Топография Ирландии

Гиральд Камбрийский

Введение к чтению.

Когда я размышляю, сколь коротка и быстротечна жизнь, которую мы ведем, мне кажется, что прекрасным было намерение тех, кому, хотя еще не был открыт жизненный путь, хотелось ценой труда и заботы оставить миру нечто выдающееся и памятное, сделать память о себе долгой и жить хотя бы в памяти после этой мимолетной жизни. Поэтому и читаем в славных книгах поэтов:

Та же, что норовит очернить тебя, зависть – исчезнет

и после смерти моей обернется заслуженной славой. 2

И иначе:

Всюду меня на земле, где б власть не раскинулась Рима,

Будут народы читать, и на вечные веки, во славе –

Ежели только певцов предчувствиям верить – пребуду. 3

Таков был для величайших авторов первый и главный повод, чтобы писать. Иной же повод, второй по значению не менее, чем по порядку, – вознаграждение и поощрение от благородных правителей. Ведь почести обыкновенно питают искусства:

Если б Вергилий был без слуги, не имел бы жилища

сносного, то из волос Эринний все гидры упали б. 4

Также:

Есть ли таланту простор, когда не только стихами

Сердце полно и стремленьем к владыкам Кирры и Нисы, –

Сердце, которому трудно нести двойную заботу? 5

Кажется, однако, что философия, подруга умеренности и благоразумия, которая и избытку не радуется, и скудости не допускает, устами Соломона возгласила: нищеты и богатства не давай мне, Боже, лишь необходимое 6. Ведь, хотя быть посредственными поэтам было бы непозволительно, так как

Ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки, [1]

однако требуется от них если не знание, то хотя бы чувство меры.

Когда же исчез этот второй повод писать, стали исчезать и поэмы. Но не совсем угасла поэзия, или истощилась философия; и не потеряла силу славная память славных подвигов. Ибо не литературы недостает, а образованных правителей; не искусств не хватает, а почитания искусств. И не иссякли бы теперь лучшие писатели, если бы не исчезли изысканные властители. Вспомни же Пирра – вспомнишь и Гомера. Вспомни Помпея – вспомнишь и Туллия. Вспомни Гая и Августа – вспомнишь также Вергилия и Флакка.

Впрочем, пусть от недостатка правителей бездействует у нас вторая причина, нас, однако, писать побуждает первая и сильнейшая. Ибо это может и добавить искру бодрости, и воспламенить врожденный огонь; ведь мы опираясь на столь многочисленных и столь великих авторов, и как будто восседая на их плечах, можем быть возвеличены этим их умноженным величием, если нам хватит смелости. Бесспорно, ничто так не препятствует благородным дерзаниям, как неуверенность; всякое стремление достичь угасает от безнадёжности сравняться. От этого достохвальный талант и образованность часто бывают погребены под бездействием, и тогда как он страшится упражнения в испытании себя, скрытым остается весь блеск достоинств [2]. Оттого и случается, что многие учёнейшие люди стареют в безвестности, и пока силы дарования не испытываются в огне свободной души, они гибнут как скот, и их имя никогда больше не вспомнится.

Отсюда, и потому что

Безвестный подвиг, словно бездействие,

В могилу сходит; [3]

Тех, кто низок душой, обличает трусость; [4]

Тот уж полдела свершил, кто начал; [5]

С теми Фортуна, кто храбр; [6]

задумал я писать, и решил, что пусть лучше злобой завистников буду сочтен нелепым, чем суждением добрых людей отмечен как боязливый. Не может меня удержать и пример Цицерона: потому, сказал он, я не пишу стихов, что как хочу – не могу, а как могу – не хочу [7]. Мое мнение здесь таково, и в этом отношении оно весьма твердое:

Ведь не всегда и струна звенит, как мы бы хотели;

Да не всегда и стрела попадает туда, куда метит; [8]

и если как хочу не могу, хочу и как могу.

Так самонадеянным или дальновидным меня сочтут? Того, кто принял бремя труда в течение стольких бессонных ночей, чтобы уготовить себе ненависть при жизни, после кончины же – славу?

И вот мне, давно то задумавшему и долго и трепетно носившему в душе, попадается, наконец, некий угол, как бы и забытый всеми, а именно – ирландский предел мира. И не то, чтобы он совсем не упоминался, однако, ничьё перо до сих пор вполне его не описало.

Но из Ирландии может ли быть что доброе? Разве эти горы источают сладость, а долины текут молоком и мёдом? Так выжмем мёд из камня и масло из скалы: сделаем то, что имеют обыкновение делать ораторы. Ведь им в изумительном роде занятий особенно надлежит оттачивать оружие красноречия, чтобы более искусное перо возвысило незначительность предмета и

И красноречием дало силу слабому предмету. [9]

Надлежит им к этому стремиться охотнее, чтобы сколь в этом они не в состоянии быть плодовитыми, они смогли быть хотя бы красноречивыми; чтобы, сколь мало в этом может рассудок, слово казалось могущим больше. Ведь таково преимущество, такова сила красноречия, что ничего нет столь ничтожного, что бы оно не возвысило, ничего нет столь полного, к чему бы оно не добавило, нет ничего столь темного, что бы оно не осветило, нет ничего столь ясного, что бы оно не прояснило. Ибо, как говорит великий магистрат в «Парадоксах», нет ничего столь невероятного, что нельзя было бы изложить как возможное; нет ничего столь дикого и столь грубого, что нельзя было бы украсить и как бы облагородить речью [10].

Однако что же предложит образованным ушам и людям высочайшего красноречия и жидкокостный слог фраз, и голодная худоба слов? Ибо бесполезно и совершенно излишне как среди красноречивых показывать невзрачное, так и среди ученых заурядное. Какой же звук среди поющих лебедей издаст крикливый гусь? Объявит ли он явно новое, или уже знакомое? Общеизвестное и приевшееся вызывает отвращение; новое не имеет авторитета. Поскольку, как говорит Плиний, трудное это дело – старому придать новизну, новому убедительность, потертому блеск, отвратительному прелесть, темному свет, сомнительному достоверность, и всему – жизненность [11].

Однако я попытался бы кое-как возбудить внимание читателя чем-то новым, которое либо никем до сих пор не было предано известности, либо рассматривалось весьма немногими; и словно в некоем чистом зеркале воспроизвести в этой работенке ясную топографию Ирландии, и сделать ее известной всем.

Ведь в самом деле, для любознательных натур не последняя заслуга обозреть, по крайней мере издалека, свойства и расположение удаленнейших земель, и изложить укрытые с древности особенности; растолковать природу и недостаток всех почти вещей, которые природа производит или высшему миру для украшения, или низшему для употребления; а также описать и столь изумляющие отступления самой природы; провести линию происхождения различных народов от ее начала; исследовать нравы многих людей; и, поскольку земля, где мы находимся, медлительна и несовершенна, лучшей частью нас[12] хоть в уме обежать весь мир и дела мира, и все показать.

Работа эта имеет трехчастное деление. Первая часть содержит о месте Ирландии и о ее расположении относительно большой Британии; о равнинности и гористости земли и о различных ее свойствах; о рыбах и птицах, более отдаленных по месту, чем отличающихся; о зверях и пресмыкающихся и о природе и недостатке каждых, и об отсутствии здесь всех ядовитых животных; также о сравнении востока и запада и о весьма справедливом предпочтении запада; как на это четко указывают предпосланные заглавия. Вторая же часть описывает необыкновенные деяния играющей природы; и не только открытые в этой стране, но и любые прочие, однако, когда они повсюду имеют сходство. А также оглашает славные добродетелями и отмеченные великими и неслыханными миром чудесами деяния святых. Третья часть о первых обитателях этой земли, о каждом по порядку приходе и исчезновении различных народов, о природе и нравах ирландского племени, которое населяет остров по сей день, и о его завоеваниях иноземцами. Наконец, она представляет всю достойную упоминания историю этого народа, вплоть до нашего времени.

Для первых двух я не нашел совершенно никакого свидетельства в ирландских писаниях, совсем никакой опоры посторонней помощи, кроме самого усердия исследования. Лишь в третьей собрал некоторые познания из их хроник об обитателях острова и о происхождении племен. И все же то, что было ими нагромождено весьма путано и бестолково, и большей частью довольно лишнее и незначительное, а также диким и грубым пером, не без великого труда, словно выбирая и извлекая жемчужины из морского песка, все наиболее ценное я насколько мог сжато и ясно изложил в этом сочинении.

Но поскольку, из-за печального состояния человеческого несовершенства

этот труд боится острого жала судьи, [13]

похвалу, однако, могла бы заслужить если не работа, то хоть стремление работающего. Ибо любовь к наукам весьма похвальна; и также весьма похвальным кажется, среди тягостных и почти невыносимых забот двора, некоторое уважение к почтенному. Так достойно хвалы, что, когда тело предано неволе, разум свободен. И поскольку мудрому свойственно время от времени бодростью духа оправляться от внешних терзаний, и все тягостное делить с попеременной утехой, ибо то, что радует, не может казаться тяжким, – достоин хвалы славный досуг посреди многих дел.

НАЧИНАЮТСЯ ГЛАВЫ КНИГИ ГИРАЛЬДА КАМБРИЙСКОГО ОБ ОПИСАНИИ ИРЛАНДИИ.

На три частички разделена эта книжица.

[I.] – Первая часть содержит о положении Ирландии.

О расстоянии между Ирландией и Британией.

Какую землю и на каком удалении имеет с юга.

Какую с севера, какую с востока, и что с запада.

[II.] – Об Испанском море, охватывающем Британию и Ирландию двумя рукавами.

Как Ирландия относится к Британии по величине.

О длине и ширине Ирландии.

[III.] – О различных высказываниях Солина, Орозия, и Исидора, и Беды, некоторых верных, некоторых ошибочных.

[IV.] – О равнинности и гористости земли.

Что горная земля скорее песчаная, чем каменистая.

[V.] – О плодородности почвы, и о маленьких зернах, едва очищающихся с помощью веялки.

[VI.] – О ветренности и дождливости, и об их причинах. О господствующем здесь кавре, склоняющем деревья.

[VII.] – О девяти главных реках, и о других, возникших позже.

[VIII.] – Об озерах и их островах.

[IX.] – О морских, речных и озерных рыбах, и о том, каких из них недостает.

[X.] – О новых рыбах, не обнаруженных в других местах.

[XI.] – О птицах, и о том, каких из них недостает; [и как о природе, так и об аллегориях].

[XII.] – О ястребе. соколе и ястребе-перепелятнике и об их природе.

[XIII.] – Об орле и его природе.

[XIV.] – О журавле и его природе.

[XV.] – О казарках, рождающихся из ели, и об их природе.

[XVI.] – О двувидных птицах и об их природе.

[XVII.] – О птицах, как бы поддельных и не подлинных.

[XVIII.] – О зимородках и их природе.

[XIX.] – О лебедях и аистах и их природе.

[XX.] – О птицах, не появляющихся в зимнее время.

[XXI.] – О цикадах, которые обезглавленные поют слаще, и долгое время мертвые, сами по себе оживают.

[XXII.] – О воронах, пестрых здесь, и их природе.

[XXIII.] – О сорокопутах, белых здесь, и об их природе.

[XXIV.] – О зверях и их природе, и о том. каких недостает.

Об оленях, кабанах и зайцах, маленьких здесь.

Что все животные, кроме человека, здесь меньше, чем повсюду.

[XXV.] – О барсуке и его природе.

[XXVI.] – О бобре и его природе.

[XXVII.] – О ласках и их природе.

[XXVIII.] – О пресмыкающихся и о том, каких из них недостает; и о всех ядовитых, отсутствующих здесь.

[XXIX.] – О ядовитых пресмыкающихся, которые, принесенные сюда, тотчас умирают, и о яде, теряющем вредность.

[XXX.] – О пыли этой земли, убивающей ядовитых пресмыкающихся.

[XXXI.] – О ремнях этой земли, помогающих против яда.

[XXXII.] – О лягушке, найденной недавно в Ирландии.

[XXXIII.] – О различных похвалах острову и свойствам земли.

Что всякий ветер здесь приносит прохладу.

Что этот остров мало нуждается во врачах.

Что ирландцы страдают только от малярии.

[XXXIV.] – О сравнении востока и запада.

[XXXV.] – Что на востоке все стихии смертоносны.

[XXXVI.] – О злобе ядов там и суровости климата.

[XXXVII.] – О несравненной мягкости нашего климата.

[XXXVIII.] – О достойном хвалы отсутствии здесь некоторых вещей.

[XXXIX.] – Что источник ядов на востоке.

[XL.] – Что западные достоинства предпочтительнее восточных.

Второй раздел содержит о диковинах и чудесах Ирландии.

[I.] – О весьма бурном Ирландском море, и его различных приливах и отливах.

[II.] – О противоположных морских приливах в Ирландии и Британии.

[III.] – Что луна управляет как жидкостями, так и влагой.

[IV.] – О двух островах, из которых на одном никто не умирает, на другой не заходит животное женского пола.

[V.] – Об острове, одна часть которого часто посещается добрыми, а другая злыми духами.

[VI.] – Об острове, где тела людей, помещенные под открытым небом, не разлагаются.

[VII.] – О диковинной природе источников.

[VIII.] – О двух удивительных источниках, то есть в Британской Арморике и на Сицилии.

[IX.] – О большом озере, имеющем диковинное происхождение.

[X.] – О рыбе с тремя золотыми зубами.

[XI.] – О северных островах, из которых почти на всех господствуют норвежцы.

[XII.] – Об острове, сначала подвижном, затем сделанном неподвижным посредством огня.

[XIII.] – Об Исландии, которая имеет немногословный и правдивый народ, не использующий клятв.

[XIV.] – О морской воронке, поглощающей корабли.

[XV.] – Об острове Мании, который считается принадлежащим Британии из-за ядовитых пресмыкающихся, которых он допускает.

[XVI.] – Что острова образовались спустя много времени после потопа, и не сразу, но постепенно и как бы посредством вымывания.

[XVII.] – О Туле, западном острове, который весьма известен людям востока, хотя западным совершенно неведом.

[XVIII.] – О хороводе гигантов, перенесенном из Ирландии в Британию.

[XIX.] – О диковинах нашего времени; и сначала о волке, разговаривавшем со священником.

[XX.] – О бородатой женщине с гребнем на спине.

[XXI.] – О человеке-полубыке и быке-получеловеке.

[XXII.] – Об оленевидной корове.

[XXIII.] – О козле, соединившемся с женщиной.

[XXIV.] – О льве, полюбившем женщину.

[XXV.] – О петухах, кричащих в Ирландии иначе, чем повсюду.

[XXVI.] – О волках, имеющих детенышей в декабре.

[XXVII.] – О воронах и совах, имеющих птенцов к Рождеству.

[XXVIII.] – О чудесах; и сначало о яблоках, о воронах и дрозде святого Кейвина.

[XXIX.] – О чирках святого Колеманна, как бы ручных и избегающих вреда.

[XXX.] – О камне, ежедневно чудесным образом наполняющемся вином.

[XXXI.] – О блохах, изгнанных святым Наннаном.

[XXXII.] – О крысах, изгнанных из Фернегинана.

[XXXIII.] – О беглом колоколе.

[XXXIV.] – О различных чудесах Килдарии; и сначала об огне, как бы неугасимом, и неприбавляющемся пепле.

[XXXV.] – Об огне, сохраняемом Бригидой в ее ночь.

[XXXVI.] – Об ограде вокруг огня, за которую не входит мужчина.

[XXXVII.] – О соколе Килдарии, как бы ручном и домашнем.

[XXXVIII.] – О книге, написанной чудесным образом.

[XXXIX.] – О создании книги.

[XL.] – Об удивительных убежищах святых.

[XLI.] – О прыжке лосося.

[XLII.] – О способе прыжка.

[XLIII.] – О житии [святого] Брендана.

[XLIV.] – О говорящем кресте Дублинии, дающем подтверждение истине.

[XLV.] – Об этом кресте, ставшем неподвижным.

[XLVI.] – О золотом, поднесенном кресту и дважды отскочившем, а в третий раз, после исповеди, оставшемся.

[XLVII.] – О безумце в Фернасе, словами о прошлом предсказывавшем будущее.

[XLVIII.] – О лучнике, который перешел ограду Бригиды – и потерял рассудок; и о другом, лишившемся голени.

[XLIX.] – О зерне пшеницы, не проросшем по проклятию епископа Коркагии, а на следующий год чудесно обращенном в рожь.

[L.] – О Филиппе Вигорниенском, пораженном болезнью у Архмахии; и о Гугоне Тирелльском, божественно покаранном.

[LI.] – О мельнице, которая не мелет в воскресные дни, ни что-либо от воровства или грабежа.

[LII.] – О мельнице святого Фехина, куда не входят женщины.

[LIII.] – О двух лошадях, которые, съев овес, похищенный с этой мельницы, тотчас погибли.

[LIV.] – О лучниках, божественно наказанных у Финегласа.

[LV.] – Что святые этой земли кажутся имеющими мстительный характер.

Третий раздел содержит об обитателях этой земли.

[I.] – О первом прибытии, то есть Кесары, внучки Ноя, до потопа.

[II.] – О втором прибытии, то есть Бартолана, через триста лет после потопа.

[III.] – О третьем прибытии, то есть Немеда, из земель Скифии, с четырьмя своими сыновьями.

[IV.] – О четвертом прибытии, то есть пяти братьев, сыновей Делы. Они первыми разделили Ирландию на пять равных частей.

[V.] – О первом монархе Ирландии, то есть Слании.

[VI.] – О пятом прибытии, то есть четырех сыновей короля Милезия, из земель Испании. И как Эримон и Эбер поделили между собой страну.

[VII.] – О раздоре братьев; и как, когда Эбер был убит, Эримон был первым монархом из ирландского народа.

Что от Эбера, или скорее Ибера, реки в Испании, они названы ибернийцы.

Отчего зовутся гойделы и отчего – скоты.

[VIII.] – О Гургунтии, короле бритов. Он отправил в Ирландию басклензиев и разрешил им поселиться в ней.

О двойном старинном праве, по которому Ирландия относится к королям Британии.

[IX.] – О тройном новом праве.

[X.] – О природе, нравах и облике этого народа.

Что ирландцы весьма прекрасны милостью природы, нравами же и обликом весьма отвратительны.

[XI.] – О несравненном мастерстве этого народа в игре на музыкальных инструментах.

[XII.] – О достоинствах и воздействии музыки.

[XIII.] – О первых изобретателях музыкального созвучия.

[XIV.] – О выдающемся усовершенствователе и украшателе музыкальных инструментов.

[XV.] – О названии музыки.

[XVI.] – Сколько королей правило от Эримона до прибытия Патрикия. И что остров был обращен им в веру.

[XVII.] – Что в Ирландии не было архиепископов до прибытия Иоанна Папирона, который насадил в Ирландии четыре паллия.

[XVIII.] – Что три тела, то есть Патрикия, Колумбы и Бригиды были в наши дни в Ултонии в городе Дуне открыты и перенесены.

[XIX.] – Об ирландцах, весьма невежественных в начатках веры.

[XX.] – Об их подлостях и предательствах.

[XXI.] – О топоре, который они всегда носят в руке вместо посоха.

[XXII.] – О доказательстве подлости и новом виде помолвки.

[XXIII.] – О братьях и родственниках, которых они преследуют ненавистью, имея любовь и доверие лишь к воспитанникам и молочным братьям.

[XXIV.] – О пришельцах, также запятнанных этим пороком.

[XXV.] – О новом и необычном способе утверждения власти и господства.

[XXVI.] – О многих на острове совсем не крещеных, до которых еще не дошло учение веры.

[XXVII.] – О клире Ирландии, во многом достойном похвалы.

Что где господствует вино, не правит Венера.

[XXVIII.] – О прелатах, достойных порицания из-за пастырского нерадения.

Что все святые Ирландии исповедники, и не ни одного мученика.

[XXIX.] – Что почти все епископы Ирландии избираются в клир из монастырей.

Что монахи, избранные в клир, должны делать то, что подобает клирикам.

[XXX.] – Чем клирики отличаются от монахов и превосходят их.

Что прелаты, избранные в клир из монастырей, должны брать что-то от монахов, что-то от клириков.

[XXXI.] – Что некоторые кажутся находящимися внутри, кто выброшен вовне, и наоборот.

[XXXII.] – О двусмысленном ответе архиепископа Кассилии.

[XXXIII.] – О колоколах, посохах и прочих такого рода реликвиях святых, которые в большом почете как у народа Ирландии и Скотии, так и Валлии.

[XXXIV.] – О посохе исключительных достоинств, который называют посохом Иисуса.

И о священнике, пораженном двойным страданием.

[XXXV.] – Об ущербных телом, многочисленных в этом народе.

[XXXVI.] – Сколько королей правило от времени Патрикия до прихода Тургесия.

[XXXVII.] – Что во время короля Федлимидия норвежцы под предводительством Тургесия завоевали Ирландию.

[XXXVIII.] – Что англичане говорят, что Ирландию подчинил Гурмунд, а ирландцы – Тургесий.

[XXXIX.] – Откуда Гурмунд пришел в Ирландию или Британию.

[XL.] – Как, когда Гурмунд был убит в Галлии, Тургесий погиб в Ирландии, обманутый уловкой девушек.

[XLI.] – О норвежцах, которые правили около тридцати лет, изгнанных из Ирландии.

[XLII.] – О лукавом вопросе короля Медии.

[XLIII.] – О приходе остманнов.

[XLIV.] – Сколько королей правило в Ирландии от кончины Тургесия до последнего монарха Ирландии Ротерика.

[XLV.] – Сколько было королей от первого Эримона до этого последнего Ротерика.

[XLVI.] – О том, что от первого своего прибытия до Тургесия, и от кончины Тургесия до короля англичан Генриха Второго ирландский народ оставался нетронутым.

[XLVII.] – О победах короля англичан Генриха Второго.

[XLVIII.] – Краткий перечень различных его заслуг и триумфов.

[XLIX.] – О заслугах Генриха Третьего.

[L.] – О заслугах графа Пиктавии.

[LI.] – О различии между двоими.

[LII.] – О герцоге Бретани и господине Ирландии.

[LIII.] – О раздоре братьев между собой и с отцом.

[LIV.] – О герцоринях Саксонской, Испанской и Сицилийской.

[ВТОРОЙ ПРОЛОГ.]

Гиральд блистательному королю англичан Генриху Второму.

Вашему Превосходительству, непобедимый король англичан, герцог Нормандии и Аквитании и граф Андегавии, было угодно направить меня из вашего окружения в Ирландию с вашим возлюбленным сыном Иоанном. Где, не как проходящий мимо, но выполняя обязанность наблюдателя, поскольку я сразу заметил многое, довольно чуждое и совершенно неизвестное другим странам и весьма диковинное своей необычностью; усердный изыскатель, я принялся выяснять, каково расположение земли, каковы свойства, каково происхождение народа, каковы нравы; сколько раз, кем и как она была подчинена и завоевана; что необычное, что неведомое, против своего обыкновенного хода, природа поместила в крайних западных пределах земель. За этими пределами нет ни земли, ни какого-либо обиталища людей или зверей, но лишь океан непостижимыми и тайными путями простирается и разливается бесконечно по всему горизонту. Ибо как восточные страны выделяются и отличаются некоторыми собственными и присущими им диковинами, так и западные украшены чудесами заключеннойв них природы. Ведь сколько раз, как бы устав от серьезных и правильных трудов, природа в отдаленных местах немного отклоняется и отступает, словно играет необычными и тайными отступлениями. Когда же все интересное было собрано и выбрано, я счел небесполезным свести воедино то, что кажется достойным памяти, и открыть это вашему усердию, от которого не укрывается почти никакой рассказ.

Ибо я мог, как прочие, предназначить вашему величеству золотые подношеньица, соколов и ястребов, которыми изобилует остров. Но поскольку я счел, что для великодушного правителя малого стоит то, что может легко прейти и исчезнуть, я более позаботился то послать вашему высочеству, что не может быть утрачено, подготовить через вас будущность тем, что не может разрушить никакое время.

Я посчитал также весьма достойным изложить в общих чертах и очертить пером ваши и вашего славного отпрыска доблестные деяния и заслуги побед, чтобы столь великая слава наших дней не прошла мимоходом, но с помощью записи обрела бы прочную опору вечности. Не сомневаюсь я также, что то должно быть достойным нашего усердия, что памятью о столь славно совершенных деяниях в будущем в душах у многих примером для подражания возрастет сила доблести; и чтение о них, как изображения и описания старших у древних, похвальной ревностью соперничества будет способствовать как неутомимым, так и бездеятельным, последним добавляя искру бодрости, в первых разжигая врожденный огонь.

НАЧИНАЕТСЯ ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ ИРЛАНДСКОЙ ИСТОРИИ.

[I.] О местоположении Ирландии; о различных ее свойствах.

Ирландия, наибольший из островов после Британии, расположена на один короткий день плавания от Британских Валлий[14] в западном океане. Но между Ултонией[15] и Гальведиями в Скотии[16] море сжато примерно вдвое меньшим пространством. С обеих сторон выступающие части каждой из земель можно довольно ясно разглядеть и заметить в тихую погоду, отсюда более четко, оттуда, из-за расстояния, более смутно.

Самый крайний из западных островов, с юга в трех обычных днях плавания он имеет Испанию; с востока – большую Британию; с запада только – океан. С северной же стороны, в трех днях парусного хода, лежит Исландия – наибольший из северных островов.

[II.] Об Испанском море, охватывающем Британию и Ирландию двумя рукавами.

Испанское же море, которое называется также Ибер, то ли от реки Ибер, то ли оттого, что Испания простирается полукругом, возвращаясь между Ирландией и Испанией в западный океан, разделяется на два рукава. Из них один омывает Испанию и Британию, а затем, повернув к северу, разделяет Британию и Галлию. Но хотя побережье этого рукава и здесь и там имеет поблизости земли, от которых он мог получить название, обыкновенно по имени одной только Галлии он называется Галльским морем[17]. А другой рукав того же Иберского моря в северном направлении минует Ирландию и Британию. В длину он вытягивается так же, как в ширину и восходит к арктическим областям, покуда у Оркад не смешивается с северным океаном[18]. Таким образом, насколько Ирландия удалена от прочего общего мира и представляется как бы иным миром, настолько, из-за некоторых вещей, незнакомых обычному ходу природы, она кажется как бы особым этой природы хранилищем, куда та помещает свои редчайшие и ценнейшие тайны.

Ирландия же так близко прилегает к Британии, что перед отплывающими из любого британского порта на запад она предстает той или иной своей частью. Британия, однако, по размеру превосходит Ирландию вдвое. Ведь, хотя обе они вытянуты с юга на север, первая имеет восемьсот миль в длину и около двухсот в ширину, вторая же в длину от Брендановых гор до острова Колумбы, называемого Торах[19], простирается на восемь больших ирландских дней, то есть, покрывающих по сорок миль каждый, и на четыре в ширину от Дублина до холмов Патрикия и Коннахтского моря[20].

Ибо величина Ирландии может быть такова, какова, за вычетом Валлии и Скотии, лучшая часть британского острова, занятая древними королями; которую и бриты некогда по имени первенца Брута Локрина, получившего ее в удел, называли Логрией[21].

[III.] О различных мнениях Солина, Орозия и Исидора, частью верных, частью ошибочных.

Солин довольно точно пишет, что ширина Ирландии распространяется на сто двадцать миль, но о длине умалчивает. Из этого я и заключаю, что она была ему неизвестна, ведь он утверждает, что остров гигантской величины.

Орозий же, после более точных изысканий, заявляет, что Ирландия, ближайшая к Британии, гораздо более ограничена пространством земель, но благоприятнее умеренностью климата и солнца[22].

Исидор также, в согласии с Орозием, говорит, что Ирландия, ближайший к Британии остров, более ограничена пространством земель, но плодороднее из-за расположения[23].

И Беда признает, что Ирландия весьма превосходит Британию и целебностью и ясностью воздуха[24]; о целебности он пишет верно, о ясности же – совсем напротив, как будет видно из последующего.

Ибо, и по ясности, и по спокойствию воздуха, как Галлия Британию, так и Британия намного превосходит Ирландию. Ведь чем дальше к восточным областям, тем более принизывающий и суровый воздух проясняет облик неба, где оно более чистое и ясное, а чем ближе к северо-западным и западным пределам, тем более мягкий и здоровый воздух производит западную умеренность климата, который там более облачный и пасмурный.

В самом деле, протянувшись ровно посередине между холодной Исландией и жаркой Испанией, умеренная от обеих крайностей, из-за мягкости климата и целебности воздуха Ирландия обильно плодоносит.

Имеет же Ирландия при своей величине гораздо более округлую форму, посередине она слегка сужена, а у концов расширяется. А Британия отличается тем, что более вытянута и узка.

Но как Ирландия намного короче и усеченнее Британии на севере, так на юге она не меньше. Однако простирается, по утверждению Беды, далеко за ее пределы[25].

[IV.] О равнинности и гористости Ирландии.

Ирландия – страна неровная и гористая; мягкая и влажная; лесистая и болотистая; воистину, это земля пустынная, непроходимая, но не безводная[26]. Поэтому увидишь здесь и воды, на горах стоящие[27], ибо на самых вершинах высоких и крутых холмов обнаружишь озера и болота. Имеет она местами и прекраснейшие равнины, но, по сравнению с лесами, небольшие; поскольку, по установлению природы, более красивые, чем просторные.

Земля же вдоль почти всего своего края и морских берегов весьма понижена, однако, дальше вглубь сильно приподнята различными холмами и крутыми горами; не только окраины, но и центральные части у нее более песчаные, чем каменистые.

[V.] О плодородии почвы.

Вследствие тучности почвы и обильного созревания плодов земля богата и плодоносна. Поля изобилуют плодами, горы – скотом, рощи – зверьем. Однако остров более плодороден пастбищами, чем плодами, зеленью, чем зерном.

Хлеба многое обещают во всходах, еще больше в колосе, но меньше – в зерне. Ибо зерна пшеницы тут сморщенные и мелкие и с трудом очищаются при помощи какой-либо веялки.

И поля весьма обильно одеваются, и сеновалы полнятся, только зернохранилища пустуют.

[VI.] О ветрах и дождях; и об их причинах.

То, что производит и порождает весна, растит и вскармливает лето, в пору урожая избыточная дождевая влажность едва позволяет собрать. Ибо эта страна, по сравнению с прочими, особенно подвержена дуновениям ветра и дождевым наводнениям. Господствует здесь Кавр, дующий с запада на юг, самый частый и бурный из ветров; почти все деревья с западной стороны, растущие на высотах, в противоположном направлении либо согнуты, либо опрокинуты.

Поскольку земля со всех сторон открыта безбрежному морю и ветрам, никакая из ее внутренних частей, близкая или удаленная, не защищена надежной преградой.

К тому же, из-за такой умеренности этого места, собранные и сжатые в облаках воды, не иссушаясь огнем эфирного жара и не сковываясь путами холодного воздуха, который сгущает их в состояние снега или льда, легче всего разрешаются только дождями.

Равным образом, как и любая другая гористая местность, эта обильно порождает и вскармливает дожди. Ведь прохладой от земли и особенно от гор, ослабляющей силу иссушающего жара, сжатая влага легко обращается в изначальный вид.

Влага же, в соответствии с различными местами скопления, обыкновенно получает различные названия. Пока она еще лежит на холмах, именуется туманом; когда поднимается выше и отрывается от земли, зовется облаками; наконец, вновь распыляясь по каплям, жидкая или плотная, называется снегом или дождем.

Вот поэтому Ирландия, Валлия и Скотия изобилуют дождями.

Пастбищами и лугами, медом и молоком, и вином, но не виноградом богат остров.

Беда, однако, среди прочих похвал острову, говорит, что тот не лишен винограда[28]. Солин же и Исидор объявляют, что там нет пчел[29].

Но, со всем почтением к ним, вернее было бы сказать наоборот: винограда там нет, а пчел он не лишен. Ведь на острове никогда не было и нет виноградников и их разведения. Однако заморские вина, благодаря торговле, так обильно наполняют страну, что едва в чем-либо ощутишь отсутствие возделывания и собственных урожаев.

Ибо вина сюда от своего избытка во множестве отправляет Пиктавия[30]. Ирландия же в возмещение отсылает ей и звериные шкуры, и кожи скота и зверей.

Как и прочие страны, эта имеет медоносных пчел. Однако, как я полагаю, они плодились бы здесь в большем числе, если бы могли избежать ядовитых и горьких тисов[31], которыми зарос остров. Или, скорее, если бы столь большая, с влажностью, ветреность воздуха Ирландии не рассеивала и повреждала их маленькие тельца.

На это можно возразить, что во времена Беды на острове, вероятно, были какие-то виноградники, а много позже времени Солина святой Доминик Оссорийский, как заявляют некоторые, перенес в Ирландию пчел.

Однако я нахожу едва ли извинительным, когда они[32] объявляют эту землю настолько враждебной пчелам, что если якобы даже песок или гравий отсюда где-либо еще рассыпать между ульями, то рой покидает соты.

Беда также говорит, что остров этот славен охотой на оленей и на диких коз, хотя известно, что диких коз там никогда не было и нет.

Не удивительно, впрочем, если эти авторы порой уклоняются с дороги истины, ведь не видя собственными глазами, они узнают все только через посредников и на удалении.

Ибо любая вещь тогда опирается на твердое основание правды, когда имеет рассказчиком свидетеля.

Но они отнюдь не менее достойны заслуженной хвалы за столь тщательное и в целом точное исследование отдаленнейших предметов. А поскольку ничто человеческое не совершенно, и иметь всякое знание и ни в чем не погрешать – качество скорее божественное, чем человеческое, то если случайно и вкрадываются какие-то ошибки, их делает извинительными как наше несовершенство, так и сама удаленность описываемых мест.

Их мы

готовы простить и ожидаем в ответ того же, [33]

полагая, что ничто человеческое нам не чуждо.

[VII.] О девяти главных реках; и о многих других, позже возникших.

Остров еще с первого времени первого после потопа обитателя этой земли, то есть Бартолана, пересекается и орошается девятью главными, знаменитыми и славными реками. Имена их таковы: Авенлифий[34] в Дублинии, Банна[35] в Ултонии, Моад[36] в Коннакции, Слихей и Самаир[37] в Кеннелкуниллии[38], Модарн и Финн[39] в Кенелеонии[40], Саверенн[41] и Лувий[42] в Коркагии.

Течет в Ирландии и множество других рек, но как бы новых и, по сравнению с первыми, недавно появившихся; однако размером они не меньше, и ни в чем, за исключением древности, первым не уступают. Какие-то из них возникли из каналов источников, пронизывающих и орошающих недра земли, другие неожиданно пробились из болот; своим долгим течением они разделяют и разграничивают остров на известные части. Я счел нелишним упомянуть некоторые из них.

Так у подножья горы Бландина[43] берут начало три известные реки, которые называются также тремя сестрами, поскольку получили имена трех сестер: Беруа[44] течет через Лехлинию[45], Эойр[46] – по Оссирии[47], Суир[48] протекает через Архфиний и Трибракцию и у Ватерфордии впадает в море. Слана[49] же – в Вейсефордии, Боанд[50] – в Медии, Авенмор[51] – Лисморийский, а Синнен[52] – Лимирикский.

Но из всех рек Ирландии, новых и старых, первенство заслуженно принадлежит Синнену, как из-за его величины и обширности земель, через которые протекает, так и из-за обильнейшей рыбности.

Он рождается из некоего весьма большого и прекрасного озера, что лежит между Коннакцией и Момонией, и растекается двумя потоками в противоположные стороны света. Один направляясь к югу, минуя город Киллелон[53], огибая Лимирик и, на сто с лишним миль разделяя две Момонии, вливается в Бренданово море; другой же, не меньший, отделяя от Коннакции Медию и дальние части Ултонии и, извиваясь многочисленными изгибами, впадает, наконец, в северный океан.

Таким образом эта центральная река от моря до моря отграничивает четвертую, западную часть острова от трех прочих.

Ибо страна эта издревле делится на пять примерно равных частей: на две Момонии, северную и южную, Лагению, Ултонию и Коннакцию[54]. В пророчестве Мерлина говорится, что все они должны быть сведены воедино[55]. Но об этом скажем полнее в своем месте. Упомянуть же стоит о том, что обе Момонии занимают южную часть острова, Ултония – северную, Лагения – восточную, Коннакция – западную.

[VIII.] Об озерах и их островах.

Кроме того, более прочих земель, которые мы видели, эта будто специально производит многочисленные и прекраснейшие, рыбные и обширные озера. Они заключают в себе острова, слегка возвышающиеся и весьма красивые видом. Властители земель обычно устраивают там места безопасности и убежища и свои резиденции, до которых можно добраться лишь на лодках.

[IX.] О морских, речных и озерных рыбах; и о том, каких из них недостает.

Морские воды вдоль всего побережья весьма изобилуют морской рыбой.

Реки же и озера богаты своей, свойственной им рыбой; в особенности тремя родами: лососем, форелью и илистым угрем. Синнен изобилует жирной сельдью и глазастой миногой, для опасных утех богатых[56].

Но среди них отсутствуют лучшие из тех, что есть в других землях, и благородные пресноводные рыбы; а именно: щука и окунь, плотва, рыба-усач, язь и пескарь.

Отсутствует и малые рыбы, то есть голец, кефаль, гольян, а также почти все, которые не имеют семенного происхождения из морских вод.

Ибо любая страна испытывает в чем-либо свой недостаток. В Британии не водятся черепахи и скорпионы, в Цизальпинской Галлии – медведи и львы, в Италии – окуни, в Палестинской стране – щуки, в обеих из них, а также в Апулии, Калабрии и на Сицилии нет лососей, а в Испании – ни щук, ни окуней, ни фазанов, на Крите – сов, в Средиземном море – сельди, в Венгерском королевстве – угрей.

[X.] О новых рыбах, не обнаруженных в других местах.

С другой стороны, водоемы этой страны имеют рыб трех пород, которые нигде более не встречаются.

Есть какая-то из форелей, более длинная и округлая, с белым плотным и вкусным мясом; она похожа на рыбу тимал, которая на народном языке называется хариус, разве что отличается более крупной головой.

Есть и иные, как формой и размером, так и цветом и вкусом весьма подобные морской сельди.

Есть и третья, во всем подобная форели, разве что без пятен. Первая рыба называется глассан, вторая – кат, третья – брикий[57].

Эти три рода рыб есть только летом, и никогда – зимой.

В Медии возле Фаверы неподалеку друг от друга есть три озера, каждое из которых содержит по одному из этих родов рыбы. К которому другие рыбы никогда не попадают, хотя и имеют взаимно проходимые пути, благодаря текущим между озерами потокам.

И даже если рыба одного рода в перенесена в место и озеро другого, она или погибает, или возвращается назад.

[XI.] О птицах, и о том, каких из них здесь нет.

Из птиц, рождающихся в воде и живущих в воздухе, одними, которыми наделены другие страны, населена и эта; других же она издревле лишена.

[XII.] О ястребе, соколе и ястребе-перепелятнике; и об их природе.

Ястребов же, соколов и ястребов-перепелятников, которым для утехи знати природа дала смелый нрав, загнутый и острый клюв и когтистые лапы, эта страна производит обильнее прочих.

Об этих птицах то достойно удивления, что они заботятся о создании гнезд, сейчас не более многочисленные, чем много веков назад; и хотя каждый год у них растет потомство, однако, никогда не увеличивается множество гнездящихся. Но только когда один из пары погибает, его замещает новый. По многим причинам гнезда убывают, но никогда они не возрастают в числе.

Кроме того, согласно Кассиодору, птицы этого рода, которые питаются охотой, выбрасывают из гнезд своих птенцов, немощных по молодости, чтобы те не привыкли к вялой праздности, бьют крыльями, принуждают нежных птенцов к полету, ибо они должны быть такими, в которых оба родителя были бы уверены [58]. Ибо когда с прошествием времени их крылья уже обретают силу и крепость, при содействии природы их понемногу приучают к охоте; и, обреченные покинуть родные места, они тотчас без возврата изгоняются незаботливыми родителями.

Поэтому, так как намного проще воспитать юных, чем исправить испорченных, предусмотрительные родители по примеру этих пернатых в раннем возрасте обучают и воспитывают своих детей. И поскольку праздность часто придает характеру непостоянство, упражняют и возбуждают их трудами; чтобы пороки оцепенелого безделья, если ими будет наполнен нежный возраст, не изживали с трудом зрелые годы.

К тому же и Господь наказывает своих сыновей, которых любит, и чтобы вернее привлечь и обратить их души к тому истинному, непреложному и вечному блаженству, несчастьями нынешнего века блаженно не дает им блаженствовать. Ибо, как говорит Августин, нет большего горя, чем счастье грешников, которое вскармливает пагубную безнаказанность и, как внутреннего врага, усиливает склонность ко злу [59]. И Григорий пишет: быкам, предназначенным для заклания, предоставляют щедрый корм, а на тех, которых сохраняют, надевают ярмо[60].

Так и взрослых уже сыновей вполне правильно и предусмотрительно иногда удаляют от родного дома, чтобы, предоставленные сами себе, они научились заботе взамен беспечности, усердию взамен праздности, старанию вместо бездеятельности и бодрости вместо вялости. Ведь тот, кто полагается на себя, редко терпит неудачу. Кто во всем зависит от чужой помощи, весьма часто обманывается в желаемом.

Потому отцы и пастыри Церкви понемногу приучают своих детей, когда те уже способны вместить более глубокое знание, к охоте за божественным кормом. Ныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его [61]. И учат их презирать и избегать бедственный путь этой жизни и пропасть пороков; и стремиться всеми силами к истинной и вечной отчизне; и так умерших для мира с милостивейшей жестокостью отправляют в блаженное изгнание.

Кроме того, почти во всем роде животных природа производит самцов бó льшими по силе; а у этих птиц, и у всех прочих, которые живут охотой и преследуют добычу, и которым для выживания особенно нужна сила и свирепость, в ущерб преимуществу самцов, более дерзкими и сильными становятся птицы женского пола.

Пожалуй, это еще может означать, что женский пол во всяком зле намного превосходит мужской. Ибо, как Туллий говорит, мужчины порой, ради одной какой-либо выгоды, совершат когда-либо одно преступление; женщины же, ради того, чтобы единожды насытить страсть, не побоятся совершить разом многих [62]. Также и в Церковной книге сказано: всякая злоба человеческая мала в сравнении со злобой жены [63].

И всегда всеми способами ищут победы над мужами: и лишают изнеженных женами мужей подобающей мужественности.

Ибо Бог избрал немощное мира, чтобы посрамить сильное [64].

К тому же природа настолько обделила самцов этих птиц своей обычной благосклонностью, что они почти всегда с годами лишь больше вырождаются. Другому же полу возраст прибавляет и стремительность, и силу.

У ястребов-перепелятников мы видим то особенным, что они усеяны пятнами, одни белоснежными, другие красными, а некоторые – обоих цветов. Поэтому некоторые предполагают, что эту разницу они получают от свойств деревьев, на которых родились. Но поскольку это различие часто увидишь и у птенцов, выведенных на одном дереве, и даже в одном гнезде, более верным кажется мнение, что эта разница в цвете происходит, скорее, естественным образом от родителей.

Сообщают о ястребе-перепелятнике также то, что когда зимой ударит сильный мороз, он поздним вечером ловит птаху; просидев на ней всю ночь для согревания, утром, как бы в благодарность за ночную услугу, отпускает ее невредимой[65].

Ястребы и ястребы-перепелятники, более различные по размеру, чем по существу, преследуют добычу с весьма быстрой стремительностью, и обычно с первого же налета или терпят неудачу, или получают желаемое.

Соколы же разных видов, большие и малые, породистые и худые, маленький кречет и летний чеглок, медлят поначалу, затем проворно гонят добычу, поднимаясь ввысь широкими кругами, и с высоты решительно бросаются на жертву. Настигнув, резко бьют массивной грудью и выставленными вперед остриями своих лап сминают и рвут.

И столь быстро и неудержимо они несутся, что убегающая птица, постоянно меняя направление, устремляясь то снизу вверх, то сверху вниз, к удовольствию не одного, но всех наблюдающих, как бы она искусно и долго не уходила в пустоте неба от погони, не убережется от неумолимого врага.

Ястребы и ястребы-перепелятники, более тонкие по натуре, требуют и пищи поотборнее, и носильщиков побережливее. Соколы же и в том, и в другом менее прихотливы, и способны к более дальнему полету, и гораздо охотнее возвращаются на руку к носильщику, как только их достигает его вид или даже голос.

На первых птиц похожи те, кто, пристрастные и склонные к роскошной пище, выездам, дорогому платью и различным плотским удовольствиям, наслаждаясь, ведают лишь земное и в нем пребывает. И поскольку тяжелым и упорным усилием не ищут себе добычу в вышине, жизнь их внизу, а не на небе.

Другим же птицам подобны те, кто, отложив изысканные яства и все прочие радости плоти, по божественному внушению предпочли, скорее, суровостью терзать плоть. И поскольку подвиг труден всегда [66], они, возносясь добродетелью в небо, после долгого и тяжкого полета обретают в вышине добычу добыч, драгоценную награду за труды, которую употребляющие усилие восхищают.

Соколы (falcones) получили свое имя от работы серпом (a falcando), поскольку движутся по кругу подобно серпу; кречеты (gyrofalcones) – от круговращения (gyro-facere) или от “кругового движения серпом”; перепелятники (nisi) – от полета (nisus), ястребы (accipitres) – от захвата добычи (?) (ab accipiendo).

[XIII.] Об орле и его природе.

Увидишь здесь также не меньшее изобилие орлов, чем в других местах коршунов.

Эти птицы не отводя взгляда вперяют взор глаз в самые лучи солнечного тела; и, как говорят, хотя бы и против воли приучают к тому же юных птенцов. Поэтому, из-за остроты (acumen) глаз они и называются орлами (aquilae).

Так созерцательные мужи стремятся полным и непреклонным взором ума к самой природе божественного величия и истинному солнцу справедливости; и, положив руку на плуг небесного рая, не оглядываются назад[67].

И церковные родители, чтобы в юном возрасте приучить сыновей к благому, учат направлять внутренние очи к созерцанию и желанию божественного света.

Кроме того, они живут столько веков, что, благодаря обновлению юности, спорят, кажется, с самой вечностью.

Так и святые мужи, с обновлением невинности истинной юности, когда уже совлекли ветхого человека и облеклись в нового, благополучно достигают плода вечной жизни.

Обычно они летают столь высоко, что их оперение опаляется пылающими лучами солнца.

Так и те, кто в священных писаниях выше дозволенных пределов, которые преодолеть не должны и не могут, силятся проникнуть в трудности и загадки небесных тайн, когда словно бы опалены крылья самонадеянного ума, на которых они перемещаются, приходя в себя, остаются внизу.

Но поскольку здесь появляется завязка, требующая вмешательства[68], ибо я во многих местах и читал, и сам видел, как многие в этом отношении серьезно ошибались, я счел весьма простительным чуть дольше и тщательнее на этом остановиться.

Камни и мягкую землю, которые, не имея в себе движения, лишь наличием тяжести удерживаются и тяготеют к центру, намного превосходят деревья и травы; о которых известно, что они некоей словно жизненной силой и растительной жизнью исподволь и незаметно сами по себе движутся, растут и увеличиваются.

Намного выше деревьев и трав неразумные животные, которые, ощутимым образом сами по себе передвигаясь с места на место, некоей силой воображения узнают жилище и запоминают предшествующие события. Поэтому в этом отношении некоторые из них даже предпочитаются разумным. Ведь где избыточествует рассудок, там уступает воображение.

Их же намного превосходит микрокосм-человек. Обладая разумом и рассудком, располагая поднятым лицом и речью, достойнейшее из всех земных созданий, почитает и чтит Создателя.

И как человек превосходит прочих, так ангельская природа превосходит всех; насколько она выше человека тонкостью материи и расположением, насколько ближе к Создателю, рядом с которым постоянно пребывает, настолько и пониманием больше.

Всемогущий же и все сотворивший Бог, как горшечник выше глины, скульпторвыше изображения, намного более, чем можно описать или помыслить, несравненно выше всех творений. Он, бесспорно, творит все, что хочет [69]; Он сказал, – и сделалось, Он повелел, – и явилось [70]; от Него всякое знание; и от Его полноты все мы приняли [71]; от Него мы получили и то, что мы есть, и то, что мы разумны; от Него, как ручей из источника, изначально исходит всякое и повсюду разумение.

Если же человеческая природа столь ниже и недостойнее ангельской, скажи, о человек, какой дерзостью, каким безрассудством ты предполагаешь выведывать и дотошно описывать то, для исследования чего сами ангелы считают себя весьма недостойными? Каким высокомерием ты стремишься схватить разумом то, что не может быть ни вмещено, ни познано никаким умом? Ибо как непостижим Тот, перед величием Которого склоняются Господства, трепещут Власти, так непостижимы суждения Его, и неисследимы пути Его [72]. Ибо Мои мысли – не ваши мысли; и пути Мои – не ваши пути, говорит Господь. Но, как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших [73]. Неужели настолько надмевается сердце твое и возносятся очи твои, ходишь в столь великом и в дивном сверх тебя? [74] Разве настолько гордыня отделяет тебя от любви, что высокомудрствуя и стремясь к высшему, ты отказываешься последовать смиренным? [75] Когда надлежит, однако, не думать (о себе) более, чем должно думать, но думать скромно [76].

Так что остерегайся, постигая это, добиться того, что покажешься мало понимающим. Остерегайся законно лишиться преимущества рассудка и ума, которым по милости Творца ты возвышаешься под небом, когда употребляешь его против Него же. Остерегайся ставить престол на севере и напрасно стараться уподобиться Всевышнему[77]. Остерегайся, воздвигая в высоту рог, говорить на Бога неправду[78]. Остерегайся же, стремясь в высоту, упасть с высоты. Остерегайся, говорю, столь непомерно вознесясь выше себ я, низвергнуться глубоко ниже себя.

Так разумейте, неразумные в людях; и умудритесь, наконец, глупые. Неужели Тот, кто насадил ухо, не услышит? Или Кто образовал глаз не увидит? Кто наказывает человека не обличит; Тот, Кто учит человека разумению? Господь знает помышления человека, что они суетны[79].

Послушайте лучше как смиренно муж тот, о ком сам Господь свидетельствует, что нашел его Себе по сердцу, то есть царь и пророк Давид воспевает в псалмах: Господи, не надмевалось сердце мое, и не возносились очи мои, и я не ходил в великом и дивном сверх меня [80]. Послушайте что мудрейший из царей земных Соломон говорил сыну: Сын мой, того, что выше тебя, не исследуй; и что больше твоих сил, не испытывай. Но что заповедал тебе Бог, о том всегда размышляй; и о множестве дел Его не любопытствуй [81]. Также: нехорошо тому, кто ест много меда [82]; и еще Нашел ты мед, ешь сколько потребно; чтобы, сильно пресытившись, не извергнуть его [83]. Также: кто ищет величия, подавляется славой [84].

И пользуясь отчасти словами Иова, человек праведнее ли Бога, и муж чище ли Творца своего? Вот, Он и слугам Своим не доверяет, и в ангелах своих усматривает недостатки. Тем более – в обитающих в храминах из бревен. которых основание прах, что приходят в смятение, поднимая лица к небу и истребляются, словно молью [85]. Также у него: не праведен человек перед Богом [86].

Так скажи же, хрупкий сосуд, с каким лицом ты дерзаешь, вопреки и рассудку, и вере, давать отчет обо всем, что вверху и что внизу, и особенно о том, что есть выше всякого разумения? Ибо что более противоречит рассудку, чем пытаться рассудком превзойти сам рассудок? И что более противоречит вере, чем не верить, что бы ни отказывался постигнуть твой рассудок? Но, возможно, тебя может побуждать это из Соломона: кто быстро верит, непостоянен сердцем [87], словно он хотел рассеять веру рассудком. Но знай, что Соломон это сказал не о вере в Бога, но о взаимном между нам легковерии. Той же вере, что в Бога, Григорий совершенно отказывает в заслуге, если ей человеческий рассудок предоставляет доказательство. Апостолы хвалимы за то, что по одному гласу призыва последовали за Спасителем. В похвалу, несомненно, сказано: по слуху ушей повиновался мне [88]. Напротив, порицаемы ученики за то, что неохотно поверили. Наконец, восхваляется Мария, потому что предупредила верой рассудок. И наказан Захария, потому что испытывал веру рассудком. А с другой стороны, славится Авраам, который сверх надежды поверил с надеждою [89].

Вернемся же к естественному; какой когда- либо рабу господин, или какой Эвриалу Нис, какой Полинику Тидей, какой Пиладу Орест так доверял все секреты души, чтобы не оставил, скорее, свои глубочайшие тайны в сокровенном архиве сердца, никогда никому не открытыми или не предназначенными для этого? Тем более Бесконечный оставляет себе бесконечное. Неужели настолько властитель Господь и Гончар вселенной нижайшим рабам и глиняным сосудам всего себя раскрыл, чтобы столь хрупкой, столь тленной, столь жалкой материи, которая вокруг столь неисповедимой, столь невыразимой природы Божества, тотчас стало известным все, что есть или может быть? Кто когда-либо видел, чтобы картина силилась овладеть всеми умениями художника? Неужели кувшин говорит своему гончару: Почему ты изготовил меня сверху узким, а снизу широким?. Поэтому и читаем в Книге Премудрости[90]: морской песок, и капли дождя, и дни века кто исчисляет? Высоту неба, и ширину земли, и глубину бездны кто измерил? Премудрость Бога, все превосходящую, кто исследовал? [91]. Там же: Корень премудрости кому открыт, и хитрости ее кто познал? Учение мудрости кому открыто и явлено? И умножение хода ее кто постиг? Един Всевышний и всемогущий Творец; Царь могучий и весьма страшный; сидящий на престоле Своем и владычествующий Бог. Он сотворил это Духом Святым; и увидел, и исчислил, и измерил; и излил ее на все труды Свои и на всякую плоть; по даянию своему послал ее любящим Его [92].

Следовательно, премудрость не всецело, но частично и как бы по каналам достигает своих; чтобы к ней всегда, словно к живому источнику, неистощимому и неисчерпаемому колодцу обращались в каждой нужде.

Поскольку же Премудрость Божия – бездна великая [93], небо небес Господу [94], и тому, что останется надлежит сгореть огнем, мы должны помнить, и с благодарностью, что допущены к части познания, а не к полноте понимания или исследования.

Поэтому кому-то, весьма усердно дознававшемуся, что же делал Бог до того, как появился мир, весьма остроумно, и скорее к человеку, чем к речи, и ответил Августин: приготовлял, сказал он, геенну для задающих глупые вопросы[95].

Ибо напрасно о вещах этого рода беспокоится живой дух. И чтобы заключить в конце как бы обоюдоострой дилеммой: благочестивая душа такого не доискивается, а в нечестивую душу мудрость не войдет. И чтобы сказать словами пророка: сколь возвеличены дела Твои, Господи! Весьма углубились помышления Твои; муж мудрый не познает, и глупый не уразумеет их [96].

[XIV.] О журавле и его природе.

Журавли собираются в таком большом числе, что часто в одной стае найдешь их сотню или около того.

Эта птица, каждую ночь, по велению природы, поочередно охраняя общую безопасность, стоит на одной ноге, а другой неоперенной держит на весу камень; чтобы, если вдруг подкрадется сон, от его падения тотчас пробудившись, вновь вернуться к бодрствованию.

Птицы эти представляют образ прелатов церкви; которым надлежит бодрствовать над паствой и охранять ее, ибо в какую стражу приходит вор[97], точно неизвестно; и всякая священная забота должна висеть в душе подобно камню, она и отгоняет всякое оцепенение, и не позволяет думать ни о чем кроме себя; если же порой она выскальзывает, то разум, не отвыкающий от нее, словно пробудившись ото сна, вновь ее принимает.

Кроме того, об опасности эта птица предупреждает криком. Так и церковные пастыри отгоняют волков от овечьего двора божественным лаем и, подобно трубе, возвышают голос в неустанном крике.

Эта птица имеет столь горячую, столь огненную печень, что и случайно проглоченное железо не может остаться не переваренным.

Так сердце, воспламененное огнем любви, укрощает и смягчает прежде жестокую и непреклонную душу и побуждает ее склониться наконец к согласию братского мира.

Глухари здесь водятся в изобилии.

Луговые же куры, которых в просторечии называют grutae, здесь немногочисленны и невелики; и расцветкой и размером они похожи на куропаток.

Бекасов же, также называемых cardioli, как больших лесных, так и малых болотных, без числа. Но количество малых болотных больше.

Также и перепелов здесь множество. Крикливые и шумные коростели бесчисленны. И воспевающих день жаворонков без счета.

[XV.] О казарках, рождающихся из ели и об их свойствах.

Много здесь и птиц, которые называются казарки, и которых природа производит вопреки природе, диковинным образом; напоминают же они болотных гусей, но меньше размером. Ибо они вначале как смола рождаются из еловых бревен, плавающих в море. Затем свисают на клювах как бы с водоросли, прикрепившейся к бревну, заключенные в раковины для более свободного развития; и так пока, с прошествием времени, одетые в прочное облачение из перьев, не падают в воду или не переносятся полетом в свободу воздуха. Согласно неведомой и весьма удивительной семенной причине, питание и рост они поддерживают от древесного сока и морской влаги.

Я много раз своими глазами видел на морском побережье более тысячи телец этих птиц, свисающих с одного бревна, заключенных в раковины и уже сформировавшихся.

От их соития, как обыкновенно бывает, не откладываются яйца; и никогда птица для их порождения не высиживает яиц; ни в одном краю земли не видели, чтобы они предавались страсти или вили гнезда.

Поэтому в некоторых частях Ирландии епископы и церковные люди имеют обыкновение в постное время без разбора есть тех птиц, как бы не мясных, ибо не рожденных от плоти.

Однако они весьма тонко введены в заблуждение. Ведь если бы кто съел часть от бедра прародителя, плотяного, хотя и не рожденного от плоти, того я бы не счел непричастным к поеданию мяса.

Образумься, злосчастный иудей, образумься, пока не поздно! Первое порождение человека из праха без мужчины и женщины, и второе – от мужчины без женщины, ты из почтения к Закону не дерзаешь отвергнуть. Лишь третье, от мужчины и женщины, поскольку оно обыкновенно, по жестоковыйности твоей ты признаешь и подтверждаешь. От четвертого же, лишь в котором и есть спасение, то есть от женщины без мужчины, ты с упрямой злобой отрекаешься, к собственной погибели.

Стыдись, несчастный, стыдись; и обратись, хотя бы, к природе. Для укрепления веры, для нашего научения она и теперь новую тварь порождает и производит безо всякого мужского или женского участия.

Следовательно, первое порождение – из глины, а это последнее – из дерева. То, поскольку оно Господином природы сотворено лишь единожды, потому навсегда осталось поразительным. Это же, не менее изумительное, однако, менее изумляющее, ибо оно многократно, совершает подражательница природа. Ведь так человеческая природа устроена, что ценным или удивительным почитает лишь то, что необыкновенно и случается редко.

Восход и закат солнца, чего нет в мире прекраснее, нет достойнее изумления, поскольку видим каждый день, минуем безо всякого восхищения. Затмение же солнца, поскольку бывает редко, поражает весь мир.

Таким же образом, кажется, происходит, одним ветром, и неким неведомым одушевлением, безо всякого смешения, порождение пчел из воска.

[XVI.] О двувидных птицах и их природе.

Много здесь также и птиц двойной природы, которые называются орланы; они меньше орла, но крупнее ястреба. Удивительный труд играющей природы соединил у них одну лапу вооруженную когтями, открытую и хищную, а другую закрытую и безвредную, пригодную только для плавания.

Удивительно в этих птицах, очевидцем чего я часто был, как они спокойно парят, опираясь на крылья, высоко в воздухе над морскими волнами, чтобы лучше проникать взглядом в глубину. Когда же, сквозь столь бурный промежуток воздуха и воды, с линкеевой зоркостью заметят прячущихся в глубине вод рыбок, стремительно бросаются вниз. И когда погружаются и всплывают, плавательной лапой направляют себя в воде, хищной же лапой хватают и извлекают добычу.

Так древний враг, сколько бы мы не скрывались, острым взглядом замечает нас в бурных волнах этого мира. Когда же во время скоротечных успехов как бы при помощи безвредной лапы к нам подберется, тогда, кровожадный разбойник, будто хищной лапой хватает и истребляет несчастные души.

[XVII.] О птицах, как бы поддельных, и не подлинных.

Стоит отметить, что среди птиц обеих пород, как этой, так и предыдущей, находятся некоторые, подобные прочим, однако как бы поддельные не подлинные; имеющие обычную для птиц природу, и весьма отличающиеся от обеих разновидностей. Однако внимательный ум распознаёт у любых вещей как различия сходного, так и сходства различного.

[XVIII.] О зимородках и их свойствах.

Есть и птички, которые называются зимородки, поменьше дрозда; здесь, как и повсюду, они редкие и речные; укорочены, как перепела; и ныряют в воду за мелкой рыбешкой, которой кормятся. И сохраняя во всем прочем свои свойства, они отличаются лишь расцветкой. Ибо здесь они выродились и имеют белое брюшко и черную спину[98]; тогда как в других местах вид у них пестрый и красивый из-за алого брюшка, красного клюва и лап, спины же и крыльев переливающихся яркой зеленью, как у попугая или павлина.

В этих птичках диковинно то, что они, если после смерти положены в сухое место, не разлагаются; и помещенные среди одежды или каких-либо иных вещей, сохраняют их невредимыми от моли и делают благовонными.

И, что достойно большего изумления, также после смерти подвешенные в сухом месте за клюв, они каждый год обновл