Глава 66. Пока ханские нукеры резали уши мертвым полякам и немцам, новгородцы и татары искали соратников, которым не хватило сил дойти до монгольского стана

Пока ханские нукеры резали уши мертвым полякам и немцам, новгородцы и татары искали соратников, которым не хватило сил дойти до монгольского стана. Раненых было мало – обе стороны секлись люто, жестоко, безжалостно добивая и топча копытами коней все, что шевелилось. Потому‑ то и вздрогнул Бурцев, когда из вечернего сумрака к ним с Бурангулом вдруг шагнула подобно призраку огромная фигура в разбитом нагруднике и с кровяными колтунами в волосах.

– Дмитрий?! Жив!

– А что со мной сдеется? – Новгородец по очереди обнял Бурцева и Бурангула. – Рад, что и вы уцелели, браты!

Судя по медвежьей хватке десятника, Дмитрий вовсе не был бесплотным духом.

– Тебя ж копьем сшибли!

– Ну и сшибли, ну и что… Не впервой. Хороший доспех да добрый поддоспешник меня уберегли. В грудях болит, правда, но ребра и потроха вроде целы. Так что еще повоюем.

– А с головой как? – поинтересовался Бурангул.

– Оно тоже не страшно. Голова моя покрепче других будет. Когда меня с коня свалили, шелом прямо под копыта укатился. Так я бегом – к убитому рыцарю, нахлобучил куявский горшок – негоже ведь идти под мечи с открытой черепушкой – и снова в драку. Но какой‑ то супостат сбоку подобрался и как… В общем, я даже не понял, чем меня приголубили – булавой, цепом али кистенем. В глазах сразу свет померк – и дух вон. Очнулся уже под вечер. Чувствую, кто‑ то стянул с меня шлем и берет за ухо. Глядь, а это дружинник ханский ухо мне кинжалом резать собрался. Ну, я его самого того… кулаком в ухо. Он – в крик да за саблю. Принял, слышь, меня за раненого куявца. Лишь когда я его по‑ нашему, по‑ русски обложил, признал и сабельку свою в ножны упрятал.

– И чего? – невольно улыбнулся Бурцев.

– А ничего. Куявский шелом помят, мой – лошади затоптали. Но ничего, я себе другой добуду.

– Добудешь, – угрюмо согласился Бурангул. – Сегодня много голов с плеч послетало… Знай только – вынимай из шлемов.

– Что верно, то верно, – помрачнел десятник. – Сколько ж тут народища‑ то порублено да постреляно?! Сколько душ загублено?!

– Кхайду‑ хан не меньше тумена потерял, – сказал Бурангул. – Поляков, тевтонов и прочих рыцарей, союзников, наемников да кнехтов Генриха Силезского – и того больше полегло.

– А новогородская дружина как?

– Семь десятков от той дружины и осталось, – ответил Бурцев. – Твой десяток весь до единого тевтоны да куявцы вырубили.

– Худо, – сокрушенно вздохнул новгородец. Помолчали.

– Ну, а твои‑ то что, Бурангулка?

– Почитай, из сотни полусотня уцелела.

– Ох, худо.

– Могло быть хуже, русич. Если б подошла к Генриху подмога богемского князя. Если б не было у нас огненных стрел китайского мудреца. И если бы Вацалав не удумал, как в самом начале битвы остановить тевтонов.

Возражать Дмитрий не стал – нечего было возразить. Новгородец обратился к Бурцеву:

– Как дальше‑ то нам быть, Василь? Идти с ханом или возвращаться пора? Сегодня ведь вроде переломили мы хребет орденской свинье, уберегли Русь‑ матушку. Что мыслишь, а, воевода?

Мысли на этот счет у Бурцева имелись четкие и ясные.

– Еще не уберегли, – возразил он. – Конрада Тюрингского добить надо. Магистр‑ то сбежал. И впредь не угомонится. Оправится от поражения, дождется, пока Кхайду‑ хан из Польши уйдет, соберет новое войско и поведет в крестовый поход на Русь.

Он замолчал. Это была лишь одна причина, по которой надлежало поскорее добраться до тевтонского магистра. И пожалуй, для Бурцева даже не наиглавнейшая. Драться с Конрадом он будет в первую очередь из‑ за Аделаиды.

Дмитрий согласно кивнул:

– Твоя правда, Василь. Не след нам возвращаться на Русь, пока Конрад жив. Вот достанем магистра, тогда, даст бог, и двинем обратно.

– Ага, если хан отпустит, – усмехнулся Бурцев. – После сегодняшней битвы Кхайду хорошими воинами разбрасываться не станет.

И Дмитрий, и Бурангул посмотрели на него как на умалишенного.

– То есть как это не отпустит?! – удивился новгородец. – На то у нас уговор с ханом, а уговор дороже денег. Мы ж не наемники али подневольники какие. По доброй воле в поход шли. А коли воли не будет, что ж Кхайду с нами навоюет‑ то?

– Хан всегда договоры блюдет, – вставил слово Бурангул. – Как можно обмануть того, с кем бок о бок сражаешься? Как надеяться на обманутых союзников в бою?

Вот те и пресловутое восточное коварство! Вот те и вероломство азиатское! Принципы, однако, у хана Кхайду. Прямо‑ таки кодекс рыцарской чести.

– Не, Василь, не сумлевайся даже! Хан воинской клятвы и договора не нарушит. Да и нет корысти Кхайду отношения с русичами портить. Русь‑ то она преградой стоит между степью и рыцарями тевтонскими. Посему татары хотят видеть в нас миролюбивых союзников, а не обозленных ворогов.

– Ладно, – подытожил Бурцев. – Так или иначе, а остаться с ханом нам пока придется. Будем вместе с Кхайду брать Легницу. Поляки туда отступали. И тевтоны, надо полагать, тоже. Вот возьмем город, доберемся до Конрада Тюрингского – тогда и решать будем.

– Так ведь это, – снова встрял Бурангул. – Нет сейчас Конрада в Легницкой крепости.

– Как?! Как нет?!

– Не в Легницу ушли всадники с крестами. Мои воины гнались за ними до самой крепости.

– И что?

– Крестоносцы не входили в ворота. Магистр послал куявцев и своих рыцарей отбить погоню, а сам с малым отрядом и молодой пленницей свернул на север.

Бурцев зло сплюнул:

– Чего ж ты только сейчас об этом говоришь, Бурангул!

– А раньше меня никто не спрашивал, – огрызнулся сотник.

– И‑ эх, – Бурцев в сердцах развернулся.

– Куда ты, Вацалав?

– К Кхайду‑ хану, – буркнул он, не оборачиваясь, – разговор есть…