I. Церковь и власть неверных

Литература: Runciman, The Great Church; Meyendorff, The Orthodox Church; Шмеман, Исторический путь.

1. Захват и разграбление Константинополя армией Мехмеда II в 1453 г. стали одной из величайших катастроф в истории христианства. В течение нескольких последующих десятилетий практически весь христианский Восток попал под власть Оттоманской империи. Единственной полностью свободной и независимой православной страной осталась Московская Русь, к которой и перешла роль оплота Православия на Востоке.

Итак, начиналась новая эпоха. Но для Церкви перемена оказалась не столь фундаментальной, как можно было предположить вначале. В течение долгих веков древние восточные патриархаты Александрии, Антиохии и Иерусалима находились под властью мусульман. Начиная с конца XI в. все больше епархий Константинопольского патриархата оказывались на турецкой территории, а к 1453 г. уже подавляющее большинство паствы патриарха проживало во владениях султана.

Вне Оттоманской империи оставались лишь греческие земли, подпавшие под власть латинских правителей, которые будут оставаться на них в течение некоторого времени после падения Константинополя. Но эти территории были весьма незначительными. Венецианцы удерживали ряд крепостей на Пелопоннесе и несколько Эгейских островов до XVI в., а Крит - до XVII. Генуэзцы также еще несколько десятилетий продержались на некоторых островах, а рыцари-госпитальеры эвакуировали Родос лишь в 1522 г. Ионические острова, расположенные у западного побережья Греции, так и не перешли под власть турок: они оставались под управлением Венеции до конца XVIII в., затем были оккупированы Францией, а после окончания наполеоновских войн отошли к Великобритании, которая и передала их Королевству Греции в 1864 г. Но это было все. Итак, за исключением некоторых незначительных территорий, теперь большая часть Патриархата вновь объединилась под единой светской властью.

Однако эта светская власть была властью неверных. Покуда в Константинополе оставалась христианская империя, Церковь и государство были соединены в единый организм. Император в реальной жизни мог быть совершенно бессильным, но в теории он оставался главой христианской вселенной, представителем Бога перед своим народом и представителем народа перед Богом. Теперь Церковь отделилась от государства. Она стала ассоциацией граждан второго класса. Правда, эта ассоциация оказалась единственной, которую гражданам второго класса вообще позволялось организовать, и ввиду этого ее дисциплинарная власть над своей паствой сильно возросла. Но в ней не было главного - санкции свободы.

2. Султан-завоеватель хорошо знал проблемы, стоящие перед Церковью, и искренне считал ее благополучие полезным для своего государства. Покуда Константинополь не был взят, Мехмет слыл беспощадным врагом. Но, добившись своей цели, он был готов проявить великодушие. В его жилах текла и греческая кровь. Он был начитан и глубоко интересовался греческой культурой. Ему нравилось ощущать себя наследником римских императоров, и он готов был взять на себя религиозные обязанности своих предшественников - конечно, настолько, насколько ему позволяла это собственная религия. Как правоверный мусульманин, он не мог разрешить христианам занимать посты управления в своей империи. Но он хотел, чтобы они жили в мире и благоденствии, были бы довольны его правлением и исправно платили налоги.

Султан прекрасно понимал, что греки представляют огромную ценность для его империи. Турки годились в солдаты и правители, но они не умели торговать и были плохими моряками, а в сельских местностях предпочитали животноводство земледелию. Таким образом, экономическая жизнь турецкой империи во многом зависела от участия в ней греков. Султан считал, что они должны жить в его империи в согласии с турками и иметь гарантированные права, конечно, при условии, если они будут признавать его своим верховным правителем.

Мехмед начал возрождать Константинополь. Перед завоеванием население имперской столицы не превышало 50 тысяч человек. Несколько тысяч погибло в боях, значительно большее количество уведено в плен. Однако султан-завоеватель не только оставил грекам несколько кварталов в городе, но и всячески поощрял греческую иммиграцию в свою новую столицу. Иногда эта иммиграция проводилась даже насильственно. Например, все зажиточные граждане Трабзона были переселены в Константинополь. Другая партия переселенцев была привезена из Адрианополя, еще одна - с острова Лесбос, после его оккупации турками в 1462 г., а затем еще две тысячи семей переселены из Аргоса. К середине XVI в. в Константинополе проживало не менее 30 тысяч греческих семей. Если предположить, что в средней тогдашней семье было не менее 6 человек, то греческое население города приближалось к 200 тысячам и продолжало расти.

3. Итак, обязанностью султана-завоевателя перед своими христианскими подданными была разработка новых правил для управления ими. Первая вставшая перед ним задача - избрание патриарха. Султан Мехмед хорошо знал о тех сложностях, которые были вызваны попытками насильно склонить Православную Церковь к унии с Римом. Вскоре после захвата Константинополя он с удовлетворением узнал, что патриарший трон считается вакантным. Бегство патриарха Григория Маммаса приравнивалось в народном сознании к отречению, так что нужно было найти нового патриарха. Наведя справки, Мехмед принял решение, что патриархом должен стать Георгий Схоларий, теперь известный как монах Геннадий. Геннадий был не только самым видным ученым, жившим в Константинополе во время завоевания. Он пользовался всеобщим уважением и авторитетом за свои высокие нравственные качества. К тому же он являлся лидером антиунионистской, антизападной партии в Церкви. Было очевидно, что он не станет вести политических интриг с Западом.

Через месяц после падения города Мехмед послал за Геннадием, но того нигде не могли отыскать. Во время штурма Геннадий был в своей келье в монастыре Пантократор. Турки ворвались в него и, забрав все ценности, увели монахов в рабство. Геннадий достался богатому турку из Адрианополя, который был польщен и даже несколько смущен тем, что приобрел себе такого образованного и уважаемого невольника, и держал его в своем доме на положении дорогого гостя, а не раба.

Геннадия выкупили у этого учтивого хозяина и с почетом препроводили в Константинополь ко двору султана. Мехмед убедил его занять патриарший трон, после чего все епископы, которых нашли в округе, были созваны на синод. Он провозгласил патриарший трон вакантным и по представлению султана избрал Геннадия патриархом. После этого Геннадий и султан вместе разработали новые правила существования православных в Оттоманской империи. Основные пункты были, по всей видимости, продуманы перед тем, как султан выехал в Адрианополь в конце июля, хотя прошло еще шесть месяцев, прежде чем Геннадий официально стал патриархом.

Хиротония и интронизация состоялись 6 января 1454 г., когда Мехмед вернулся в Константинополь. Процедуру скопировали с византийских церемоний. Геннадий был принят султаном в его резиденции, и султан вручил ему знаки его достоинства: облачения, посох и наперсный крест. Оригинальный древний крест был утерян: по всей видимости, Григорий Маммас забрал его с собой в Рим, поэтому Мехмед повелел изготовить из позолоченного серебра новый великолепный крест. Формула возведения в должность в устах султана претерпела некоторые изменения. Теперь она звучала так: " Будь патриархом, и да сопутствует тебе удача. Будь уверен в нашей дружбе и пользуйся всеми теми привилегиями, которые имели патриархи до тебя". Затем Геннадий сел на подаренного ему султаном роскошного скакуна и направился к храму святых Апостолов, так как Св. София уже была превращена в мечеть. В храме его ждал митрополит Гераклейский, который и возглавил его хиротонию и интронизацию. Затем на том же скакуне патриарх проехал во главе процессии по улицам города, после чего вернулся к храму Апостолов, на территории которого и находилась его новая резиденция.

4. Скорее всего, новые правила для христиан были скреплены лишь устной договоренностью. Привилегии, упомянутые султаном Мехмедом, включали в себя личную неприкосновенность патриарха, освобождение от всех налогов, полную гарантию сохранения престола, полную свободу передвижения и право передачи этих привилегий своим преемникам на вечные времена; такие же привилегии были даны митрополитам и другим церковным сановникам, входящим в Священный синод. Впрочем, гарантия сохранения престола, разумеется, не отменяла права Священного синода сместить патриарха, объявив его избрание неканоничным, как это не раз имело место в Византии. Патриаршие хронисты следующего столетия утверждали, что Мехмед также выдал Геннадию документ, в котором обещалось, что Церковь будет законно взыскивать сборы за бракосочетания и похороны, что православные могут отмечать Пасху как праздник в течение трех дней и в эти дни им разрешается свобода передвижения и что отныне ни одна церковь не будет превращена в мечеть. Но главной " привилегией", дарованной патриарху, была гражданская власть над всеми христианами в Оттоманской империи.

Все верующие мусульмане считают себя единым народом Божиим. Ислам не знает расовых или национальных различий. В исламских государствах до сих пор не различается духовная и светская власть. И то и другое является единым законом, данным от Бога. Язычники, попадавшие под власть ислама, ставились перед выбором: обращение или смерть. Однако христиане и иудеи, как " народы книги", отчасти затронутые откровением, имели право на существование. Но так как они не принадлежали к исламской общине, то должны были быть официально отделены от нее режимом некоего " апартеида". Согласно мусульманскому закону, все христиане считались принадлежащими к единому народу (миллет). Никакие конфессиональные, лингвистические или национальные различия во внимание не принимались. Христиане были завоеваны исламом, но им дозволялось сохранять частичное самоуправление во всех тех случаях, в которых затрагивались их внутренние дела. Подобного рода вопросы должно было разрешать в согласии с правилами религии по единоличному решению патриарха, который, таким образом, сделался своего рода христианским калифом, ответственным перед султаном за всех христиан. Так греческая иерархия была наделена огромной властью, как гражданской, так и религиозной, в некоторых аспектах даже превышавшей ту власть, какой она обладала до турецкого завоевания.

Юрисдикция Вселенского патриарха была практически безграничной, так как она включала верных, проживающих не только на его собственной территории, но также и на территориях других восточных патриархатов (хотя их главы, по каноническому праву, естественно, оставались равными ему), и даже инославных христиан, проживавших в Оттоманской империи. Конечно, восточные патриархи в теории не утратили своих церковных прав или независимости и продолжали управлять православными на своих канонических территориях. Однако на практике они могли вести переговоры с Верховной Портой только через своего собрата в Константинополе. Когда возникала вакансия в Иерусалиме, Антиохии или в Александрии, именно Константинопольский патриарх подавал султану прошение о возможности назначения нового кандидата, а так как султан редко был достаточно заинтересован, чтобы самому подыскивать преемника, константинопольским патриархам было достаточно просто посоветовать своего кандидата. Православные епископы называли Вселенского патриарха " своим правителем, своим императором и патриархом". С этого времени патриархи присвоили себе знаки достоинства византийских императоров: митру в форме имперской короны, орлецы, дикирий и трикирий, саккос - и начали отращивать длинные волосы. В своей роли " миллет-баши " - " главы христианского народа", или, по-гречески, " этнарха ", патриарх, по существу, стал регентом порабощенной Византийской империи, включенной в качестве одной из составных частей в империю Оттоманскую.

Право Церкви управлять христианской общиной, видимо, подразумевалось само собой, если судить по бератам (указам-лицензиям), которые были выпущены турецкими властями в более поздние времена и в которых утверждалось избрание епископов с перечислением их обязанностей. Церковным судам было дано право слушать все дела православных, имеющие отношение к религии, включая брак и развод, завещание и опеку над малолетними. Всеми другими гражданскими делами православных занимались учрежденные патриархом светские суды. Только уголовные дела и дела, касающиеся также и мусульман, передавались в турецкие суды. Сама Церковь не собирала государственных налогов с греческих общин: это было обязанностью главы местной администрации. Однако от Церкви могли потребовать применить угрозу религиозных санкций вплоть до отлучения против христиан, злостно не плативших налогов либо не исполнявших законы государства каким-либо иным путем. Кроме того, патриархия собирала с христиан собственные налоги, которые шли на ее нужды. Духовенство освобождалось от уплаты налогов, но могло делать от своего имени вклады, которые номинально считались добровольными. Из христиан только представителям духовенства разрешалось отращивать бороды. Кроме того, христиане должны были ходить в особой одежде, они не имели права ездить на лошадях (за исключением патриарха) и носить оружие. Их храмы снаружи не должны были выглядеть как культовые здания; колокольный звон был запрещен. Однако самый ненавидимый всеми закон касался порядка набора янычаров. Каждая христианская семья должна была быть готова по первому требованию отдать представителям султана одного из своих сыновей. Мальчиков воспитывали в специальных школах, где их превращали в фанатичных мусульман. Когда они вырастали, то становились личной гвардией султана - элитой турецкой армии. Янычары жили в собственных казармах, и им запрещалось жениться, чтобы вся их жизнь была посвящена службе султану. Ни в чем другом их не ограничивали.

5. Созданная турками система этнархий, дожившая до новейшего времени на Кипре и в некоторых других ближневосточных странах, гарантировала независимость Православной Церкви под владычеством иноверцев. Она была основана на идее, заимствованной исламом из иудаизма, а именно - полной идентификации " народа Божия" с конкретной социальной группой. В одном случае это был ислам, который включал в себя всех верных Аллаха и его Пророка, а в другом - миллет, включавший всех христиан. Оттоманские власти отказывались признавать различия национальностей в христианском миллете: им было достаточно контролировать избрание патриарха и епископов, поэтому неизбежно этот режим оказал глубокое влияние на жизнь христиан под турецким игом на Востоке. Суммируя, можно выделить три пункта.

1. Эта система замыкала христиан в своего рода гетто, из которого они не смели выйти ни когда они переживали относительно благополучные и спокойные периоды, ни даже тогда, когда они могли оказывать значительное влияние на политику Порты. Но главное - ни под каким видом они не могли заниматься миссионерской работой. Даже если они и могли позволить это себе материально, миссионерство считалось политическим преступлением против государства. Лишь Русская Церковь могла продолжать работу Византии в этой области.

2. Как этнарх христиан и высокопоставленный чиновник Турецкой империи, патриарх (вместе с его канцелярией) неизбежно вовлекался в насквозь коррумпированную систему управления Оттоманской империи, которая, после расцвета в XV-XVI вв., вступила в полосу упадка и разложения, длившуюся несколько следующих веков. Если история Оттоманской империи является иллюстрацией того, насколько развращает абсолютная власть, то история Константинопольской патриархии под турками показывает, насколько развращает абсолютное бессилие. Выборы каждого нового патриарха должны были сопровождаться выплатой крупной суммы (" бакшиша") турецкому правительству, которая оговаривалась в каждом конкретном случае в султанском берате. Сумму нужно было выложить либо из казны патриархии - и в этом случае новоизбранный патриарх старался возместить ее за время своего правления поборами из епархий, - либо из личной собственности кандидата. В несколько более скромных рамках та же процедура повторялась и при епископских выборах, которым также вменялось в обязанность получить берат от соответствующих властей.

Вскоре турки поняли, что чем чаще будут меняться патриархи, тем больше бакшишей они смогут получать. Тогда они стали принимать самое активное участие в смене патриархов. В XVII в. - одном из самых мрачных периодов истории Константинопольской Церкви - обладатель патриаршего престола сменился шестьдесят один раз, причем сорок восемь перемен произошло за 63 года. Правда, многие патриархи правили по два-три раза. Например, Матфей II правил двадцать дней в 1595 г., затем почти четыре года - с 1598 по 1602-й - и, наконец, семнадцать дней в 1603 г. Кирилл Лукарис - самый знаменитый патриарх XVII в. - восходил на патриарший трон семь раз. Причем до Константинополя он успел побывать и патриархом Александрийским. Один из его соперников, Кирилл II, в первый раз правил всего семь дней, а второй раз - почти целых двенадцать месяцев. В среднем каждый патриарх в XVII в. правил за один раз девятнадцать с половиной месяцев. Лишь святые могли оставаться верными идеалам своего служения в подобных условиях, и поэтому факт, что греческая Церковь выжила под властью турок в течение четырех долгих веков, является настоящим чудом.

3. То, что патриарх играл роль этнарха всех христиан Турецкой империи, позволило ему распространить свою власть на другие Церкви. Болгарская патриархия в Тырново была отдана греку в 1394 г., а затем сведена до статуса обычной епархии Вселенского патриархата. Автокефальная Охридская Церковь была подавлена в 1776 г. патриархом Самуилом I, который также отменил Сербский патриархат в Пече. Эта тенденция к централизации, к сожалению, также сопровождалась мерами, особенно болезненно воспринимавшимися славянскими народами: вначале на славянскую кафедру назначался греческий епископ, а затем он начинал устранять славянское богослужение. Никакая оппозиция со стороны местного клира не была возможна, так как патриарх именем султана обладал над ними абсолютным гражданским и церковным контролем. Так и древние восточные патриархаты попали в руки греков. Антиохийцам удалось добиться поставления арабского патриарха лишь в 1898 г. при активной помощи Российской Церкви. В Иерусалиме, где абсолютное большинство верующих составляют арабы, 95 процентов епископов и патриарх - по-прежнему греки. Национализм - это проклятие современного Православия - начал развиваться и процветать под турецким режимом. Греческий национализм отождествлял Православие с эллинизмом и стремлением греков к независимости, а славянский национализм требовал в XIX в. создания национальных Церквей, угрожая взять в руки оружие и поднять восстание.

Вся эта атмосфера взаимной подозрительности и ненависти вряд ли может быть названа христианской по духу. Междуусобные дрязги подобного рода были позором Православия во время черных лет турецкого ига. Однако они не помешали большому количеству так называемых " новых мучеников" пролить свою кровь за Христа во время периодически возникавших гонений и погромов. Самым известным из них стал Вселенский патриарх-Григорий V, повешенный турками в Пасхальное Воскресенье 1821 г. на воротах патриархии в Фанаре, сразу же после завершения Пасхальной литургии.

6. Благодаря богослужению и трудам Отцов Церкви, бережно хранившимся в монастырских библиотеках, Церковь смогла донести до народа главное содержание своей вести. Церковное богослужение, а также богатство и глубокий символизм византийских литургических форм позволили грекам, также как и другим балканским и ближневосточным народам, сохранить верность Православной вере и теснее чем когда-либо сплотиться вокруг своей, насильственно отлученной от школ, книгоиздания и образованного клира, Церкви.

Элементы византийской богословской науки продолжали поддерживаться горсткой выдающихся церковных деятелей. Некоторые из них были самоучками; другие получили образование на Западе и часто попадали под влияние своих католических или протестантских учителей. Таким образом идеи Реформации и Контрреформации проникли на Восток. Богословы XVII-XVIII вв., не имевшие возможности получить настоящее православное образование, зачастую использовали римские аргументы в полемике против протестантизма и протестантские аргументы в борьбе против римо-католиков. Политические соображения также играли немаловажную роль в этом процессе. Вселенские патриархи нередко использовали посольства католических стран (Австрии, Франции) и протестантских стран (Англии, Голландии) для того, чтобы повлиять на турецкие власти. Иностранные послы, со своей стороны, также часто оказывали давление на турецкое правительство, чтобы добиться смещения или возведения на трон того или иного патриарха.

7. Через несколько десятилетий после захвата Константинополя стало ясно, что правила для существования православного миллета, о которых договорились султан-завоеватель и патриарх Геннадий, оказались более действенными в теории, чем на практике. Турки не могли забыть, что они являются правящим народом, победителями христиан; их раздражало, что греки пользовались привилегиями, которых в общем-то не полагалось неверным. Сам Мехмед и его советники, в основном люди более старшего поколения, выросли в то время, когда Константинополь был блестящим культурным центром, а греческая ученость славилась по всему миру. Они не могли не чувствовать некоторого уважения к грекам. Мехмед гордился тем, что стал наследником кесарей - не просто султаном, но и римским императором, - и хотел, чтобы его подданные-христиане считали его таковым. Следующие поколения турецких правителей уже не разделяли этих чувств.

Сыну Мехмеда Баязиду II было пять лет от роду, когда его отец завоевал византийскую столицу. Когда Баязид вырос, все греческие ученые, которыми ранее славился Константинополь, уже давно разъехались: кто в Италию или в другие западные страны, а кто - в безопасную неизвестность монашеской кельи. Греки, с которыми доводилось встречаться султану, были либо купцами, стряпчими и ремесленниками, либо священниками, избранными на свой пост за тактичное, а зачастую и подобострастное поведение. В отличие от отца у него не было особых интеллектуальных интересов; для него слово " греческая культура" не значило ровно ничего. Его сын Селим I активно не любил христиан. Триумфом его царствования было завоевание Сирии, Египта и Аравии; честолюбие внука Мехмеда II было удовлетворено, когда он воспринял титул " калиф" - вождь всех правоверных.

Султан Сулейман Великолепный был культурным человеком и активно интересовался интеллектуальными течениями в современном ему мире. Но к тому времени его греческие подданные были весьма далеки от этих течений. Сам султан старался справедливо обращаться с греками, но, как и средний турок того времени, видел в них не более чем расу рабов. Время от времени кого-либо из них можно было использовать для финансовой, секретарской или даже дипломатической работы. Однако Сулейман был убежден, что на греков нельзя положиться, что верить им нельзя, что их главное занятие - это интриги и что они совершенно не заслуживают тех привилегий, которые почему-то им предоставлены его царственными предками.

Когда на трон взошел сын Сулеймана - Селим II Пьяница, на вершине Оттоманский структуры воцарился упадок. Верховную Порту контролировали министры, которые, как правило, за несколькими исключениями, отличались лишь жадностью, беспринципностью и неразборчивостью в средствах. Обычно всем при помощи невидимых нитей, тянущихся из-за завес ее гарема, управляла " султана валиде" - мать султана.

8. Ухудшение условий жизни греков внешне проявлялось в том, что у них постоянно отбирали церкви и превращали их в мечети. Сам султан-завоеватель формально аннексировал лишь одну церковь - собор Св. Софии, и это было неизбежным символическим актом: Св. София - больше чем просто церковь, это символ древней христианской Империи. Ее преобразование в мечеть подвело черту под надеждами греков на возрождение их экумени. Однако еще долгие годы турки не делали ничего, чтобы изменить ее христианский интерьер, - они лишь уничтожили или замазали мозаичные лики Христа и святых.

Некоторые другие церкви были настолько сильно повреждены во время взятия города и грабежей, что греки покинули их, и те либо были снесены, либо постепенно сами разрушились. Ряд церквей, таких как храм Пантократора и церковь Спаса в Хоре, были осквернены и разграблены, и греки более в них не вернулись. Так как сами здания остались в относительной сохранности, турки вскоре сделали их мечетями. Другие храмы были сразу же отобраны и приспособлены к светским целям. Так, храм св. Ирини (Христа Мира Божиего) сделался арсеналом, храм св. Иоанна Диппийского был превращен в конюшню. Однако у христиан осталось достаточно много церквей - главным образом в районах, где они вновь начали селиться. Подобная ситуация устраивала султана-завоевателя, который решил отвести несколько кварталов в Константинополе для проживания своих греческих подданных.

Естественно, им требовались здания, в которых они могли бы молиться. Со временем, однако, его постановления были забыты. Один за другим старые храмы отбирались у христиан и превращались в мечети. К началу XVIII в. в городе оставалось всего около сорока греческих церквей, но из них только три построены до падения Константинополя. Все три выглядели небольшими часовнями, настолько застроенными новыми зданиями, что они не могли оскорблять взора победителей-мусульман.

Начало этому процессу положил сам патриарх Геннадий. Громадная церковь св. Апостолов, отведенная ему Мехмедом, была в плачевном состоянии, и для того чтобы привести ее в порядок, требовалось слишком много денег, даже если бы христианам вообще разрешили устроить капитальный ремонт такого большого здания. Район, в котором находился собор, был теперь заселен турками, и им такое соседство было не по нутру. Однажды - вероятно, летом 1454 г. - на церковном дворе нашли труп турка. И хотя он, без сомнений, был туда подброшен, это дало туркам повод открыто проявить свою враждебность. Геннадий благоразумно попросил разрешения перенести свою резиденцию. Собрав все хранившиеся в церкви сокровища, он перенес их в собор женского монастыря Паммакаристы в заселенном греками квартале Фанар. Монахинь переселили оттуда в здания, примыкающие к расположенной поблизости церкви св. Иоанна в Трулло, а Геннадий со своими приближенными перебрался в помещение монастыря.

Паммакариста оставалась патриаршей резиденцией более ста лет. Султан-завоеватель время от времени навещал здесь своего друга Геннадия, которого он очень уважал. Обычно султан не входил в саму церковь, опасаясь, как бы его слишком ревнивые почитатели не сочли это предлогом для того, чтобы впоследствии отнять ее; они с Геннадием, как правило, беседовали в боковой часовне, изумительные мозаики в которой недавно были вновь открыты. Они обсуждали проблемы политики и религии; по просьбе султана Геннадий написал для него короткий, составленный в мирном духе, трактат, разъясняющий и защищающий положения, в которых христианство отличается от ислама. Однако тактичность, проявленная султаном, не послужила добрым примером: в 1586 г. его потомок Мурад III, вернувшийся из победоносной кампании в Азербайджане, отобрал церковь Паммакаристу под предлогом того, что в ней молился султан-завоеватель, и перестроил ее в мечеть победы - Фетие Джами.

Несколько лет патриархат был бездомным, пока патриарх Иеремия II не получил разрешения у султана построить церковь св. Георгия в самом сердце Фанара. Деньги на строительство Иеремия получил у царя Московской Руси Феодора Иоанновича (то есть у Бориса Годунова). Это и была цена установления патриаршества в России. Строительство храма и окружавших его со всех сторон зданий закончилось в начале XVII в. Как и все храмы, которые грекам разрешалось строить взамен утраченных, новая церковь была подчеркнуто непривлекательной снаружи. Она и является собором Вселенского патриарха до сегодняшнего дня.

Литература: Runciman, The Great Church; Meyendorff, The Orthodox Church; Шмеман, Исторический путь.

1. Итак, султан знал и глубоко уважал патриарха Геннадия и даже заказал ему написать изложение христианской веры для перевода на турецкий язык, что и было исполнено Геннадием. Вести об этом интересе султана достигли Италии. Один из тамошних филоэллинов Франческо Филельфо, чья теща была захвачена в плен при падении Константинополя, отправил трогательное письмо султану с мольбой о ее освобождении. В письме в числе прочего он написал, что его Величество будет еще более достоин восхищения и поклонения, если он примет католическую веру. Вскоре после этого папа римский Пий II, опасаясь, что Мехмед пленится схизматическим учением греков, направил ему чрезвычайно элегантное послание, обращающее его внимание на истину и мудрость католической Церкви.

В Константинополе греческий философ Георгий Амирутцес (в свое время участвовавший во Флорентийском соборе) дошел до того, что предложил объединить христианство и ислам в единую религию. Он преподнес султану исследование, в котором доказывал, что обе традиции имеют весьма много общего. По его мнению, синтез был легко достижим; во всяком случае, обе религии могут уже сейчас признать друг друга сестрами. Все различия между Библией и Кораном, писал Амирутцес, чрезвычайно преувеличены дурными переводчиками. В этом больше всего были виноваты евреи, которые сознательно поощряли развитие непонимания между двумя великими традициями. Увы, чрезвычайно остроумные аргументы Амирутцеса не имели никакого веса. Турок они не заинтересовали, а греки осудили его как еретика. Но все это прибавило головной боли патриарху Геннадию.

Несмотря на глубокое уважение, которым пользовался патриарх Геннадий, задачи, поставленные перед ним, были крайне тяжелыми. Он подвергался критике со стороны пуристов за то, что слишком часто прибегал к икономии в вопросах подтверждения или аннулирования браков, которые христиане, взятые в плен при захвате Константинополя, заключили во время пребывания в неволе. Особенно жесткой критике он подвергся за то, что позволял вступать в брак мальчикам моложе канонического возраста в 12 лет, - хотя он делал это для того, чтобы спасти их от участи янычаров, ибо по закону женатый человек не мог быть рекрутирован в янычарский полк.

Думается, во время подобных скандалов патриарх не раз пожалел, что не остался в неволе у почтенного адрианопольского турка. Его здоровье пошатнулось, и в 1459 г. Геннадий Схоларий ушел на покой. Вначале он уехал на Афон, а затем в монастырь св. Иоанна в Серресе, находившийся под патронажем султанши Мары (дочери сербского князя) - вдовы султана Мурада II. Однако его не оставили в покое. Дважды его призывали на патриарший трон, и он возвращался, для того чтобы уйти вновь. Дата его кончины неизвестна.

2. Турецкое завоевание поставило Греческую Церковь в условия международной изоляции. Естественно, что богословская наука в Церкви, постоянно ведущей борьбу за выживание и лишенной возможности иметь достойную систему образования, постепенно пришла в упадок. Конечно, патриарх Геннадий и в последние годы жизни продолжал писать на богословские темы. Но в следующем поколении Церковь все более замыкалась в себе. Класс образованных мирян и философов, которые часто в прошедшие времена провоцировали разногласия и жаркие дебаты, ушел в небытие. Мы знаем, что Церковь, как правило, никогда не стремилась к развитию догматического богословия самого по себе: лишь когда Истине Православия бросали вызов, когда она находилась под угрозой, - тогда Отцы Церкви чувствовали необходимость в формулировке новых догматов. Но теперь, в изоляции, новых серьезных вызовов внутри Церкви уже не возникало. Примерно век после падения Константинополя ученые клирики лишь повторяли мнения и аргументы, которые уже были даны миру прежними поколениями великих богословов.

Единственный вызов, который существовал в прошлом и не исчез после падения Константинополя, исходил из Римской церкви. Рим по-прежнему стремился заполучить восточные Церкви в свою ограду. Греки же, со своей стороны, считали, что уния, подписанная во Флоренции, вне зависимости оттого, могла она быть проведена в жизнь или нет, утеряла свою силу с падением Константинополя. Это и было подтверждено собором, который собрался в столице в 1454 г. под председательством патриарха Геннадия Схолария и официально отверг Флорентийскую унию.

Однако по-прежнему многие греческие земли оставались под латинским правлением. Остров Наксос и Герцогство Архипелаг составляли отдельное латинское государство, Хиос был под генуэзцами, Родосом владели рыцари-иоанниты, Кипрское королевство вскоре перешло к венецианцам и пополнило их владения: Крит, Ионические острова и ряд портов на территории материковой Греции. Как мы знаем, со временем Оттоманской империи удалось завоевать все эти территории, кроме Ионических островов, и они все были возвращены в юрисдикцию Константинопольского патриархата.

Но покуда православное население в этих районах, перейдя под владычество неверных завоевателей, не обрело религиозную свободу - оно подвергалось различным степеням гонений. В большинстве этих местностей православные общины должны были признать власть римской иерархии, после чего могли совершать богослужения по восточному обряду и более или менее придерживаться своих обычаев. Хуже обстояло дело на более крупных островах, где с апостольских времен существовала своя православная иерархия. На Кипре и на Крите, и в особенности на Хиосе, венецианские и генуэзские власти часто прибегали к открытым гонениям. Во всяком случае, православные Церкви в этих местах были раздавлены налогами, а собственность их постоянно конфисковывалась. С другой стороны, на Ионических островах венецианская политика была куда более мягкой, а в конце XV в. греческой общине в Венеции предоставлялась полная свобода религии. На Ионических островах греческое и латинское духовенство поддерживало весьма сердечные отношения друг с другом. Иерархи, конечно не сослужили, но смешанные браки довольно часто встречались среди мирян. Иногда даже наблюдались случаи интеркоммуниона (взаимно открытого причащения).

Константинопольский патриархат не мог не принимать мер против гонений на Православие на его собственных территориях, находившихся под властью латинян. В 1484 г. в Константинополе в патриаршей церкви Паммакаристос собрался новый собор, вновь отвергший Флорентийскую унию. Собор проходил под председательством патриарха Симеона, и на нем присутствовали три остальных восточных патриарха. Собор поставил своей задачей разработать единые правила для приема в Православие обращенных из Римской церкви. Постепенный процесс завоевания турками греческих территорий, ранее бывших под латинским владычеством, означал, что многие греки, которые прежде должны были признать власть Рима, теперь могли возвратиться к вере своих отцов. На соборе высказывались разные мнения по вопросу о том, одинаково или по-разному следует принимать в Церковь греков, признавших папскую власть, но сохранивших свой обряд, и тех, кто перешел на латинский обряд. Однако, так как это был первый собор с участием всех восточных патриархов после Флорентийского, его первым деянием стало провозглашение, что Флорентийский собор созван и действовал неканонически и, следовательно, его решения не имеют юридической силы. Затем подписали решение по вопросу о приеме католиков в Православную Церковь и решили, что во всех случаях достаточно будет миропомазания с торжественным отречением от римской ереси. Итак, в то время было признано, что перекрещивания для католиков не требуется.

3. Но Запад более не был монолитно католическим. В XVI-XVII вв. его жизнь характеризовалась борьбой между протестантской Реформацией и католической Контрреформацией. Обе стороны стремились использовать далекую и весьма экзотическую Православную Церковь на своей стороне в борьбе друг с другом.

Во второй половине XVI в. произошли первые важные контакты между протестантскими теологами и Православной Церковью. Группа лютеранских теологов из Тюбингена (Филипп Меланхтон, Мартин Крусиус и др.) хотели побольше узнать о православной церковной позиции. Они готовы были воспринять православных как неких предтеч реформации, еще в XI в. восставших против засилья папизма. Они направили патриарху Иоасафу копию Аугсбургского исповедания веры в собственном переводе на греческий язык и попросили его выразить мнение о нем. Лютеране написали: " Евангелики остались верны догматическим определениям соборов и учению отцов Церкви, а отреклись они только от суеверия и невежества латинских монахов". Патриарх Иоасаф получил послание в 1559 г. Письмо было рассмотрено Священным синодом и вызвало сильное смущение в Фанаре. Даже беглый взгляд, брошенный на него, показывал, что документ был откровенно еретическим. Но патриарх не хотел портить отношений с потенциальным союзником, поэтому он прибег к любимому методу восточной дипломатии: аккуратно потерял послание и стал вести себя так, как будто никогда не получал его. Немцы так и не дождались ответа.

Но они не оставили своих попыток. В 1573-1574 гг., уже после смерти Меланхтона, его ученики и преемники вновь направили такое же по содержанию послание патриарху Иеремии II. Он тоже попытался было его замолчать, но представители посольства Священной Римской империи, доставившие послание, требовали ответа. Иеремии пришлось сесть за составление письма. Последовавшая переписка продолжалась до 1581 г.

Патриарх Иеремия был весьма далек от проблем Реформации. Но тем не менее он внимательно прочитал Аугсбургское исповедание веры, состоящее из двадцати одного параграфа, и подробно ответил на каждый из них. Конечно, разбор его был зачастую формальным: например, он был весьма удивлен, что при всем желании отказаться от суеверия и невежества латинских монахов тюбингенцы оставили в Символе веры filioque.

Тем не менее пространный ответ греческого иерарха - очень важный документ, который демонстрирует, что на основании одного лишь " Аугсбургского исповедания" православный богослов смог вынести весьма верное мнение о протестантизме. Суждение его дружелюбно по тону, но весьма критично по содержанию. Весьма характерен последний параграф письма Иеремии II: " Итак, высокоученейшие немцы, - пишет патриарх, - возлюбленнейшие о Христе сыны нашей мерности, так как вы желаете с мудростью и после великого совета со всей полнотой ваших умов соединить себя с нами, то есть с пресвятой Церковью Христовой, мы, обращаясь к вам, как любящие своих детей родители, с радостью примем ваши любовь и человечество в лоно нашей мерности, если вы готовы следовать вместе с нами апостольскому и соборному Преданию и подчинить себя ему. Тогда, наконец, истинно и искренне мы построим единый совместный дом... и, таким образом, из двух Церквей Божественное милосердие сделает нас одной, и мы заживем вместе, покуда мы не будем перенесены в Небесное отечество".

Немцам, со своей стороны, было весьма трудно понять догматическую часть ответа патриарха: слишком велика оказалась разница в их подходах, слишком далеки были их изначальные позиции. Они послали Иеремии второе письмо, которое более или менее повторяло позиции первого. Второй ответ Иеремии был куда менее снисходителен. Он ясно указал на то в учении лютеран, что Православная Церковь не могла принять. Она не могла принять filioque. Несмотря на все заверения лютеран, их взгляды на свободную волю и на оправдание одной верой, во-первых, не были православными, а во-вторых, по мнению патриарха, страдали крайним примитивизмом. Патриарх признал, что таинства крещения и евхаристии более важны, чем остальные, но тем не менее подчеркнул, что Православие знает семь таинств. Он повторил, что молитвенное призывание святых совершенно правильно и догматически обоснованно, и прибавил, что почитание икон и мощей - неотъемлемый элемент Православного Предания.

Лютеране собрали целую комиссию для рассмотрения ответа патриарха. Комиссия составила ему новое послание. Иеремия ответил и на него. Он вновь перечислил все пункты расхождения между ними и попросил немцев прекратить эту ведущую в никуда переписку: " С нами, или, лучше сказать, с истиной вы не можете согласиться никогда. И просим вас не утруждать нас более, не писать и не посылать к нам, когда вы светильников Церкви и богословов перетолковываете иначе и на словах почитаете, а на деле отвергаете... Итак, избавьте нас от хлопот. Идите своим путем и впредь не посылайте нам больше писем о догматах, но лишь письма, написанные дружбы ради". Несмотря на просьбу, лютеранский комитет направил Иеремии еще одно " письмо о догматах", практически идентичное с предыдущим. На него патриарх не стал отвечать.

В 1584 г. вся эта корреспонденция была опубликована в Виттенберге. Лютеране, со своей стороны, предпочли бы, наверное, не разглашать ее, так как их попытка добиться объединения не удалась. Но польский иезуит Станислав Соколовский где-то раздобыл копию первого патриаршего ответа, который он перевел на латынь и опубликовал в 1582 г. со своими комментариями, указывая, в каких местах учение Иеремии отклонялось от единственно правой и истинной латинской веры. Так что лютеранам ничего не оставалось сделать, как только открыть миру всю историю.

4. Переговоры с протестантскими Церквами Запада и необходимость отвечать на римские нападки заставили православных задуматься о формулировке собственного вероучения. Их потенциальные союзники, так же, впрочем, как и противники, постоянно требовали от них точной информации о различных конкретных аспектах их веры. Было очень неудобно, а зачастую даже унизительно отвечать, что в Православии нет официального вероучения о том или ином догматическом пункте. Различные греческие богословы давали разные ответы на те же самые вопросы. Неудивительно поэтому, что те, кто задавал эти вопросы, как бы благожелательны поначалу они ни были, в конце концов стали сомневаться в честности и порядочности уклоняющихся от прямого ответа греческих епископов.

Сталкиваясь с богословами, прежде всего ценившими ясность и четкость формулировок, православные обнаружили, что их традиционный апофатический подход и убеждение в том, что вопросы веры невозможно ограничить логическими формулами, устарели и зачастую приносили вред им самим. Запад не разделял их смирения и скромности в духовных вопросах - ему нужны были краткость и ясность.

До сих пор практически единственным православным изложением веры был " Источник знаний" св. Иоанна Дамаскина. Но и там многие вопросы даже не упоминались. Кроме того, он не освещал целого ряда современных проблем. Например, католическая церковь считала текст Дамаскина и своим изложением веры, так что, очевидно, он уже не мог быть использован в полемике с католиками, не говоря уже о тех вопросах, которые ставили протестанты.

Следующим человеком после Дамаскина, попытавшимся написать некую " сумму" православной веры, был патриарх Геннадий Схоларий, изложивший учение своей Церкви для мусульман. Это было очень грамотное изложение, но из-за специфичности его заказчика многие аспекты были опущены.

Первая попытка объяснить православную веру инославным христианам была сделана патриархом Иеремией II, пославшим свои ответы лютеранам. Иеремия принадлежал к старой школе с ее апофатическими традициями; в то же время он хотел показать лютеранам, что, хотя он расходился с ними во мнениях, он желал им только добра. Следовательно, он не столько стремился изложить всю полноту своего богословия, сколько вежливо, но твердо указать на те моменты, в которых не мог согласиться с лютеранами и принять их богословие.

5. Другим известным церковным греческим деятелем, составившим " Православное изложение веры", был Митрофан Критопулос - протеже Александрийского патриарха Кирилла Лукариса. В1617 г. он был послан учиться в Оксфорд, после чего некоторое время читал лекции в Германии и Швейцарии. Около 1624 г. он опубликовал православное исповедание веры, которое писал целых восемь месяцев. Изложение это довольно грамотное, хотя и весьма неглубокое. Его основная ошибка состояла в утверждении, что Церковь не может быть привязана ни к одному исповеданию веры. Это классический пример распространения протестантского конфессионализма на православную территорию: Православная Церковь оказывалась лишь одним из многих христианских направлений.

Критопулос был талантливым и зажигательным лектором, собиравшим большие аудитории в европейских странах. Но он также обладал весьма скверным характером и даже однажды был арестован в Венеции за попытку побить издателя, опубликовавшего одно из его наиболее спорных сочинений. В 1631 г. он вернулся в Константинополь, а в 1634 г., при помощи своего покровителя Кирилла Лукариса, занимавшего в то время уже константинопольский престол, стал патриархом Александрийским. Однако благодарность не входила в число добродетелей Митрофана: вскоре он начал вести активные интриги против своего благодетеля Кирилла.

Знаменитый Кирилл Лукарис (1572-1638) по справедливости может считаться самым противоречивым иерархом на константинопольском патриаршем престоле. Он был одним из наиболее высокообразованных людей своего времени. Родился он на Крите, но был взят на воспитание своим дядей, Александрийским патриархом Мелетием Пигой. Лукарис учился в греческой коллегии в Венеции и в Падуанском университете. В Италии он в совершенстве изучил латынь. Кирилл прошел через период бурного увлечения Фомой Аквинатом, целые тома которого буквально знал наизусть. Правда, в конце концов эта бурная любовь сменилась таким же бурным разочарованием. Единственной альтернативой разочаровавшему его томизму Лукарису стал казаться протестантизм.

Вернувшись в Грецию, Кирилл возглавил монастырь на Крите. Затем он был направлен на Украину, в Острожское училище, где стал профессором греческого языка и ректором. В качестве экзарха Александрийского патриарха он присутствовал на Брестском соборе 1596 г., провозгласившем унию с Римом. В 1597 г. Мелетий Пига, временно управляя Константинопольской Церковью, объявил украинских епископов, принявших унию, низложенными, а до поставления новых епископов назначил Кирилла наместником Вселенского патриарха на Украине. Однако вскоре Кириллу, объявленному польским королем вне закона, пришлось спасаться оттуда бегством. По пути домой он посетил Виттенберг, Женеву и другие центры Западной Европы. В 1600 г. Кирилл вновь приехал на Украину, но ничего не успел там сделать, так как в 1602 г. вынужден был вернуться в Константинополь, где, после кончины Мелетия Пиги, Кирилла назначили Александрийским патриархом. Тогда ему исполнилось всего 30 лет.

В то время Александрийские патриархи в основном проживали в Константинополе. Кириллу, уже успевшему завоевать широкую популярность среди греков, все прочили блестящую карьеру. Он начал с перестройки системы образования для своей паствы и повышения его стандарта. В поисках новых моделей образования Кирилл познакомился и сблизился с голландским послом Корнелием Хагой, который, помимо своей дипломатической деятельности, был видным протестантским (кальвинистским) богословом. Хага раздобыл для Лукариса все необходимые книги, и тот с жаром принялся за изучение давно интересовавшего его кальвинизма. Главной задачей, которую ставил перед собой Лукарис, было найти нужные аргументы против агрессивного наступления католичества, с деятельностью которого он был уже хорошо ознакомлен на собственном примере. Однако западное образование и дружба с кальвинистами оказались для него роковыми. Чем дальше, тем больше Кирилл пленялся кальвинизмом.

В 1612 г. Кирилла избрали патриархом Константинопольским, но пробыл им всего несколько месяцев, после чего был низложен и вновь возглавил александрийскую кафедру. Его связи с голландским посольством продолжились. Познакомился он и с представителями английского посольства, которые тоже были весьма рады этому контакту. В частных разговорах Кирилл уже тогда начал высказывать протестантские взгляды. Слухи об этом стали распространяться.

В 1620 г. он вновь взошел на Константинопольский престол. Естественно, католические посольства были весьма обеспокоены таким ростом влияния протестантов, поэтому они усилили свое давление на турецкое правительство. Протестанты тоже не оставались в долгу. В результате Кирилл за свою жизнь семь раз избирался патриархом Константинопольским и шесть раз был низложен.

В 1629 г. в Женеве - одном из центров Реформации - было опубликовано на латинском языке " Исповедание веры православной" Кирилла Лукариса. По духу это типичное вероучение строгого кальвинизма. В " Исповедании" прямо и недвусмысленно провозглашалась единственно верной протестантская доктрина sola scriptura, второканонические книги объявлялись не соответствующими стандарту Писания, отвергалось реальное присутствие в Евхаристии, объявлялось верным учение о предопределении спасенных, православное учение о священстве объявлялось лишенным всякого смысла, а почитание икон и молитвенное призывание святых провозглашалось формой идолопоклонства.

" Исповедание" вызвало настоящий фурор в Европе: Вселенский патриарх, глава Православной Церкви оказался протестантом! Протестанты ликовали: они были уверены, что за таким прогрессивным патриархом последует вся его паства; им казалось, что еще немного - и они увидят безоговорочное принятие Восточной Церковью истины Реформации и ее полное обращение в протестантизм. Неудивительно, что " Исповедание веры" Лукариса было опубликовано в четырех французских переводах и в двух немецких. В 1633 г. наконец оно было опубликовано и по-гречески, также в Женеве.

Следует добавить, что на основании того что латинский текст появился намного раньше греческого, многие благочестивые греки, пытавшиеся спасти репутацию своего патриарха, объявляли " Исповедание" подлогом. Но достаточно вспомнить, что Лукарис владел латынью так же хорошо, как и греческим, что " Исповедание" предназначалось прежде всего для западных читателей, так что издавать его по-гречески не имело смысла. И наконец, оригинальный манускрипт Лукариса сохранился в Женевской библиотеке, и его подлинность не вызывает ни у кого сомнений.

Естественно, католические державы - Франция и Австрия - не могли не опасаться такого усиления протестантского влияния на Босфоре. Их посольства активно вмешались в политическую игру. Они предоставили всю необходимую поддержку группе православных епископов, искренне озабоченных еретичеством патриарха, и тем удалось его низложить. Вскоре Кирилл Лукарис был арестован турецкими властями по обвинению в сотрудничестве с Россией и задушен. Его тело сбросили в Босфор. Через несколько дней его вынесло волнами на берег. Похоронен Лукарис на острове Халки.

Нетрудно представить, какой скандал был вызван на Востоке публикацией " Исповедания" Лукариса. Шесть соборов подряд осудили его: Константинопольский 1638 г. (он прошел через три месяца после смерти Лукариса, и на нем было анафематствовано не только " Исповедание", но и Кирилл Лукарис лично), Киевский 1640 г., Ясский 1642 г., Константинопольский 1672 г., Иерусалимский 1672 г. и Константинопольский 1691 г.

6. Под влиянием этой антипротестантской реакции Петр Могила, митрополит Киевский, также решил написать свой знаменитый " Православный катехизис" (1640 г.), первоначально предназначенный лишь для использования в его собственной епархии.

Петр Могила (1596/97-1647) (по-румынски Мовила) был сыном валахского (затем молдавского) господаря. В одиннадцать лет он остался сиротой. Образование он получил в Польше, латынь знал в совершенстве, но с греческим у него были серьезные трудности. Вначале он избрал военную карьеру и даже участвовал в Хотинской битве, но затем, вероятно, под влиянием киевского митрополита Иова Борецкого, решил принять духовный сан, был пострижен в монашество и вскоре стал архимандритом Киево-Печерской лавры. Там он построил типографию и основал школу, которая вскоре широко прославилась под названием " Киево-могилянская академия". Это учебное заведение оказало громадное и долгосрочное влияние на весь православный мир. В 1632 г. Петр Могила был рукоположен в митрополиты Киевские.

Могила прежде всего стремился к повышению стандарта образования православного духовенства как к способу предохранить православие от давления униатства, широко поддерживавшегося польскими королями. Могила всю жизнь боролся с униатизмом. Но он считал, что для борьбы с врагом нужно применять его же методологию. Он сам получил католическое образование и был под большим впечатлением от латинской учености. Петр Могила считал, что нужно всего лишь изъять из католического образования несколько спорных пунктов, чтобы оно стало совершенно приемлемым для православных. Его академия была абсолютно латинской: обучение там велось по-латыни, а куррикулум был буквально списан с куррикулума латинских семинарий. Случай с Кириллом Лукарисом казался Могиле особенно постыдным, так как он подтверждал инсинуации римо-католических богословов, что Православная Церковь, дескать, нашпигована протестантизмом и что ей, в принципе, ничто не препятствует для формального перехода в протестантизм.

Могила стремился отмыться от этого позорного пятна и доказать несостоятельность обвинений католиков, поэтому решил дать четкое и недвусмысленное определение Православия, используя высшие образцы римо-католической учености. За образец он взял методологию латинских изложений веры. Таким образом, его " Катехизис" оказался не более чем обильными заимствованиями из бывших тогда в ходу римо-католических катехизисов, и в особенности из опубликованного за несколько десятилетий до этого катехизиса латинского святого Петра Канусия.

Могилянский " Катехизис" был несомненным продуктом воспитанного в латинизме ума. Комментарии киевского митрополита к Символу веры и объяснение семи таинств, его перечисление трех богословских добродетелей и семи смертных грехов, также как и вся фразеология, показывали, насколько Могила был детищем схоластического богословия. Ряд спорных вопросов, на которые киевские богословы не решались сами ответить, такие, как существование чистилища и точный момент пресуществления евхаристических Даров, был предложен для суждения Константинопольского патриарха. Однако сам Петр Могила придерживался латинских ответов на эти вопросы, что и было отразилось в его " Катехизисе".

Несомненно, что как сам Киевский митрополит, так и его сподвижники были недостаточно укоренены в истинном православном Предании. Их позиция характеризуется явственным и нескрываемым комплексом неполноценности перед контрреформационной ученостью, что и привело их ко впадению в грубое латинство. Тем не менее " Катехизис" Могилы был принят на соборе в Киеве (1640 г.), а затем, в несколько подправленном по ряду важных вопросов виде, вновь принят на соборе в румынском городе Яссы (1642 г.).

Там же он был переведен на греческий язык греческим богословом Мелетием Сиригом, который приложил все возможные усилия, чтобы придать ему несколько более приемлемую форму. В этом переводе первоначальная византийская позиция относительно чистилища и учредительных слов Евхаристии была восстановлена. В таком новом виде " Катехизис" был одобрен Константинопольским собором 1643 г. Но даже и со внесенными исправлениями труд Могилы является и по духу, и по форме самым латинским документом, который был когда-либо официально одобрен православными иерархами за всю историю Православной Церкви. Тем не менее с тех самых пор он оказывал громадное влияние на православное богословское образование. Лишь в середине XIX в., когда Церковь вступила на путь " возвращения к источникам", влияние этого рокового документа начало постепенно уменьшаться.

7. Кроме Петра Могилы, в Церкви того времени был еще один пламенный защитник Православия, вовлеченный в борьбу против распространения протестантского и католического влияния - Досифей, патриарх Иерусалимский (1641-1707). В 1661 г., несмотря на молодость, он уже был митрополитом Кесарийским, а в 1669 г. стал патриархом Иерусалимским. Досифей был одним из немногих патриархов Иерусалимских, которые постоянно жили в Иерусалиме, а не в Константинополе. Не получив формального образования, он был талантливым самоучкой. Досифей стремился к распространению на Востоке знания Отцов Церкви. Ему удалось опубликовать важный сборник византийских богословских текстов в румынском городе Яссы, где находилась типография вселенских патриархов.

Его широкая известность как ученого привлекла внимание французского дипломата Нойнтеля, которого Людовик XIV назначил своим послом в Константинополе. Помимо дипломатической карьеры, Нойнтель прилежно изучал богословие. Посол связался с Досифеем и с несколькими другими православными иерархами и предложил им выразить свое мнение по поводу " Исповедания" Кирилла Лукариса. Результатом этого запроса стало появление на свет подробного и систематического опровержения трудов Лукариса.

Труд Досифея был одобрен на Вифлеемско-Иерусалимском соборе 1672 г. Этот документ, с тех пор известный как " Исповедание веры Досифея", или " Деяния Иерусалимского собора ", безусловно, стал самым важным православным догматическим текстом этого периода. Даже почти два столетия спустя, в XIX в., свт. Филарет Московский очень высоко отзывался о нем.

Досифею не удалось полностью избежать латинских аргументов. Под влиянием Могилы он время от времени использовал латинизированную терминологию, но он несравненно глубже укоренен в православной почве, чем Киевский митрополит. Он ясно и недвусмысленно отвергал кальвинизм Лукариса, отвечая на него традиционным сакраментальным реализмом Православной Церкви. Интересно, что в " Исповедании" Досифея столько же глав, сколько и в " Исповедании" Лукариса. Складывается впечатление, что Досифей просто отвечал Кириллу по всем пунктам. Учение Иерусалимского патриарха о священстве основано на сакраментальной природе Церкви; его пояснения к почитанию икон и святых глубоко православны. Но тем не менее Досифей, вполне в духе латинского богословия, заявлял, что Православная Церковь знает семь таинств, правда, при этом отмечая, что считать таинства - не слишком благочестиво. Наверное, самый прискорбный след латинского влияния на " Исповедание" Досифея выразился в его заявлении, что чтение Писания не полезно для мирян.

8. Таким образом, реакция Православной Церкви на Реформацию достаточно ясна, так что тут не могло более развиться никаких недоразумений. " Исповедания" Петра Могилы и Досифея, несомненно, сыграли чрезвычайно важную роль в оформлении и укреплении православной позиции, несмотря на латинские тенденции, которые, в особенности в случае Досифея, на самом деле ни в коем случае не являются доказательством какой-либо особой симпатии к латинской схоластике: они лишь свидетельствуют об отсутствии у Иерусалимского патриарха адекватного богословского образования. Но как еще могло быть иначе после двух веков турецкого ига и почти полного отсутствия хороших школ и необходимых книг?

Инстинкт самосохранения и неограниченная верность Истине, которой учила Церковь, - эта истина была сохранена в богослужении и в трудах Отцов - давали православным силы противиться искушениям с Запада как со стороны католиков, так и со стороны протестантов. И те, и другие стремились завоевать православных для своей стороны, чтобы использовать их в борьбе друг против друга. Несомненно, именно это и был основной мотив, вдохновляющий западных послов в Константинополе вмешиваться во внутренние дела Вселенского патриархата.

Протестанты воспринимали Восточную Церковь как нечто устаревшее и укорененное в ошибках, хотя и признавали, что она имеет длинную историю противостояния римским амбициям, которая началась задолго до Лютера или Кальвина, поэтому деятели Реформации считали важным при возможности получить ее одобрение на собственные действия.

Положение с римо-католиками было куда сложнее. Многие из них не могли не признавать, что, как правило, несмотря на невысокую репутацию, сложившуюся у греков на Западе, именно они были наследниками и преемниками св. Иоанна Златоуста и св. Василия Великого. Латинские миссионеры на Востоке поэтому находились в постоянных колебаниях между снисходительным и терпимым отношением к православным и чрезвычайно агрессивными прозелитическими кампаниями, направленными не только на то, чтобы " вернуть" греков под римский омофор, но и чтобы латинизировать их по пути туда.

Папство не преминуло воспользоваться новыми перспективами, которые открывались перед ним с ослаблением Турецкой империи и ухудшением положения греков. Латинская пропаганда на Востоке все усиливалась и все чаще оборачивалась настоящим " уловлением душ". На Восток были двинуты целые армии искусных пропагандистов, подготовленных в специальных школах (самая знаменитая из них - коллегия св. Афанасия в Риме, открытая в 1577 г. папой Григорием XIII). Сеть римских епархий покрыла весь православный Восток. К XVIII в. относится мощное наступление иезуитов, которые за взятки " брали на откуп" у Порты целые острова и заменяли там православное священство на свое, но " восточного обряда", так что население незаметно для самого себя оказывалось униатским.

Реакция Православной Церкви на подобные действия была категоричной и жесткой. Константинопольский собор 1755 г., прошедший под председательством Вселенского патриарха Кирилла V и с участием патриархов Александрийского и Иерусалимского, рассмотрел вопрос о принятии латинян в Православную Церковь. Собор обсудил решения на ту же тему собора, прошедшего в Константинополе в 1484 г., и постановил пересмотреть их. Отныне латинское и армянское крещение объявлялись недействительными. Обращенные в православие из этих религий должны быть крещены тройным погружением в воду. Таким образом, самые строгие правила относительно приема в Церковь еретиков теперь были применены к монофизитам-армянам и к римо-католикам. Это решение, несмотря на то что ряд епископов выступал против него, приняли под давлением греческого населения Константинополя, в то время яростно выступавшего против латинства. Решения Константинопольского собора 1755 г. оставались в силе в Греции до начала XX в., а в ряде мест, например на Афоне, остаются в силе до сих пор.

Вот и получилось, что сохранению православия на Востоке во многом способствовала закоренелая, старая, кровная ненависть к латинянам, которые, правда, со своей стороны, делали все возможное, чтобы эта ненависть не была забыта. Св. Никодим Святогорец пишет в своей " Кормчей книге": " Одно то уже, что мы питаем ненависть и отвращение к латинянам уже столько веков, - это одно уже показывает, что мы гнушаемся ими как еретиками - арианами, савеллианами и т.д.".

С другой стороны, православные научились искать защиты от латинян у турок, которые в общем-то сами не любили и боялись латинян, как " иностранных агентов" и " представителей европейского империализма". Когда в начале XVIII в. православные в Сирии пожаловались Порте на католическую пропаганду, был издан следующий фирман: " Некоторые из дьяволов французских монахов, с целями худыми и намерениями неправыми, обходят страну и внушают греческой райе свое пустое французское учение; при посредстве глупых речей они отклоняют райю от древней веры и внедряют веру французскую; таковые французские монахи не имеют права пребывать нигде, кроме тех мест, где находятся их консулы, они не должны предпринимать путешествий и миссионерствовать".

Интересно, что лишь немногим раньше Константинопольского собора, постановившего принимать латинян в Церковь через крещение, Российская Православная Церковь, которая до этого придерживалась практики перекрещивания латинян, решила принять более либеральную политику и объявила, что для принятия католика в Православную Церковь требуется лишь исповедание православной веры, отречение от " латинских лжеучений" и покаяние.

Эти несоответствия в Православной Церкви относительно приема обращенных из католичества имеют свою параллель и в Католической церкви. Например, когда в X