати такой же герб, как на

нокуиннокской коляске. Наверно, он едет домой посмотреть, что можно спасти

от огня.

Покончив с баронетом, они взялись за эсквайра.

- Вот два письма для Монкбарнса - на этот раз от каких-то его ученых

друзей. Посмотрите, как густо они исписаны до самой печати, чтобы не

оплачивать двойного веса. Как это похоже на самого Монкбарнса! Когда ему

надо что-нибудь отправлять, в пакете всегда полная унция: зернышко аниса -

и то перетянуло бы; но излишка веса, даже самого малого, не бывает. Я давно

бы вылетела в трубу, если б стала так отвешивать моим покупателям перец, и

серу, и прочие сласти.

- Изрядный скряга этот монкбарнсский лэрд, - сказала миссис Хьюкбейн.

- Когда ему требуется немного грудинки августовского барашка, он поднимает

столько шума, словно покупает филейную часть целого быка. Угостите нас еще

рюмочкой коричневой (вероятно, она хотела сказать " коричной") воды, миссис

Мейлсеттер, милочка! Эх, подружки, если б вы знали его брата, как я его

знала! Сколько раз он, бывало, шмыгал ко мне с парой диких уток в ягдташе,

когда мой первый муж уезжал в Фолкерк на ярмарку... Да, да, не будем теперь

об этом говорить!

- Я не скажу про Монкбарнса ничего худого, - заметила миссис Шорткейк.

- Правда, брат его не приносил мне диких уток, но он сам - человек

порядочный, честный. Мы поставляем им хлеб, и он рассчитывается с нами

каждую неделю. Только он очень разъярился, когда мы послали ему выписку из

книги вместо бирок*. Он сказал, что бирки - настоящий старинный способ

расчета между продавцами и покупателями. И это, конечно, верно.

______________

* Палки с зарубками, в старое время обычно служившие пекарям для

расчетов с покупателями. Каждая семья имела свою бирку, и за каждый

доставленный каравай хлеба на палке делалась зарубка. Пристрастие к ним

антиквария могло быть вызвано тем, что аналогичный способ проверки

применялся в отчетах казначейства. Во времена Прайора английские булочники

рассчитывались таким же способом.

Глядите - пекаря жена.

Меж двух корзин идет она,

Колыша счетные лучинки,

Уложенные в серединке.

(Прим. автора.)

- А вот поглядите сюда, соседки, - прервала их миссис Мейлсеттер. -

Тут есть на что полюбоваться! Вы бы, верно, немало дали, чтобы узнать, что

там внутри! Это совсем не то, к чему мы привыкли. Видали вы подобное:

" Уильяму Ловелу, эсквайру, проживающему у миссис Хедоуэй, Хай-стрит,

Фейрпорт, близ Эдинбурга". Это всего лишь второе письмо, полученное здесь

для него.

- Ради бога, дайте взглянуть! Ради бога, дайте взглянуть! Это ведь тот

самый, о ком в городе никто толком не знает. Такой красивый молодой

человек! Дайте посмотреть... дайте посмотреть! - восклицали обе достойные

дочери праматери Евы.

- Ну нет! - прикрикнула на них миссис Мейлсеттер. - Прошу вас, станьте

подальше! Это вам не четырехпенсовое письмишко, за которое мы можем

ответить перед начальством из своего кармана, если что-нибудь случится. За

него уплачено двадцать пять шиллингов, и приложено распоряжение секретаря

переслать с нарочным адресату, если его не окажется дома. Так что, прошу,

держитесь подальше! С этой штукой шутить не приходится.

- Дайте же поглядеть хоть снаружи!

Однако при осмотре они не обнаружили ничего, кроме различных свойств,

которые философы приписывают материи: длины, ширины, толщины и веса.

Конверт был сделан из прочной толстой бумаги, непроницаемой для любопытных

глаз кумушек, которые пялили их так, что они чуть не выскакивали из орбит.

Печать представляла собой глубокий и четкий оттиск какого-то герба, и с ней

ничего нельзя было поделать.

- Вот беда, - сказала миссис Шорткейк, взвешивая письмо в руке и,

несомненно, надеясь, что воск - увы, слишком хороший! - размягчится и

растает. - Мне так хочется узнать, что здесь написано! Этот Ловел строит из

себя самого загадочного человека, какой когда-либо ходил по мостовой

Фейрпорта.

- Ладно, ладно, подружки! - сказала почтмейстерша. - Мы с вами посидим

и поболтаем об этом. Бэби, принеси-ка кипятку для чая. Я очень обязана вам

за печенье, миссис Шорткейк. Мы запрем лавку, кликнем Бэби и поиграем в

картишки, а потом придет домой хозяин, и тогда мы отведаем превосходной

телячьей печенки, которую вы так любезно прислали мне, миссис Хьюкбейн.

- Разве вы не хотите прежде всего отправить письмо мистеру Ловелу? -

спросила миссис Хьюкбейн.

- Надо бы! Да вот не знаю, с кем отправить, пока муж не вернулся

домой. Старый Кексон сказал мне, что мистер Ловел на весь день остался в