Глава lXXV. Голова настоящего кита — сравнительное описание

Теперь пересечем палубу и разглядим хорошенько голову настоящего кита.

Если благородную голову кашалота справедливее всего по общим очертаниям сравнить с римской военной колесницей (в особенности спереди, где она так плавно закруглена), то голова настоящего кита, грубо говоря, напоминает не слишком-то изящный тупоносый башмак великана. Двести лет тому назад один голландский путешественник писал, что она формой подобна сапожной колодке. Только колодка эта настолько велика, что в башмак без особого труда можно упрятать знаменитую старушку из детской песенки со всем ее многочисленным потомством.

Но вот вы подходите ближе к этой огромной голове, и очертания ее начинают изменяться в зависимости от того, откуда вы на нее смотрите. Если вы заберетесь на нее и будете смотреть вниз на два дыхательных отверстия, оба в форме буквы f, то сама голова покажется вам гигантским контрабасом, а два дыхала — фигурными прорезями в деке. Если же вы попристальнее приглядитесь к громоздкому гребневидному наросту на самой макушке — к этому зеленому, облепленному полипами возвышению, которое в Гренландии называют «китовой короной», а в Южных морях — «чепчиком настоящего кита», если вы сосредоточите свое внимание на этом гребне, тогда голова покажется вам стволом великого дуба с птичьим гнездом на развилке. По крайней мере при виде всех этих живых рачков, гнездящихся в «чепчике», такое сравнение не может не прийти вам в голову; если только мысли ваши не отвлечены другим промысловым термином — «корона», который также применяется для обозначения этого гребня; но в таком случае вам захочется представить себе морское чудище коронованным царем океанов, чью зеленую диадему смастерили для него искусные моллюски. Но если кит этот и царь, то облик у него довольно угрюмый для коронованной особы. Вы только взгляните, какая у него отвислая нижняя губа! что за мрачная, брезгливая гримаса! гримаса в двадцать футов длиной на пять футов ширины, по измерениям корабельного плотника; гримаса, которая даст нам свыше 500 галлонов жира.

До чего же все-таки жаль, что у бедняги настоящего кита заячья губа. И трещина в губе составляет целый фут. Наверное, его мамаша в интересном положении плавала у Перуанского побережья и видела, как от землетрясения треснул берег. Теперь, перешагнув эту губу, словно скользкий порог, заглянем в пасть. Ей-богу, будь это в Макино, я поклялся бы, что мы попали в индейский вигвам. Святый боже! неужто этой самой дорогой и шел Иона? Потолок футов в двенадцать высотой довольно круто уходит вверх, точно скат крыши с настоящим острым коньком, а с ребристых, выгнутых, ворсистых сводов свисают вниз, точно ятаганы, штук по триста с каждой стороны, полосы того самого китового уса, который прикреплен к верхней челюсти, образуя знаменитые венецианские жалюзи, о чем и выше велась уже мимоходом речь. Края этих пластин уса украшены волосяной бахромой, через которую настоящий кит процеживает воду, улавливая из нее мелкую живность, когда он, разинув пасть, проплывает по планктонному морю. Те занавеси китового уса, что находятся посредине, часто имеют различные отметины, углубления и просветы, по которым некоторые китобои умеют высчитывать возраст кита, подобно тому, как возраст дуба узнается по кольцам. И хотя правильность такого метода довольно трудно проверить, все-таки эта аналогия придает ему правдоподобие. Однако, если признать указанный метод, придется допустить, что некоторые настоящие киты достигают гораздо более почтенного возраста, чем представляется возможным с первого взгляда.

По поводу этих занавесей в старинные времена царили самые нелепые представления. У Парчесса один мореплаватель называет их «бакенбардами, растущими внутри китовой пасти» note 23, другой называет их «свиной щетиной», а у Хаклюйта некий старый джентльмен выражается следующим изысканным образом: «По обе стороны его верхней челюсти растет по двести пятьдесят плавников, которые висят у него над языком с обеих сторон».

Как известно, именно эти самые «усы», «щетины», «плавники», «бакенбарды», «занавеси», или как вам будет угодно, идут на изготовление корсетов и прочих удушающих средств для наших дам. Однако тут спрос давно пошел на убыль. Золотые денечки китового уса кончились с царствованием королевы Анны, когда в такой моде были фижмы. Но подобно тому, как эти старинные леди превесело порхали, зажатые, можно сказать, в китовой пасти, так и мы сегодня с удивительной неустрашимостью прибегаем во время дождя к защите той же самой китовой пасти, ибо современный зонт — это шатер, растянутый на каркасе из китового уса.

Но забудем на мгновение о занавесях и усах и, стоя в пасти настоящего кита, еще раз оглядимся вокруг. Разве при виде этой причудливой колоннады, обступившей вас со всех сторон, вам не кажется, будто вы попали внутрь огромного гаарлемского органа и любуетесь его бесчисленными трубами? Под ногами у вас мягчайший турецкий ковер — язык, как бы приклеенный к полу. Он очень нежный и жирный и легко рвется на части, когда его поднимают на палубу. Язык этот сейчас перед нами, и, прикидывая на глаз, я бы сказал, что он шестибаррелевый; то есть даст после вытапливания шесть бочек жиру.

Вы теперь уже, я надеюсь, полностью убедились в справедливости моего исходного утверждения о том, что головы кашалота и настоящего кита очень сильно отличаются друг от друга. Подводя итоги, повторю: голова настоящего кита не имеет огромного резервуара спермацета; не имеет костяных зубов; не имеет узкой вытянутой нижней челюсти, столь характерной для кашалота. С другой стороны, у кашалота нет этих занавесей из китового уса; нет огромной нижней губы; и только какие-то зачатки языка. Кроме того, у настоящего кита имеются два наружных дыхательных отверстия, а у кашалота только одно.

Взгляните же в последний раз на эти величественные крутоверхие головы, пока они еще лежат рядом; ибо одна из них скоро канет, безвестная, в морскую глубь, и другая не замедлит последовать за ней.

Замечаете, какое выражение у кашалотовой головы? То самое выражение, с которым он встретил свою смерть, только наиболее длинные борозды у него на лбу как-то разгладились. Его широкое чело представляется мне исполненным безмятежного спокойствия прерий, порожденного философским равнодушием к смерти. А теперь обратите внимание на вторую голову. Видите, как твердо поджата ее потрясающая нижняя губа, придавленная по воле случая бортом корабля? Не говорит ли вся эта голова о величайшей решимости при столкновении со смертью? Этот настоящий кит, я считаю, был стоиком, а кашалот — платоником, который в последние годы испытал влияние Спинозы.