Боязнь музыки: музыкогенная эпилепсия.

В 1937 году Макдональд Кричли, выдающийся врач, описал 11 случаев, в каждом из которых причиной эпилептического припадка у пациента становилась музыка. Он назвал свою статью «Музыкогенная эпилепсия» (хотя и добавил потом, что предпочитает более короткий и звучный термин «музыколепсия» (musicolepsy)).

Одни пациенты Кричли были музыкальны, другие – нет. Причиной припадков могли стать самые разные виды музыки. Одни люди реагировали на классику, другие – на «старые-добрые» мелодии из детства, в то время как для третьих самой опасной была «музыка с четко выраженным ритмом». Лично мне однажды написала женщина, которая признавалась, что у нее начинается приступ, когда она слышит «современную, нестройную» музыку, в то время как классические или романтические мелодии она может слушать без проблем (ее муж, к сожалению, предпочитал именно современную, нестройную музыку). Кричли наблюдал за тем, как люди реагируют на конкретные инструменты и звуки (один из пациентов, например, реагировал только на «низкие ноты латунного духового инструмента»; этот человек работал радио-оператором на большом межконтинентальном лайнере, и у него начинались припадки всякий раз, когда на палубе играл оркестр; проблему удалось решить, когда его перевели на корабль поменьше, без оркестра). Некоторые пациенты реагировали только на конкретные мелодии или песни.

Самый удивительный случай в практике Кричли – это история о выдающемся музыкальном критике, Никонове, который пережил свой первый припадок, слушая оперу Мейербера «Пророк». Он становился все более восприимчивым к музыке, и, в конце концов, дело дошло до того, что практически любая, даже самая легкая, мелодия вызывала у него приступ («наиболее пагубное влияние, - замечал Кричли, - на него оказывал так называемый «музыкальный фон» в произведениях Вагнера, звучащий очень монотонно и ритмично). Никонову, несмотря на весь накопленный профессиональный опыт, пришлось оставить свою профессию. В дальнейшем он стал избегать всяческих контактов с музыкой. Если он слышал духовой оркестр на улице, он зажимал уши ладонями и старался спрятаться в ближайшем помещении или просто убегал. У него развилась самая настоящая фобия, он описал ее в своем памфлете «Страх перед музыкой».

Кричли так же опубликовал несколько статей с описаниями припадков, вызванных не-музыкальными звуками – чаще всего монотонными: шипением кипящего чайника, летящего самолета или технических приборов в мастерской. По мнению Кричли, в некоторых случаях пусковым механизмом музыкогенной эпилепсии были конкретные свойства звуков (вспомнить хотя бы радио-оператора, не способного переносить низкие частоты духовых инструментов); но в других случаях более важным был эмоциональный отклик или ассоциации.*

(*хотя именно звуковая составляющая здесь важнее, чем эмоциональная – этот вопрос был рассмотрен Дэвидом Посканзером, Артуром Брауном и Генри Миллером. Они дали прекрасное и очень детализированное описание одного из своих пациентов – 62-х летнего мужчины. Он терял сознание каждый вечер, слушая радио, в 20: 59. Кроме того, с ним случались припадки всякий раз, когда он слышал звон церковных колоколов. Пост фактум удалось выяснить, что канал ВВС перед девятичасовыми новостями обычно запускает в эфир запись звона колоколов церкви St Mary-le-Bow, и именно на этот звон реагировал пациент. Используя разные методы стимуляции – записи колоколов нескольких церквей, колокольный звон, проигранный задом наперед, органную и фортепианную музыку – Посканзер и его коллеги установили, что лишь определенные тембры колокольного звона вызывают у пациента приступы эпилепсии. И в то же время запись колокольного звона, проигранная задом наперед, была безвредна. Пациент уверял, что не испытывает никаких особых чувств к церкви St Mary-le-Bow; судя по всему, именно тональность и тембр колокольного звона служили здесь пусковым механизмом для припадков (Посканзер так же отмечал, что потеряв сознание при звуке колоколов, пациент на неделю приобретал нечто вроде иммунитета к звону))*.

Музыка может вызывать самые разные виды припадков. У одних пациентов случаются судороги, они теряют сознание, прикусывают язык, иногда могут даже обмочиться; другим повезло больше – они переживают легкие припадки, краткие «отключения», которые их друзья часто даже не замечают. Многие в таких случаях переживают настоящие приступы эпилепсии височной доли. Так было с одним из пациентов Кричли. Он вспоминал: «В такие моменты у меня появляется чувство, что все это уже было. Каждый раз происходит одно и то же. Я в толпе людей, играет музыка, все танцуют. Мне кажется, я на яхте. Но эта яхта, это место никак не связано с моим прошлым, я никогда не видел ее в реальности».

Музыкогенная эпилепсия считается очень редким заболеванием, но в своих работах Кричли выдвигает предположение, что на самом деле она встречается гораздо чаще, чем принято думать. *

*(к этой идее он возвращался снова и снова в течение всей своей долгой карьеры. В 1977 году, спустя сорок лет после того, как вышла его первая статья, посвященная музыкогенной эпилепсии, он добавил две главы в свою книгу «Музыка и мозг» (под совместной редакцией Кричли и Хэнсона))*

Многие люди часто испытывают странные чувства, слушая определенные виды музыки – это может быть беспокойство или даже испуг – но после они обычно быстро приходят в норму, выключают магнитофон, либо же просто зажимают уши ладонями, тем самым предотвращая припадок. Кричли полагал, что от легких формы – formes frustes – музыкальной эпилепсии страдают многие, и что цифра эта гораздо больше, чем может показаться (меня тоже посещала такая мысль, и я думаю, здесь можно провести аналогию со световой эпилепсией: мигающие лампочки или флуоресцентные трубки часто вызывают у людей странное чувство дискомфорта, не приводя при этом к серьезному припадку).

Работая в клинике для больных эпилепсией, я встречал пациентов, у которых музыка провоцировала припадок, а так же тех, у кого припадку предшествовала музыкальная галлюцинация – иногда, гораздо реже, я встречал людей с двумя этими симптомами одновременно. Все эти люди в той или иной степени страдали от эпилепсии височной доли, и большинство из них имело аномалии в височной доле, видные на ЭЭГ или на снимках мозга.

Недавно я встретил Г.Г.. У него никогда не было проблем со здоровьем, но в 2005 году он пережил герпетический энцефалит; сначала болезнь проявилась в виде жара и припадков, потом наступила кратковременная кома, а после – тяжелая амнезия. Удивительно, но спустя год проблемы с памятью исчезли, и все же Г.Г. продолжали мучить припадки, иногда весьма серьезные, но чаще – мелкие и неполные.

Первоначально приступы были спонтанными, но через несколько недель стало ясно, что Г.Г. реагирует преимущественно на звуки – «внезапные, громкие, вроде сирены скорой помощи» – и особенно на музыку. И вместе с тем у Г.Г. развилась невероятная чувствительность к звукам – он слышал то, что другие люди были просто неспособны услышать. Он наслаждался этой способностью и чувствовал, что теперь его жизнь стала «более живой и яркой», и в то же время ему не давал покоя вопрос: связано ли это с его музыкальной и звуковой эпилепсией?

Любой вид музыки – от рока до классики – может вызвать у Г.Г. припадок (когда мы встретились впервые, он включил арию Верди на своем мобильном телефоне; и примерно через пол минуты у него начался приступ). Он сказал, что «романтическая» музыка наиболее опасна, особенно песни Фрэнка Синатры («он трогает струны моей души»). Музыка, утверждал он, должна быть «полна эмоций, воспоминаний и ностальгии»; это почти всегда музыка из его детства или юношества. Она не должна быть громкой, чтобы вызвать припадок – тихая, мягкая музыка может быть так же «эффективна» – но сегодня мы живем в очень шумном мире, и музыка окружает нас всюду, поэтому большую часть своей жизни Г.Г вынужден ходить с берушами в ушах.

Его припадкам обычно предшествует странное состояние, когда он чувствует сильное и непроизвольное желание прислушаться. В подобном состоянии он воспринимает музыку иначе – она становится более интенсивной, словно растет, расширяется и обретает власть над ним; и когда это происходит, он уже не может сопротивляться – он теряет сознание, и у него проявляются симптомы, характерные для эпилептиков: он начинает задыхаться и чмокать губами.

В случае с Г.Г. музыка не просто вызывает припадок; она, возможно, является важной его частью, распространяясь от зоны восприятия в другие части височных долей мозга, и, иногда, проникая в моторные зоны коры головного мозга, что обычно вызывает наиболее сильные приступы. Музыка словно проникает в сознание Г.Г., и там превращается в сильное душевное переживание и после – вызывает приступ.

Другая пациентка, Сильвия Н., обратилась ко мне в конце 2005 года. Эпилептические припадки начались, когда ей было чуть за тридцать. Приступы проявлялись по-разному: одни сопровождались судорогами и полной потерей сознания, другие же, наоборот, имели более сложную структуру; во время этих приступов она переживала то, что называют «раздвоением сознания». Иногда припадки начинались спонтанно, либо – как реакция на стресс, но чаще всего их вызывала музыка. Однажды Сильвию обнаружили без сознания на полу, она билась в конвульсиях. Последнее, что она помнит о том дне – она слушала CD с записями своих любимых неаполитанских песен. Сперва она не придала этому значения, но когда вскоре с ней случился новый припадок, и произошло это опять во время прослушивания неаполитанских песен, она заподозрила, что здесь, возможно, есть какая-то связь. Очень осторожно она включила музыку еще раз и обнаружила, что прослушивание песен, – не важно записи ли это или живые выступления, – пробуждает в ней какое-то «необычное» чувство, а вслед за этим – начинается припадок. Другие виды музыки не оказывают на нее никакого эффекта.

Она любила неаполитанские песни, они напоминали ей о детстве. («старые песни, - сказала она, - у нас в семье все их любили, эта музыка вечно играла у нас дома»). Она считала эти песни «романтическими и эмоциональными… и осмысленными». Но теперь, узнав, что они – причина ее припадков, она стала бояться их. Особенно ее пугали свадьбы; она выросла в большой сицилийской семье, а сицилийцы всегда поют эти песни на праздниках. «Если группа начинает выступление, у меня есть пол минуты, не больше, чтобы убежать».

Миссис Н. по разному реагирует на музыку: иногда у нее случаются серьезные припадки, но гораздо чаще – она испытывает странные ощущения, словно находится в состоянии измененного времени и сознания; в такие моменты ей иногда кажется, что она подросток, или – иногда ее охватывают воспоминания о детстве, и она как будто заново переживает сцены своей юности (некоторые из них действительно являются частью ее памяти, другие – чистый вымысел). Она сказала, что выход из такого рода припадков обычно похож на «пробуждение», словно ото сна. Но это гораздо больше, чем сон – в своих видениях из детства она вполне осознает, где находится, хотя и не имеет власти над своим телом; она слышит и понимает все, что говорят окружающие ее люди, но ответить не может – такой вид «раздвоенного сознания» Хьюлингс Джексон называл «психическая диплопия» (mental diplopia) (*диплопия – нарушение зрения, состоящее в двоении видимых предметов*). Хотя большинство ее эпилептических видений связано с прошлым, она призналась, что однажды видела будущее: «я была там, на небесах… моя бабушка открыла райские ворота. «Еще не время», - сказала она, и я очнулась».

Несмотря на то, что миссис Н. перестала посещать места, где могут играть неаполитанские песни, ее припадки продолжались, уже без всякого влияния музыки, ситуация становилась все более тяжелой. Лекарства были бесполезны, приступы повторялись все чаще, по многу раз в день, и жизнь миссис Н. стала невыносимой. МРТ показала анатомические и электрические аномалии в левой височной доле (возможно, развившиеся в результате травмы головы, полученной в юношестве), и стало ясно, что безостановочные припадки во многом связаны именно с этой зоной мозга, поэтому ранее, в 2003 году, она согласилась на операцию, частичную височную лобэктомию, чтобы исправить ситуацию.

После операции все пошло на лад, спонтанные приступы прекратились, и, кроме того, миссис Н. утратила болезненную чувствительность к неаполитанским песням. Она обнаружила это случайно: «после операции я все еще боялась слушать эту музыку. Но однажды я была на вечеринке, и приглашенная группа вдруг начала играть одну из неаполитанских песен. Я выбежала в другую комнату и закрыла дверь. Потом кто-то открыл дверь, и я услышала мелодию – она звучала словно издалека. Я поняла, что чувствую себя вполне нормально, и стала прислушиваться». Чтобы подтвердить свою догадку, она вернулась домой («дома безопасней, поскольку там ты в одиночестве, тебя не окружают пятьсот человек») и включила неаполитанские песни. «Я медленно крутила ручку громкости на стерео, до тех пор, пока музыка не загремела на всю квартиру. И она никак не влияла на меня».

Миссис Н. больше не боится музыки, теперь она снова может наслаждаться своими любимыми неаполитанскими песнями. У нее так же прекратились те странные приступы, вызывающие воспоминания юности; похоже, операция, как мог бы предсказать Макдональд Кричли, прошла успешно и положила конец обоим видам припадков.

Миссис Н., конечно, очень рада, что вылечилась. И все же иногда она с тоской вспоминает некоторые свои «видения» – например «врата рая», ведь это одно из тех мест, которые невозможно забыть.