Глава 1. В повести «Крест и нож» нож не используется как инструмент для нарезания хлеба, а как орудие для пролития человеческой крови

ЧИТАТЕЛЮ

В повести «Крест и нож» нож не используется как инструмент для нарезания хлеба, а как орудие для пролития человеческой крови.
Крест - это не просто два куска дерева, сбитые гвоздями, а символ Божией любви и милости. На первый взгляд-противоречие! Что общего может быть между Крестом и ножом? История молодых людей в этой книге доказывает, что Крест сильнее ножа. Если Вы сомневаетесь, что греховная, грязная жизнь не может измениться под влиянием Божией силой, прочитайте эту книгу. Вы ощутите, что Ваша жизнь никогда не будет той же. По крайней мере, изменится Ваше отношение к Богу, к духовным вопросам. Мое пожелание заключается в том, что Вы через эту книгу ощутите Божие благословение, Бога, в Которого Вы еще не верите!

Ханну Ю. Хаукка

Президент христианского Международного Русского Радио-Телевещания

Глава 1

Эта странная история началась однажды вечером, когда я читал в своем кабинете журнал " Лайф".

На первый взгляд в нем не было ничего, что могло бы заинтересовать меня. На одной из страниц был помещен рисунок, изображающий сцену судебного процесса, происходившего в Нью-Йорке, в 550 км отсюда. Я никогда не " бывал в Нью-Йорке и даже не собирался ехать туда. разве что взглянуть на статую Свободы. Я было начал листать страницы, но мое внимание привлекли глаза мальчика, изображенного на этом рисунке. Одного из семи подростков на судебном процессе об убийстве. Художнику удалось запечатлеть выражение такой ненависти, замешательства и отчаяния в чертах его лица, что я всмотрелся в рисунок еще раз, более внимательно, и вдруг, неожиданно для себя, заплакал.

— Что со мной? — спросил я себя вслух, торопливо смахивая слезу. И еще раз пристально всмотрелся в рисунок. Там были изображены подростки. Они были членами шайки " Драконы". Внизу, под рисунком, помещался рассказ о том, как в Хайбридж парке в Нью-Йорке ими был жестоко убит 15-летний подросток Майкл Фермер, больной полиомиелитом. Семеро подростков нанесли ему семь ножевых ранений в спину и избили солдатскими ремнями. После всего этого они ушли прочь, приговаривая: " Здорово мы его отделали".

Эта история вызвала у меня отвращение. В нашем небольшом горном городке такие вещи казались невероятными. Вот почему я был буквально ошарашен мыслью, как будто ворвавшейся извне: " Поезжай в Нью-Йорк и помоги этим ребятам".

Вначале я даже рассмеялся: " Мне ехать в Нью-Йорк? Провинциальному священнику, ничего не смыслящему в этих делах? " " Поезжай в Нью-Йорк и помоги этим ребятам", — эта мысль не давала мне покоя, она преследовала меня, она существовала независимо от других моих мыслей. " Я буду выглядеть глупцом, я ничего не знаю об этих подростках и ничего не желаю знать."

Все было напрасно. Эта навязчивая идея не покидала меня. Я должен был ехать в Нью-Йорк, и более того, — я должен был ехать немедленно, пока не закончился суд.
Чтобы лучше понять, насколько необычна для меня была эта идея, необходимо знать, что до того, как я открыл эту страницу, моя жизнь протекала тихо и спокойно, вполне предсказуемо. И я был этим удовлетворён.

Я жил в Филипсбурге, штат Пенсильвания. Небольшая община, в которой я работал, росла медленно, но равномерно. У нас было новое церковное здание, новый пасторат, отличный бюджет. Я был доволен ростом нашей церкви, потому что четыре года назад, когда я и Гвен впервые приехали в Филипсбург кандидатами на свободное место за кафедрой, у церкви не было даже своего здания. Община собиралась в частном доме, верхний этаж был пасторатом, а нижний использовался для служении.

Вспоминаю, что, когда нам с Гвен показывали наше будущее жилье, её каблук провалился сквозь пол.

— Кое-что требует небольшого ремонта, — признала одна из прихожанок, крупная женщина в хлопчато-бумажном платье. Я обратил внимание на въевшуюся грязь в трещины её рук. Она сказала:

— Мы пойдём, а вы пока осмотритесь. Гвен осматривала второй этаж уже без меня, но я чувствовал по звуку захлопывающихся дверей, что она недовольна. Но настоящая беда пришла, когда она открыла ящик кухонного стола. Я услышал ее крик и бросился наверх. В ящике сидели семь или восемь жирных чёрных тараканов.

Гвен захлопнула ящик.

— О, Дейв! Я не вынесу этого, — она заплакала и, не дожидаясь моих слов, бросилась вниз по лестнице, я только слышал стук ее каблуков. Я наскоро извинился перед членами приходского комитета и последовал за ней в единственную гостиницу в Филипсбурге, она уже ждала меня там с ребенком.

— Извини, дорогой, — сказала Гвен, — здесь такие чудесные люди, но я до смерти боюсь тараканов.

Она упаковала вещи. Мне было ясно, что Филипсбургу придется подыскивать другого кандидата на пост пастора.

Но все произошло по-другому. Мы не могли уехать до вечера, потому что в воскресенье вечером я должен был проповедовать в церкви. Я не думаю, что моя служба удалась, но было в ней что-то такое, что привлекло внимание 50 человек в этом маленьком доме. Я заканчивал службу и уже мысленно садился в машину. чтобы ехать подальше от Филипсбурга, как вдруг поднялся один пожилой фермер и спросил:

— Ваше преподобие, не желаете ли вы быть нашим пастором?

Это был довольно неожиданный вопрос, и все очень удивились, включая меня и мою жену. Люди в этом доме Господнем давно уже искали подходящего кандидата, и сейчас мистер Мейер взял дело в свои руки, пригласив меня на эту должность. Вместо горячих споров раздались голоса поддержки. Он сказал мне:

— Вы можете пока выйти и обсудить дело с вашей женой.

Мы сидели в машине и молчали. Дебби спала в корзинке на заднем сидении, упакованный чемодан рядом с ней. В молчании Гвен я явственно чувствовал протест против тараканов.

— Гвен, мы нуждаемся в помощи Господа, — сказал я, — мы должны помолиться.

— Спроси Его насчёт тараканов, — мрачно добавила она.

— Хорошо.

Там. в темной машине, я проделал эксперимент в особом виде молитвы, при которой воля Бога передается через какой-либо знак. Это называется " расстелить шерсть перед Богом". так как Гедеон, пытаясь узнать волю Бога в отношении своей жизни, попросил, чтобы был дан знак на такой шкуре. Он расстелил стриженую шерсть на гумне и попросил Господа послать росу везде, кроме неё. Утром вся земля была мокра от росы, но шерсть была суха, Бог даровал ему знак.

— Господь, — сказал я вслух, — я также хотел бы расстелить шерсть, и мы готовы исполнить Твою волю, но мы должны знать ее. Если Ты хочешь, чтобы мы остались в Филипсбурге, пусть комитет проголосует за это единогласно. И пусть они сами предложат нам холодильник и плиту.

— Господь, — Гвен прервала меня, так как уже открылась дверь церкви и вышли члены комитета, — и пусть они выведут тараканов.

Весь приход вышел вслед за комитетом, они подошли к машине, возле которой стояли мы с Гвен. Мистер Мейер откашлялся и начал говорить. Гвен сжала мою руку.

— Ваше преподобие, мисс Уилкинсон, — сказал Мейер.

Он помолчал и начал вновь.

— Брат Дэвид. сестра Гвен. Мы проголосовали и все согласны в том, что мы хотим, чтобы вы были нашим новым пастором. Единогласно. Если вы решите приехать, мы установим новую плиту и всё такое. А сестра Уильямс говорит, что нужно произвести дезинфекцию.

— Чтобы вывести тараканов, — добавила миссис Уильямс, обращаясь к Гвен.

В свете, падающем через открытую дверь, я заметил слезы в глазах Гвен. Позднее, в гостинице. куда мы добрались после длительных рукопожатий, она сказала мне, что очень счастлива.

И мы действительно были счастливы в Филипсбурге. Мне нравилась жизнь в этом городе, жизнь провинциального священника.

Большинство наших прихожан были фермерами или углекопами. Это были честные, добрые, богобоязненные люди. Они приносили нам в качестве десятины молоко, масло, яйца и мясо. Это были люди деятельные, счастливые, которыми можно было восхищаться и многому научиться у них.

После того, как мы прожили там более года. мы купили старую бейсбольную площадку на краю города, где когда-то играл Лоу Гериг. Однажды, когда я играл там в бейсбол, я просил Бога, чтобы Он дал возможность построить церковь на этой площадке. Мое желание было исполнено.

Мы построили церковь и свой дом рядом с церковью. Это был чудесный небольшой домик из пяти комнат с видом на холмы с одной стороны и белым крестом церкви — с другой.

Мы с Гвен усердно работали в Филипсбурге и многого добились. К началу 1958 года у нас в приходе было 250 членов, включая Бонни, нашу младшую дочь.

Но, несмотря на все это, я чувствовал какую-то духовную неудовлетворенность. Ничто не радовало меня: ни новое здание, ни растущий приход, ни многочисленные собрания. Обычно люди запоминают важные вехи своей жизни. Вот и я запомнил 9 февраля 1958 года. В тот вечер я решил продать телевизор. Гвен и дети уже спали, а я сидел перед экраном и смотрел " Вечернее шоу". Там была сцена, когда танцовщицы появляются в едва прикрывающих их тела костюмах.

И вдруг я почувствовал, как всё это скучно. " Ты стареешь, Дэвид" — сказал я сам себе.

Но, как я ни старался, я не мог сосредоточить свое внимание на том. что происходило на экране. Банальная история о девушке, сценическая судьба которой, как предполагалось, вызовет жгучий интерес у зрителей.

Я поднялся и выключил телевизор. Все девушки исчезли в маленькой точке в центре экрана. Уже сидя в своем кабинете, я подумал: " Сколько времени я провожу у экрана каждый вечер? По крайней мере, несколько часов. Боже, а что если я продам телевизор и буду проводить это время в молитве? " Все равно в нашей семье, кроме меня, никто не смотрит телевизор. А что если я буду каждый вечер проводить два часа в молитве? Эта мысль взбодрила меня. Молитва вместо телевизора! Посмотрим, что из этого выйдет!

Но я тут же подумал и о вещах, которые были против этой идеи. Прежде всего: я уставал к вечеру. Затем — мне необходим был отдых и смена обстановки. Ну, и наконец, — телевидение было частью моей культурной жизни: церковному служителю необходимо быть в курсе всех событий.

Я поднялся с места, выключил свет, остановился у окна, любуясь залитыми лунным светом холмами. Затем я попросил Господа о знамении, которое должно было изменить всю мою жизнь. Мне казалось, что я поставил перед Господом трудную задачу, потому что я действительно не хотел расставаться с телевизором.

" Господи, мне нужна Твоя помощь в разрешении этой проблемы. Вот о чем я Тебя прошу:
я помещу объявление в газете о продаже телевизора. Если Ты желаешь этого, пусть покупатель придет немедленно. Пусть он придет через час; нет — через полчаса после того, как газета поступит в продажу".

Когда на следующее утро я рассказал обо всем Гвен. она была разочарована.

— Полчаса... — сказала она. — Мне кажется, Дэвид Уилкерсон, что ты совсем не хочешь того, о чем молился.

Гвен была права, но я все же поместил объявление. Мое положение после выпуска газеты было комичным. Я сидел на диване в гостиной. С одной стороны на меня смотрел телевизор, с другой — Гвен с детьми, а я смотрел на большой будильник. Прошло 29 минут.

— Да, Гвен, ты была права. Мне не придется...
Зазвонил телефон. Взглянув на Гвен, я нерешительно снял трубку.

— Вы продаете телевизор? — спросил мужской голос.

— Да. Марка ЭР-СИ-ЭЙ. В хорошем состоянии. Экран 19 дюймов. Куплен два года тому назад.

— Сколько вы за него хотите?

— Сто долларов, — быстро сказал я. Я не думал о цене до этого времени.

— Я возьму его.

— И вы даже не хотите взглянуть на него?

— Нет. Я приду за ним через 15 минут.

С тех пор моя жизнь сильно изменилась. Каждую ночь я уходил в свой кабинет, закрывал дверь и начинал молиться. Вначале время тянулось очень долго, и я был сильно обеспокоен. Позже я научился включать в свои молитвы чтение Библии. Раньше я никогда не читал Библию полностью, включая родословные. Я узнал, как важно поддерживать равновесие между молитвой-просьбой и молитвой благодарения. Как чудно провести час в молитве-благодарности. Вся жизнь открывается в новой перспективе.

Именно в один из таких поздних часов молитвы я и взял в руки " Лайф". Все время я ощущал странное беспокойство. Я был один в доме. Гвен и дети уехали в Питтсбург погостить у дедушки и бабушки. Я долго молился и чувствовал себя очень близко к Богу, но в то же время не понимал, почему я ощущал сильное беспокойство. Оно появилось неожиданно, и я не понимал, что бы это могло значить. Я чувствовал такую беспомощность, как будто, получив указание, не мог разобраться в нем.
" Что ты говоришь. Господи? "

Я ходил по кабинету, стараясь понять, что же происходило со мной. На моем столе лежал номер " Лайфа". Я хотел было полистать его, но остановил себя на мысли, что нехорошо читать журнал в то время, как я должен молиться.

Я снова начал ходить по кабинету взад и вперед, и всякий раз. проходя мимо стола, я обращал внимание на журнал.

" Господи, есть ли в этом журнале что-нибудь такое, что мне необходимо увидеть? " — спросил я вслух. Мой голос прокатился эхом в пустом доме. Я уселся в свое кожаное кресло, мое сердце стучало так, как будто я стоял на пороге чего-то очень важного и большого, чего я не мог понять. Я открыл журнал. Взгляд мой остановился на рисунке, который был выполнен карандашом, на котором были изображены семеро ребят, и слезы покатились по моему лицу.

На следующий день, в среду, в нашей церкви была служба. Я решил рассказать церкви о своих ночных молитвах и о том, что из этого вышло. Вечер в среду выдался холодным, шел снег. В церкви собралось мало народу.

Я подумал о том, что фермеры побоялись задержаться в городе из-за ненастья. И даже те две дюжины горожан, многие из которых опоздали, заняли места на галерке, что всегда служит неприятным знамением священнику:
это значит, что ему придется обращаться к бездушной массе людей. Я даже не старался вести службу в этот вечер. Я попросил всех сесть поближе, потому что хотел показать им кое-что. Я раскрыл " Лайф".

— Вглядитесь в эти лица, — сказал я и рассказал им, как я рыдал, глядя на эту картину, и как я получил указание от Бога ехать в Нью-Йорк, чтобы помочь этим ребятам. Мои прихожане смотрели на меня окаменевшими взглядами, и я знал, почему. Любое чувство, кроме симпатии, могло возникнуть у людей, видевших лица этих ребят. Я не мог понять своей собственной реакции. Потом случилась удивительная вещь, когда я сказал своим прихожанам, что собираюсь ехать в Нью-Йорк, но у меня нет денег. Несмотря на то, что было очень мало народу, и они не понимали, что я собираюсь делать, они молча, один за другим подходили к столу и клали свои пожертвования.

Было собрано 75 долларов, как раз достаточно на дорогу в оба конца на машине.

В четверг я был готов к отъезду. Позвонив Гвен, я объяснил ей, что я собирался делать.

— Ты действительно чувствуешь, что тобой руководит Святой Дух? — спросила она.

— Да, дорогая.

— Не забудь взять с собой несколько пар теплых носков.

Рано утром в четверг я и Майлз Хувер, директор молодежной организации в церкви, отправились в путь. Никто не пришел провожать нас, что лишний раз свидетельствовало об отсутствии поддержки этой затеи. Я сам чувствовал это и постоянно задавал себе вопрос: почему я еду в Нью-Йорк со страницей из " Лайфа" в кармане? Я не мог понять, почему у меня сжималось сердце при виде этих ребят.

— Я боюсь. Майлз, — в конце концов признался я.

— Боишься?

— Боюсь, что я делаю глупость. Я бы очень хотел убедиться в том, что это истинно воля Господа, а не мое опрометчивое решение.

Некоторое время мы ехали молча.

— Майлз. я хочу кое-что попробовать. Возьми свою Библию, открой её наугад и прочти мне отрывок, на котором остановится твой
палец.

Майлз неуверенно посмотрел на меня, но выполнил мою просьбу. Он прочел про себя и молча повернулся ко мне.

— Ну что? — спросил я.

Отрывок был из 125 Псалма, стихи 5 и 6: " Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью. С плачем несущий семена, возвратится с радостью, неся снопы свои".
Мы были воодушевлены этим добрым знаком, он очень помог нам по пути в Нью-Йорк. но как оказалось, то был последний такой знак в течение долгого времени.