Два источника космогонии 5 страница. А теперь, кто или что есть спутник.

А теперь, кто или что есть спутник? ВАЛИС, кто или что он? Ключ в глиняном горшке, или кувшине, не важно. Знак рыбы — ваш мозг вычислил его среди разрозненной информации. Знак рыбы. Христиане. Хламида на женщине. Временная дисфункция. Существует какая‑ то связь между ВАЛИСом и ранними христианами, я только пока не пойму какая. Вся информация разрознена, все Урывками. Например, когда Феррис Фримонт читает досье на «Меритон рекордс», вы успели уловить там хоть что‑ нибудь?

— Нет, — хором ответили мы с Жирным.

— Он существует давным‑ давно, — хрипло процитировал Кевин. — И он до сих пор работает.

— Там так написано? — спросил Жирный.

— Да! — ответил Кевин. — Там так написано.

— Значит, я не единственный, кто встретил Бога, — проговорил Жирный.

— Зебру, — поправил Кевин. — Ты не можешь утверждать, что это был Бог.

— Спутник? — спросил я. — Очень древний спутник, который выстреливает информацией?

— Они сняли научно‑ фантастический фильм, — раздраженно проговорил Кевин. — И ты бы снял такой же фильм, если бы столкнулся с чем‑ то подобным. Ты же должен знать. Разве нет, Фил?

— Да, — сказал я.

— Назвали его ВАЛИСом, — продолжал Кевин, — и сделали древним спутником. Который управляет людьми, чтобы уничтожить тиранию, воцарившуюся в Соединенных Штатах. Тут очевидный намек на Ричарда Никсона.

Я сказал:

— Следует ли считать, что фильм «ВАЛИС» рассказывает о том, как Зебра, или Бог, или ВАЛИС, или трехглазые люди с Сириуса сместили Никсона?

— Точно, — сказал Кевин. Я обернулся к Жирному:

— Не говорила разве тебе во сне трехглазая сивилла, что «заговорщиков обнаружили и о них позаботятся»?

— В августе семьдесят четвертого, — кивнул Жирный. Кевин отрезал:

— Именно в этом году и в этом месяце Никсон ушел в отставку.

Позже, когда Кевин вез меня домой, мы беседовали о Жирном и о ВАЛИСе, поскольку предположительно ни тот, ни другой не могли нас подслушать.

Кевин все это время не сомневался, что Жирный просто спятил. Он видел ситуацию таким образом: чувство вины и скорби после самоубийства Глории разрушило мозг Жирного, и бедняга так и не оправился. Бет — просто сучка; женившись на ней от отчаяния, Жирный только стал еще более несчастен. В конце концов, в семьдесят четвертом, он окончательно тронулся. В его пресную жизнь ворвались яркие шизофренические видения. Жирный начал видеть чудные цвета и слышать умиротворяющие слова, в действительности сгенерированные его собственным подсознанием. Эти видения буквально обрушились на Жирного, уничтожая его эго. Пребывая в психически неуравновешенном состоянии, Жирный обрел успокоение при помощи «встречи с Богом» — так он воспринимал происходящее с ним.

Для Жирного тотальное помешательство стало спасением. Полностью утратив контакт с реальностью в какой бы то ни было форме, Жирный поверил, что сам Христос заключил его в объятия.

А потом Кевин отправился в кино, и теперь он ни в чем не был уверен — творение Матушки Гусыни потрясло его.

Я гадал, по‑ прежнему ли Жирный собирается в Китай, чтобы найти там «пятого Спасителя» — теперь, когда стало ясно, что достаточно добраться до Голливуда, где сняли фильм про ВАЛИС, или — если там действительно живут Эрик и Линда Лэмптоны — до Бербанка, Центра американской звукозаписывающей индустрии.

Пятый Спаситель — рок‑ звезда.

— Когда сделали «ВАЛИС»? — спросил я у Кевина.

— Фильм или спутник?

— Фильм, конечно. Кевин сказал:

— В семьдесят седьмом.

— А у Жирного все началось в семьдесят четвертом.

— Верно, — кивнул Кевин. — Еще до того, как пошла работа над сценарием, насколько мне известно. Гусыня говорит, что написал сценарий за двенадцать дней. Не уточняет, правда, когда. Впрочем, поскольку он хотел приступить к съемкам как можно скорее, напрашивается вывод, что это было после семьдесят четвертого.

— Но наверняка ты не знаешь.

— Можно выяснить у Джемисона, — сказал Кевин. — Он же был фотографом, так что должен знать.

— А если это было именно тогда? В марте семьдесят четвертого?

— Ни фига себе, — покачал головой Кевин.

— Ты же не думаешь, что это и в самом деле информационный спутник стрелял в Жирного лучами?

— Нет, это научно‑ фантастическая штучка из научно‑ фантастического фильма, — принялся размышлять Кевин. — Так мне кажется. Хотя в фильме есть временная дисфункция. Гусыня знал, что тут замешано время. Это единственный способ понять фильм… женщину с кувшином. Откуда у Жирного горшочек? Какая‑ то шлюха подарила?

— Сделала, обожгла и подарила ему в семьдесят первом, когда от Жирного ушла жена.

— Не Бет.

— Нет, первая жена.

— После смерти Глории.

— Верно. Жирный говорит, что Бог дремал в горшочке, а в марте семьдесят четвертого проснулся — тогда и произошла теофания.

— Я знаю немало людей, которые считают, что Бог спит в горшочке, — заметил Кевин.

— Не сыпь соль на рану.

— Ладно. Выходит, босая женщина жила в Древнем Риме. Я сегодня кое‑ что увидел в фильме, чего до этого не замечал. Не хотел говорить Жирному, чтобы тот не заметался по комнате, как шутиха. На заднем плане, за женщиной у ручья, можно разглядеть расплывчатые силуэты. Возможно, это снимал твой приятель Джемисон. Очертания зданий. Древних зданий из, скажем, древнеримских времен. В первый раз я увидел облака, а во второй — сегодня — здания. Меняется, что ли, проклятый фильм при каждом просмотре?.. Черт, это идея! Каждый раз разное кино. Нет, невозможно.

Я сказал:

— Как и розовый луч, передающий в твою голову медицинскую информацию о врожденном дефекте сына.

— А что, если в семьдесят четвертом случилась временная дисфункция, и Древний Рим прорвался в наше время?

— Это одна из тем фильма?

— Да нет. Я имею в виду, на самом деле.

— В реальном мире?

— Ага.

— Этим можно объяснить Фому. Кевин кивнул.

— Прорвался, — сказал я, — а потом снова исчез.

— А Ричарду Никсону осталось только бродить по калифорнийскому пляжу при костюме и галстуке и гадать, что же такое стряслось.

— Значит, она имела цель.

— Дисфункция? Конечно.

— Мы говорим не о дисфункции, а о ком‑ то или чем‑ то, что манипулирует временем.

— В самую точку, — сказал Кевин. Я продолжал:

— Похоже, твое мнение о сумасшествии Жирного поменялось на сто восемьдесят градусов.

— Ну, Никсон ведь и правда гуляет по пляжу, гадая, что случилось. Первый президент США, которого выставили с работы. Могущественнейший человек на планете. А следовательно, могущественнейший из всех, кто когда‑ либо существовал. Знаешь, почему президента в «ВАЛИСе» зовут Феррис Ф. Фримонт? Я вычислил. «Ф» — шестая буква английского алфавита. Значит, «Ф» равно шести. Следовательно, ФФФ — инициалы Ферриса Ф. Фримонта — представляют число 666. Вот почему Гусыня дал ему такое имя.

— Бог ты мой…

— Точно.

— Получается, наши дни вот‑ вот закончатся Апокалипсисом.

— Жирный считает, что Спаситель скоро вернется, а может, и уже вернулся. Внутренний голос, который он слышит и отождествляет с Зеброй или Богом, разными путями сообщил ему об этом. Святая София — которая Христос, — и Будда, и Аполлон. Голос сказал ему что‑ то вроде: время, которого ты ждал…

— …пришло, — закончил я.

— Не хило. Тут у нас бродит Элия, очередной Иоанн Креститель, и говорит: «Постройте прямо в пустыне хай‑ вэй для Господа нашего». Или фривэй.

Кевин рассмеялся.

Внезапно я вспомнил еще кое‑ что из «ВАЛИСа». Кадр с машиной, из которой в конце фильма Фримонт — переизбранный Фримонт, то есть на самом деле Николас Брейди — выходит, чтобы обратиться к толпе.

— «Тандербёрд», — сказал я.

— Вино?

— Да нет, машина. Фордовская машина.

— Вот черт! — сказал Кевин. — Ты прав. Он вылезал из фордовского «тандербёрда», и он был Брейди. Джерри Форд!

— Может, просто совпадение?

— В «ВАЛИСе» нет просто совпадений. Камера даже наехала на слово «Форд» на машине. Сколько же еще деталей в «ВАЛИСе» мы не заметили? Я имею в виду — сознательно. Уж не говорю о том, что происходит в нашем подсознании. Должно быть, проклятый фильм, — Кевин скривился, — напичкал нас самой разной информацией аудиовизуальным путем. Надо записать саундтрек. В следующий раз возьму с собой магнитофон.

— А что за музыка на пластинках Мини? — спросил я.

— Звуки, напоминающие песни горбатых китов. Я уставился на Кевина — может, шутит?

— На самом деле, — проговорил он. — Я однажды даже записал пленку, где китовые звуки переходят в музыку Мини и обратно. Жутко похоже. Я имею в виду, разницу уловить можно, но…

— А как на тебя влияет синхроническая музыка? — спросил я. — В какое состояние она тебя вводит?

— В глубокое тета‑ состояние, глубокий сон. И еще видения.

— Какие? Трехглазые люди?

— Нет. — Кевин покачал головой. — Священная древнекельтская церемония. Когда в жертву приносят барашка, чтобы прогнать зиму и призвать весну. — Он бросил на меня быстрый взгляд. — По происхождению я из кельтов.

— А раньше ты знал что‑ то об их верованиях?

— Нет. В видении я участвовал в жертвоприношении. Я перерезал барашку горло.

Кевин, слушая синхроническую музыку Мини, вернулся во времена своих предков.

Не в Китае, не в Индии и даже не в Тасмании предстояло найти Жирному пятого Спасителя. «ВАЛИС» подсказал нам, где искать, показав пивную жестянку, смятую колесом такси. Вот откуда пришла информация и помощь.

ВАЛИС — Всеобъемлющая Активная Логическая Интеллектуальная Система, как окрестил его Матушка Гусыня.

Мы сэкономили Жирному кучу денег, времени и сил, включая хлопоты с прививками и паспортом.

Спустя пару дней мы втроем еще раз посмотрели «ВАЛИС». Стараясь быть как можно внимательнее, я осознал, что на поверхности в фильме нет никакого смысла. Если не выискивать намеки и тайные ключи, все остается непонятным. Однако в подсознание информация загружалась независимо от вашего желания. У вас просто не было выбора. Аудитория состояла с «ВАЛИСом» в такой же связи, в какой Жирный состоял с тем, что он называл Зеброй, — передатчик и чувствительный приемник.

В зале опять было полно подростков. Кажется, им нравилось происходящее на экране. Я подумал: кто из них, выйдя из кинотеатра, начнет анализировать фильм так, как делали мы? Скорее всего — никто. Впрочем меня было чувство, что это не имеет значения.

Можно считать, что смерть Глории стала причиной встречи Жирного с Богом, но никак нельзя полагать, что эта смерть повлекла за собой создание фильма «ВАЛИС» Кевин понял это сразу, когда в первый раз посмотрел фильм. Не важно, каково объяснение, главное — то, что произошло с Жирным в марте семьдесят четвертого, случилось на самом деле.

Итак, может, Жирный и псих, но он вступил в контакт с реальностью. Реальностью неизвестно какого рода, совершенно точно не нашей обычной.

Древний Рим — время апостолов и ранних христиан — прорвался в современный мир. Прорвался с определенной целью — свергнуть Ферриса Ф. Фримонта, то есть Ричарда Никсона.

Цель была достигнута, и связь времен прервалась.

Может, и Империя в конце концов погибла?

Теперь, будучи вовлеченным в происходящее, Кевин начал изучать апокалиптические книги Библии в поисках разгадок. В Книге Даниила он наткнулся на отрывок, который, как ему показалось, описывал Никсона.

Под конец же царства их,

когда отступники исполнят меру беззаконий своих

восстанет царь наглый и искусный в коварстве;

и укрепится сила его, хотя и не его силою,

и он будет производить удивительные опустошения

и успевать и действовать и губить сильных и народ святых,

и при уме его и коварство будет иметь успех в руке его,

и сердцем своим он превознесется,

и среди мира погубит многих,

и против Владыки владык восстанет,

но будет сокрушен — не рукою.

К восхищению Жирного, Кевин превратился в прилежного школяра, специализирующегося на Библии. Цинизм уступил место набожности.

Однако на глубинном уровне то, как повернулось дело, пугало Жирного. Наверное, в глубине души Лошаднику было спокойнее думать, что произошедшее с ним в марте семьдесят четвертого имеет своим источником душевную болезнь — в таком случае не обязательно верить в полную реальность случившегося. А теперь ему пришлось поверить. Всем нам пришлось. С Жирным случилось нечто, не поддающееся объяснению; возникли указания на то, что сам наш физический мир исчезает, как и связанные с ним онтологические категории — пространство и время.

— Проклятие, Фил! — сказал мне Жирный однажды вечером. — А если мир вообще не существует? И если так, то что же существует?

— Не знаю, — ответил я. — Ты у нас спец. Жирный внимательно посмотрел на меня.

— Не смешно. Какая‑ то сила или сущность растворила окружающую меня реальность, словно голограмму. И на нее наложилась другая голограмма.

— В своем трактате, — заметил я, — ты ведь как раз об этом и пишешь. О голограммах, происходящих из двух источников.

— Строить теории — одно, — Жирный вздохнул, — а обнаружить, что так оно и есть, — совсем другое!

— Только не надо на меня наезжать, — запротестовал я. Дэвид по нашей рекомендации тоже сходил на «ВАЛИСа» в компании со своей хиппующей подружкой‑ малолеткой. И вернулся из кино довольный — он увидел как Десница Божия выжимает мир, словно апельсин.

— Ага, и все мы барахтаемся в соке, — сказал Жирный.

— Но так ведь устроен мир, — заявил Дэвид. Кевин был раздражен.

— А может Бог создать человека настолько легковерного, что тот поверит, будто вообще ничего не существует? Ведь если ничего не существует, то что тогда означает слово «ничего»? Как одно «ничего», которое существует соотносится с другим «ничего», которое не существует?

Опять мы попали под перекрестный огонь Кевина и Дэвида, только обстоятельства изменились.

— Что существует, — заявил Дэвид, — так это Бог и Воля Божья.

— Хотел бы я быть упомянутым в его Последней Воле, — заявил Кевин. — Вдруг хоть доллар мне оставит.

— Все в Его Воле, хоть первой, хоть последней, — отрезал Дэвид не моргнув глазом. Он никогда не позволял Кевину себя подловить.

Нашей маленькой компанией все сильнее завладевало беспокойство. Мы, друзья, успокаивающие и утешающие одного из нас, всем скопом угодили в большие неприятности. Ситуация коренным образом изменилась: вместо того чтобы утешать Жирного, нам самим пришлось искать у него совета. Только через Лошадника могли мы связаться с Зеброй или ВАЛИСом, который, как оказалось, имеет над нами власть, если верить фильму Матушки Гусыни.

Оно не только выстреливает в нас информацией. При желании оно может контролировать нас. Поработить нас.

Этим все сказано. В любой момент в нас могут шарахнуть розовым лучом, а когда мы обретем зрение — если обретем! — то выяснится, что мы знаем все или, наоборот, ничего. Или попадем в Бразилию четырехтысячелетней давности. Пространство и время ничего не значат для ВАЛИСа.

Общее беспокойство сплотило нас — страх, что мы узнали или догадались о слишком многом. Теперь нам доподлинно известно, что христиане апостольских времен, вооруженные хитроумной технологией, пробили пространственно‑ временной барьер в наш мир и при помощи всеобъемлющей интеллектуально‑ информационной системы коренным образом изменили историю человечества. Раскрыв такой факт, вы имеете мало шансов поставить рекорд долгожительства.

Хуже всего: мы знали — или догадывались, — что апостольские христиане, которые получали учение Христа напрямую из его уст до того, как вмешались римляне, на самом деле бессмертны. Они обрели бессмертие через плазмат, описанный Жирным в трактате. Хотя в действительности апостольские христиане были убиты, плазмат укрылся в пещере Har‑ Хаммади, а теперь вновь вернулся в наш мир. И он, прошу прощения за резкость, голоден как собака. Он жаждет возмездия. И уже начал мстить, воздействуя на сегодняшнее воплощение Империи, на имперское президентство Соединенных Штатов.

Я очень надеялся, что плазмат считает нас друзьями, что он не принимает нас за провокаторов.

— Где же спрятаться, — размышлял Кевин, — когда бессмертный плазмат, который знает все и уничтожает мир посредством его изменения, начнет искать тебя?

— Хорошо, что Шерри не дожила до того, чтобы услышать такое, — проговорил Жирный, всех нас поразив. — я имею в виду, это поколебало бы ее веру.

Все расхохотались. Вера, поколебленная открытием что тот, в кого верили, действительно существует, — парадокс набожности. Теологические взгляды Шерри застыли и закоснели, им некуда было развиваться. Нам пришлось бы утаить свое открытие. Неудивительно, что они с Жирным не могли жить вместе.

Встал вопрос: как войти в контакт с Эриком Лэмптоном, Линдой Лэмптон и сочинителем синхронической музыки, Мини? Очевидно, используя меня и мою дружбу — если это дружба — с Джемисоном.

— Дело за тобой, Фил, — сказал Кевин. — Под лежачий камень вода не течет. Позвони Джемисону и скажи ему… да все что угодно. У тебя голова варит, придумаешь. Скажешь, что написал обалденный сценарий и хочешь, чтобы Лэмптон прочел его.

— Назовешь его «Зебра», — добавил Жирный.

— Ладно, — сказал я. — Назову его «Зебра» или «Конская Задница», как скажете. Вы, конечно, понимаете, что это против профессиональной этики?

— Какая этика? — вопросил Кевин в свойственной ему манере. — Твоя этика — точь‑ в‑ точь как у Жирного. Никогда не была на первом месте.

— Вот что ты должен сделать, — сказал Жирный. — Покажи ему, что знаешь о гнозисе, открытом мне Зеброй, который появляется в «ВАЛИСе». Это его заинтригует. Я напишу несколько формулировок, полученных напрямую от Зебры.

Вскоре он подал мне листок.

18. Реальное время закончилось в 70‑ м году о. э. с падением Храма Иерусалимского. Оно снова началось в 1974 году о. э. Промежуточный период был высококачественной подделкой, интерполяцией, подражающей творению Разума. «Империя бессмертна», однако в 1974‑ м была послана шифровка, сигнализирующая о том, что Железный Век закончен. Шифровка состояла из двух слов: ЦАРЬ ФЕЛИКС, что означает Счастливый (или Справедливый) Царь.

19. Зашифрованное послание из двух слов ЦАРЬ ФЕЛИКС предназначалось не для людей, а для потомков Эхнатона, представителей трехглазой расы, тайно живущих среди нас.

Прочитав написанное, я задал вопрос:

— Полагаешь, я должен показать это Робину Джемисону?

— Мол, отрывок из сценария «Зебры», — посоветовал Кевин.

— Шифровка настоящая? — спросил я Жирного. На лице его появилось загадочное выражение.

— Возможно.

— Это тайное послание из двух слов действительно существовало? — спросил Дэвид.

— В семьдесят четвертом, — кивнул Жирный. — В феврале. Криптографы армии США изучали‑ изучали его, но так и не поняли, о ком идет речь и что это значит.

— А ты откуда узнал? — поинтересовался я.

— Зебра ему сказала, — хмыкнул Кевин.

— Нет, — заявил Жирный, однако дальше объяснять не стал.

В киноиндустрии всегда имеешь дело с клерками, и никогда — с важными шишками. Однажды, будучи под кайфом, я пытался связаться с Кей Ленц, на которую запал после фильма «Бризи». Ее агент сразу же дал мне от ворот поворот. То же самое случилось, когда я хотел пробиться к Виктории Принципал, которая сейчас сама агент. На нее я тоже запал, но, когда начал дозваниваться на «Юниверсал», меня точно так же обломали.

В нынешнем случае, конечно, дело другое — у меня был адрес и телефон Робина Джемисона в Лондоне.

— Да, я вас помню, — раздался из трубки приветливый голос, когда я позвонил в Лондон. — Писатель‑ фантаст с юной невестой, как выразился в своей статье мистер Пурсер.

Я сообщил Джемисону об ударном сценарии под названием «Зебра», а потом сказал, что видел их сенсационный «ВАЛИС» и подумал, что Матушка Гусыня идеально подходит на главную роль — лучше, чем Роберт Редфорд, чью кандидатуру мы тоже обсуждали, поскольку сам он очень хотел бы сняться.

— Все, что я могу, — ответил Джемисон, — так это связаться с мистером Лэмптоном и дать ему ваш номер телефона в Штатах. Если Лэмптон заинтересуется, тогда он или его агент свяжутся с вами или вашим агентом.

Мы еще немного поболтали, и я повесил трубку с ощущением, что все впустую. Еще я ощутил легкий укол стыда за беззастенчивое вранье, хотя и знал, что это вскоре пройдет.

Является ли Эрик Лэмптон тем самым пятым Спасителем, которого ищет Жирный?

Странное дело, как реальность соотносится с нашими представлениями. Жирный был готов вскарабкаться на самую высокую гору в Тибете и найти там двухсотлетнего монаха, который объяснил бы ему: «Сын мой, все, что случилось, означает…» «Что время обращается в пространство», — сказал бы я. Но я ничего не сказал — мозговые цепи Жирного и так уже были перегружены информацией дальше некуда. Жирному требовался кто‑ то, на кого он мог бы эту информацию вывалить.

— Гусыня в Штатах? — спросил Кевин.

— Да, — ответил я, — если верить Джемисону.

— Ты не сказал ему о шифровке, — заметил Жирный. Мы едва не испепелили его взглядами.

— Шифровка для Гусыни, — сказал Кевин. — Когда он позвонит.

— Когда… — эхом отозвался я.

— Ну пусть тогда твой агент свяжется с агентом Гусыни, — предложил Кевин.

Энтузиазм в нем теперь бурлил сильнее, чем в Жирном. В конце концов, ведь именно он обнаружил фильм «ВАЛИС» и втравил нас в это дело.

— Такого рода кино, — проговорил Дэвид, — изрядно всколыхнет болото. Наверное, Гусыня осторожничает.

— Ну, спасибо, — сказал Кевин.

— Я не нас имел в виду, — начал оправдываться Дэвид.

— Он прав, — кивнул я, вспомнив, какие письма иной раз получал по поводу своей писанины. — Вполне возможно, Гусыня предпочтет связаться с моим агентом. — И мысленно добавил: «Если он вообще захочет с нами связываться».

Его агент против моего агента. Этакий баланс разумов.

— Я займусь этим, — пообещал я.

Так случилось, что заниматься ничем не пришлось. Неделей позже я получил письмо от самого Матушки Гусыни, Эрика Лэмптона. В письме было одно слово — ЦАРЬ. А рядом знак вопроса и стрелочка, указывающая вправо.

Я чуть не обделался. Я задрожал. И приписал слово ФЕЛИКС. А потом отправил письмо обратно Матушке Гусыне.

Там был конверт с обратным адресом.

Сомнений в том, что все мы связаны друг с другом, не осталось.

Итак, человек, которому предназначалась шифровка из двух слов ЦАРЬ ФЕЛИКС — пятый Спаситель, который, если верить Зебре — или ВАЛИСу, — уже родился или родится очень скоро. Я был страшно напуган, когда получил письмо от Матушки Гусыни. И гадал, что почувствует Гусыня — Эрик Лэмптон и его жена Линда, — когда получат ответ с добавленным словом ФЕЛИКС. С правильно добавленным словом, именно так. Лишь одно‑ единственное слово из сотен тысяч английских слов могло подойти. Нет, не английских — латинских. В английском это имя, а в латинском просто слово.

Процветающий, счастливый, плодотворный… — латинское слово FELIX появляется даже в устах самого Бога, который в Книге Бытия говорит: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле». Вот где главный смысл слова felix, в этом Божьем приказе, отданном с любовью. Мы не просто должны жить, но должны быть счастливы и процветать.

FELIX. Плодоносный, плодотворный, изобильный, продуктивный. Словно все благородные сорта деревьев, чьи плоды подаются на изысканный стол. Приносящий удачу, служащий добрым предзнаменованием, благоприятный, благосклонный, благожелательный, процветающий, успешный. Благотворный. Более успешный в.

Последнее значение заинтересовало меня. «Более успешный в». Царь, который более успешен в… в чем? В свержении тирании темного царя, которого он заменяет своим собственным счастливым и легитимным правлением? В окончании века Черной Железной Тюрьмы и наступлении века Пальмового Сада под теплым солнцем Аравии? (Слово felix относится еще и к плодородным землям Аравии.)

После получения письма от Матушки Гусыни наша маленькая группа собралась на заседание.

— Жирный сгорает от нетерпения, — лаконично заявил Кевин.

У него тоже глаза горели от возбуждения и радости. Радости, которую разделяли все мы.

— Вы со мной, — проговорил Жирный.

Мы сбросились на бутылку коньяка «Курвуазье Наполеон» и теперь сидели в квартире Жирного, согревая рюмки, потирая их ножки, словно это палочки для добывания огня, и чувствовали себя большими умниками.

Кевин протянул, не обращаясь ни к кому персонально:

— Любопытно будет, если сейчас проявятся люди в облегающей черной одежде и перестреляют нас. Из‑ за звонка Фила.

— Не выйдет, — проговорил я, подыгрывая Кевину. — Мы посадим Кевина в коридоре со шваброй в руках и посмотрим, осмелится ли кто‑ нибудь сунуться.

— Если и сунется, это ни о чем не говорит, — подхватил Дэвид. — Кевин у половины Санта‑ Аны в печенках сидит.

Три дня спустя в два часа ночи зазвонил телефон. Я еще не ложился, поскольку писал предисловие к сборнику рассказов, отобранному из всего, что я сочинил за двадцать пять лет. Я снял трубку и услышал, как мужской голос с легким британским акцентом произнес:

— Сколько вас?

— Кто это? — в замешательстве спросил я.

— Гусыня.

О Господи, подумал я; меня начала бить дрожь.

— Четверо, — проговорил я дрожащим голосом.

— Доброе предзнаменование, — сказал Эрик Лэмптон.

— Процветания? Лэмптон рассмеялся:

— Нет, у царя с финансами не очень.

— Он… — Я не мог продолжать.

— Вивит. Кажется. Или вивет? — спросил Лэмптон. — В любом случае он жив. Надеюсь, вы счастливы слышать это. С латынью у меня не очень.

— Где? — спросил я.

— Где вы? Телефонный код 714.

— Санта‑ Ана. Графство Оранж.

— Рядом с Феррисом, — сказал Лэмптон. — Вы севернее его усадьбы‑ у‑ моря.

— Верно.

— Мы можем встретиться?

— Конечно, — сказал я, а голос в моей голове произнес: «Это все взаправду!»

— Можете прилететь ко мне? Все четверо? В Соному?

— О да, — сказал я.

— Летите в Окленд, оттуда удобнее добираться, чем из Сан‑ Франциско. Вы видели «ВАЛИС»?

— Несколько раз. — Мой голос все еще дрожал. — Мистер Лэмптон, в этом деле замешана временная дисфункция?

— Как может быть дисфункция в том, чего нет? — ответил он вопросом на вопрос. Потом помедлил. — Об этом вы не подумали.

— Нет, — признал я. — Позвольте сказать, что «ВАЛИС» — один из лучших фильмов, что мы когда‑ либо видели.

— Надеюсь когда‑ нибудь выпустить версию без купюр. Обязательно дам вам возможность увидеть. Мы не хотели купюр, но, сами понимаете… из практических соображений. Вы ведь писатель‑ фантаст? Вы знаете Томаса Диша?

— Да, — сказал я.

— Он очень хорош.

— Да.

Мне было приятно, что Лэмптон знаком с произведениями Диша. Хороший знак.

— В некотором смысле «ВАЛИС» — дерьмо, — продолжал Лэмптон. — Пришлось сделать его таким, чтобы прокатчики не отказались. Для любителей похрустеть попкорном в зале. — Голос стал веселым, в нем появились музыкальные нотки. — Они думали, я буду петь. «Эй, человек со звезд, куда тебя несет?» Боюсь, я их разочаровал.

— Ну…

— Значит, увидимся. Адрес у вас есть, верно»? В следующем месяце я уезжаю из Сономы, поэтому встретимся либо сейчас, либо уже в конце года. Мне нужно лететь в Британию, снять там телефильм. А еще концерты. Запись пластинки в Бербанке. Можем встретиться и там… как вы это называете? В Саутлэнде, на Южных Землях.

— Мы прилетим в Соному, — сказал я. — А другие есть? Кто связывался с вами?

— Люди Счастливого Царя? Поговорим при встрече, когда соберемся вместе: ваша группа, и Линда, и Мини. Вы в курсе, что Мини написал музыку к фильму?

— Да, — ответил я. — Синхроническую музыку.

— Он очень хорош. В его музыке многое. Вот только песен не пишет, говнюк. А я бы так хотел. Он бы писал чудные песни. Мои песни недурны, но я не Пол. — Он помедлил. — Я имею в виду Саймона.

— Могу я спросить? — проговорил я. — Где Он?

— О. Конечно, вы можете спросить. Но никто не собирается вам отвечать, пока мы не встретимся. Послание из двух слов не слишком много говорит о вас, не так ли? Хотя кое‑ что я уже выяснил. Вы сидели на наркоте, потом завязали. Знакомы с Тимом Лири…

— Только по телефону, — поправил я. — Один раз разговаривал с ним по телефону. Он был в Канаде с Джоном Ленноном и Полом Вильямсом — не певцом, писателем.

— Вас никогда не арестовывали? За наркотики?

— Никогда.

— В свое время вы были своего рода наркогуру для тинейджеров — где же?.. — ах да, в округе Марин. В вас даже стреляли.

— Не совсем так, — возразил я.

— Вы пишете весьма странные книги. Вы точно уверены, что никогда не подвергались аресту? Если такое случалось, мы не сможем встретиться.

— Уверен, — сказал я.

Лэмптон мягко, даже с некоторым удовольствием проговорил:

— Какое‑ то время вы были связаны с негритянскими террористами.

Я промолчал.

— Ваша жизнь — целое приключение, — заметил Лэмптон.