Бурка, каурка и синегривый конь

Жил-был старик. Было у него три сына: Афанасий, Василий и Иван. Старшие братья умные, а Иван — дура­чок. Старик стал умирать и наказывает старшему сыну:

— Когда умру, ты в первую ночь приходи ко мне на могилу, на кладбище.

Умер старик, надо идти Афанасию на могилу. Он и толкует:

— Ты, Иван, иди. У меня завтра жена будет пекчи блины, я тебе блин дам.

Ванюшка пошёл. Вдруг могила открывается, выходит его

отец.

— Это ты, Афоня, пришёл?

— Нет, тятя, это я пришёл.

— А чо Афоня не пришёл?

— А его жена будет блины пекчи, он даст мне блин. Вот я пошёл.

Но, Ванюшка, вот я тебе подарок даю. — Свистнул, гаркнул молодецким голосом, богатырским посвистом:

— Будь, мой бурый конь, на пору готов! — Конь бежит — зем­ля трещит, из носу пламя пышет, из-под хвоста головешки ле­тят.

— Встань передо мной, как лист перед травой! — Конь встал. Отец в право ушко влез, в лево вылез, всю богатырскую сбрую вынес. Седлал он коврички на коврички, черкасско седёлочко о двенадцати подпруг шелковых. Шёлк не рвётся, булат не гнётся, чисто серебро в земле не ржавеет.

— Вот, Ваня, тебе подарочек.— В лево ушко влез, в право вылез, всю богатырску сбрую оставил.

— Вот, Ванюшка, тебе конь. Когда трудно будет, его кричи (или по-нашему — реви).

Назавтра очередь идти Василию.

— Но, Василий, иди к тятьке.

— А ты, Ванька, чо, тятьку видел?

— А ты из земли выйдешь?

— Нет, не выйду. Но ты, Ванька, иди, баба моя будет пекчи шаньги, я тебе болышу шаньгу дам.

А Ванюшка всё за печкой сидел, тараканов месил. Его и не кормили, раз глупый был, дак глупый. Ванюшка вышел, пошёл. Вот могила открывается.

— Чо, ты, Вася, пришёл?

— Нет, это, тятька, я пришёл.

— А чо Васька не пошёл?

— А он сказал, что его баба будет пекчи шаньги и он мне даст шаньгу.

— Вот, Ванюшка, я тебе другой подарочек дам. — Свист­нул отец, гаркнул молодецким голосом, богатырским посвис­том:

— Будь, мой каурый конь, на пору готов. — Каурый конь бе­жит — земля дрожит, из-под копыт искры летят, из ноздрей пла­мя пышет, из-под хвоста головешки летят.

— Встань передо мной, как лист перед травой! — Конь оста­новился. Он в право ушко влез, в лево вылез, всю богатырску сбрую вынес. Седлал коврички на коврички, черкасско седёлоч ко о двенадцати подпруг шелковых. Шёлк не рвётся, булат не гнётся, чисто серебро в земле не ржавет.

— Вот, Ванюшка, тебе подарочек. Когда тебе нужно, скоман­дуй — конь прибежит.

Потом в лево ушко влез, в право вылез, всю сбрую там оста­вил. Приходит Ванюшка домой. — Но чо, отец вылез к тебе?

— Ты попробуй из земли вылезти.

На третью ночь приходит очередь Ванюшке идти ночевать к отцу на могилу. Никто его не покормит! Вот теперь Ванюшка пришёл. Отец выходит из могилы.

— Чо, Ваня, пришёл?

— Пришёл.

— Но вот тебе последний подарочек, больше ты ко мне не ходи. Опять так же свистнул, гаркнул молодецким голосом, бога­тырским посвистом:

— Будь, мой синегривый конь, на пору готов! — Конь бе­жит — из-под копыт искры летят, из-под хвоста головешки, а из ноздрей пламя пышет.

— Встань передо мной, как лист перед травой.— Синегри­вый конь остановился, отец в право ушко влез, в лево вылез, всю богатырску сбрую вынес. Седлал так же коврички на ков­рички, седло черкасско о двенадцати подпруг шелковых. Шёлк не рвётся, булат не гнётся, чисто серебро в земле не ржавет.

— Вот, Ванюшка, как тебе трудно будет, ты коня реви.

А оне, эти братья, занимались кожевенным делом. Ванюшка всё кожи сидел мял, всё братья его не кормили. Раньше, знаете, как жили. Но теперь услышали братья клич, что у царя дочь ищет жениха хорошего. Собираются братья на съезд. А она сидит на первом этаже. Ваня подходит:

- Братья, мне тоже отец-то дал наделочек, дайте мне хоть каку-нибудь клячонку царевну съездить поглядеть!

— Сиди, сопляк, куда ты поедешь!

— Да чо, братья, наделок отцов есть.

— Бери тогда вон хрому Ворониху.

Ваня сел на кобылу, выехал за поскотину, там кобылу в лоб.

— Ешьте, сороки-вороны, поминайте батькину душу! — Но свистнул, гаркнул молодецким голосом, богатырским посвистом:

— Будь, мой бурый конь, на пору готов!

Конь бежит— земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит, из-под копыт искры летят, из-под хвоста голо­вешки.

— Встань передо мной, как лист перед травой!

Конь остановился. Ваня ему в право ухо влез, в лево вылез, всю богатырску сбрую вынес. Клал коврички на коврички, сед­лал седло черкасско о двенадцати подпруг шелковых. Шёлк не рвётся, булат не гнётся, чисто серебро в земле не ржавет. Обседлал, пустился братьев догонять. Подлетел к им, того пле­тью — раз! Другого — плетью. А там уже царевна сидит на пер­вом этаже. Народу— полно там у царского дворца. Вот видят: богатырь летит! Только ой-ё-ёй! Прыгнул, но не достал этот конь до царевны. Все кричат:

— Имай, хватай! — Ваня ускакал, коня отпустил, сам домой пришёл. Вот приезжают братья, жёны их спрашивают:

— Но чо?

Вот какой-то богатырь приехал, нас плетью выходил. А Ваня:

— Не я ли это, братья, был?

— Замолчи, сопляк едакий, куда тебе! Где Воронуха?

— А я поехал, она упала, её собаки съели — пускай помина­ют тятькину душу.

Но назавтра сяла красавица царская дочь на второй этаж. Опеть афиши, объявления: кто достанет до неё на коне, за того и выйдет замуж. Братья старшие засобирались посмотреть. Ваня к им:

— Дайте, братья, мне каку-нибудь клячонку.— Те не дают, а Ваня не отстаёт.

— Но бери, дурак, Саврасуху.

Уехали братья, а Ваня за поскотину выехал, кобыла под ним упала. Он её кулаком в лоб, шкуру на огород, кости под огород.

— Нате, сороки-вороны, ешьте, поминайте тятькину душу! Сам крикнул молодецким голосом, свистнул богатырским пос­вистом:

— Будь, мой каурый конь, на пору готов! — Каурый конь бе­жит — земля дрожит, из-под копыт искры летят, из ноздрей пла­мя пышет, из-под хвоста головешки летят!

— Встань передо мной, как лист перед травой! — Конь встал. Ваня ему в право ухо влез, в лево вылез, всю богатырску сбрую вынес. Клал коврички на коврички, седлал седло черкасско о двенадцати подпруг шелковых. Шёлк не рвётся, булат не гнётся, чисто серебро в земле не ржавет. Поскакал. Едет, братья бегут, он даже через телегу перескочил. Царевна сидит на втором эта­же. Он скакнул, но не достал маленько чо-то. Все кричат:

— Имай, хватай! — Но только его и видели. Прискакал до­мой, в лево ушко влез, в право вылез, всю богатырску сбрую там оставил, коня отпустил. Заходит домой, а скоро и братья верну­лись, рассказывают:

— 0-ё-ё! Богатырь на кауром коне был, все: «Хватай, имай!» — поймать не могли.

— Не я ли, братья?

— Молчи, дурак сопливый. Вот назавтра ишо объявляют:

— Садится красавица на третий этаж, кто до неё на коне до­станет, за того и выйдет.

Братья засобирались, Ваня тоже просится:

— Дайте, братья, клячонку получше!

— Да мы тебе давали.

— Оне же упали, сдохли. Пускай вороны клюют, тятькину душу поминают.

Дали ему Карюху. Братья оделись шикарно, уехали. Тепери-че Ваня едет за поскотину. Кобыла упала. Он шкуру на огород, мясо под огород. Свистнул, гаркнул молодецким голосом, бо­гатырским посвистом. Конь бежит — земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из-под хвоста головешки летят.

— Встань, синегривый конь, передо мной, как лист перед тра­вой! — Синегривый конь встал. Ваня ему в право ухо влез, влево вылез, всю богатырску сбрую вынес. Клал коврички наковрички, седлал седло черкасско о двенадцати подпруг шелковых. Шёлк не рвётся, булат не гнётся, чисто серебро в земле нержавет. Сел на коня, поскакал (Только мимо братьев просвистел. А там царев­на сидит на третьем этаже. Народ увидел богатыря, закричал:

— Вот летит! Вот летит! — Он на коне скакнул и достал до Царевны и её поцеловал. А у неё был молоток тавреный. Она его Раз в лоб — тавро посадила. Все кричат:

— Имай! Хватай! — Куда там! Ускакал Ваня на своём синегривом коне. Где его поймашь? Прилетат домой, отпущат коня. В лево ухо ему влез, а в право вылез, всю богатырску сбрую там оставил.

Вот царь собрал весь народ, одного Вани нет. Жениха ждут, а найти не могут. А Ваня привязал на лоб тряпицу. Приезжат царь в их деревню.

Вытащили Ваню из кож.

— Чо у тебя на лбу?

Он говорит, что упал. С него тряпицу сняли, лоб отмыли — у него клеймо. Привели к царю, спрашивают:

— Это ты был?

— Я.

— А кто тебя научил?

— Это тятька помог. Первый, бурый конь, предназначался Афоне, но он не пошёл к отцу на могилу, — мне достался. Кау­рый конь должен быть Василию. Тоже мне тятька отдал. А синегривый — мой. Вот я и скакал на них.

Притащили ему чистой воды ключевой, он умылся и сде­лался сильным богатырём. И вот оне с царевной обвенчались, сделали свадьбу. Я тут был, вино пил, по усам текло, в рот не попало.