Предпоследняя истина

Филип ДИК

Туман может хлынуть снаружи, и вы утонете в нем - он заполнит всю

комнату. Джозеф Адамс сидел в глубокой задумчивости возле высокого узкого

окна своей библиотеки, поглядывая изредка на туман, надвигавшийся с Тихого

океана. Дом этот был построен из бетонных блоков - в далеком прошлом из

них был сложен пандус при въезде на Набережное Шоссе. Вечерело, весь мир

погружался во тьму. И поэтому подступавший все ближе и ближе туман пугал

его точно так же, как и то, что, словно туман, до отказа заполняло его

изнутри, мучая и не давая покоя. Обычно этот тоскливый внутренний туман

называют одиночеством.

- Налей мне, - услышал он у себя за спиной грустный голос Коллин. -

Хочу выпить.

- А у тебя что, руки отсохли? Не можешь сок выдавить из лимона?

Он отвернулся от окна, за которым были засохшие деревья и океан, а

над ними - сгущающийся мрак, наползающий постепенно на Озимандейский Дом.

Он решил было все же приготовить ей коктейль. Как вдруг понял, чем следует

сейчас заняться.

Он уселся за стол, столешницей которого служила мраморная плита,

найденная им в развалинах здания в районе Русской Горы в существовавшем

некогда городе Сан-Франциско, и включил дисплей авторедактора.

Коллин тяжело вздохнула и пошла искать железку, чтобы тот смешал ей

коктейль. Адамс услышал, что она вышла из библиотеки, и почувствовал

облегчение. Почему-то никогда прежде он не задумывался всерьез, отчего в

обществе Коллин Хакетт чувствовал себя еще более одиноким, чем когда

оставался наедине с собой. И тем не менее по воскресным вечерам он готовил

это ужасное зелье, всегда слишком сладкое, как будто один из его железок

по ошибке нашел при раскопках бутылку токайского. И он, готовя

коктейль-мартини, использовал его вместо сухого вермута. Забавно, что

предоставленные сами себе железки никогда так не ошибаются... Может быть,

это не случайно? Может, они становятся сообразительнее нас? Адамс не был

уверен в том, что это не так.

Он осторожно напечатал выбранное им существительное. " Белка". Затем,

подумав еще минуты две, дополнил его прилагательным " хитрая".

- О'кей, - громко сказал Адамс и, усевшись в кресле поудобнее,

включил " повтор".

Когда Коллин опять появилась в библиотеке с высоким, узким бокалом

мартини в руках, авторедактор уже начал в звуковом диапазоне сочинять для

него фразу: " Умная, старая белка, - сообщил он металлическим дребезжащим

голосом (он был снабжен лишь двухдюймовым динамиком), - и все же разум

этого небольшого зверька не принадлежит лишь ему одному; природа снабдила

его..."

- О Боже! - Джозеф Адамс в гневе ударил по лоснящемуся

металлопластиковому корпусу авторедактора со всеми его микрокомпонентами.

Авторедактор замолчал. И тут Адамс заметил Коллин.

- Извини. Я устал. Почему бы им - Брозу или генералу Холту, или

маршалу Харенжаному, одному из тех, кто находится у власти, - не

распорядиться, чтобы воскресный вечер начинался в пятницу после обеда,

и...

- Мой дорогой, - со вздохом ответила Коллин. - Если не ошибаюсь, ты

напечатал всего два слова?

- Именно так. - Он снова включил дисплей и набрал целое предложение.

Коллин стояла за ним, потягивая мартини и поглядывая на него. - Ну и что

из этом следует?

- Никак не могу понять, - сказала Коллин. - Ты жить не можешь без

своей работы или люто ее ненавидишь? - Она прочитала вслух написанное им

предложение: - " Хорошо осведомленная мертвая крыса шумно возилась под

безмолвным розовым бревном".

- Послушай, - мрачно сказал он, - я просто хочу посмотреть, что из

этого сделает дурацкая машина, за которую я выложил пятнадцать тысяч

запдемовских долларов. Я говорю вполне серьезно. Я жду. - Он нетерпеливо

защелкал кнопкой с надписью " повтор".

- Когда речь должна быть готова? - поинтересовалась Коллин.

- Завтра.

- Встань пораньше.

- Ни за что, - сказал он после недолгой паузы. - Заниматься этим с

утра еще отвратительнее.

Авторедактор запищал своим противным, дребезжащим плоском:

" Разумеется, мы считаем крыс своими врагами, но давайте задумаемся над

тем, какую огромную пользу они приносят при изучении раковых заболеваний.

Но и это далеко не все. Скромная крыса оказала - подобно йомену в истории

Англии - колоссальную услугу чело..."

Джо в ярости стукнул по крышке авторедактора, и тот замолчал.

-...вечеству, - закончила мысль Коллин; она рассматривала подлинный,

найденный когда-то давно бюст Эйнштейна - он стоял в нише, затерянной

среди множества полок с книгами, на которых Джозеф Адамс хранил справочные

материалы о рекламных телепередачах прошлого, великом двадцатою столетия;

среди них выделялись творения Стэна Фреберга, на создание которых того

вдохновили религия и шоколадные плитки фирмы " Марс".

- Жалкая метафора, - пробормотала она, - крыса-йомен... йоменами

называли в средневековье молодых поселян. Впрочем, готова поклясться, что

даже ты, настоящий профессионал, слышишь об этом впервые.

Коллин кивнула железке, появившемуся по ее просьбе у дверей

библиотеки:

- Принеси мой плащ и подгони аэромобиль к главному входу. - Джозефу

она сказала: - Я улетаю на свою виллу.

Он ничего не ответил, и тогда она заговорила снова:

- Джо, попытайся написать всю речь без помощи авторедактора, напиши

ее своими словами. И тогда тебя не будет бесить " крыса-йомен".

По чести говоря, я уже не смогу написать чертову речь своими словами

без этой машины, подумал Адамс, я уже привык работать с ней, и мне без нее

не обойтись.

Снаружи туман одержал полную победу; Джозеф мельком глянул в окно и

увидел, что весь мир затоплен туманом.

Ну и ладно, подумал он, по крайней мере, нам остались сверкающие

взвешенные частицы для закатов, встающих над вечностью.

- Ваш аэромобиль подан, - объявил железка. - Он у главного входа, я

отсюда слышу, что ваш шофер держит дверь открытой. И, поскольку имеют

место вечерние испарения, один из слуг господина Адамса будет согревать

вас теплым воздухом, пока вы не окажетесь в безопасности внутри

комфортабельного аэромобиля.

- Ого, - сказал Джозеф Адамс, покачав головой.

- Это ты научил его, мой дорогой. Ведь это у тебя он позаимствовал

привычку употреблять такие словечки.

- Потому что, - с горечью ответил ей Джозеф, - мне нравятся высокий

стиль, помпезность и ритуал.

Повернувшись к ней и словно ища ее сочувствия, он продолжал:

- Броз написал мне в памятной записке (ее передали в Агентство из его

собственного бюро в Женеве), что главная семантическая единица этой речи -

" белка". А что нового можно сказать о белках, если все уже и так сказано?

Они запасаются на зиму припасами, они трудолюбивы. Об этом и так все

знают! Но что еще ты знаешь о них хорошего, что позволило бы перейти к

нравоучению?

Он подумал, что все белки погибли. Эти зверьки больше не существуют.

А мы продолжает восхвалять их достоинства, уничтожив их как вид.

На клавиатуре редактора он набрал две новые смысловые единицы.

" Белка" и " геноцид".

На этот раз машина сообщила следующее: " Забавная история произошла со

мной вчера, когда я направлялся в банк. Случилось так, что я проходил

через Центральный Парк, и знаете..."

Джозеф в изумлении взглянул на авторедактор.

- Вы проходили через Центральный Парк? Да ведь его не существует уже

сорок лет!

- Джо, успокойся, это всего лишь машина. - Коллин уже надела длинный,

до пола, широкий плащ и возвратилась, чтобы поцеловать его на прощание.

- Но она просто свихнулась. Я ввел в нее " геноцид", а она говорит

" забавный". Разве ты...

- Она предается воспоминаниям, - ответила Коллин; пытаясь объяснить

ему поведение авторедактора, она на мгновение опустилась перед ним на

колени, прикоснулась к его лицу кончиками пальцев и пристально посмотрела

ему в глаза.

- Я люблю тебя, - сказала она. - Ты же погубишь себя этой работой! Из

моей конторы в Агентстве я направлю официальный запрос Брозу с просьбой

предоставить тебе двухнедельный отпуск. Кстати, у меня есть для тебя

подарок. Один из моих железок откопал его неподалеку от виллы. На той

самой земле, что досталась мне после того, как мои железки обменяли часть

моих владений на участок, принадлежавший раньше северному соседу.

- Книга. - Он почувствовал, как в груди у него потеплело.

- Еще какая! Настоящая, из довоенных, а не какая-то ксерокопия. И

знаешь, как называется?

- " Алиса в стране чудес". - Он много слышал об этой книге и давно уже

мечтал ее заполучить.

- Нет, еще лучше. Это одна из невероятно забавных книг, написанных в

1960-е годы, да и сохранилась отлично, даже обложка цела. Это самоучитель

типа " Как я успокоил свои нервы при помощи лукового сока" или что-то в

этом роде. Или " Как я заработал миллион долларов, потому что работал на

ФБР и вел двойную с половиной жизнь". Или...

Адамс прервал ее:

- Коллин, однажды я выглянул из окна и увидел белку.

Она пристально посмотрела на него:

- Не может быть!

- Все дело в хвосте. Хвост-то уж никак нельзя перепутать. Круглый,

пушистый и серый как щетка для мытья бутылок. А прыгала она вот так. - Он

провел в воздухе волнистую линию, чтобы объяснить ей, а заодно лишний раз

попытаться удержать в памяти увиденное. - Я тогда завопил и послал наружу

четырех железок. - Он пожал плечами. - Впрочем, они возвратились ни с чем

и сказали мне: " Мы ничем не видели, о повелитель" или какую-то чушь в этом

роде.

Адамс помолчал. Разумеется, это была гипнотическая галлюцинация - он

слишком много пил и слишком мало спал. Ему это было прекрасно известно.

Железки тоже знали об этом. А теперь уже и Коллин поняла.

- Ну ладно, просто допустим, что это было...

- Напиши своими словами, что ты тогда почувствовал. Напиши от руки на

бумаге. Постарайся обойтись без диктофона. Опиши, какие чувства вызывала у

тебя эта шустрая, живая белка. Твои чувства, а не редактора. И...

- И тогда Броз первый раскритикует меня в пух и прах! А так я бы

постарался записать эту речь на лингве, а затем загрузить ее в " чучело",

чтобы она попала в программу. Но в любом случае Женеву мне не обойти,

потому что я ведь не собираюсь сказать: " Ну давайте же, парни, вперед! ". Я

скажу... - Он помолчал немного, чувствуя, что нервы его уже не так

напряжены. - Я постараюсь. Обещаю. - Он встал с кресла. - Я даже напишу

все от руки. Я разыщу эти... ну, как ты их называешь?

- Шариковые ручки. Ты так запоминай: на небе тучка, монеток кучка -

выходит ручка.

Он кивнул:

- Может, ты и права. Я воспользуюсь своей рукописью для загрузки

" чучела" - это все равно нагонит на меня хандру, но, по крайней мере, меня

не будет выворачивать наизнанку от отвращения.

Он обвел глазами библиотеку в поисках... как она говорила?

Редактор, все еще работая в режиме повтора, продолжал попискивать:

"...и это крошечное создание, наделенное доброй толикой здравого смысла. Я

даже и не подозревал, что это существо столь разумно, и, думаю, нам есть

чему у него поучиться". Он все еще продолжал монотонно бубнить, внутри

редактора тысячи микроскопических деталей решали поставленную задачу при

помощи информации, записанной на дюжине дискет. Так могло продолжаться

бесконечно, но Джозеф Адамс был слишком занят, чтобы все это выслушивать.

Он уже нашел ручку, и теперь ему не хватало лишь листка чистой бумаги.

Черт побери, она у него наверняка есть! Он жестом подозвал к себе железку,

ожидавшего Коллин, чтобы проводить ее до аэромобиля.

- Передай всем, - приказал он, - что нужно найти такую бумагу, чтобы

на ней можно было писать. Обыщите все комнаты и даже спальни, в том числе

и те, которыми давно уже не пользовались. Я хорошо помню, что видел где-то

пачку или пакет бумаги. Ее тоже нашли при раскопках.

Железка тут же по радио оповестил своих собратьев, и Адамс

почувствовал, что во всех пятидесяти с лишним комнатах железки сдвинулись

с мест, на которых замерли после выполнения очередного задания. И он,

господин, седьмым чувством ощутил, что здание ожило и туман одиночества

несколько рассеялся. Хоть это и были всего лишь те, кого чехи по-дурацки

окрестили " роботами", что в переводе с их языка, означает " рабочие".

Однако снаружи туман подступал и царапал оконные стекла. И Адамс

знал, что стоит Коллин уйти, как туман начнет еще настойчивее скрестись и

стучаться в окна.

Как он хотел, чтобы уже наступил понедельник и он оказался в

Агентстве, в Нью-Йорке, вместе с другими людьми Йенси! И тогда жизнь не

ограничивалась бы движением мертвых, а точнее, неживых вещей, а стала

бы...

- Я скажу тебе, - неожиданно вырвалось у него, - я люблю свою работу.

Мне необходима работа - кроме нее, у меня ничего нет. Я не говорю об этом.

- Он указал на комнату, в которой они находились, и на тусклое окно, за

которым уже ничем нельзя было разглядеть.

- Она для тебя как наркотик, - проницательно заметила Коллин.

- Допустим, - кивнул он, - если воспользоваться этим давно вышедшим

из употребления словечком. Я позаимствую его у тебя.

- Сделка состоялась, - ласково сказала она. - Может, ты и в самом

деле должен поработать на машине?

- Нет, - сказал Джозеф. - Думаю, ты была права - я буду работать

самостоятельно. Не хочу, чтобы мои мысли записывал посредник.

В любой момент мог появиться любой из его железок с листком чистой

бумаги. Он был уверен, что она где-то у него есть. А если все-таки это не

так, то можно будет выменять ее у соседа, отправиться к нему с визитом в

сопровождении и под охраной железок. Поместье соседа находится южнее и

принадлежит Феррису Гранвиллю. У Ферриса наверняка есть бумага, он говорил

об этом со мной на прошлой неделе, когда мы беседовали по видеоканалу. Он

заперся в поместье и пишет свои никому не нужные мемуары.

Ненужные независимо от того, где происходили описанные в них события

- на земле, под землей или за ее пределами.

Если верить часам, пора спать. Но если отключали электричество, то

положиться на них никак нельзя. Вполне может оказаться, уныло размышлял

Николас Сент-Джеймс, что на самом деле пора вставать. Обмен веществ в его

теле после стольких лет жизни под землей уже ничего не мог ему подсказать.

Он слышал, что течет вода в ванной - она примыкала к их комнатушке

N_67-Б в " Том Микс", они пользовались ею вместе с соседями. Жена принимала

душ, и поэтому Николасу пришлось изрядно порыться на туалетном столике,

прежде чем он нашел ее наручные часы. Впрочем, они показывали то же время,

что и настенные - ну что ты будешь делать! И все же ему совершенно не

хотелось спать. Он понял, что ему не дает покоя история с Мори Соузой;

мысль о нем не выходила у него из головы, не позволяя думать ни о чем

другом. Наверное, так себя чувствуют больные мешочной чумой, когда

поселившийся в них вирус распирает голову до тех пор, пока она не

разорвется, как бумажный мешок. Может быть, я и в самом деле заболел,

подумал он. В самом деле. Еще сильнее, чем Соуза. А Мори Соуза,

семидесятилетний главный механик их подземного муравейника, умирал.

- Я уже выхожу, - крикнула ему из ванной Рита. Однако из душа

по-прежнему лила вода, а она все не выходила. - Я имею в виду - ты можешь

войти, почистить зубы или пополоскать, или что там тебе нужно.

Мне нужно заболеть мешочной чумой... Впрочем, тот исковерканный

железка, которого они чинили последним, не был должным образом

продезинфицирован. А может, я подцепил вонючую усушку, и это она сушит

меня, и я уменьшаюсь в размерах, и моя голова (подумать страшно!) станет

крошечным шариком, хотя черты лица и сохранятся. Ну да ладно, сказал он

сам себе и начал расшнуровывать ботинки. Он почувствовал настоятельную

необходимость вымыться, он даже примет душ, несмотря на то, что расход

воды в " Том Микс" с недавних пор строго ограничен - кстати, по его

собственному распоряжению. Если не удается поддерживать чистоту - человек

обречен, думал он. Николас попытался сообразить, откуда именно появилась

грязь, и вспомнил о металлическом контейнере с какими-то изготовленными

вручную штуковинами. По халатности этот контейнер не смогли

катапультировать - у оператора дрогнула рука, он не смог повернуть

рукоятку, - и полтора центнера загрязненных, горячих веществ высыпалось на

них. Горячих от радиоактивности и зараженных бактериями. Прекрасное

сочетание, подумал он.

А где-то в глубине души его сверлила все та же мысль: " Соуза

умирает". Все остальное не имеет никакого значения, потому что без этого

сварливого старика им долго не протянуть.

Недели две, не больше. Потому что через полмесяца начальство

проверит, как они справляются с выполнением плановых заданий. А на этот

раз, учитывая невезение, постоянно преследовавшее его да и все это

убежище, заслушивать их будут агенты Стэнтона Броза, министра внутренних

дел, а не люди генерала Холта. При выполнении подобных поручений они

чередовались, что, как заявил однажды с экрана Йенси, предотвращает

коррупцию.

Подняв трубку аудиофона, он набрал номер поликлиники:

- Ну как он?

На другом конце провода доктор Кэрол Тай, руководитель их небольшой

клиники, ответила ему:

- Ничего нового. Он в сознании. Спуститесь сюда, он хотел бы с вами

поговорить.

- Сейчас иду.

Николас опустил трубку, крикнул Рите, стараясь перекрыть шум воды,

что уходит, и вышел из комнаты. В общем коридоре он увидел других

обитателей убежища, возвращавшихся в свои отсеки из магазинов и комнат

отдыха, чтобы улечься спать. Часы не обманули его - он увидел множество

купальных халатов и обычных в убежище синтетических комнатных туфель.

Значит, и вправду пора ложиться спать, подумал он. Впрочем, он знал, что

заснуть ему не удастся.

Спустившись на три этажа вниз, в поликлинику, Николас прошел через

анфиладу пустых комнат - в клинике остались лишь те, кому был предписан

постельный режим, - и подошел к комнате медсестер. Дежурная сестра встала

из-за стола и почтительно приветствовала его, ведь Николас был их законно

избранным Президентом. А затем он оказался перед закрытой дверью палаты, в

которой лежал Мори Соуза. На двери висела табличка: " Просьба сохранять

тишину". Он открыл дверь и вошел.

На широкой белоснежной постели лежало что-то плоское, что-то

настолько приплюснутое, что были различимы лишь глаза, словно оно было

отражением, едва заметным в своего рода коконе, поглощавшем свет, а не

отражавшем его. Кокон, в котором лежал старик, подпитывал его самыми

разными видами энергии. От человека, лежавшего на постели, остались кожа

да кости, словно плоть пожрал забравшийся в него паук. Соуза пошевелил

губами:

- Привет.

- Привет, старый зануда, - ответил Николас и подвинул стул к постели.

- Ну, как дела?

Наступило молчание, смысл этих слов достиг сознания больного не

так-то скоро, словно на пути к нему они преодолевали космические

пространства. Наконец он сказал:

- Честно говоря, паршиво.

Ты и не подозреваешь, старина, чем ты болен на самом деле, подумал

Николас, если только Кэрол не открыла тебе правду после нашей последней

встречи. Он пристально глядел на старого механика, пытаясь проверить свою

догадку. Панкреатит почти всегда приводит к летальному исходу, Николас об

этом знал - ему рассказала Кэрол. Но, разумеется, никто не знает и не

скажет Соузе, какой диагноз ему поставили, потому что всегда есть надежда,

что чудо все-таки произойдет.

- Ты выкарабкаешься, - неловко солгал Николас.

- Послушай, Ник, сколько железок мы сделали за этот месяц?

- Пятнадцать.

- Тогда... - Последовала пауза, Соуза смотрел куда-то вверх, стараясь

не встречаться глазами в Николасом, словно чего-то стыдясь. -...Мы еще

сможем выполнить план.

- А что мне до того, - ответил Николас, - выполним мы его или нет? -

Он хорошо знал Соузу, они провели здесь, в " Том Микс" все годы войны,

как-никак целых пятнадцать лет, и все бок о бок, сидя здесь взаперти. -

Меня интересует, удастся ли... - О Господи, что за чушь я несу, старик уже

понял.

- Удастся ли мне вообще выйти отсюда, - прошептал Соуза.

- Да нет, я имел в виду " когда удастся". - Николас был зол на себя. А

теперь в дверях он увидел Кэрол, выглядевшую строго, официально в

просторном белом халате и туфлях на низком каблуке, с папкой для бумаг в

руках, в которой, он был в этом совершенно уверен, она хранила историю

болезни Соузы. Николас молча встал, отошел от постели и, пройдя мимо

Кэрол, вышел в коридор.

Она пошла следом. Кроме них, в коридоре никого не было.

- Он проживет еще неделю, потом умрет, независимо от того, говоришь

ли ты " удастся" или...

- Я сказал ему, что в наших цехах в этом месяце было собрано

пятнадцать железок. Позаботься, чтобы никто не назвал ему другую цифру.

- До меня доходили слухи, - ответила она, - что на самом деле

изготовили не больше пяти.

- Семь. - Он сказал это ей не потому, что она была врачом и все от

нее зависели, но из-за их " отношений". От Кэрол у Николаса не было

секретов, и это тоже привлекало его к ней. Она была необычайно

проницательна и легко определяла любую фальшь, даже если та скрывалась за

ежедневными, ставшими привычными ухищрениями. Так стоит ли пытаться ее

обмануть? Ведь Кэрол никогда не поддавалась самообману, сколь бы

привлекательным он ни был. Она всегда хотела знать только правду. И только

что она ее узнала.

- Значит, мы не сможем выполнить план, - сказала она несколько

отрешенно.

Николас кивнул:

- Отчасти это объясняется тем, что им потребовались три механизма VII

типа, а изготовить их не так-то просто - это увеличивает нагрузку на наши

произведенные мощности. Если бы мы должны были делать железок только III

или IV типов...

Но так никогда не было и не будет. Никогда.

Пока на поверхности будет идти война.

- Известно ли тебе, - помолчав, сказала Кэрол, - что на поверхности в

распоряжении врачей имеются искусственные поджелудочные железы?

Разумеется, как официальное лицо, вы должны были подумать и о таком выходе

из создавшегося положения.

- Но это же противозаконно! Они предназначены только для военных

госпиталей. Распределение в порядке очередности и только при условии, что

пациент соответствует категории 2-А. Мы не имеем права претендовать на

это.

- Но поговаривают...

- Могут поймать.

За попытку купить нечто подобное на черном рынке можно тут же попасть

в военный трибунал, где о юридических тонкостях никто и не слыхивал. А

затем - казнь. Но это в том случае, если на поверхность все-таки кто-то

выйдет.

- Вы боитесь выйти на поверхность? - спросила Кэрол, бросив на него

быстрый, пристальный взгляд, пронзивший его насквозь.

- О, да! - Он кивнул.

Он боялся. За две недели пребывания на поверхности можно умереть -

спинной мозг прекратит производить красные кровяные тела. Да и за одну

неделю там можно запросто подцепить мешочную чуму или вонючую усушку, а то

и сырую лапу-клешню, а он и так чувствовал себя зараженным. И всего лишь

несколько минут назад его трясло от страха заболеть, что случалось,

впрочем, с каждым обитателем убежища. Хотя в действительности в " Том Микс"

никто еще не стал жертвой этих страшных заразных болезней.

- Вы можете, - сказала Кэрол, - созвать совещание тех... ну, вы

понимаете, тех, кому доверяете. И, может быть, кто-нибудь добровольно

решится выйти на поверхность.

- Разрази меня гром, если кто-нибудь на это пойдет, уж лучше я сам.

На самом деле Николас не хотел, чтобы кто-нибудь поднимался наверх,

потому что знал, что там происходит. Возвратиться назад не удастся, потому

что если не трибунал, так гомотропное оружие не даст смельчаку уйти

безнаказанно и будет мучить его до самой смерти. А она наступит, вероятно,

через несколько минут.

Гомотропное оружие ужасно, от него не спастись.

Кэрол сказала:

- Я знаю, что ты всем сердцем хочешь спасти старого Соузу.

- Я привязался к нему, - ответил он. - И это не имеет никакого

отношения к нашим цехам, планам и всему прочему. Разве он хоть когда-то,

за все это время, что мы сидим здесь взаперти, отказался кому-нибудь

помочь? В любое время, даже глубокой ночью, если выключалось электричество

или засорялась система подачи протеина, он всегда являлся на вызов сам и

клепал, латал, сшивал, исправлял поломку.

Хотя Соуза, официально являясь главным механиком, мог бы послать

одного из своих пятидесяти подчиненных, а сам продолжал бы дремать в своем

кресле. Николас научился у этого старика той простой истине, что работу

нужно выполнять самому, а не сваливать ее на подчиненных.

Николас подумал о том, что приходится все больше работать на оборону.

Собирать все больше металлических солдат восьми основных типов и других

подобных машин для правительства Ист-Парка, чиновников Зап-Дема и лично

Броза. И все это под их неусыпным надзором.

И словно его слова, как по мановению волшебной палочки, вызвали

дотоле скрытые темные силы, - серая, тусклая фигура рысью пересекла холл и

заспешила изо всех сил к нему и Кэрол. А, да это комиссар Дэйл Нюнс,

энергичный, деловой, несущийся на всех парах по делам службы.

- Ник! - Задыхаясь от волнения, Нюнс прочитал ему записку: - " Через

десять минут вы услышите важное выступление. Включите покомнатную систему

оповещения и соберите всех в Колесном Зале". Мы выслушаем речь собравшись

все вместе, потому что в конце будут задаваться вопросы. Это весьма важно.

- Его быстрые птичьи глазки задергались от страха. - Насколько я понял,

Ник, это все из-за Детройта, они прорвались сквозь последнее кольцо.

- О Господи! - вырвалось у Николаса. Лихорадочно размышляя, он

направился к ближайшему передатчику радиосети, динамики которой находились

на каждом этаже и в каждой комнате " Том Микс". - Но уже поздно, время

спать. Многие уже переоделись в пижамы или легли. Может быть, они

выслушают речь по индивидуальным приемникам?

- Но ведь будут задаваться вопросы! - взволнованно ответил Нюнс. -

Из-за ситуации в Детройте они повысят план, а именно этого я и боюсь. И

если так и произойдет, я хочу, чтобы все знали о причинах.

Похоже было, что он очень расстроен.

Николас сказал ему:

- Послушай, Дэйл, ты же знаешь наше положение, мы не можем даже...

- Просто собери всех в Колесном Зале. С тобой мы обсудим это позже.

Взяв в руки микрофон, Николас сказал, обращаясь к каждому обитателю

убежища:

- Ребята, к вам обращается Президент Сент-Джеймс. Я приношу

извинения, но через десять минут все должны собраться в Колесном Зале.

Приходите в пижамах и не обращайте на это внимания. У нас плохие новости.

Нюнс пробормотал:

- Выступать будет Йенси. Я точно знаю. Они мне сказали.

- Наш Заступник, - объявил Николас в микрофон и услышал, как

загрохотал его голос, заполнив не только пустынный больничный коридор, но

и все подземное убежище, где нашли себе пристанище полторы тысячи человек,

- собирается, насколько я понимаю, обратиться к вам с речью. Будут также

заданы вопросы.

Он выключил микрофон, почувствовав смертельную усталость. Совершенно

неподходящее время для плохих новостей, учитывая ситуацию, в которой

находится Соуза, трудности с выполнением плана и предстоящую ревизию.

- Я не могу оставить своего пациента одного, - сказала Кэрол.

- Но мне поручено собрать абсолютно всех, - встрепенулся Нюнс.

- Тогда, - парировала Кэрол с той дьявольской изобретательностью,

которая одновременно и восхищала и пугала Николаса, - господин Соуза

должен встать и отправиться в зал, если это распоряжение выполнять должны

все без исключения.

До Нюнса наконец дошло, и он, несмотря на свои бюрократические

замашки, свою почти болезненную решимость скрупулезно выполнять каждый

полученный от начальства приказ, согласно кивнул:

- Ну хорошо, оставайтесь здесь.

Николасу он бросил:

- Пойдем же!

И засеменил по коридору, сутулясь под бременем ответственности: он

был политическим комиссаром и отвечал за лояльность обитателей убежища и

их умонастроения.

Уже через пять минут Николас Сент-Джеймс замер на своем

председательском кресле с каменным выражением лица, как и полагается

человеку, облеченному властью. Его кресло стояло на небольшом возвышении в

первом ряду Колесного Зала, за его спиной собрались все жители убежища,

неожиданно выхваченные из привычного ритма жизни, обеспокоенные,

разговаривающие шепотом; все они, да и он вместе с ними, не отрывали

взгляда от огромного видеоэкрана, занимавшего все пространство стены - от

пола до потолка. Он являлся для них окном, единственным окном в тот мир,

который находился на поверхности. И они весьма серьезно относились к

информации, появлявшейся на гигантском экране.

Николас не был уверен в том, что Рита услышала объявление, и

опасался, что она, ни о чем не подозревая, замешкалась в ванной и время от

времени что-то покрикивает из нее, обращаясь к нему.

- Ну как старикан Соуза? Не полегчало ему? - прошептал Нюнс на ухо

Николасу.

- Полегчало? При панкреатите? - Нет, комиссар просто идиот!

- Я написал пятнадцать докладных высшему начальству, -

проинформировал его Нюнс.

- Но ни одного запроса о предоставлении искусственной поджелудочной

железы, которую Кэрол могла бы пересадить ему при операции.

- Я попросил о том, чтобы они отложили ревизию, - примирительно

ответил Нюнс. - Понимаешь ли, Николас, политик должен быть реалистом. Мы,

вероятно, добьемся отсрочки, но искусственную поджелудочную железу нам

получить не удастся. На складе их вообще нет. Нам придется распрощаться с

Соузой и повысить в должности одного из младших механиков, Уитона,

например, или Бобби, или...

Неожиданно огромный экран из пепельно-серого стал белоснежным. Оттуда

раздался голос:

- Добрый вечер.

Полторы тысячи собравшихся в Колесном Зале людей пробормотали в

ответ: " Добрый вечер". Впрочем, это была чистейшая, хотя и обязательная,

формальность, поскольку ни один аудиоприемник не передавал то, что

происходило в зале, линии связи передавали информацию только по одному

направлению - вниз. Сверху вниз.

Обзор новостей, сообщил голос диктора. На экране появилось

изображение здания, запечатленного в момент полураспада. И вот экран ожил.

И они увидели здания, которые под отвратительный рокот далеких вражеских

тамтамов превращались в пыль и растекались потоками грязи; пыль

поднималась столбом на месте стоявших тут некогда жилых домов; откуда-то

появились полчища железок, копошившихся как муравьи. Невидимая сила время

от времени превращала то одного из них, то другого в кучку металлолома.

Грохот усилился, барабаны приблизились, и камера, несомненно установленная

на разведывательном спутнике, принадлежащем Зап-Дему, показала панорамную

съемку большого общественного здания - библиотеки, церкви, школы или

бассейна, а может быть, всех вместе взятых. Несколько замедленно было

показано, как это монументальное сооружение распалось на молекулы.

Предметы превратились в пыль. А ведь на месте железок могли быть мы,

подумал Николас. Он, еще будучи ребенком, целый год провел в Детройте.

И коммунистам и гражданам США в одинаковой степени крупно повезло,

что война разразилась на планете-колонии, которую Зап-Дем и Нар-Пак никак

не могли поделить между собой. Повезло потому, что за тот год, пока война

шла на Марсе, земляне лихорадочно строили подземные убежища. И мы, подумал

он, до сих пор отсиживаемся в них, и ничего хорошего в этом нет, но иначе

нам никак не выжить. Он внимательно посмотрел на экран и увидел, как

плавится толпа железок - потому-то их так и называли, - и, к его ужасу,

плавясь, они все еще пытались бежать. Он отвернулся.

- Ужасно, - пробормотал, позеленев лицом, комиссар Нюнс, сидевший

рядом с ним.

Неожиданно на пустое кресло справа от Николаса опустилась Рита. Она

была в купальном халате и домашних туфлях. Вместе с ней пришел младший

брат Николаса, Стью. Они не отрывали глаз от экрана и не обращали на

Николаса никакого внимания, словно его тут и не было. И в самом деле,

каждый, кто находился в Колесном Зале, испытывал глубокое чувство

беззащитности, глядя на ужасные события, разыгравшиеся на экране.

Диктор сказал: " Съемки производились в Детройте, 19 мая 2025 года от

Р.Х.".

Противнику хватило несколько секунд, после того как защитное поле

вокруг города было прорвано, чтобы разрушить его до основания.

А ведь целых пятнадцать лет Детройт оставался целым и невредимым. И

теперь-то уж маршал Харенжаный на встрече в Верховном Совете в Кремле,

который берегут как зеницу ока, может приказать художнику нарисовать

крошечный шпиль на двери Совета в знак того, что было совершено прямое

попадание и их сторона превратила в пыль еще один американский город.

И Николас, глядя на то, как еще один центр Западной Цивилизации

превращается в прах - город, который он любил и на который возлагал

столько надежд, - не мог не думать и о своих личных, мелких в масштабе

всего происходящего интересах. _П_л_а_н _п_о_в_ы_с_я_т_, ведь чем меньше

техники остается наверху, тем больше ее ежедневно придется производить в

подземных убежищах.

Нюнс пробормотал:

- Теперь Йенси объяснит, как такое могло случиться. Приготовься.

Разумеется, Нюнс не ошибся, Заступник никогда не признает себя

побежденным, не согласится с тем, что им нанесен смертельный удар. Его

стойкость вызывала у Николаса восхищение. И все же...

Они все же добрались до нас, понял Николас, и даже вы, Талбот Йенси,

наш идеальный вождь и вдохновитель, у которого хватает смелости жить на

поверхности земли в крепости, замаскированной где-то в Скалистых Горах,

даже вы, дорогой друг, не сможете возвратить нам утраченное.

- Мои дорогие сограждане-американцы! - послышался бодрый голос Йенси.

Николас буквально опешил, пораженный тем, что в голосе Заступника не было

заметно даже намека на усталость. Недавнее сообщение, по-видимому, никак

не повлияло на Йенси; недаром он получил образование в Уэст-Пойнте и,

понимая сложившуюся ситуацию, все же не позволял себе поддаваться эмоциям

и сохранял присутствие духа.

- Вы увидели ужасные события, - начал свою речь Йенси уверенным тоном

умудренного опытом воина, физически крепкого и здравомыслящего, в отличие

от существа-скорлупы, умирающего под присмотром Кэрол на широкой постели.

- Детройт стерт с лица земли. А как вам известно, значительная часть

боеприпасов поступала с его прекрасных автоматизированных заводов. Теперь

это все утрачено, но мы не потеряли ни одной человеческой жизни -

единственной ценности, которую мы не можем позволить себе терять.

- Здорово сказано, - прошептал Нюнс, лихорадочно делая пометки в

своем блокноте.

Внезапно возле Николаса появилась Кэрол Тай, по-прежнему в белом

халате и в туфлях на низком каблуке; он машинально вскочил на ноги, и

глаза их встретились.

- Он умер, - сказала Кэрол. - Соуза умер. Только что. Я сразу

заморозила его. Я находилась рядом с ним и потому не потеряла ни секунды.

Ткань мозга сохранилась без изменений.

Она попыталась улыбнуться, но в глазах ее стояли слезы. Николас

содрогнулся - никогда прежде он не видел, чтобы Кэрол плакала, и эти слезы

привели его в ужас, словно в них таился еще один зловещий смысл.

- Мы перенесем этот удар, - продолжал вещать человек из крепости

Ист-Парк. Теперь, когда на экране появилось лицо Йенси, картины войны -

тучи пыли и раскаленные газы - исчезли. Этот несгибаемый, мужественный

человек сидел за огромным дубовым столом в тайном убежище, где его не

могли отыскать даже смертельно опасные советские ракеты Сико-22,

отличавшиеся особой точностью наводки.

Николас заставил Кэрол сесть и повернулся лицом к экрану.

- С каждым днем, - говорил Йенси с гордостью, и чувство это было

вполне обосновано, - мы становимся сильнее, а не слабее. Вы становитесь

сильнее. И Бог свидетель... - Он посмотрел в лицо Николасу, Кэрол, Дэйлу

Нюнсу, Стью и Рите, и всем собравшимся в " Том Микс", в глаза каждому из

них, за исключением умершего Соузы. А когда человек уже умер, то никто,

даже Заступник, не может сказать ему, что он становится сильнее. А твоя

смерть, Соуза, означает, что и наш конец не за горами. Разве что нам

удастся за любые деньги раздобыть на черном рынке искусственную железу,

украденную из военного госпиталя.

Рано или поздно, сообразил Николас, несмотря на то, что это

противоречит закону, мне придется выйти на поверхность.

Когда величественная фигура Талбота Йенси исчезла с экрана и тот

вновь посерел, комиссар Дэйл Нюнс вскочил со своего кресла и обратился к

аудитории:

- Вы можете задавать вопросы, ребята.

Присутствующие задавать вопросы не спешили, надеясь, что им удастся

отмолчаться.

Положение обязывает - Николас поднялся и стал рядом с Нюнсом.

- Между нами и правительством в Ист-Парке должен состояться диалог, -

сказал он.

Из задних рядов Колесного Зала послышался чей-то пронзительный голос,

невозможно даже было понять, мужской или женский:

- Президент Сент-Джеймс, правда ли, что Мори Соуза умер? Я вижу здесь

доктора Тай.

Николас ответил:

- Это и в самом деле так. Но он был незамедлительно заморожен, и

поэтому у нас еще есть надежда. Однако вернемся к теме нашего разговора.

Вы выслушали выступление Заступника, а перед этим вы увидели, как

противник проник в Детройт и уничтожил его. Вам известно, что мы не

выполняем план, в этом месяце мы должны изготовить двадцать пять железок,

а в следующем...

- При чем тут следующий?! - выкрикнул из толпы кто-то разуверившийся,

окончательно потерявший надежду. - Да нас в следующем месяце здесь уже не

будет!

- Ну нет, - ответил Николас, - ревизию мы переживем! Позвольте мне

кое о чем вам напомнить. В качестве первой штрафной санкции уменьшат на

пять процентов поставки продовольствия. И только после этого могут вручить

некоторым из нас повестки о призыве в действующую армию, причем только

каждому десятому. И только в том случае, если мы не выполним план три

месяца подряд, наше убежище и в самом деле могут закрыть. Но ведь мы можем

обратиться в суд, мы можем направить нашего адвоката в Верховный Суд

Ист-Парка, и я заверяю вас в том, что именно так мы и поступим, прежде чем

согласимся на закрытие убежища.

Чей-то голос спросил:

- А вы уже посылали запрос, чтобы нам направили другого главного

механика?

- Да, - ответил Николас. - Но ведь таких, как Мори Соуза, уже не

осталось. Разве что в других убежищах. И из ста шестидесяти тысяч убежищ в

Западном полушарии - кажется, эту цифру приводили в последний раз, - ни

одно не будет вести переговоры о том, чтобы отдать нам человека,

действительно соответствующего должности главного механика. Даже если бы

нам удалось наладить контакт с несколькими убежищами. Ведь когда пять лет

назад люди из убежища " Джуди Гарланд", что на севере от нас, прорыли

подземный тоннель, чтобы добраться до нас, и умоляли, без всякого

преувеличения умоляли нас отпустить к ним Соузу хоть на немного, на один

только месяц, мы тогда отказали им.

- Ну ладно, - бодрым голосом сказал комиссар Нюнс. - Я задам

некоторым из вас несколько вопросов. Хочу убедиться, что вы правильно

поняли слова Заступника.

Он указал на молодую супружескую пару:

- Что стало причиной разрушения защитного пояса Детройта? Встаньте и

назовите свои имена.

Молодые супруги нехотя встали, муж сказал:

- Джек и Мира Фрэнкис. Причиной нашего поражения стала новая

нарпаковская ракета третьего поколения, которая после попадания

превращается в жидкость и воздействует на субмолекулярные частицы,

проникая в них. Я думаю, что не ошибаюсь или, по крайней мере, мои слова

близки к истине.

- Хорошо, - сказал Нюнс. - Вы ответили вполне удовлетворительно. А

почему у Нар-Пака оказалась более передовая по сравнению с нашей

технология? - В поисках жертвы он обвел присутствующих глазами. - Явилось

ли это результатом некомпетентности наших руководителей?

Отвечать стала дама среднего возраста с повадками старой девы:

- Мисс Гертруда Праут. Нет, это не явилось результатом

некомпетентности руководства. - Сказав это, она сразу же уселась.

- Но что же, - Нюнс все еще обращался именно к ней, - тогда стало

причиной? Дайте, пожалуйста, ваш ответ, мадам. Заранее благодарю.

Мисс Праут снова встала:

- А разве мы проявили некомпетентность?

Нюнс подсказал ей:

- Нет, речь идет не о жителях этого убежища, мы говорили обо всех,

кто производит военную технику и боеприпасы.

- Да, - своим слабым, послушным голоском продолжала она, - мы

оказались неспособны обеспечить... - Она запнулась, потому что не могла

вспомнить, что же именно они не смогли обеспечить. В зале воцарилась

напряженная, тоскливая тишина.

Николас вмешался:

- Ребята, мы являемся поставщиками той техники, без которой

невозможно вести войну. Мы остались в живых, потому что железки могут

находиться на радиоактивной поверхности земли, зараженной различными

бактериями и загрязненной нервно-паралитическим газом, уничтожающим

хлинистераз...

- Холинистераз, - поправил его Нюнс.

- И поэтому нашей жизнью мы обязаны этим механизмам, которые

производим в своих цехах. Вот что имел в виду комиссар Нюнс. Поэтому

совершенно необходимо, чтобы мы понимали, почему...

- Продолжать буду я, - тихо сказал Нюнс.

- Нет, я, Дэйл, - ответил Николас.

- Вы и так уже допустили одно антипатриотическое высказывание.

Нервно-паралитический газ, уничтожающий холинистераз, был изобретен в США.

А теперь я предлагаю вам сесть.

- Тем не менее я вам не подчинюсь. Люди устали, и сейчас не время к

ним придираться. Смерть Соузы...

- Именно _с_е_й_ч_а_с_ и время к ним придираться, - парировал Нюнс. -

Мне это точно известно, Ник, потому что я учился в Берлинском

психиатрическом институте у специалистов самой миссис Морген. - Он

заговорил громче, обращаясь к присутствующим: - Как вам известно, наш

главный механик был...

Из задних рядов кто-то зло, не скрывая презрения, спросил:

- Послушай-ка, ты: мы дадим тебе мешок репы, комиссар, давай,

господин политический комиссар Нюнс. И посмотрим, сколько-ты из нее

выжмешь человеческой крови. Как, идет?

Публика одобрительно загудела.

- Я же говорил вам, - сказал Николас Нюнсу - тот побагровел и

судорожно, дрожащей рукой выводил в блокноте какие-то каракули. -

Отпустите их спать!

Нюнс громко объявил:

- Я и выбранный вами Президент разошлись во мнениях. Я пойду на

компромисс и задам вам только еще один вопрос.

Он молча осмотрел всех присутствующих. Те устало и нервно ждали,

когда комиссар заговорит.

Человек, который посмел возразить комиссару, молчал вместе со всеми.

Нюнс одержал победу, потому что один только Нюнс из всех обитателей

убежища был не обычным гражданином, а официальным представителем Зап-Дема

и мог вызвать с поверхности полицейских-людей, а не роботов. А если бы

полицейских агентов Броза не оказалось поблизости, он смог бы

воспользоваться услугами вооруженных железок-коммандос генерала Холтр.

- Комиссар, - объявил Николас, - задаст еще только один вопрос, а

затем, хвала Господу, вы отправитесь спать. - Он сел.

Нюнс задал свой вопрос холодным тоном, медленно выговаривая слова,

как бы размышляя:

- Как мы сможем загладить свою вину перед господином Йенси?

Николас чуть слышно застонал. Но никто, даже он сам, Николас, на

обладал полномочиями и властью остановить этого человека, которого злой

голос, прозвучавший из аудитории, верно назвал политическим комиссаром. И

все же, согласно закону, в этом были и свои преимущества, потому что

комиссар Нюнс обеспечивал прямую связь их убежища и правительства,

находящегося в Ист-Парке. Теоретически при помощи Нюнса они могли отвечать

на запросы правительства, и даже теперь, в разгар мировой войны, между

убежищем и правительством мог происходить диалог.

Но для обитателей убежища совершенно нестерпимо было то, что Дэйл, а

точнее, его начальники с поверхности считали уместным устраивать им

экзамены как школярам, причем в любое время - например, в такое позднее,

как сейчас. Но что было делать?

Ему уже предлагали как-нибудь ночью без лишнего шума отправить

политического комиссара к праотцам. Нет, сказал тогда Николас. Это не

подойдет. Потому что пришлют другою. А Дэйл Нюнс человек, а не

организация. Разве вы предпочтете иметь дело с Ист-Парком как с

о_р_г_а_н_и_з_а_ц_и_е_й_, которая общается с вами при помощи телевизионных

приемников, а представителей которой вы можете слышать и видеть, но не

отвечать им?

И хотя Николас терпеть не мог комиссара Нюнса, он смирился с тем, что

его присутствие в " Том Микс" необходимо. Радикально настроенных обитателей

убежища, посетивших его тогда ночью, чтобы ознакомить со своей концепцией

быстрого и легкого решения проблемы политкомиссара, он умело и решительно

разубедил в целесообразности их замысла. По крайней мере, Николас

надеялся, что ему это удалось.

Как бы то ни было, Нюнс остался в живых, так что радикалы, видимо,

признали весомость аргументов Президента. А ведь прошло больше трех лет с

тех пор, как они столкнулись с чрезмерной ретивостью комиссара.

Интересно, догадался ли об этом Нюнс? Если бы он узнал, что находился

у самой роковой черты и что спас его не кто иной как Николас, как бы он

отреагировал?

Чувством благодарности?

Или презрения?

И тут он заметил, что Кэрол на виду у всех собравшихся в Колесном

Зале машет ему рукой. И пока Дэйл Нюнс шарил по рядам глазами в поисках

новой жертвы, Кэрол (подумать только!) показывала Николасу, что он должен

непременно покинуть зал вместе с ней.

Сидевшая рядом с ним Рита, увидев знаки, которые та подавала, сделала

вид, что ничего не заметила, и стала смотреть перед собой с каменным

выражением лица. Дэйл Нюнс тоже заметил Кэрол и нахмурился - он уже

остановил на ком-то свой выбор. Тем не менее Николас послушно пошел вслед

за Кэрол по проходу между рядами, и они вышли из Колесного Зала в пустой

коридор.

- Ради всего святого, - сказал он, когда они оказались наконец

наедине, - чего ты хочешь?

Когда они уходили, Нюнс бросил на них такой взгляд... ему еще

придется в свое время выслушивать упреки комиссара.

- Я хочу, чтобы ты заверил свидетельство о смерти, - ответила Кэрол,

направляясь к лифту. - Потому что старичок Мори...

- Но почему именно сейчас?

Дело было не только в этом, и он это знал.

Она ничего не ответила. Они оба не проронили ни слова по дороге в

клинику, к тому отсеку холодильной камеры, в которой находилось тело

Соузы. Николас на мгновение заглянул под одеяло, потом вышел из отсека,

чтобы подписать документы, которые подала ему Кэрол. Все пять экземпляров,

аккуратно отпечатанных и готовых к отправке по видеолинии для наземной

бюрократии.

Затем из-под своего наглухо застегнутого белого одеяния Кэрол

извлекла крошечный электронный прибор, оказавшийся миниатюрным

магнитофоном, " жучком" для записи разговоров. Она вынула из него кассету,

открыла ключом металлический ящик стола, в котором, судя по всему,

хранились медицинские препараты. И Николас увидел, что в нем лежат и

другие кассеты и разные электронные приборы, не имеющие, скорей всего,

никакого отношения к медицине.

- Что это? - спросил он, на этот раз более сдержанно. Разумеется, она

хотела, чтобы он увидел этот магнитофон и кассеты, которые она прятала от

посторонних глаз. Он хорошо ее знал, как никто из обитателей " Том Микс". И

все же для него это было сюрпризом.

Кэрол сказала:

- Я записала речь Йенси. По крайней мере ту часть, которую слышала.

- А остальные кассеты в твоем столе - что на них?

- Речи Йенси. Его прошлые выступления. За весь прошлый год.

- Разве это разрешено законом?

Взяв из его рук все пять свидетельств о смерти Мори Соузы и вставив

их в щель передатчика-ксерокса, по которому они будут переданы в архивы

Ист-Парка, она ответила:

- В том-то и дело, что законно, я все проверяла.

Почувствовав облегчение, он сказал:

- Мне иногда кажется, что ты сошла с ума.

Она всегда сбивала его с толку неожиданным ходом мысли, он никогда не

мог угнаться за ней. И поэтому испытывал перед нею нечто вроде

благоговейного страха.

- Объясни, - взмолился Николас.

- Разве ты не заметил, - пояснила Кэрол, - что, выступая с речью в

феврале, Йенси произнес " грас" в словосочетании " coup de grace"? А в марте

это же слово он произнес... нет, подожди. - Из шкафа, двери которого были

обиты стальными листами, она вынула сводную таблицу и сверилась с ней. -

Двенадцатого марта он произнес это выражение как " ку-де-гра". Несколько

позже, пятнадцатого апреля, он сказал " гра". - Она выжидательно посмотрела

на Николаса.

Он пожал плечами, он устал, нервы были на пределе:

- Знаешь, я пойду к себе, поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

- Затем, - неумолимо продолжала Кэрол, - в своей речи, произнесенной

третьего мая, он опять употребил это выражение. Это известная его речь, в

которой он проинформировал нас о полном уничтожении Ленинграда... - Она

заглянула в свою таблицу. Вполне вероятно, что он произнес " ку-де-гра".

Нет, в конце " с". Он произнес это слово как раньше.

Она положила таблицу в шкаф и закрыла его на ключ. Николас заметил,

что закрывающее устройство отреагировало на ее отпечатки пальцев. А

значит, этот шкаф нельзя открыть без Кэрол даже при наличии

ключа-дубликата.

- Ну и что же? - спросил он.

Кэрол ответила:

- Я не знаю, но все это неспроста. Кто воюет на поверхности?

- Железки.

- А где люди?

- Ты прямо как комиссар Нюнс, допрашиваешь людей, когда им пора

спать.

- Люди в убежищах, - сказала Кэрол, - под землей. Как и мы. А вот

когда ты обращаешься к ним и просишь искусственную поджелудочную железу,

тебе говорят, что они есть только в военных госпиталях, которые, вероятно,

находятся на поверхности.

- Я не знаю, - ответил он, - да меня и не интересует, где они

находятся. Я знаю только, что они имеют право на их получение, а мы нет.

- Если войну ведут железки, то кто же лечится в военных госпиталях?

Железки? Нет. Потому что получивших повреждение железок отправляют на

заводы, на наш, например. А железки сделаны из металла, поджелудочные

железы им ни к чему. Разумеется, некоторые люди на поверхности все-таки

живут; наше правительство в Ист-Парке, а в Нар-Паке - советское. Разве

поджелудочные железы предназначаются для них?

Он молчал - она совершенно сбила его с толку.

- Что-то здесь не так, - продолжала она. - Какие могут быть

госпитали, если там нет ни солдат, ни гражданских, которые могли бы

получить тяжелое ранение и нуждались бы в искусственной железе? А нам они

ее не дают. Мне, например, отказали в железе для Соузы, хотя они и знают,

что без нее нам не выжить. Подумай об этом, Николас.

- Хм, - задумчиво ответил Николас.

- Тебе придется придумать что-нибудь поубедительнее, чем " хм", Ник, и

довольно скоро.

На следующее утро, едва открыв глаза, Рита спросила его:

- Я видела вчера, как ты вышел из зала вместе с этой... как ее там?

Ах да, Кэрол Тай. Но почему?

Николас, еще не успевший умыться холодной водой, почистить зубы и

привести себя в порядок, небритый и выбитый из колеи, растерянно

пробормотал:

- Я должен был подписать свидетельство о смерти Соузы. Дела.

Он поплелся в ванную и обнаружил, что она заперта.

- Ну ладно, Стью, - попросил он, - заканчивай бриться, мне нужно в

ванную.

Дверь открылась, и в самом деле там оказался его младший брат,

старательно брившийся перед зеркалом.

- Не обращай на меня внимания, - сказал Стью, - заходи и...

Из соседней комнатушки раздался резкий голос его жены, Эдит:

- Сегодня мы умываемся первыми, Ник, ведь твоя супруга вчера вечером

целый час принимала душ, так что будь добр, подожди.

Он согласился с доводом Эдит и, пошаркивая ногами, поплелся на кухню,

которую им не приходилось делить ни с теми соседями, что жили справа от

них, ни с теми, что слева, и стал разогревать на плите кофе. Этот кофе он

заварил еще вчера вечером, готовить свежий у него не было сил. И к тому же

искусственных зерен им дали совсем мало, и их наверняка не хватит до конца

месяца. И тогда ему придется выпрашивать, одалживать и выменивать у других

жителей убежища, на сахар - ни он, ни Рита не злоупотребляли сахаром -

хотя бы горсть этих эрзац-бобов.

Я бы выпил целое море кофе, подумал он, если бы нам давали вдоволь

этих зерен. Однако норма их выдачи (как, впрочем, и всем остального) была

строго ограничена. Рассудком, за годы, проведенные под землей, он с этим

примирился, но организм его жадно требовал еще и еще кофе. Он еще помнил

вкус настоящего кофе, который пил до того, как поселился в убежище. Мне

было тогда девятнадцать, вспомнил он, и я был на первом курсе колледжа, я

тогда только-только начал пить кофе, вместо солодовых напитков, которые

дают детям. Я только начал взрослеть, когда это произошло...

Но как частенько говаривал Талбот Йенси, сияя от радости или хмурясь

как туча в зависимости от обстоятельств: " По крайней мере, они не сожгли

нас дотла, потому что мы успели подготовиться. Потому что в нашем

распоряжении был целый год для того, чтобы обосноваться под землей, и об

этом мы никогда не должны забывать". И Николас не забывал, и даже сейчас,

подогревая вчерашний искусственный кофе, он думал о том, что его могли

сжечь дотла пятнадцать лет назад или уничтожить холин, содержащийся в его

теле, при помощи ужасного американского нервно-паралитическом газа, самого

опасного из всех когда-либо придуманных этими свихнувшимися идиотами из

правительства, находившегося в существовавшем некогда Вашингтоне, округ

Колумбия. О себе-то они тогда позаботились, приняли противоядие, атропин,

и чувствовали себя в безопасности. В безопасности от

нервно-паралитического газа, изготовленного на химическом заводе в

Западной Индиане по заказу печально известной фирмы " Эф-Эм-Си". Но не в

безопасности от советских ракет. И Николас понимал зго, и радовался, что

находится в убежище и пьет этот кофе, пусть он и горький.

Дверь ванной наконец открылась, и Стью сообщил: " Я закончил". Николас

направился в ванную, но в этот момент кто-то постучал в дверь. Ему

пришлось уступить обстоятельствам - положение обязывает, ведь его избрали

Президентом. Николас открыл дверь - и сразу понял, что перед ним не просто

гости, а депутация. К нему опять пришли Йоргенсон, Холлер, Фландерс,

активисты убежища, а за ними Петерсон, Граци, Мартино, Гиллер и

Христиансен, их помощники. Он вздохнул и впустил их.

Они бесшумно, наученные горьким опытом, проскользнули внутрь, и сразу

в ем комнате стало тесно. Как только входная дверь закрылась, Йоргенсон

сказал:

- Мы придумали, как выйти из создавшегося положения, Президент. Мы не

ложились спать до четырех утра и все обсудили.

- Что вы обсудили? - спросил Николас, хотя знал, о чем они говорят.

- Мы берем политкомиссара на себя, этого Нюнса. Мы устроим драку на

двадцатом этаже, добраться до него не так-то просто, потому что лестница

завалена ящиками с деталями для железок. На то, чтобы разнять дерущихся,

ему потребуется не меньше получаса. А это даст вам, Президент, достаточно

времени.

- Кофе? - спросил Николас, возвращаясь на кухню.

- И сегодня же, - ответил Йоргенсон.

Николас молча пил кофе. Ему хотелось оказаться в ванной. И запереться

там от жены, брата, невестки и членов этого комитета, чтобы они не могли

добраться до него. И от Кэрол, подумал он. Ему очень хотелось запереться

от них всех. И просто побыть в ванной одному, чтобы никто не мешал. Просто

побыть.

И тогда, если бы он сумел там просто побыть, может, ему удалось бы

подумать. И стать самим собой. Не Николасом Сент-Джеймсом; Президентом

убежища " Том Микс", но самим собой, человеком, и тогда он бы сообразил,

действительно сообразил, - прав ли комиссар Нюнс, и законам следует

подчиняться, или права Кэрол, и происходит что-то подозрительное и

странное. На что натолкнулась Кэрол Тай, собирая записи речей Йенси,

произнесенных им в прошлом году? " Coup de grace", подумал он, " это

смертельный удар по мне, чтобы отправить меня в мир иной".

Он повернулся лицом к активистам; в руке у нею все еще была чашка

кофе:

- Сегодня, - сказал он, передразнивая Йоргенсона, которого

недолюбливал - у Йоргенсона была бычья шея, выдававшая любителя пива и

соленого печенья.

- Мы знаем, что нужно спешить, - раздался хриплый голос Холлера - его

раздражало, что Рита присутствовала при этом разговоре и к тому же, не

обращая внимания на гостей, продолжала причесываться перед зеркалом.

Разумеется, они боятся этого полицейского, политкомиссара, и все же

решились сюда прийти.

- " Позвольте проинформировать вас о том, что нам потребовалась

искусственная поджелудочная железа..." - начал было Николас, но его тут же

прервал Фландерс.

- Нам все это известно. Все, что нам нужно, мы знаем. Послушайте,

Президент, _м_ы _з_н_а_е_м_, _ч_т_о _о_н_и _п_л_е_т_у_т _з_а_г_о_в_о_р_.

Шестеро или семеро членов комитета пристально посмотрели на него, и в

их взглядах Николас прочитал одновременно и гнев и безысходность, нервы у

них были напряжены до предела. Его крошечная - вернее, " стандартного

размера" - комнатенка, казалось, до отказа заполнилась мучившим их

беспокойством.

- Кто это " они"? - спросил он.

Йоргенсон ответил ему:

- Шишки из Ист-Парка. Те, кто всем заправляет. А осуществят их план