Год госклиники частные 19 страница

Я вкладываю в посылку английский и французский экземпляры перевода вместе с небольшим практическим руководством " Знакомство с материнством", которое было опубликовано в четырех странах. Я не сомневаюсь, что большинство Ваших коллег знакомы с одним или обоими языками.

Кажется, в мире есть еще одна общая вера - вера в материнство. Я занимаюсь проблемами беременности и родов уже сорок лет, и только это позволило мне самонадеянно написать Вам и отправить работу, которая, возможно, заинтересует Вас.

Сочту большой честью, если Вы прочитаете эти книги и в ответ вышлете мне литературу по современному акушерству, опубликованную в России. Как коллега коллеге. С сердечным приветом. Искренне Ваш."

Я не получил благодарности ни за книгу, ни за письмо, хотя, несомненно, моя посылка дошла до Киева в целости и сохранности. Когда я сделал запрос об этом в Российское консульство, там удивились такому молчанию, но внятных объяснений дать не могли.

Все, кто слышал описание " нового русского метода" на конференции в Ленинграде, удивлялись его похожести с моими ранее опубликованными работами, даже в вопросе дородовой подготовки, где сам я ни в коей мере не прибегал к учению Павлова о выработке условного рефлекса. Книга Павлова появилась спустя пятнадцать лет после начала моей практики, в свое время я воздал должное его описаниям того, что происходит в воображении человека. Два года спустя я прочитал слова русских о том, будто бы мои работы были вдохновлены трудами Павлова, но что успеха они не имели. Там же утверждалось, что единственная успешная система естественных родов была разработана советскими учеными. Доктор Ламази, который жил в России в течение шести месяцев и изучал там теорию и практику акушерства, начал широко развернутую рекламу " павловского психопрофилактического метода" из госпиталя металлургов в Париже. Посетители госпиталя также замечали одинаковость этого " нового учения" и того, что уже десятки лет практиковалось в Америке и Британии. Основой " психопрофилактики" было введение понятия синдрома " страх - напряжение - боль". Во многих странах поняли пользу от введения психопрофилактики и приспосабливали ее к особенностям своих стран, но только одна утверждала, что это - ее собственное изобретение.

Меня мало интересуют академические аргументы неврологов и психоневрологов по поводу функций мозга. Нет конца их мнениям. Мне повезло, что однажды представилась возможность работать с одним из величайших нейрофизиологов. Но в результате работы с ним я пришел к заключению, что они до конца не были уверены ни в одной из своих доктрин, касающихся приема, интеграции и толкования сигналов, поступающих в головной мозг. В своем учении я говорю о человеке, а не о механизме, сделанном из церебральных рефлекторных дуг.

Наша цель - противостоять проявлению синдрома " страх - напряжение - боль". В отличие от коммунистов, которые прежде всего озабочены идеологией, я хочу лишь снизить боль при родах, помочь женщинам избавиться от страха, принести радость и любовь в дома людей. Я ратую за любовь, за счастливые семьи во всех обществах, независимо от расы, религии и, тем более, политического кредо!

Это было ясно показано уже в моей первой публикации в 1933 году, и мнение мое не изменилось до сих пор. Сотни тысяч женщин благодарят за создание этого метода, за тот комфорт и радость, что он им принес. В 1951 году русские врачи приняли этот метод, осознав его преимущества, а за ними и французы, которым я не могу не воздать должное за их проворность. А. Боурель пишет о дородовой подготовке женщин, все детали которой уже использовались в течение многих лет. Ламази, Веллай и Герсайли пишут о технике проведения родов без боли, которая также ничего не добавила к уже существующему. Ангелергус утверждает, что я не сказал ничего нового в науке о деторождении, что я не знаком с работами Павлова, "...и вообще, - вопрошает он, - а кто он такой – этот Рид?! " Они забыли добавить: вот потому, что он такое полное ничтожество, его работы и произвели по всему миру революцию в родах и именно потому коммунисты и помогают ему не забывать о самом себе.

Но, на мой взгляд, есть еще одна серьезная причина, почему так ведут себя ученые России. И там есть великие ученые, которые более всего ценят правду. Но для того, чтобы восторжествовала правда, нужна свобода. А как мне говорили, в России ученому часто приходится говорить и делать то, что ему приказывают высокопоставленные должностные лица. Я верю, что в СССР есть и другие ученые - те, кто знают истинную правду, и кто сам никогда не покривит душой, кто так любит науку, кто никогда не станет обманывать ни себя, ни других Этих. ученых не нужно путать с теми, чья работа рассчитана только на то, чтобы всеми доступными способами поддерживать идеологию коммунизма. Но если идеология поставлена выше правды, то работа сразу же теряет свою научную ценность, и ученые деградируют.

Утверждение, что именно в их стране сделали открытие, эффективно способствует подтверждению величия идеологии и ее лидеров. Невежество и страх мешают развенчиванию лжеоткрывателей. Я уже не удивляюсь, когда говорят, что Павлов открыл средство снижения боли при родах. Подобная чепуха не может приниматься всерьез образованными людьми, не достойна их внимания. Я следовал учениям Павлова в течение пятидесяти лет и высоко ценил его открытия в области физиологи. Но это истерическое усилие найти философию в его учении о физиологии особенно забавно смотрится сейчас, когда многие из его теорий окончательно устарели. Но есть одна сторона моего метода, рассмотрение которой русские не спешат заимствовать у меня. Они трактуют роды и материнство как чисто механическое, материалистическое зрелище, без духовных ассоциаций. Чудо воспроизведения человека искажено, чтобы сделать его средством для доказательства того, что Бога не существует, чтобы продемонстрировать всемогущество коммунистических лидеров. Наши взгляды расходятся, как только дело начинает касаться духовных основ материнства и отцовства. Их учение ограничено атеизмом и материализмом их философии. Мое учение абсолютно противоположно этому. Я верю в законы природы и силу Бога. Я не воспринимаю человека как всевластное существо, на самом деле я осознаю себя как малую частицу нечто взаимосвязанного. Для меня рождение нового человека - это событие, больше всего приближающее человечество к духовному и метафизическому миру. Это момент, когда появляется новая жизнь, а с нею и новые возможности. Когда я вижу ребенка, рожденного счастливой, здоровой матерью, т.е. становлюсь свидетелем лучезарного сияния, которое уносит ее в мир загадочный, только ей принадлежащий, я говорю себе: " Только идиот думает, что он может сделать что-либо без ведущей руки Господа".

Итак, в заключение могу сказать, что нет принципиальных различий между моим учением о естественных родах и тем, что утверждали русские в начале пятидесятых (словом " утверждали" я подчеркиваю, что нет никакого русского метода, есть только коммунистическая адаптация двадцатилетнего учения, искаженная в атеистических и идеологических целях), кроме одного. Вот в чем мы различны: они учат бездуховному отношению к рождению ребенка и преподают доктрину материализма - механического подхода к делу. Я же провозглашаю священность родов, как духовного события, верю в справедливость законов природы, которые для меня идентичны с законами Бога.

В цивилизованных странах признается право на существование различных религий. Каждое религиозное учение призывает придерживаться определенных моральных принципов и уважать Создателя нашего и его законы. Это общее объединяет людей всего мира, можно сказать, между ними существует всеобщее соглашение. Я склоняюсь к тому, что коммунистическая идеология оказалась способной за такой короткий срок разрушить у множества людей врожденную привязанность к вере. Но вместе с тем я верю, что через какое-то время жители СССР вспомнят о вере и вернутся к образу жизни своих предков.

Профессор А.П.Николаев закончил свою лекцию словами советской женщины: " У меня нет страха, я счастлива. Спасибо советской науке, спасибо советским врачам, спасибо товарищу Сталину".

Я же заканчиваю свои лекции словами: " Рождение ребенка свято. Я не могу хорошо относиться к тем, кто использует это событие как товар для своей собственной выгоды, и меня не интересует, ради чего это делается – ради денег, социального престижа или политической пропаганды. Я не судья вашим мнениям и вашим убеждениям. Я просто стараюсь способствовать тому, чтобы, пройдя через счастливое рождение ребенка, вы с большей любовью относились к вашей семье и к вашему дому. Ведь именно к созданию счастливых домов и семей и должна стремиться наша цивилизация.

Глава 19. Поездка по Соединенным Штатам

Вернувшись из путешествия по Южной Африке, я больше уже не занимался акушерской практикой. Я переступил тот возраст, когда возможно назначение в штат больницы, даже если в больнице и имеются вакансии. По действующим в Британии медицинским законам для врачей установлен определенный возрастной ценз, после которого специалистов просят выходить на пенсию и освободить места молодым людям.

Казалось бы, после столь продолжительной поездки по Южной Африке, было бы логичным осесть на родине. Но я опять начал путешествовать с лекциями по всей Европе. Особенно большое число приглашений я получил из Соединенных Штатов. Поэтому в начале октября 1957 года после окончания поездки по Германии, мы снова отправились в Америку.

Я был приглашен Академией Психосоматической медицины выступить на четвертой ежегодной встрече акушеров в Чикаго. Эта встреча являлась для меня прекрасной возможностью за короткий срок узнать, что происходит в США, в мире медицины, узнать о многом, о чем не публикуется в английских журналах.

Вел Конгресс доктор Виллиам Крогер, который встретил нас сразу же по прибытии, вскоре мы полностью оценили свалившееся на нас гостеприимство, длящееся в течение трех с половиной месяцев. Для моего развлечения было задействовано около семидесяти групп, они по очереди сопровождали меня в поездках по Америке и Канаде.

Прошло почти одиннадцать лет, как я был в Соединенных Штатах. Везде мы находили медицинские учреждения, в которых блестяще проводились естественные роды. Интерес к этой теме распространился среди студентов университетов. И хотя не все еще больницы согласились с преимуществом такого подхода к родам, необходимость предродовой подготовки и индивидуальной заботы о женщине уже не отвергалась. Я видел также быстро улучшающуюся ситуацию в Германии, в Италии, во Франции, в Скандинавии, в Испании, в Португалии и во многих странах Южной Америки.

Мне повезло, так как удалось побеседовать со многими врачами крупных роддомов. Особенно мне запомнился медперсонал одного из роддомов, у которого были сложности в проведении естественных родов, связанные с загрязнением окружающей среды, но сами они старались следовать законам природы, насколько это было возможно при данных обстоятельствах. Меня проводили в палату и представили женщинам, у которых только что родились дети. Те приветствовали меня, как старого друга и рассказывали, не стесняясь, о всех деталях родов. Мы с женой пришли к единодушному мнению, что такие вещи не забываются.

Одно из наиболее теплых воспоминаний - поездка в Сиэтл. Это было что-то необычное. Мы ехали в последнем вагоне поезда, поэтому, идя за тележкой с багажом по направлению к станции, тоже были последними. Перрон был нескончаемо длинным. Пройдя сотню ярдов, мы увидели в конце платформы большую группу детей и несколько взрослых, и решили, что это выезд на пикник. К нашему удивлению, от этой группы отделилась женщина, подошла к нам и протянула в приветствии руку. Она была матерью четырех детей. Другие женщины были также матерями присутствующей ребятни.

Две самые маленькие девочки несли плакат, на котором говорилось: " Добро пожаловать в Сиэтл! ", в нижней части плаката красовалось мое имя. Когда мы с женой подошли поближе, дети выстроились в ряд и начали скандировать: " Мы дети Рида! " Я не нашелся, что ответить, лишь улыбка расползлась по моему лицу. К моей жене подошли две очаровательные девочки и преподнесли великолепнейший букет цветов. Затем мы собрались в круг и обменялись улыбками. Я сказал, что это самая трогательная встреча в моей жизни.

Оказавшись в Далласе, мы посетили большой универмаг Неймана Маркуса. Хотя я оценил те красивые и элегантные вещи, что там были представлены, но в голове моей постоянно билась мысль: сколько же мне надо работать, чтобы купить жене те вещи, которые, я видел, ей очень понравились.

Время в Далласе пролетело быстро. Когда мы сели в машину, шофер выбросил за окошко сигару, пахнущую необычайно приятно, и в которой было еще три дюйма длины, и достал из коробки следующую. Он зажег ее с таким видом, будто бы это было не удовольствием, а его обязанностью. Во мне опять заговорил англичанин, и я снова начал подсчитывать, сколько мне стоило бы дома купить вот такую коробку с пятьюдесятью сигарами. Несмотря на то, что недавно я бросил курить, а курил я тоже сигары, обычно гаванские, почувствовав запах, столь приятный для моих ноздрей, я на мгновение даже забылся, затем глубоко вздохнул. Жена откликнулась: " Не правда ли, они прекрасны? " " Да, действительно", - ответил я. Но мы имели в виду разные вещи: она - дорогие платья, я - запах сигары!

В Лас Вегасе мы пробыли недолго. Но и этого показалось достаточно, чтобы утомиться от кричащей декорации и вида людей, часами дергающих ручки игровых автоматов. Казалось, здесь большим спросом пользуются изображения обнаженного тела. Открытки, обертки шоколада, книги - на всем этом демонстрировались или обнаженный мужчина, или обнаженная женщина. Я думаю, ни у кого не вызовет удивления, что врач, которому уже под семьдесят, без особого энтузиазма рассматривал подобные картинки. Мы поспешили вернуться в самолет.

Запомнился еще один неприятный эпизод. Наш гид повез нас в горы. Вид вокруг был прекрасный. На склонах вершин росли деревья, но почему-то совсем без листьев. Когда мы опустили взор вниз, к подножью гор, то увидели озеро, по которому вниз по течению медленно двигался сплав деревьев - его ждали на деревообрабатывающем заводе.

С самого раннего детства срубленное дерево вызывало у меня неприятное чувство. Возможно, оно произрастало из моего огромного уважения ко всему живому на Земле. Когда я вижу падающее под ударами топора дерево, у меня возникает ощущение, что произошло убийство. Мне говорили, что деревьев вырубается намного больше, чем это требуется для нужд человеческих. Но кого это беспокоит? Все думают: ничего страшного, вырастут новые.

Я вспомнил случай, который произошел, когда мы были с женой в Южной Африке. Мы были в низовье Крокодиловой реки, где скопилось очень много достопримечательностей. На краю дороги стояли два грузовика. Вдоль нее с винтовками в руках прогуливались молодые люди в военной форме. С ужасом мы увидели, что оба грузовика доверху наполнены мертвыми оленями- импала - маленькими, грациозными созданиями. С краев кузова свисали белые хвостики и изумительные рога. Для меня это был шок. Мне трудно было понять, как это можно, убить такое огромное количество животных, чтобы потом содрать с них шкуру и засолить мясо. Да, я понимаю, что для того, чтобы выжить в этом мире, приходится жертвовать жизнями других живых существ. Но мы должны быть очень осторожными, чтобы не прервать нашей связи с природой, чтобы не разрушить прекрасное.

Во время одной из моих лекций меня попросили рассказать о моих поездках по Южной Африке, об обычаях племен, об особенности родов местных женщин, о том, как живут там, где еще не ступала нога белого человека. Я сделал краткий обзор всего того, что мне удалось узнать в Африке, насколько это было возможно, так как оказалось очень сложно суммировать, информацию, которую мы получили, посетив около двухсот племен. Я пытался разъяснить, какие наблюдаются различия в родах у африканских женщин, причинами которых были религиозные обряды и другие социальные обычаи. Согласно языческой вере, роды - это величайший подарок женщине, это самое счастливое событие в ее жизни.

Я обратил внимание, что не вспоминаю о тех двух-четырех процентах патологических случаев, когда африканские женщины умирают, несмотря на то, что их доставляют в больницы, организованные европейцами в несколько сотен миль от племени в джунглях. Я предпочитал рассказывать о нормально прошедших естественных родах. Причина этого в тем, что, действительно, когда мне представилась возможность сопоставить все, что было связано с родами у белых и черных женщин, я не раз и не два становился свидетелем родов, которые блестяще иллюстрировали действия естественного закона воспроизводства. Я очень удивился, когда, выслушав мои восторженные речи, в зале встал человек и со злобой посмотрел на меня. Признаюсь, это была нетипичная ситуация для моих выступлений в Америке. Он заявил, что я не имею права ни в чем сравнивать их, белых американцев, с " богопроклятыми дикарями". " Мы - не животные", - заявил он.

Надо сказать, это заявление очень спорно. Какого уровня развития ни достиг бы человек, он все равно остается животным. И какого бы цвета он ни был, его первые биологические задачи - это воспроизведение и выживание. Со своей стороны, я могу уверенно сказать, что я не вижу никаких принципиальных различий в том, как размножается человек в зависимости от цвета кожи, какой бы она ни была - красной, черной, коричневой, белой, желтой или американской.

Замечание врача, честно говоря, удивило меня потому, что до приезда в Америку я не слышал, чтобы кто-нибудь осмеливался высказывать подобные мнения публично. Я раньше как-то серьезно и не воспринимал такие точки зрения, так как считал их абсурдными и не стоящими внимания.

Я ответил: " Вы ставите меня в невыгодное положение, сэр. О, поверьте, я никогда не решился бы сравнить своих гостеприимных хозяев с животными, с " богопроклятыми" дикарями, но поверьте мне, в своем продолжительном путешествии по Африке я не встречал таких - " богопроклятых", так же, как и не встречал людей, которые не были бы животными. Я сомневаюсь, что подобные существа встречаются даже в племенах, наиболее рьяно исповедующих язычество. Я знаю только черных, проклятых белыми людьми, но никак не Богом. Возможно, вы их имеете в виду? О, тогда я согласен с вами. Жизнь африканцев несравнима с нашей в той же степени, как моя жизнь с вашей - в особенности, если вы, в отличие от меня, не считаете себя животным".

Самые радостные моменты во время нашей продолжительной поездки по Африке были те, когда после дискуссий или посещений больницу нас появлялась возможность посидеть с коллегами за чашечкой чая или бокалом вина, ведя неспешный разговор. В наших спорах не было грубости, не было насмешек, мы обсуждали взаимоинтересующие проблемы, возражая или соглашаясь. У меня до сих пор в памяти эти беседы, давшие нам возможность обменяться мнениями, выразить свои идеи.

Я думаю, любой английский врач, если ему доведется побывать в Америке, будет потрясен роскошью и великолепием современных больниц. Больше всего меня поразило то, как много заботы и внимания уделяют тут каждому пациенту, стараясь обеспечить ему наибольший комфорт пребывания в больнице. Обеспечение питанием, можно без преувеличения сказать, было там на уровне гостиниц первого класса. У меня возникло сложное чувство, меня охватил стыд за наши английские больницы и одновременно не мог не пожалеть своих соотечественников, у которых было достаточно денег, чтобы возвести вот такие же прекрасные здания с таким же великолепным оснащением.

Но с другой стороны, я заметил, что английские женщины более приспособлены к жизни, чем американки, в особенности в отношении родов. В одном роддоме меня привели в комнату на двадцать коек, названную палатой для выздоравливающих. Там находились женщины, уже родившие детей, которые приходили в себя после медицинского вмешательства. При палате был многочисленный обслуживающий персонал, заботящийся об этих женщинах. Мне показалось неестественным наличие такого количества медсестер. Я поинтересовался, от чего же такого страшного приходят в себя эти женщины? Была ли необходимость в таком количестве помощников? На мой взгляд, конечно же, нет. В других странах окружают такой опекой только в крайне редких сложных случаях.

Я заметил, что над каждой кроватью был кран для подачи кислорода, этот газ был доступен для каждой женщины - ну, как газ для ее домашней плиты. Меня подвели к стенду, на котором стояли резервуары с кровью с учетом групп всех пациенток. Я был очень удивлен, услышав цифру проведенных переливаний крови. Я знаю, что вопрос: переливать или не переливать кровь в большей степени зависит от традиций в роддомах и от мнения конкретных клинических ассистентов при родах.

Затем мы направились в специальную палату для новорожденных. Младенцы после родов немедленно помещались на час в кислородную камеру, вне зависимости от того, проводилось ли при родах медицинское вмешательство или нет. Благодаря администрации больницы первый свой час вне утробы матери абсолютно здоровые младенцы должны были проводить в кислородных ящиках. Им не позволялось находиться в надежных руках матери, рядом с ее теплым телом. Они помещались в неестественную атмосферу (40% кислорода, 75-80 градусов по Фаренгейту, приблизительно 70% влажности). Можно представить, какой это было психологической поддержкой при вступлении в новую жизнь! Я поинтересовался, почему в этом роддоме считают, что лежать под колпаком в атмосфере, содержащей более высокий процент кислорода, для младенца полезнее, чем находиться в руках матери - в тепле и уюте? Неужели это считается более естественным продолжением жизни в утробе?

Затем мы зашли в комнату, расположенную рядом с палатой новорожденных. Честно признаюсь, поначалу я не понял назначения этой комнаты. Мне тут же объяснили, что это Банк молока, куда приходили педиатры, чтобы выписать рецепт молочной смеси для младенцев, матери которых не хотели кормить грудью. Я подумал, что это гениальное решение, которое особенно было бы уместным, если бы женщины вообще рождались без молочных желез.

Мне также рассказали, как происходит прием женщины в роддом. Ее помещали в родовую палату и начинали готовить к родам: делали клизму, брили, мыли и потом делали инъекцию. На мой вопрос мне ответили, что это инъекция, проводящаяся дежурным порядком каждой женщине, поступающей в роддом. Обычно роженицы находились во взвинченном состоянии, и им вводили успокаивающее средство. В родовой палате постоянно присутствовала медсестра, которая следила, как продвигаются дела у роженицы. Медсестра снабжалась инструкцией, что лучше всего не отвечать ни на какие вопросы пациенток, а просто просить их успокоиться. Роженице давали лекарства. Обычно это была инъекция атропина и 100-150 мг демерола в тот стрессовый момент, когда шейка матки расширялась в три-пять раз. Некоторые врачи предпочитали давать демерол и гиацин, иногда с дозой нембутола. Интересно, что если роженица не хотела делать инъекцию, то ее не заставляли, но, тем не менее, давали понять, что это было бы нежелательно, даже в том случае, если пациентка не испытывала острой боли.

Вся сложность ситуации была в том, что если женщине давали 100-150 мг демерола, ее реакция становилась замедленной, это снижало ее активную деятельность, а что еще хуже, усиливало негативное эмоциональное отношение к родам. Если ей давали гиацин, то, несомненно, чувство реальности происходящего у пациентки пропадало - частично или даже полностью.

Когда мы проходили мимо родовой палаты, я услышал женский крик. Как хорошо он был мне знаком! Он означал, что женщина очень напугана, что ей больно, что она пытается хоть как-то облегчить свое состояние. У меня промелькнула мысль, почему никто ей не подскажет, что не стоит самой себе делать роды более болезненными? Почему ее не научат правильно дышать? Подобные мысли всегда появляются у меня в голове, когда я вижу роженицу, утомленную уже на первых стадиях родов. Но тут же я вспоминал, что эти женщины уже мало что понимали в том, что происходит, так как им уже ввели седативные средства.

Мы направились в наиболее безупречную по чистоте комнату, где, как мне сказали, переодевались в стерильную одежду акушерки, присутствующие при родах. Рядом было помещение, в котором медсестры отдыхали & ожидании, когда появится ребенок. В нем располагались прекрасная ванна, отделанная плиткой, душ, шкаф и буфет.

Затем мне показали огромный шкаф с бесчисленным количеством инструментов в стеклянных коробках. Здесь же хранился запас лекарств в ампулах, бутылках, контрольных пробирках и других таинственных коробках - все готовое к немедленному употреблению при возникновении необходимости. Здесь были шприцы и иглы всех видов, аналгетики и анестетики - для гипосенсибилизации женщин и для всего прочего. Одни отключали ее сознание, другие лишали свободы действий. Кажется все было продумано так, чтобы не осталось ни единой возможности появления чрезвычайной ситуации, которую нельзя было сразу же устранить. Мне сказали, что такого в практике их больницы не случалось, чтобы под рукой не оказалось нужного лекарства.

Я чувствовал, что я попал в атмосферу великой нации, которая так настойчиво и эффективно борется за самосохранение, что в этой борьбе потеряла чувство меры и реальности. Мне кажется, что неразумно тратить такое количество денег на лекарства и оборудование, которое или совсем не используется, а иногда даже используется во вред. Тому, кто пережил три войны, трудно это понять. Иногда я думаю, что человек уже дошел до такого уровня развития, что перешел к саморазрушению. При этом он забывает, что существует более могущественная сила, чем он сам. В американской практике акушерства есть тенденция к раболепному преклонению перед механизацией и материализацией процесса родов. Но человеку, как бы ни был он умен, не пристало указывать курс человеческой судьбе, толком не понимая даже того, зачем он живет.

Я верю в существование некой высшей цели, которая делает наше присутствие на Земле осмысленным. Нам не дано понять, как все происходит, но достаточно только взглянуть на ту идеальную гармонию, что царит в природе, чтобы убедиться в гениальности ее Создателя. И не важно, сколько родов происходило на моих глазах, я не перестаю благоговеть перед физическим и эмоциональным совершенством женщины, когда она берет в руки только что появившегося на свет ребенка. Она понимает, что это дар Господний, которого она так долго ждала. И потом, ответьте мне, разве предупреждение осложнения не лучше, чем его лечение?

Женщины описывали мне свои ощущения, когда их привязывали к столу, закрывали лица. Так же, без всякого интереса к их пожеланию, их тела разрезали, чтобы помочь ребенку родиться. Младенцы появлялись на свет с помощью инструментов даже тогда, когда в этом не было надобности. Хотя еще Саронус из Эптора говорил, что ни в коем случае этого не следует делать, не следует насильно освобождать лоно. И я не могу с ним не согласиться.

Мы добрались до того места, где проходили роды. Стол для родов был изумителен! Но я понял, что женщины на нем были, как узники у позорного столба. Они не чувствовали ничего - ни приятного, ни неприятного. Какая-то часть сознания сохранялась, но вот ощущения... Ощущения заведомо считались болезненными и уничтожались.

Я рассмотрел на этом чуде технического прогресса - столе из хромированной стали - множество различных ручек и педалей, с помощью которых можно было поднимать, опускать и наклонять под любым углом различные части этого хитроумного изобретения. Я заметил опоры, в которых фиксировались ноги женщины так, что она не могла ни пошевелить, ни упереться ими. Тело женщины располагалось строго горизонтально, тем самым лишая ее всех преимуществ правильного распределения сил при работе мускулатуры для выталкивании ребенка. На уровне бедер прикреплялись кожаные ремни. Я спросил, неужели они еще используются, ведь многие акушеры уже давно отказались от этого, и с удивлением узнал, что в Америке это было обычной процедурой. Каждую руку женщины пристегивали так, чтобы она не могла дернуть ею ни когда ребенок проходит через родовой канал, ни когда акушер накладывает щипцы, чтобы вытащить ребенка, ни когда накладываются швы. На верхнем конце стола крепились другие ремни - для фиксирования плеч и головы, которыми роженица могла начать дергать даже в бессознательном состоянии, протестуя против насилия, желая познать радость материнства и увидеть появившегося на свет ребенка.

Я спросил своих гидов, неужели женщине не становится страшно, когда она видит себя распятой на этом чудо-столе, неужели она не испытывает унижения от беспомощности своего положения, от своей неподвижности, обнаженности? Один из моих коллег ответил, что нет, женщины обычно довольны ситуацией, а также, - добавил он, - и акушеру намного легче, когда женщина находится вот в таком бесчувственном состоянии, ну если не вся, то по крайней мере, часть ее тела. На таком родильном столе никакой инициативы от женщины не ждут.