Птенцы «гнезда» Франца-Иосифа 4 страница. Что эта за «рідна мова», на которой никто не говорит и которую надо изучать при помощи словарей, будущий министр не объяснял

Что эта за «рідна мова», на которой никто не говорит и которую надо изучать при помощи словарей, будущий министр не объяснял. Да никто и не требовал объяснений. Стешенко просто не приняли всерьез. О принудительном введении отстаиваемого им языка в то время (брошюра Стешенко вышла в 1912 году) не могло быть и речи. Мало кто предполагал, что ожидает страну через несколько лет.

«Нестор Іванович, чому так вийшло?»

Все изменилось после революции. Дорвавшись до власти (сначала в роли ставленников Временного правительства, а затем и в качестве самостийных правителей), Грушевский и Ко принялись украинизировать Малую Русь такими методами и темпами, что вызывали нарекания даже со стороны своих более цивилизованных единомышленников. Известный украинофил В.П.Науменко, всю жизнь положивший на утверждение «украинского языка», пытался образумить украинизаторов. «Украинизацию должно проводить тактично и осторожно»222 – предупреждал он, но лишь накликал на себя обвинения в симпатии к «русским шовинистам»223.

Другой виднейший деятель украинофильского движения, крупный учёный профессор Н.П.Василенко также протестовал против попыток принудительно навязывать населению украинский язык. Он опасался, что насильственная украинизация только навредит новому языку и будет мешать «проникновению его в народную толщу». Как указывал Василенко, насильственные меры «диктуются скорей неверием в силу и способность украинского языка развиваться естественным путём и получить значение языка национального»224. В результате, и этот украинофил был зачислен кампанией Грушевского во враги «украинского национального дела».

«Руководители украинского движения настаивают на введении в Украине особого государственного языка и притом такого, который бы не явился продуктом органического развития, но искусственно создан с определенным и ясным расчётом на то, чтобы сделать его возможно менее похожим на общерусский язык. С этой целью в него включено множество слов и форм, чуждых не только великорусскому, но и малорусскому языку, что делает его мало понятным даже и для малорусского населения. Стремление к замене общерусского литературного языка в будущей Украине таким искусственно созданным и недостаточно ещё разработанным языком грозит задержкою развития образованности того народа, который вынужден будет им пользоваться»225 – предупреждали профессора Киевского университета в своём «Протесте против насильственной украинизации Южной России».

«Малороссы не являются отдельным народом. Это часть русского народа, жившая некоторое время отдельной от него жизнью и потому выработавшая некоторые особенности своего быта и говора»226, - говорилось в аналогичном протесте профессоров Киевской духовной академии.

Категорически возражал против украинизации и Русский Народный Совет Прикарпатской Руси, представлявший интересы русского населения Австро-Венгрии, часть территории которой в ходе первой мировой войны была занята русскими войсками. Русский Народный Совет этот вопрос особенно интересовал, потому что Временное правительство всячески потакало украинизации подконтрольных тогда России восточных частей Галиции и Буковины, назначая туда на административные должности заядлых ненькопатриотов. В резолюции Совета по «украинскому» вопросу отмечалось: «Приветствуя торжество права народов на свободное самоопределение, за которое русский народ Прикарпатья издавна боролся под австро-венгерским владычеством и стоя твердо и непоколебимо за него, а также за полную свободу развития особенностей каждого русского племени, Русский Народный Совет Прикарпатской Руси указывает на то, что русская культура и русский литературный язык созданы общими усилиями всех русских племен и составляют их общее достояние и высказывает свое глубокое убеждение, что ни одно русское племя не вправе отказываться от созданных при его участии русской культуры и общерусского литературного языка; что образование из отдельных племен единого русского народа новых самостоятельных народов является начинанием искусственным, противоестественным и антикультурным; что таким же начинанием следует признать также все теперешнее «украинское» движение, которое, не считаясь с национальным сознанием народных масс и оставаясь под сильным внешним влиянием, стремится из южно-русского или малорусского племени создать отдельный и самостоятельный «украинский» народ; что теперешнее отношение Временного правительства к украинскому движению является роковым заблуждением, кроящем в себе грозные опасности для России и русского народа».227

В другой резолюции – «По поводу украинизации Галичины и Буковины», отмечалось: «Русский Народный Совет Прикарпатской Руси со всей решительностью осуждает украинизирующую политику оккупационных властей в занятых областях Прикарпатской Руси, которые в последнее время для местного русского населения вводят насильственное название «украинский», русское население занятых областей подчиняют киевской «Украинской Центральной Раде», ставя от ее удостоверений в зависимость разрешение на въезд уроженцев страны в занятые области, издеваются над русским сознанием местного русского населения, объявляя его национальное сознание «недопустимым москвофильством», русских общественных деятелей страны преследуют и подвергают остракизму, одних не допуская в занятые области, другим угрожая высылкой из родной страны. Русский Народный Совет Прикарпатской Руси требует скорейшего отозвания из занятых областей администраторов украинских агитаторов-шовинистов с Дорошенком во главе, оскорбляющих национальные чувства местного русского населения и замены их образованными, честными и беспристрастными русскими деятелями, которые, предоставляя населению полную свободу национального самоопределения и ни в чем не задевая его национального самосознания, занимались бы только управлением и устройством исстрадавшейся и разоренной страны»228

Протесты слышались отовсюду. Против украинизации выступали общественные организации и частные лица, преподаватели вузов и учителя гимназий, студенты и школьники, чиновники различных учреждений, многие газеты. «В свободном российском государстве, построенном на точно соблюдаемых правовых основах, всем гражданам должна принадлежать свобода культурно-национального самоопределения, и поэтому тем из малороссов, которые считают себя украинцами, то есть представителями полностью отдельного народа, должна принадлежать широкая свобода культурно-национального самоопределения, но только при условии недопущения никаких проявлений принудительной украинизации тех малороссов, которые считают себя русскими», 229 - отмечалось в одном из опубликованных в печати заявлений представителей коренного населения Малороссии. Однако малороссов считающих себя украинцами, то есть представителями отдельной от великороссов нации, за исключением кучки «национально сознательных» деятелей просто не существовало. Это прекрасно понимали как противники украинизации, так и ее сторонники. «Наше несчастье было, что политические возможности открылись перед нами ранее, чем были созданы твердые культурные национальные основы. Вы справедливо сожалеете о недостатке национальной сознательности»230 – писал одному из своих соратников М.С.Грушевский.

Сложившаяся ситуация очень беспокоила украинских деятелей, особенно в связи с приближением выборов в Учредительное Собрание, которое должно было определить судьбы народов России. «В будущем Учредительном Собрании украинский вопрос станет на совершенно особую ступень, чем любая другая из национальностей населяющих Россию, - предупреждали активисты украинского движения своих единомышленников. - В то время, как к латышам, армянам, полякам, литовцам и т.д. Учредительное Собрание отнесется, хоть бы и вопреки желанию великороссов, благосклонно и предоставит им право широкого национального самоопределения, - по поводу украинцев встанет вновь тот же исторический вопрос: «существует ли украинский народ?». Уже согласно исторической традиции Учредительное Собрание России поиск этого народа поставит на повестку дня. Решая же раз поставленный вопрос, это собрание потребует доказательств (это вполне понятно!) существования его. Таким образом, мы вплотную подошли к вопросу о том, как нам себя вести ранее, чем соберутся представители разных народов в Учредительное Собрание».

Ответ на этот вопрос украинофилам был ясен: «Мы становимся не только свидетелями, но активными участниками значительных исторических событий. Звучит лозунг: «Укрепляемся на тех позициях, которые не нам принадлежали. Берем себе все захватным порядком». Не стоит ли между прочим и украинцам большее свое внимание обратить на этот лозунг?».231

Именно стремлением «захватить не свое», спешно создать «доказательства» существования «отдельного украинского народа» и объяснялась проводимая «национально сознательными» деятелями оголтелая украинизация, вызвавшая массу протестов. Сам академик А.А.Шахматов заявил, что если бы знал, во что выльется изобретение нового языка, то никогда не стал бы ему содействовать.232

Но раскаяние известного фальсификатора запоздало. Ни протестов, ни предостережений новые властители Украины не слушали. Мова силой вводилась повсюду: от вузов до магазинных вывесок. «Наверное, ещё нигде в мире не было такого, что наблюдаем мы сейчас на Украине; наверное, нигде сразу столько людей не училось новому для себя языку, как учатся сейчас украинскому языку. Это неслыханное в истории явление, это одна из самых больших побед порабощённого народа, который ломает свои вековые пута»233 – восторженно писала украинофильская пресса.

Не забыли поквитаться и с И.С.Нечуй-Левицким. Лишённый всех средств к существованию, писатель умер в апреле 1918 года в полной нищете в одной из киевских богаделень, так и не дождавшись обещанной пенсии от «украинского правительства». (Между прочим, царское правительство пенсию ему платило).

Вот только сводить счёты с отдельными людьми оказалось легче, чем заставить всех или хотя бы большинство малороссов признать чуждый им язык «рідной мовой». Интересные в этом отношении факты приводятся в мемуарах члена Центральной Рады М.И.Мандрыки, посланного новообразованным украинским правительством (генеральным секретариатом) летом 1917 года украинизировать Радомышльский уезд Киевской губернии. Эта задача, как пишет Мандрыка, «была мне очень по душе».234 «Национально сознательный» деятель самодовольно вспоминал, как «чистил» управленческий аппарат уезда «от московского элемента и верных Москве малороссов». С каким-то садистским наслаждением описывает он, как уволил из земской управы проработавшего там многие годы старика, который, хоть и происходил из знатного украинского рода, но не симпатизировал приверженцам «украинской национальной идеи» и до революции называл их «мазепинцами». «Таким образом, - пишет Мандрыка, - я имел чрезвычайное удовольствие выбросить его из его гнезда в земстве, несмотря на его слезы».235

Со стариком украинизатор справился. «Печальной неожиданностью», однако, для него стало то, что даже после проведенной «чистки», оставшиеся сотрудники земской управы, все по происхождению украинцы, объявили «забастовку против украинского языка. Мотив – «нам трудно привыкнуть к украинскому языку, хотим вернуться к русскому».236 Через несколько дней власти все-таки заставили забастовщиков «согласиться с украинским языком», но языковый вопрос оказался проблемой далеко не местного значения. Мандрыка столкнулся с этим и в Киеве, когда по делам уезда поехал в центральнорадовский генеральный секретариат финансов. Нужно было подготовить некоторые документы, но начальник департамента в этом ведомстве «не умел по-украински – диктовал машинистке по-московски (она также не знала языка). Когда же она напечатала продиктованное, отдала переводить хлопцу из Галиции, который был официальным украинизатором бумаг. Наконец, в течение половины дня, бумаги были подготовлены на украинском языке».237

Такой же была ситуация в других местностях. «Украинцы у нас хотят во что бы то ни стало украинизировать город и все его учреждения… Но вся беда в том, что все рабочие, украинского и неукраинского происхождения, определенно высказываются против украинизации»238 – сообщал, например, из Луганска в газету «Правда» председатель местного комитета РСДРП(б) К.Е.Ворошилов. Печатные органы украинского движения признавали, что не только интеллигенция и рабочие в «русифицированных городах», но и крестьяне по сёлам требовали сохранения для своих детей в школе преподавания на русском языке и выступали против украинизации, поверив «тем врагам народа, которые нападали на наш язык и насмехались над ним»239.

Проведенное при Центральной Раде по всей Украине анкетирование родителей школьников выявило, что подавляющее их большинство против перевода системы образования на украинский язык. Категорически против украинизации высказался и Всеукраинский съезд родительских организаций, состоявшийся в июне 1918 года в Киеве. Как отмечалось на съезде, «русская культура в то же время и наша, украинская», а «ослабление русской культуры на Украине привело бы к общему понижению культуры, что гибельно отразится на всех сторонах жизни Украины».240

Такое «враждебное отношение родительских комитетов к украинизации», 241 вызвало бурное возмущение ненькопатриотов. «Государство имеет свои нужды, свои интересы, свою волю и эту волю объявляет через свои общегосударственные органы, а не через мнение случайной части населения – родителей нынешних учеников, - писал один из «национально сознательных». – Государственные школы не для тех только, кто сегодня учится, а для всего народа».242

Любопытно, что когда противники украинизации предложили как раз и выяснить мнение всего народа, вынеся вопрос о языке на всенародный референдум (плебисцит), ненькопатриоты тут же заявили, что народ на Украине «не сознательный», представляет из себя «амфорную этнографическую массу», а не нацию. Поэтому-де спрашивать его незачем. «Раз признан принцип обучения на родном языке, как принцип единственно педагогический, никаким плебисцитам, анкетам не место. А если уж и проводить плебисциты, то нужно сначала создать соответствующие психологические условия, нужно после того, как украинскому народу веками прививалось презрение к родному языку, сначала поднять сознание народа, а тогда уже проводить плебисцит».243

Вопрос о том, какой язык в действительности родной для украинцев, «национально сознательные» старались обходить. Но жизнь сама поставила этот вопрос. На состоявшихся в 1918 году всеукраинских съездах учителей и журналистов отмечалось, что крестьяне, собираемые на сельские сходы, не понимают украинского языка и часто после выслушивания речей правительственных уполномоченных на «державной мове» требуют перевести сказанное на русский язык244. «Новые законы… деревенское население не в состоянии усвоить по официальному тексту и оно ждёт русского перевода»245 – подчёркивалось в направленном в Киев сообщении «Союза хлеборобов Полтавщины». С аналогичными трудностями столкнулись «национально сознательные» и в Подолии. Как вынужден констатировать современный украинский исследователь, украинизацию этого региона сильно сдерживало то обстоятельство, что «большинство населения слабо владело украинским литературным языком».246

«Почти все образованные люди на Украине за немногочисленным исключением употребляли русский язык, - признавал Д.И.Дорошенко, занимавший при Скоропадском должность министра иностранных дел. - …Да и в народе уже исчез тот чистый украинский язык, который мы видим в произведениях Мирного, Левицкого, Гринченко. Его приходится возрождать главным образом с помощью школы».247 На самом деле «чистый украинский язык» вышеуказанных писателей не «уже исчез», а никогда не употреблялся народом, но такого самоубийственного признания ненькопатриот позволить себе не мог. Он только проговорился, что даже с помощью школы возрождать «рідну мову» оказалось затруднительным – ее не знали не только ученики, но и учителя-языковеды. «Нельзя было одними декретами заводить украинский язык в школе, так как они все равно оставались бы на бумаге, нужно было дать возможность самим учителям овладеть языком, подготовится к преподованию на нем, подготовить все необходимые учебники, установить терминологию и т.д.».248

Знаменитый «батько» Махно в написанных уже в эмиграции мемуарах вспоминал, что когда агитаторы Центральной Рады на митингах пропагандировали идею борьбы с «кацапами-гнобителями мови», то «такая идея оскорбляла крестьян. Они стягивали с трибуны проповедников и били как врагов братского единения украинского народа с русским»249. Нестор Иванович, наверное, и представить себе не мог, что спустя десятилетия некоторые публицисты его самого будут выставлять борцом за «украинскую национальную идею».

Другому «батьке», красному командиру Боженко, памятному людям старшего поколения по кинофильму «Щорс», как-то пришлось решать вопрос о показе украинского спектакля. (Время тогда было такое, что деятельность театров зависела от усмотрения контролировавшего соответствующую территорию «батьки»). Посетив репетицию, Боженко вынес «вердикт»: «Пьесу разрешаю, но запрещаю как написанную на контрреволюционном языке». Иными словами, не имея претензий к содержанию пьесы, коренной украинец, уроженец глухого села Васыль Боженко, в отряде которого в основном находились украинские крестьяне, посчитал язык, на котором собирались ставить спектакль (то есть ту самую «рідну мову») выдумкой Петлюры. Об этом случае на заседании Союзного ЦИК рассказал В.Затонский250.

Уместно привести и строки из воспоминаний В.К.Винниченко, возглавлявшего правительство Центральной Рады и петлюровской Директории. В январе 1918 года, спасаясь от наступающих красных отрядов, он бежал из Киева и, выдавая себя за обычного гражданина, восемь дней провёл в поезде, тесно общаясь с крестьянами, рабочими и солдатами. «Я рекомендовал бы всем правителям и правительствам время от времени проехаться по своей земле в вагонах для скота, набитых их народом и, смешавшись с ним, послушать его, - писал потом украинский премьер-министр. - Это полезнее, чем несколько десятков совещаний с парламентскими фракциями. Я в то время уже не верил в особую симпатию народа к Центральной Раде. Но я никогда не думал, что могла быть в нём такая ненависть». Побеседовав с простыми украинцами, Винниченко был поражён тем, «с каким презрением, злостью, с каким мстительным издевательством говорили они о Центральной Раде, о генеральных секретарях, об их политике. Но что было в этом действительно тяжёлое и страшное, так это то, что они вместе высмеивали и всё украинское: язык, песню, школу, газету, книгу украинскую»251.

О том же пишет в воспоминаниях большевик И.К.Михайлов, возглавивший в начале 1918-го года (после установления советской власти) Таращанский уезд Киевской губернии. Ему пришлось налаживать там работу аппарата управления. Сделать это было чрезвычайно трудно, поскольку почти вся интеллигенция (т.е. образованная часть общества, из которой должны черпаться управленческие кадры) была против большевиков. Сотрудничать с новой властью согласились лишь несколько «национально сознательных» учителей, выдвинувших при этом условие, чтобы в работе органов власти использовался украинский язык. Договорились, что все воззвания к населению будут печататься на украинском языке (как пишет Михайлов: «на украинском-галицийском языке»), а внизу под украинским текстом будет расположен русский.

Именно так и было напечатано «воззвание главнокомандующего Красной гвардии товарища Крыленко с призывом вести самую отчаянную борьбу с немцами» (тогда как раз началось наступление германских войск, приглашенных на Украину удравшей из Киева Центральной Радой). Воззвание было разослано по всему уезду, а сам И.К.Михайлов вышел прогуляться по Тараще, чтоб посмотреть «как будет относиться местное население к призыву. Останавливаюсь на улице у толпы, читающей на заборе наше воззвание. Читает кто-то громко по-галицийски. Все слушают.

- На яком же это собачьем языке напечатано? –спрашивают многие.

Кто-то начал читать воззвание по-русски.

- Во це по нашему напечатано, - как бы в один голос заявляют слушатели.

- Читай громче, теперь понимаем, а то не по нашему было. Будем бить немца, нам его не жалко! – заключают в конце собравшиеся».252

Думается, вышеприведенные примеры дают четкий ответ на вопрос: какой язык народ Малороссии на самом деле считал своим и как он воспринимал «рідну мову»? Неудивительно, поэтому, что несмотря на все усилия и насилия Центральной Рады, гетмана Скоропадского и петлюровской Директории, быстрой украинизации не получилось.

Настоящий успех пришёл к украинскому языку уже в советское время. Социалистический период истории Украины сегодня оценивается по-разному. Несомненно, однако, что именно за годы советской власти украинский язык, говоря словами видного мовознавца, пылкого украинизатора А.Н.Синявского, «из языка жменьки полулегальной интеллигенции до Октябрьской революции волей этой последней становится органом государственной жизни страны»253.

Разумеется, всё случилось не в один миг. До революции малороссы сознавали себя такими же русскими, как и великороссы. Они и слышать не хотели о каком-то «украинском языке» и «украинской национальной идее». «Всякую украинофильскую пропаганду мы отвергаем, ибо никогда не считали и не считаем себя нерусскими, и с какой бы хитростью ни старались услужливые гг. Милюковы вселить в нас сознание розни с великороссами, им это не удастся. Мы, малороссы, как и великороссы, суть люди русские»254 – говорил на заседании Государственной Думы депутат от Подольской губернии, крестьянин Андрийчук в ответ на попытку лидера российских либералов П.Н.Милюкова организовать в российском парламенте поддержку языковых «крестоносцев». «Мы – русские, и никто не вправе про нас сказать иначе»255 – подчёркивал другой крестьянский депутат (и почти однофамилец предыдущего), представитель Волынской губернии Андрейчук.

Самостийные правители Украины столкнулись с острым нежеланием малороссов отделять себя в национальном отношении от великороссов. Отсутствие поддержки в народе вынудило вождей украинского движения отказаться от свободных всеукраинских выборов в Центральную Раду. «Мы на это не посмели решиться»256 – признал М.С.Грушевский. Рада так и осталась сборищем «национально сознательных» деятелей, никого, кроме самих себя, не представлявших («Банда фанатиков, без всякого влияния»257 – так охарактеризовал ее французский консул в Киеве).

Когда летом 1917 года Временное правительство предложило передать под контроль Центральной Рады все территории, население которых через свободно избранные органы местного самоуправления (как раз проходили выборы в местные органы власти) выскажется за автономию Украины, Грушевского и его соратников охватила паника. Они-то прекрасно знали о подлинной «популярности» в народе «украинской национальной идеи». В результате Рада быстро сговорилась с правительством Керенского, получив в свое распоряжение, вместо всей Украины, только часть ее (без Екатеринославской, Таврической, Харьковской и Херсонской губерний), зато без учета мнения населения.

Впрочем, мнение это выявилось во время начавшейся скоро гражданской войны. Большинство украинцев, принявших в ней участие, воевали в рядах красной или белой армий. Лозунги «самостийной Украины» почти не находили приверженцев. «Самостийничество» как политическая идея было настолько непопулярно, - свидетельствовал член Центральной Рады, а позднее – заместитель премьер-министра и министр внутренних дел в одном из петлюровских правительств А.Ф.Саликовский, - что даже в прошлом (т.е. 1917-м – Авт.) году в начале октября на всеукраинском военном съезде в Киеве самостийники составляли самый маленький процент, и их появление на трибуне вызвало возмущение».258

«Наша беда в том, что у украинского селянства еще совершенно нет национального самосознания, - жаловался большевику А.Мартынову еще один украинский деятель. – Наши дядьки говорят: мы на фронте из одного котла ели кашу с москалями и нам незачем с ними ссориться. Чтобы создать свою Украину, нам необходимо призвать на помощь чужеземные войска. Когда иностранные штыки выроют глубокий ров между нами и Московией, тогда наше селянство постепенно привыкнет к мысли, что мы составляем особый народ».259

«Разве все украинцы за Украину стояли? Нет, ещё были миллионы несознательного народа по городам и сёлам, который ратовал за Россию, выдавал себя за русских, а украинство, вслед за московской пропагандой – за «немецкий вымысел»260 – свидетельствовал петлюровский министр Н.Е.Шаповал. А крупнейший историк из украинской диаспоры О.Прицак констатировал, что «в 1917–1920 гг… украинцы-крестьяне не сознавали ни необходимости, ни возможности создания своего собственного государства».261

Интересный эпизод, наглядно демонстрирующий тогдашние взгляды украинских крестьян, приводит в своих воспоминаниях некий Яков Струхманчук (очевидно, его настоящая фамилия - Струхман), служивший в Украинской галицкой армии (УГА). В 1919 году остатки разгромленной поляками УГА покинули Галицию и перешли на территорию Подольской губернии, влившись в ряды петлюровского войска. В одном из сел галичане обнаружили памятник императору Александру ІІ, о чем Струхман тут же донес начальству. Однако военное командование, опасаясь вызвать недовольство населения, распорядилось «не трогать царя». Струхман никак не мог успокоиться по этому поводу. В конце концов, он «позволил себе на собственную руку «сделать в селе революцию» и приказал стрельцам снять царя», что и было исполнено. Возмущение крестьян было так велико, что петлюровское командование вынуждено было назначить расследование инциндента, обещая строго наказать виновных. И хотя виноватых, естественно, «не нашли», в частном порядке командиры упрекали Струхмана за самоуправство, поссорившее стрельцов с крестьянами.262 Видимо память о русском царе (кстати, том самом, который подписал Эмский указ) была для подольских селян дороже «украинской национальной идеи».

И во времена Киевской Руси, и позднее, когда Русь стали подразделять на Малую, Великую и Белую, на всём протяжении тысячелетней истории русичи в национальном отношении являлись одним народом. Разве что казаки (донские и запорожские) одно время объявляли себя особой «казацкой нацией» и отделялись, таким образом, от малорусских и великорусских крестьян (например, крестьян-малороссов малороссы-казаки презрительно именовали «гречкосіями» и, конечно, не собирались родниться с ними). Но та казацкая вольница в термины «нация» и «народ» вкладывала совсем иной смысл, чем вкладывает в эти термины наука.

Наука же (этнография, история, филология, этническая психология, антропология) вполне определённо установила, что между великороссами и малороссами гораздо меньше разницы, чем между до сих пор считающимися одними нациями великополянами и малополянами в Польше, немцами Верхней и Нижней Германии, северными и южными французами. Мнения о малороссах и великороссах как двух ветвях одной нации вплоть до ХХ века единодушно придерживалось абсолютное большинство учёных как отечественных, так и зарубежных. К примеру, крупнейший чешский историк-славист, профессор Пражского университета Л.Нидерле отмечал, что между малороссами и великороссами «столь много общих черт в истории, традиции, вере, языке и культуре, не говоря уже об общем происхождении, что с точки зрения стороннего и беспристрастного наблюдателя это только две части одного великого русского народа»263. (Вышеприведенное положение, содержащееся в чешском и французском изданиях книги профессора Нидерле «Обозрение современного славянства», таинственным образом исчезло из русского издания, осуществлённого в 1909 году Академией Наук. Либеральные академики готовы были идти на сокрытие истины, лишь бы не навредить своим «крестоносным» союзникам).

Польский ученый, этнограф Я.Ящуржинский, рассматривая этнографические типы великоросса и малоросса, указывал: «Индивидуальные особенности, которыми обрисовывается тот и другой, не представляют столь резких черт, на основании которых можно было бы сделать вывод о совершенной противоположности этих двух племен. Черты, различающие их, в общей сложности своей, уступают количеству сходных сторон, которыми они соприкасаются между собою и составляют таким образом одно этнографическое целое».264 В свою очередь, немецкий учёный А.Геттер подчёркивал, что русские «представляют собой один народ, но так же, как французы и немцы, распадаются на несколько ветвей». «Подобно тому, как есть разница между северными и южными французами или северными и южными немцами, так существует она между северо- и южнорусскими»265 (северорусскими А.Геттер называл великороссов, южнорусскими – малороссов).

Противоположного мнения придерживались лишь некоторые австрийские и немецкие учёные, близкие к правительствам этих стран. Однако в данном случае «учёные мужи» занимались не наукой, а пропагандой, пытаясь расколоть и ослабить крупнейшего геополитического противника Германии и Австро-Венгрии – Российскую Империю. Точно так же австро-германские политики от науки боролись против другого геополитического соперника – Франции, пытаясь популяризировать теорию об отдельной южно-французской (провансальской) нации, «порабощённой» северными французами, и о «провансальском национальном возрождении» (о силезском и боснийском «национальных возрождениях», имеющих аналогичное происхождение, уже упоминалось).