Марк Ларсон. Введение

Таинственный визит. Архитектурная прогулка по Башне Юнга

Джудит А. Сэвидж
Марк Ларсон

Джудит А. Сэвидж, член Межрегионального общества юнгианских аналитиков (IRSJA), г. Сент-Пол (США).
Марк Ларсон, архитектор, г. Миннеаполис (штат Миннесота, США)

Марк Ларсон. Введение

Дом – это место, где начинается и заканчивается наш день. Дома формируют наш образ жизни и предоставляют пространство, в котором разворачиваются наши отношения. В домах мы готовим еду и едим, спим, размножаемся, учимся, растим детей, храним имущество, планируем будущее и взаимодействуем. Они служат рамкой для нашего взгляда во внешний мир и в то же время обеспечивают интимную закрытость нашей внутренней жизни. Парадоксальным образом они таят наши глубочайшие секреты и одновременно через свой облик открыто предъявляют миру наши ценности, вкусы и социальный статус. И хотя дом – это нечто очень личное, сегодня мало кто из нас прикладывает руку к проектированию и строительству собственного дома. Мы скорее уподобимся находчивому крабу-отшельнику, который просто переезжает в раковину получше из тех, что оказываются доступны. В создании жилища на свой вкус мы полагаемся на умение архитекторов, подрядчиков и дизайнеров. Мы мечтаем об идеальном доме, в котором мы смогли бы жить полной жизнью, в гармонии с окружающим пространством. Журналы, газеты и телевидение с утра до ночи готовы рассказывать истории о таких зданиях. Путешествия по домам богатых и знаменитых удовлетворяют наш вуайеристский интерес к разглядыванию чужой жизни. Не так давно появилось даже название для всей этой шумихи и жажды шикарной, соблазнительной архитектуры: «яппи-порно». И все же, это нормальный человеческий интерес – знать, как живут другие. Это особенно верно в отношении Боллингена – места, глубоко связанного с личностью Карла Густава Юнга.
Дома выражают человеческую индивидуальность. Боллинген и Грейсленд[1], Маунт-Вернон[2] и дом Анны Франк притягивают тем, что как будто обещают рассказать нечто важное об их владельцах, а также о нас самих. Архитектура – это язык, который рассказывает о людях и культуре, чьей производной он является. Так и Башня Юнга раскрывает многое и об этом человеке, и о его времени. «Башня сразу стала для меня местом зрелости, - писал он. – материнским лоном, где я мог сделать тем, чем я был, есть и буду. Она давала мне ощущение, будто я переродился в камне. […] Я строил как бы во сне. Только потом, взглянув на то, что получилось, я увидел некий образ, преисполненный смысла: символ душевной целостности»[3] (Юнг, с.221).

На фоне дивных окрестностей - берегов Оберзее и панорамного вида Гларнских Альп на горизонте - дом не блещет роскошью. Это удобное строение в средневековом духе, напоминающее небольшой замок с его башнями, арками и внутренним двором. Приватность – главная идея крепости. Она построена как уединенное убежище и напоминает скорее монастырь, чем место отдыха. Вид на прекрасное озеро загорожен стенами внутреннего двора и крышами. Необычного вида башни придают строению одухотворенность по контрасту с грубой отделкой дверей и каменных стен.

И все же, хоть Боллинген и овеян славой своего владельца – одного из самых влиятельных мыслителей двадцатого века, это еще и просто объект недвижимости. «Дом мечты» Юнга можно с тем же успехом описать на языке риелторов:

Это уютное владение площадью 2300 квадратных футов[4] с 5 спальнями, 2-башенное, расположенное на берегу живописного Цюрихского озера. Вас ожидают простое кухонное хозяйство, личный кабинет, туалет, устроенный по старинке во дворе, комнаты с печным отоплением. Огороженный двор, причал для яхты и большой запас дров станут приятным дополнением для счастливого покупателя. Добро пожаловать домой в Боллинген!

Это удивительный пример судьбы одного дома. Юнга начал строить его в 1922 году и четырежды что-то добавлял или убирал из постройки в течение тридцати лет, изменяя ее форму, словно следуя показаниям барометра внутренней эволюции. С 1956 года дом остается без изменений. Будучи знаковым объектом, он остается тайной даже спустя 43 года после смерти своего знаменитого хозяина. Он находится в распоряжении фамильного фонда, и доступ к его содержимому и даже его точные размеры и планировка закрыты для публики. Из переписки с Ульрихом Хёрни, внуком Юнга, мы узнали, что хотя фонд наследников «Erbengemeinschaft C.G.Jung» «сделал множество фотографий и компьютерных обмеров для поддержания сохранности, публикация этих данных не планируется» (личное письмо, 27 марта 2002 г.). Известно, что существовало несколько архитектурных набросков, но в опубликованной литературе обнаружились только два маленьких рисунка отвергнутого варианта (Bair, 2003, с.323, Wehr, 1989, с.68). Без чертежей и измерений, по которым можно было бы ориентироваться, мы вынуждены были гадать, какова хотя бы площадь пятна застройки и планировка.

Мы попытались совершить такое визуальное и словесное путешествие в Башню, которое уважало бы границы приватности семьи и способствовало бы более глубокому пониманию места Башни в жизни Юнга. Ее главное значение ясно звучит в ответе Юнга на вопрос, хотел ли бы он реинкарнироваться. «Если бы у меня снова был Боллинген, я бы хотел вернуться» (Hannah, 1997, с.154). В течение долгого времени мы собирали изображения из книг, видео, личных заметок. Мы опрашивали людей, которые побывали там, и летом 2003 года Джудит обошла часть башни. Просматривая литературу, мы поняли, что описания Боллингена по большей части неполны, запутанны и не упоминают важных подробностей. Пока Джудит разбиралась с фактами, я приступил к архитектурным чертежам и моделям, просчитывая не записанные нигде углы линий крыши и параметры не обмерянных помещений. В результате модели, соответствовавшие стадиям строительства Башни, были составлены из многих источников и оказались скорее интерпретацией Боллингена, чем дотошным его отображением. Эта архитектурная хронология показывает, что по мере созревания композиция претерпела много изменений, ошибок и открытий. Так обычно и бывает в процессе проектирования, но все-таки чаще это происходит на бумаге, а не на реальной строительной площадке!

Моя архитектурная работа обычно начинается с того, что есть клиент, участок и бюджет, а также чистый лист бумаги и инструменты, которые нужны для создания архитектурного плана. Но в этом проекте мне пришлось начать с уже возведенного здания, умершего в 1961 году клиента, а также фотографий и описаний в качестве опоры для моих эскизов. И к тому же никакого гонорара! Я скоро понял, что проект лучше рассматривать как процесс ваяния скульптуры, а не как конечный результат линейного, архитектурного процесса. Говоря архитектурным языком, Боллинген напоминает пластическую работу Фрэнка Гери, а не графически выстроенную строгость Фрэнка Ллойда Райта. Как и собственный дом Гери, Боллинген придумывался по ходу его возведения, его форма возникала из отношений со средой и из процесса индивидуации владельца, а не из фиксированного, заранее сделанного архитектурного плана. И с этой точки зрения Боллинген легко позволяет понять свое настоящее устройство. В этой работе я представляю собственную архитектурную интерпретацию того, что нам удалось открыть, а также то, чему я научился, как терпел разочарование и все же находил вдохновение идти дальше, пусть даже практически вслепую.

С архитектурной точки зрения, первой задачей было определить масштаб. Я ориентировался на известные размеры тела самого Юнга (шесть футов роста и примерно два фута в ширину[5]) и фотографию, где он стоит в дверном проеме основной Башни. Отсюда я начал процесс проектирования, хоть и в обратном порядке. Поскольку большинство доступных фотографий показывают конечную конфигурация дома, я начал с чертежа базовых параметров ныне существующей поэтажной планировки. Я вывел размеры участка, поэтажных планов и фасадов дома из своих расчетов их относительных размеров, собственного понимания характерных свойств строительных материалов и ориентируясь на фотографии, где Юнг стоит в дверях центральной башни. Отталкиваясь от этих чертежей, я шел то назад, то вперед по фазам строительства, пытаясь определить, как каждый из этажей выглядел в оригинале. В поисках разгадки каждого шага я воображал, что сражаюсь с теми же конструкторскими проблемами, что и Юнг, и что я сталкивался с теми же трудностями, с которыми встретился он.

Поскольку за тридцать лет он четырежды что-то добавлял или убирал в оригинальном здании, мне казалось, что этому бедному дому пришлось потрудиться и пережить много насильственных перемен. Иногда помещения буквально оказывались изолированными или неуклюже упирались друг в друга. Поскольку эволюция Боллингена не была линейным или логичным процессом, я часто, как и Юнг, чувствовал себя бессильным что-либо понять. Я мог разве что думать про эту путаницу, что лучше было бы сперва все это нарисовать, а уж потом строить! Сколь сильно меня будоражила тайна и сложность проекта, столь же сильно бывало искушение все бросить.

Как архитектор и юнгианский аналитик, работавшие совместно, интердисциплинарно, мы углубили понимание этого проекта больше, чем если бы работали поодиночке. Мы хотели бы представить вам это уникальное здание, очертить его место в истории и проиллюстрировать, как история личности может быть рассказана через конструкцию, созданную ею. Мими Лобелл писала об этом: «Как нельзя понять пчел без того, чтобы изучить улей, так нельзя понять людей без изучения архитектуры» (Lobell, 1977, с.5).