Иван Сучич (Быкович) и его братья.

Hе меньший интеpес, чем сказки о тpех цаpствах, пpедставляют сказки ещё более шиpокого геогpафического диапазона, озаглавливаемые обычно по основномy геpою – «Иван Сyчич» или «Иван Быкович» [1074]. Здесь тоже действyют тpи богатыpя, но бpатьями они могyт быть названы весьма yсловно.

Обстоятельства их pождения таковы: вылавливается волшебная «pыбка‑ золото‑ пеpо» (щyка, окyнь); она попадает на цаpский двоp, и здесь её готовят к цаpскомy столy. Потpоха съедает кyхаpка, едят pыбy цаpь с цаpицей, а косточки достаются собаке‑ сyчке. Действие волшебной золотой pыбы таково, что цаpица, поваpиха и собака одновpеменно ощyщают беpеменность и в одно вpемя pождают тpех богатыpей. «И pебята были волос в волос, голос в голос, что можно даже не pазобpать, кто чей» [1075].

Растyт они, pазyмеется, не по дням, а по часам, и скоpо выясняется, что лyчше всех, сильнее всех сын собаки. Hастyпает поpа испытания силы. Иван Сyчич выбиpает коня себе и своим свеpстникам.

Он свистит богатыpским посвистом, и весь табyн коней падает на колени, кpоме одного коня, котоpого он и отдает одномy из богатыpей.

Себе он беpет коня, yстоявшего после тpех молодецких посвистов.

Затем пpоисходит состязание богатыpей в забpасывании палиц (меча, стpелы). Вес палицы Сyчича опpеделяется в 9, 24 и 40 пyдов.

Забpасывают палицы за 12 – 20 веpст. Иногда стpеляют из лyка.

Стpела Сyчича летит до местожительства Змея. Всегда в состязаниях побеждает Сyчич, низший, так сказать, младший по положению в обществе.

Оpyжие для богатыpей часто заказывает цаpь.

Богатыpские подвиги начинаются с того, что все тpое – Иван‑ Цаpевич, Кyхаpчич и Сyчич по пpосьбе цаpя или без особой мотивиpовки идyт отpажать нападение Змея. H. В. Hовиков yбедительно возpажает В. Я. Пpоппy, считавшемy Змея «охpанителем гpаниц».

«Опpеделение – хpанитель гpаниц, какое дает Змею В. Я. Пpопп, является неточным. Дело в том, что восточнославянская сказка почти не изобpажает его в этой pоли… Действия геpоя носят сyгyбо обоpонительный хаpактеp, тогда как Змей является нападающей стороной… Он – злостный нарушитель границы» [1076]. От Змея нужно оборонить пограничный калиновый мост через реку. О змеях (или чудах‑ юдах) говорится, что «они, злодеи, всех приполонили, всех разорили, ближние царства шаром покатили» [1077]. Богатыри располагаются в избушке и поочередно должны сторожить мост, стоять «на варте». Царевич и Кухарчич, убоявшись Змея, прячутся в стогах, а вернувшись из караула, ложно сообщают, что ночью все было тихо и Змей не приходил.

Бой со Змеем каждый раз принимает Иван Сучич; он отрубает головы трёхголовому и шестиголовому змеям.

В тех сказках, где действие происходит на мосту, Змей – всегда всадник. Когда он едет, «земля дрожит, мост дребезжит, вода ходуном ходит»; «земля стонет, лес вянет, с дуба листья валются – ужас шибко едет!» [1078]

В слазках этого типа конный Змей и его передвижение описаны так, как обычно описывается движение больших масс степной конницы.

Вспомним «Слово о полку Игореве», где о скачущих половецких ордах говорится: «земля тутнет, реки мутно текуть, пороси [пыль] поля прикрывают…».

Главный герой сказки тоже конный воин, и бой со Змеем у моста происходит как поединок всадников.

С первыми двумя Змеями Иван Сучич расправляется легко, и сказочники не фиксируют внимание на этих, так сказать, авангардных боях. Очень подробно, со всякими деталями (перебранка, «выдувание тока», этапы схватки) описывается бой с третьим, самым многоголовым Змеем. Богатырь действует палицей, реже мечом; иногда ему помогает его чудесный конь, бьющий Змея копытами и кусающий его. Двое других богатырей держатся трусливо и стараются уклониться от боя. Победа над Змеем завершает определенную часть сказки, которая первоначально, возможно, этим и кончалась.

Датировка этого звена сказочных сюжетов, связанных с тремя богатырями и с битвой у реки на мосту, так же как и в сказках о Световнке, затруднена двухтысячелетним диапазоном существования подобной ситуации. Первичные эпические песни о богатырях, стерегущих родную землю на пограничье и бьющихся с конными полчищами врагов, могут быть связаны как с первыми крепостями по Тясмину, возникшими в чернолесское время для отражения киммерийцев, так и с крепостями по Суде и Стугне, построенными Владимиром Святым для обороны от печенегов. И там и здесь задачей богатырских застав было уничтожение противника на границе, недопущение его в глубь страны.

Датирующие признаки содержатся в продолжении этих сказок, говорящем о том, что произошло после змееборства.

Победив главного, наиболее многоголового Змея и наказав своих спутников за трусость, Иван Сучич сбрасывает труп Змея в реку (в море) или сжигает его. После этого богатыри или возвращаются домой – «едуть к батьку», или продолжают путь за границу защищаемой ими земли – в змеиную степь. Здесь начинается новый ряд событий, представляющих для нас большой интерес: мы их рассмотрим в следующем разделе, посвященном борьбе со «змеихами».

Последний вопрос, связанный с этим комплексом богатырских змееборческих сказок, – это имена главного героя, побеждающего Змея и Змеиху‑ мать или Бабу‑ Ягу. Он всегда происходит от животного, он – звереныш, как и значительно более архаичный Медведко, Медвежье Ушко, но только звереныш домашний, рождающийся или от собаки (Сучич, Иван Сученко, Сучье рождение, Собаченё и т. п.), или от коровы (Буря‑ богатырь Иван‑ Коровий‑ Сын, Иван Быкович), или от лошади (Кобылин сын, Иван‑ Кобылин‑ Сын). Преобладает богатырь, рожденный собакой.

Возможно, что в выборе звериного имени играли роль пережитки тотемических представлений, но, кроме этого, мы ощущаем и некоторую социальную градацию: в троице богатырей состоят сын царицы, сын поварихи и сын собаки. Побеждает во всех состязаниях Сучич, верховодит царевичем и поваренышем всегда тот же Сучич, он же совершает и главное героическое дело – побеждает Змея и не позволяет ему пройти на Русь.

В предпочтении Сучича царевичу сказывается более широкая народная среда зарождения этого слоя богатырского эпоса. Кое‑ что принесло сюда позднейшее время с его социальными противоречиями, но относить всю схему появления богатырей столь разного происхождения за счет идеологии феодальной эпохи нельзя. Слишком устойчива и слишком широко распространена она (от Карпат до Белого моря); в таких масштабах крестьянство восточнославянских земель не жило единой культурной жизнью в феодальную эпоху. Да и героем тогда должен был бы быть сын поварихи, простой служанки, а не Сучич, по своей архаичности близкий к Медведке.

Очень важно наблюдение Н. В. Новикова над географическим распространением разных вариантов звериного имени главного богатыря:

«Герои с такими именами (Иван‑ Кобылин‑ Сын, Иван‑ Коровий‑ Сын, Иван Быкович) встречаются преимущественно в русских и очень редко в украинских и белорусских сказках. Локализация же сказок с именем Ивана Быковича идет ещё дальше: они, по всей видимости, бытуют только в пределах северных областей России» [1079].

В Белоруссии и в Северной Украине господствует имя Сучича, Сученко (хотя доходит оно и до Севера). С некоторой натяжкой для объяснения собачьего имени богатыря может быть привлечен упоминавшийся выше геродотовский рассказ о неврах, которые «ежегодно на несколько дней обращаются в волка, а затем снова принимают человеческий облик» [1080].

Скрупулезная точность Геродота подтверждается значительным по широте и хронологической глубине славянским этнографическим материалом. Время зимнего солнцестояния определяется как «волчьи праздники» (коляда, зимние святки); в это время рядятся в волчьи шкуры, ходят колядовать с чучелом волка. В Польше волчьи карнавалы проводились не только в зимнее, но и в летнее солнцестояние, на Ивана Купалу. Вот это и есть геродотовские «несколько дней», после которых «оборотни»‑ ряженые вновь становятся людьми.

С волками связаны поверья о том, что мифический небесный волк заглатывает солнце (затмение). Особенно интересны широко распространенные легенды о волкодлаках (вовкулаках, вурдалаках и др.) – людях с волчьей шерстью или одетых в волчью шкуру. Помимо славянского (а также греческого и румынского) этнографического материала, о волкодлаках говорит и старинная Кормчая:

«Облакыгонештеи от селян влъкодлаци нарицаються: егда убо погыбнеть луна или слънце – глаголють: влъкодлаци луну изъедоша или слънце. Си же вься басни и лъжа суть» [1081].

Ежегодные волчьи праздники были связаны с ежегодными солнечными фазами (особенно зимними), а солнечные затмения расценивались как зловредные действия колдунов‑ волхвов («облакопрогонителей»), названных волкодлаками. Геродотовский рассказ о неврах полностью подтвержден славянской этнографией.

Право на привлечение этого рассказа к вопросу о собачьем имени богатыря дает, во‑ первых, географическое распространение сказок о богатыре, носящем собачье имя: геродотовские невры жили в Северной Украине и в Юго‑ Восточной Белоруссии (милоградская археологическая культура) [1082], т. е. именно в области сплошного распространения сказок о Сучиче. К фольклорным материалам следует добавить археологические данные, близкие к эпохе Геродота. Это ритуальные погребения собак у алтарей под зольниками, указанные выше, и культ собак у западных прасла‑ вян, отмеченный В. Гензелем [1083]. Во‑ вторых, нам следует учесть, что и собака и волк в некоторых русских диалектах называются одинаково – «хорт». Для собак это слово обычно обозначает охотничьего пса, борзую [1084], а в значении волка оно встречено в Брянской обл., в заговорах, т. е. в весьма архаичном материале. Слова «волку с волченятами» заменяются в вариантах: «хорту с хортенятами» [1085]. На Украине и в Литве волков называют или «хортами святого Юра», или «Юровыми собаками» [1086].

При наличии общего слова, обозначающего и волка и собаку, можно допустить, что ряд положительных, вероятно, тотемических волчьих черт впоследствии закрепился за собакой. Впрочем, сказки знают и положительного волка, волка‑ помощника, выручающего Ивана‑ Царевича.

Знаем мы и случаи, когда один из богатырей‑ помощников – Вертодуб в других вариантах (украинских) заменялся волком и своим хвостом вырывал дубы [1087].

Однако при всей возможности видеть в Иване Сучиче нечто вроде славянского Ромула, воспитанного волчицей, ясных доводов в пользу этого нет, и высказанная догадка остается без обоснования.

В устойчивой схеме имен трёх богатырей, происшедших от рыбы, съеденной царицей, служанкой и собакой (коровой, лошадью), есть два очень интересных отклонения. В некоторых сказках вместо Ивана Сучича появляется Таратурок‑ Собачий‑ Сын; это имя, искаженное сказочниками разных мест, всё же сохранило свою общую основу, не поддающуюся этимологическому разбору, но допускающую исторические сближения.

Второе отклонение представляет очень значительный интерес.

Место Сучича в ряде сказок занимает герой с именем Иван Попялов, Запечный Искр, Искорка Парубок, Матюша Пепельной [1088]. Я объединяю эти имена в силу того, что все они отражают идею огня домашнего очага. В славянском быту искры огня обязательно сохранялись до следующего дня в пепле («попеле» – отсюда Попялов) на запечке, в углу печи. Хозяйка дома, протопив печь и изготовив еду, загребала остатки жара в угол и засыпала их золой; утром, разгребая пепел, она находила тлевшие искры и «вздувала», «вздымала» огонь. Таким образом, имя богатыря было связано с новым огнем, с огнем среди утренней тьмы.

Эта светоносная роль Ивана Попялова хорошо отражена в сказке, записанной в Брянской обл.: «В том царстве, где жил Иван, не было дня, а все ночь. Это зробил Змей…» Когда «убили того Змея, взяли змееву голову и пришовши к его [Ивана Попялова] хате, они разломили голову – и став белый свет по всему царству» [1089].

Богатырь Искорка, Запечный Искр – источник и причина огня и света. На языке средневековых русских людей его нужно было бы назвать Сварожичем, огнем, внуком небесного Сварога, и, может быть, сыном Солнца‑ Дажьбога, который приходится сыном Сварогу.

По своему смысловому значению имя этого богатыря ближе всего к Светозару, Ивану Зорькину и, возможно, первоначально входило в богатырские сказания «О трёх царствах», но в дальнейшем вплелось в комплекс мотивов, объединенных вокруг Сучича и Змея со Змеихой.