Сияет даже сущая безделица.

Мои ежедневные занятия довольно обычны,

но я в абсолютной гармонии с ними.

Я ни за что не держусь, ничего не отвергаю,

нигде нет препятствий и конфликтов.

Кому нужны богатство и почёт?

Сияет даже сущая безделица.

Вот мои чудесные способности и духовная деятельность –

доставать воду из колодца и носить дрова.

– Лайман Панг –

Сейчас час ночи, весь дом улёгся спать. Я в основном ночной человек, хотя и борюсь с этим. Проблема в том, что мой режим каждую ночь (и каждый день) сдвигается вперёд, так что в один день я могу лечь спать в четыре часа дня и проснуться в полночь, а несколько дней спустя я возвращаюсь к тому, что в мире считается нормой – по крайней мере, на день или два. Если бы я мог сохранить самый удобный режим, я, наверное, регулярно ложился бы спать в четыре часа утра и вставал бы в полдень. Такого режима я пытаюсь придерживаться, если не стараюсь быть нормальным.

Итак, сейчас час ночи, и я сижу в гостиной, разбирая книги, проверяю, какие были поступления с тех пор, когда я последний раз заглядывал на полки. В доме несколько тысяч книг, большинство из них в той или иной степени относятся к духовности, поэтому, как это бывает, я больше всего люблю просматривать книги именно в своём доме.

Это с одной стороны.

С другой стороны большинство из этих книг заставляют меня съёживаться от отвращения и досады, и у меня возникает страстное желание развести из них большой костёр. В контексте набитой до отказа духовной библиотеки, в которой порой интересно покопаться, мне это нравится. А в контексте дальнейшего запудривания мозгов студентов, уже и так набитых противоречивыми мнимо духовными знаниями, я бы хотел собрать их все в кучу и поднести спичку.

Вот, например, интересная тема, не затрагивающаяся ни в одной книге, насколько мне известно – контекст. Как может кто-либо что-либо понимать без уже существующего контекста? И, тем не менее, могу поспорить, что очень немногие, если вообще кто-либо, из этих склонных к духовности авторов уделяет внимание этому простому инструменту постижения просто и прямо.

И неудивительно, что мир пытается пробудиться, засыпая ещё глубже. Неудивительно, что " не-ум" считается синонимом " пробуждения", или что истину, говорят, можно отыскать, пройдя через годы лишений, или что желание и материализм стали модными врагами духовного развития. Неудивительно, что восточные учения были восприняты западом как методы психоанализа, облегчения стресса и альтернативной медицины. Всё же, я не перестаю думать, что духовные искатели востока и запада когда-нибудь пробудятся, по крайней мере, до осознания того, что, при любой разумной оценке успеха, поиск духовного пробуждения оказался абсолютно полным провалом в истории человечества.

Но король-то голый, и рано или поздно все увидят, что находится у них прямо перед носом. Когда это случится, вероятно, будет огромный сдвиг сознания – массовый исход из сложности и тщетности всех духовных учений. Исход не внешний – в Японию, или Индию, или Тибет, но внутренний – к себе, к доверию самому себе, к определению себя, к разумному подходу в выяснении какого чёрта здесь вообще происходит. Стереть всё с доски. Начать всё заново. Искренние, разумные люди разделываются с прошлым и начинают с чистого листа. Начинают, задавая себе вопрос: " Окей, где мы? Что мы знаем наверняка? Что из наших знаний истинно? "

Духовная революция.

Всё это чушь, конечно, и я это знаю, но такого рода глупая болтовня пробегает в моей голове каждый раз, когда я пытаюсь изучить, что происходит с духовной мудростью в этом мире. Просветление – реализация истины – является в точности тем же самым для всех существ во все времена и повсеместно. Любые попытки приодеть, или сделать его своей собственностью лишь затемняют и делают его менее доступным. Осознание того, насколько его сделали затемнённым и недоступным, приводит меня в расстройство, по крайней мере, на несколько секунд, пока я не вспоминаю, что всё есть так, как должно быть, и не может, фактически, быть по-другому.

Я не заметил, как в комнату вошла Майя. Она встала за креслом напротив и положила руки на спинку.

– Я существую? – спросила она меня.

– Конечно, нет, – ответил я.

– Тогда глупо же злиться на меня.

– Я знаю.

– Все эти книги, все эти учителя и организации – все они делают своё дело. Никто ни на волосок не отступает от своего места во всей вселенной, и ты прекрасно это знаешь.

– Да.

Она обошла кресло и села. Мы встретились как бывшие враги. Думаю, она величайшая красавица. Она – вся красота мира.

– Ты предпочёл бы видеть другое моё лицо? – спросила она.

– Все хороши.

Она улыбнулась. Всегда она совращает.

Лёгкий топот маленьких ножек отвлёк меня от этой беседы, и я удивлённо обнаружил Энни, запрыгивающую ко мне на колени. Она была одета в пижаму из цельного куска материи с носочками и расписанную кроликами. Она прильнула ко мне, поджала колени и засунула большой палец себе в рот. Её мать, Марла, вошла следом, одетая в ночную рубашку. Она извинилась за вторжение дочери, но я заверил её, что мне как раз необходим перерыв, и пригласил её сесть. Она объяснила, что Энни слишком долго спала днём, и её нормальный режим теперь нарушен.

Марла пошла на кухню, чтобы приготовить нам чаю. Энни свернулась калачиком, но ещё не спала. Я заметил цепочку у неё на шее, вытащил её и обнаружил кулон с изображением символа инь-ян.

– Что это? – спросил я её.

– Инянь, – ответила она.

Я засмеялся.

– А я думал, это ты инянь, – сказал я.

– А я думала, это ты инянь, – отразила она.

– Нет, – сказал я в свою очередь, – это уж точно – ты инянь.

По-видимому, я переборщил. Она села так, чтобы могла упереться своим лбом в мой, и, пригвоздив меня своим самым серьёзным взглядом, уверила меня в недвусмысленных выражениях, что если здесь и есть инянь, то это, конечно же, я.

– Ну хорошо, – ответил я с такой же серьёзностью, – я инянь.

Она кивнула один раз и долго смотрела на меня, чтобы я знал, что она не шутит. Наконец, удовлетворившись, она снова свернулась у меня на коленях, палец надёжно во рту, и в таком виде нас застала Марла, которая вернулась с чаем. На спинке кресла, в котором примостились мы с Энни, висело сложенное одеяло, я снял его и накрыл им её, подсунув края. Её мать заметила цепочку.

– Я купила это ей в городе в магазине подарков. Она увидела и сразу же захотела его.

– Может быть, она была японкой в прошлой жизни, – предположил я.

– Ну, – сказала Марла, – думаю, что она захотела его, потому что у меня есть татуировка зтого символа, ээ, вот тут, – она показала на нижнюю область живота, которую из вежливости ещё можно было назвать животом, – и она видела её.

Я улыбнулся.

– О чём ты думала, делая наколку? – спросил я.

– Ох, знаете, я была молода, хотела быть крутой, хотела бросить вызов родителям, хотела показать, что в сонастроенности с равновесной природой вселенной, и всё такое. А с тех пор, как я здесь, в этом доме, я слышу, что люди описывают это иначе, чем я думала. Мне кажется, они повторяют то, что говорите вы. Но в их устах это звучит более, не знаю, тёмным, что ли, и я не уверена, что они достаточно хорошо это понимают. Я собиралась спросить вас об этом, но не в час ночи.

– Всё нормально, ничего страшного в этом нет. Как ты знаешь, символ инь-ян в основном рассматривается как воплощение двойственной природы реальности. Равнозначная и противоположная природа находящихся в равновесии сил, всегда в гармонии, всё такое.

­ – И…?

– Но здесь есть нечто большее. Здесь присутствует третий элемент.

Марла перевела взгляд на кулон, свисающий с шеи её дочери.

– Какой третий элемент?

– То, что содержит в себе всё это. Круг – целое. Пределы.

Марла кивнула как-то неопределённо.

– Без этого главного элемента, те противоположные элементы не могли бы существовать, а тем более удерживаться в равновесии. Это вместилище определяет то целое, аспектами которого являются чёрное и белое.

Её взгляд спрашивал, почему это имеет значение.

– Это имеет значение, потому что дуальность всегда ограниченна. Дуальность всегда содержится внутри ограничивающей сферы, за пределами которой она не может существовать. В качестве аналогии: человек не может существовать в открытом космосе, ему необходима поддерживающая жизнь система, в которой он может выжить. Приспосабливая космос для себя, человек построил космические корабли, которые являются подобием пузырей, в которых человек может существовать, где поддерживаются условия, благоприятные для жизни человека в неблагоприятных обстоятельствах. Планета Земля ­­– такой пузырь. Батисферы и субмарины – тоже.

– Значит, круг символизирует конечность? – спросила она. – Символ инь-ян это не символ универсальной гармонии и баланса, это символ дуальности и фальшивой вселенной?

– И то и другое, я думаю, в зависимости от твоего настроения.

– А что за пределами сферы? Что за пределами пузыря?

– Вот именно.

– Простите?

– Вот это вопрос. Вот о чём вся эта духовность – что в конечном итоге является истиной? Когда ты приходишь к выводу, что та реальность, о которой мы привыкли думать, совсем не реальность, то приходит вопрос, что же тогда есть реальность? Что за пределами двойственной иллюзии? Что за пределами контекста?

– Пространство? – предположила она. – Бесконечность?

– Конечно. Истина находится там – пустота, бездна, не-я – и наши хрупкие маленькие пузырьки позволяют нам плавать в бесконечности, дают возможность испытать переживание чего-то там, где существует только ничто. Иллюзия противоположностей – плохое и хорошее, любовь и ненависть, радость и печаль – недоступна в бесконечной реальности, только в пузырях.

Какое-то время она обдумывала это. Спустя несколько минут она задала вопрос, к которому я её подталкивал.

– А почему ничто лучше, чем что-то?

Это большой вопрос. Почему единство лучше, чем дуальность? Почему истина лучше, чем ложь? Почему бесконечность лучше, чем конечность?

Почему пробуждение лучше, чем сон?

– Я никогда не говорил этого, – ответил я.

– Но…

Несколько мгновений Марла смотрела на меня в ошеломлении, пытаясь усвоить сказанное. Я улыбался, наблюдая её смущение.

– Но…

– Я стою на самом краю, Марла. Я в пузыре, я вне пузыря, я везде и нигде, но кем бы я ни был, я не занимаюсь подстреканием людей к тому, чтобы покинуть пузырь. Я никого не обращаю в свою веру. Я ничего не продаю. Я не говорю, что одно лучше, чем другое. Я просто стою здесь, как внутри, так и снаружи, и пытаюсь помочь тем, кто приходит ко мне. Кто-то выйдет из пузыря. Кто-то, получив проблеск бесконечности, решит, что это не то, чего бы он, в конце концов, хотел, и повернёт обратно. Я не буду пытаться остановить или убедить его, что истина лучше. Для тех, у кого есть вопросы, у меня есть ответы, потому что я сам ответил на все. Для тех, кто хочет идти дальше, я стану проводником, потому что я сам проделал это путешествие. Для тех, кто прошёл, у меня есть совет, потому что я знаю, что значит быть как внутри, так и снаружи. Но если ты хочешь знать, что я на самом деле думаю – я думаю, что пузырь это великолепный парк развлечений, и покидать его чертовски глупо, если только ты абсолютно не можешь не сделать этого. И я бы посоветовал любому, кто не абсолютно обязан покинуть этот парк, идти обратно и наслаждаться им, пока это возможно. Хорошим и плохим. Белым и чёрным.

Марла выдержала мой взгляд несколько секунд. Она знает, о чём я сейчас сказал, но никак не может переварить это. Энни засопела во сне. Марла подошла, взяла её на руки, не разбудив, и прошептала спасибо.

После того, как они ушли, я позволил уму продолжить игру с пузырями в бесконечном монологе. Нужно чуть точнее настроить, решил я. Мой ум вернулся к более ранним размышлениям и к непрерывному восхищению, что такая, казалось бы, простая и неизменная вещь, как истина, совершенно увязла в заблуждениях и неверных указаниях. Я не был удивлён, увидев, что Майя, богиня заблуждений и неверных указаний, снова сидела в кресла напротив меня.

– А кто такие священники всех религий? – спросила она меня.

– Они твои пастыри, – ответил я, – стерегут овец в долине, не пуская их в горы.

Я знаю это. Я знаю, что религии с их обещаниями жизни после смерти образуют внутренний слой общего контекста, и что вечные награды и наказания, о которых они говорят, также конечны, как и этот слой, из которого они говорят. Пузыри внутри пузырей. Черепахи верхό м на черепахах.

– А кто такие святые и мудрецы великих духовных традиций? – спросила она.

– Они – твой последний уровень. Они ткут последнюю паутину, они мастера очень тонких неверных указаний – убеждают, потому что сами убеждены. Из миллиона тех, кто подошёл к краю, вероятно, лишь один перешёл его.

Она улыбнулась.

– А где я обитаю?

– В сердце, – ответил я. – В страхе.

– В страхе чего? – спросила она.

– В страхе явления назойливых индуистских божеств? – спросил я, но её уже не было.

31.

Отрывки из