Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Из личного дневника одной леди






 

Весь день накануне отъезда шел дождь. Даже не дождь – зыбь, когда сам воздух становится водой. Сырость пробиралась в Ласточкино гнездо, и огонь в каминах разгорался, не желая уступать ни пяди пространства.

Мне было хорошо.

Пожалуй, я научилась ценить именно те минуты, которые были здесь и сейчас, оставляя заботы завтрашнему дню.

Комната. Колонны книжных шкафов, за стеклянными дверцами которых выстроились тома в кожаных переплетах, красных, синих, бурых. Толстый ковер, попираемый когтистыми лапами стола. Кресла у камина для меня и Тиссы.

Плетеная корзина, где дремлет Шанталь – дождь умеет петь колыбельные детям. И Йен, нахохлившийся, ревниво наблюдающий за всеми, кто приближается к колыбели.

Шанталь тоже его территория.

И Брайан, которому дозволяется трогать корзину. Впрочем, сегодня Брайана забрал отец, и Йен по этому поводу пребывает в печали. Ему неинтересны оловянные рыцари, отлитые с удивительным мастерством, – среди всего войска не сыщется двух одинаковых. И деревянный медведь, у которого двигаются ноги. И даже гнедая лошадка на полозьях, из-за которой вчера шла война… Он не хочет есть и в кровати оставаться не способен, но забирается ко мне в кресло и, свернувшись калачиком, все-таки засыпает.

а ты не хочешь отдохнуть?

не-а. Мне хорошо.

Просто сидеть, смотреть на огонь, на Тиссу: она улыбается собственным мыслям. На Йена. На Кайя и Урфина, которые склонились над столом, что-то обсуждают шепотом, хотя все равно ясно – спорят. Почти бодаются, лбом в лоб упершись.

Оба упрямы.

И что за беда, если Урфин все еще роняет листы, сам за ними тянется, натужно улыбаясь, показывая, что ему это вовсе несложно. А Кайя не мешает.

Сложно. Но нужно. Сидеть. Вставать. Ходить, пусть бы опираясь на трость. И вряд ли кто догадывается, насколько тяжело ему дается каждое обычное движение. Но Кайя обещал, что он поправится, и я верю мужу.

я ему сказал, что если он полезет в седло, то я его выпорю.

а он?

а он ответил, что я права такого не имею. Он ныне старший в роду.

То есть самый благоразумный и ответственный? Действительно, лучшей кандидатуры на должность при всем желании не отыскать.

Нет, Урфин изменился, и сильно, но я помню его прежнего.

И оттого веселюсь.

на самом деле так оно и есть. Урфин может отказаться принимать меня в род, и таким образом он и его дети наследуют майорат Дохерти.

Кайя, ты всерьез думаешь, что он поступит подобным образом?

Не было бы лень вставать, отвесила б подзатыльник.

ты веришь ему?

Верит. И боится этой веры. Он точно так же доверял Магнусу, а тот предал. И мысль о том, что он способен ошибиться еще раз, лишает Кайя душевного равновесия.

не в этом дело. Я знаю, что ему предлагали. И знаю, от чего он отказался. И чем заплатил. Он заслуживает того, чтобы остаться хозяином здесь.

ну и пусть остается.

как только я верну себе право на имя, Урфин станет даже не вторым – третьим… или четвертым по праву наследования. Я собираюсь кое-что изменить в законодательстве.

Я даже догадываюсь, откуда этот ветер перемен дует.

Урфин меня поддерживает…

Ничуть не сомневаюсь. У него тоже дочь, и вряд ли ему по вкусу пришлась мысль, что кто-то когда-то будет иметь право распоряжаться и его дочерью, и ее имуществом, точнее, включит Шанталь первым номером в списке этого самого имущества.

И я не желаю, чтобы Настасью передали в чье-то владение по договору.

Кайя, а ты его спрашивал?

да. Я пытался объяснить, насколько серьезные уступки он совершает. А он меня обозвал.

Интересно как?

нехорошо. Он не понимает…

или как раз таки понимает?

Как объяснить Кайя, что строгая иерархия существует лишь в его отдельно взятой голове и еще, быть может, на страницах Родовой книги, где четко прописано, кто и кем кому приходится. Но когда люди жили по ранжиру?

Кайя – протектор. Все его титулы и права мураной на лице написаны. И Йен когда-нибудь взвалит эту ношу. Я, пожалуй, рада, что моя дочь от нее избавлена, и не знаю, как переживу то, через что Йену придется пройти. Он же совсем маленький, за что ему так мучиться?

Сколько вообще у него осталось времени? Пара лет детства и… обязанности. Ограничения. Сила, которой слишком много, чтобы позволить себе беспечность. Клетка размером с протекторат. И зависимость от кого-то, с кем случай сведет.

Вечный страх потери и безумия, которое обернется большой кровью.

Он изначально рожден несвободным.

все в какой-то мере несвободны. Будь у меня выбор, я бы попытался стать художником.

у тебя бы вышло.

Возможно, когда-нибудь Кайя вновь начнет рисовать.

ну… художники разными бывают. Представь, если бы и живописец получился никудышным? Остаток жизни я бы изготавливал вывески… или вот расписывал трактиры… еще публичные дома. В некоторых любят впечатление произвести, заказывают картины.

Предполагаю, какого содержания. И представив, как Кайя со своей обычной старательностью разрисовывает стены борделя голыми бабами, я хихикнула.

ну там не только женщины… там обычно в процессе и…

извини, бывать не доводилось. Поверю твоему опыту. В процессе, значит, в процессе.

А краснеет он по-прежнему легко.

Но дело не в публичных домах, а в том, что его дорога была предопределена изначально. Как будет и с Йеном, сколь бы выдающимися талантами он ни обладал. Художники? Стеклодувы? Музыканты?

Кто-то должен держать границы мира, а с остальным как-нибудь люди разберутся.

 

Хороший день перетекает в хороший вечер на двоих с запахом кофе, корицы и кардамона. На ладони Кайя кофейная чашка выглядит совсем уж игрушечной, даже на глоток не хватит. Но думает Кайя не про кофе.

– Осень? – Я знаю, что его беспокоит.

Завтрашний день.

Выезд. И дорога, которая по слякоти. Дожди, что начались слишком рано. Вернее, дожди начались как раз вовремя, а мы задержались в Ласточкином гнезде.

Бароны желали выступить как можно скорее, слали гонцов, напоминая о долге, обязанностях и тех проблемах, которые приносит с собой поздняя осень.

– Ну ты же не мог его бросить. – Мой кофе закончился, и я нагло забираю чашку мужа. Во-первых, он все равно не понимает прелести этого напитка, во-вторых, когда я еще попробую правильно сваренный кофе. Нет, по моей просьбе принесли бы, но… чужой вкуснее.

– Не мог.

– И не можешь ждать до весны. Так?

– Да.

Как не может оставить меня в теплом и безопасном замке. Когда-нибудь Кайя научится отпускать меня. Наверное.

– Тебя это тяготит? – уточняет он.

– Нет.

Мне даже спокойнее, когда он рядом. И не пугает меня этот поход. Дождь? Дорога? Война? Как-нибудь переживу. Если с Кайя, то определенно переживу.

Вот только поскорей бы все закончилось.

– Я постараюсь.

Кайя сдержит слово. Мы пойдем настолько быстро, насколько возможно. Я знаю, что там, за валом, многие ждут его возвращения. Затмение – знак свыше, а когда люди рисковали спорить с небесами?

Разве что пушки все еще заставляют нервничать.

– Сами по себе пушки – это лишь вещи. – Кайя, не дожидаясь приглашения, вытягивается на ковре. Ему нравится смотреть на меня снизу вверх, а мне приходится держать чашку аккуратно. Не хватало еще кофе на их светлость пролить. Нет, с ним-то ничего не случится, но кофе жалко. – Рядом с пушками будут люди. А с людьми я управлюсь.

К нему возвращаются силы, и бледно-лиловые ленты мураны с каждым днем становятся темнее.

– Их война меня кормит. – Кайя отбирает чашку.

– А если люди перестанут воевать?

– Тогда мы вымрем.

Кажется, это случится еще нескоро.

И я перебираю рыжие пряди, опять отделяя седину, к которой уже почти и привыкла. Кайя закрывает глаза. Ему не просто приятны мои прикосновения, ему они жизненно необходимы.

Я вижу больше, чем прежде.

– Я разговаривал с Ллойдом. Хаота больше нет, а в Ласточкином гнезде безопасно. С моими выкладками по общей ситуации он согласен…

…премудрые советы нужны не только Гарту. Кайя взрослый, но он слишком долго был один и слишком много ошибок совершил.

– …и когда погода позволит, отправит Настю в убежище.

Сердце екнуло и остановилось.

И зажав пряди между пальцами, я дернула.

– И ты молчал?

– Я же говорю!

А взгляд обиженный. Он мне приятное сделать хотел…

– И когда вы решили?

Подозреваю, еще тогда, у костра, который на троих.

– Следовало убедиться, что все получилось. – Он трется щекой о руку. А я… чего я злюсь? Оттого, что мне не дали пустой надежды? Такой, которая могла бы не исполниться? – Ллойду – отойти. Устроить где-то Биссота, пока не станет ясно, что с ним делать. Еще люди… темнота, затянувшаяся на несколько дней, – это стресс. А стресс почти всегда порождает агрессию.

– Прости.

– Ты красиво злишься. Синий. И лиловый еще.

Ну да, эмоции, разложенные на палитре цветов.

– Я думаю, к середине зимы она будет здесь.

Это не так и долго, но… где будем мы?

– Тоже здесь. – Кайя целует руку. – Мне понравилось, как ты рассказывала про тот праздник, который с елкой. Чтобы шарики стеклянные. И подарки.

Шарики, значит. И подарки. Я с бантиком.

– Согласен.

– И в каком месте бантик завязать?

Кайя думает недолго:

– Пусть сюрприз будет.

– Согласна.

Все-таки как-то он на меня смотрит… не так, как обычно.

– Это из-за платья, – признается Кайя и, протянув руку, трогает кружевной воротничок. – Оно меня нервирует.

Интересно, чем же?

– Ты большой и грозный. – Я изо всех сил стараюсь не смеяться. – Тебя не должно нервировать какое-то там платье…

Обыкновенное. Простенькое даже.

– Умг. – Пальцы соскальзывают с кружева, невзначай касаясь кожи.

Замирают.

Мне достаточно чуть отстраниться, и разговор перейдет на другую тему, отвлеченную и безопасную. Не будет упреков или обиды, Кайя отступит на месяц, или год, или вообще навсегда, единожды определив для себя границу.

Ну уж нет. Не позволю.

– Значит, дело в платье… – Я провожу по щеке, на которой разворачивается лиловая, бледная пока спираль.

– Исключительно.

– Тогда, пожалуй, мне надо наградить портного…

Его пальцы ласкают шею. И вряд ли они причастны к тому, что платье предательски съезжает, обнажая плечо… воротничок, державшийся на перламутровых пуговках, вдруг отстегивается.

– Это не я. – Кайя исключительно честен. – Он сам.

Верю.

Как не поверить-то… платья в принципе коварные создания. Главное, вовремя от них избавиться… и от его рубашки тоже.

Поднимаясь, Кайя задевает столик, и на пол летят крохотные чашки, блюдца, кофейник. Никогда не думала, что запах кофе может быть настолько ярким и будоражащим.

– Это от тебя пахнет. – Кайя осторожно обнюхивает мои волосы и руки, наклоняется. – И кардамон…

– А еще корица.

– Точно.

Я тоже чувствую этот вкус на губах. Своих? Кайя? Мы делимся друг с другом.

– Я начинаю понимать, что люди находят в кофе…

Он вытаскивает ленту из волос и неторопливо разбирает пряди. Щекочет шею. Нам некуда спешить. Время больше не имеет значения. Другое дело – его тепло, которое на двоих. И рука на спине. Лопнувшая подвязка и шелк чулка, который медленно соскальзывает с ноги.

Но в какой-то момент лицо Кайя каменеет. Он вдруг упирается руками в пол, выгибается, готовый не то отступить, не то напасть.

– Это я. – Прижимаю ладони к вискам. – Слышишь? Это же я.

– Ты.

– Я здесь. И больше никого к тебе не подпущу. Ясно?

Я говорю, касаясь губами губ, шепотом. Но Кайя понимает.

– Я…

– Ты видишь меня? Видишь, я знаю… – Окаменевшие мышцы расслабляются под моей рукой. – И не отпустишь, правда?

Ворчание. И горячая ладонь, которая ложится на шею.

Кайя способен ее сломать. И просто раздавить меня, но я не боюсь. Я точно знаю, что в любом своем обличье он не причинит вреда. Рука вздрагивает и опускается ниже, цепляя ворот нижней рубашки.

Не отпустит. Ни сейчас, ни потом. Никогда, наверное.

Что может быть лучше?

 

Утром у меня впервые получается проснуться раньше.

– Привет.

Он очарователен. Слипшиеся спросонья ресницы. И мурана переползла на левую сторону лица, отчего кажется, что Кайя отлежал щеку до синевы. Но мурана его мало заботит.

– Я вот подумала, что в походе мне будет очень не хватать этой кровати…

…она большая. И крепкая.

Да и вообще во всех отношениях замечательная кровать.

– Если хочешь, возьмем ее с собой.

Это не шутка, Кайя меньше всего настроен шутить. Он не жалеет о том, что было вчера, скорее по привычке волнуется о последствиях. И разглядывает мои ладони. Запястья. Плечи и предплечья. Изучает придирчиво живот и спину тоже.

– Лучше бы массаж сделал.

Ему надо убедиться, что он не сделал мне больно. А на слово не поверит.

– Тогда, боюсь, собраться мы не успеем. – Кайя проводит пальцем по позвоночнику. – Забудем взять что-нибудь важное… невосполнимое…

– Например, кровать.

– Кстати, я серьезно. Она не такая и тяжелая…

…пара сотен кило всего. Массив дуба. Бронзовые накладки. Матрац. Перины. Подушки. Пуховые одеяла. Постельное белье… пара-тройка горничных, которые будут им заниматься.

Заодно прихватим прикроватный столик для пущего удобства.

И остатки кофейного сервиза…

Ванну. Она немногим легче, если взять ту, которая чугунная.

…и свиту не забыть. Поваров. Куафера. Портного. Дюжину белошвеек. Массажистку… нет, с массажем Кайя сам неплохо справляется. Что еще осталось? Запас платьев. Шелковых чулок. Подвязок…

Шляпки. Перчатки. Горжетку.

Туфельки.

Веера.

Шкатулки с украшениями, вдруг да особо торжественный случай представится, а наша светлость без бриллиантов…

Кайя сначала фыркает, потом смеется, представив, видимо, обоз с особо ценным барахлом нашей светлости и утренний церемониал, когда все войско стоит, дожидаясь, когда же я соизволю определиться, какой из имеющихся нарядов более соответствует оказии и настроению.

Помнится, мне обещали амазонку с короткой курткой и четырьмя рядами золотых пуговиц.

– На четыре ряда я не согласен. – Массаж и вправду несколько затягивается, но я не возражаю.

– Почему?

– Долго расстегивать.

Существенный недостаток…

– Но платья тебе будут нужны. И драгоценности. Нам придется делать остановки. Задерживаться в некоторых городах…

…когда меня так гладят, я не способна думать о городах, остановках и драгоценностях.

Но я поняла: леди Дохерти не имеет права выглядеть недостойно.

– Все уже упаковали…

…но кровать придется оставить.

А ведь и вправду жаль.

Удобная.

 

Затмение Юго переждал в норе. Он слышал далекое эхо прилива, и хруст оболочки, которую пробивали гарпуны Хаота.

Близость Аномалии будоражила кровь Юго. Его тянуло выйти. Отозваться. Позволить забрать себя. Не будет больно. Хаот подарит ласковую негу забвения. К чему сомневаться? Бояться? Дрожать? Стремиться к недостижимому…

Юго воткнул в стопу шило.

Помогло.

Нет уж, хватит с него. Хаот обещает? Когда Хаот держал данное слово? Нежные напевы свирели – это ложь. Все ложь. А правда – рассыпающиеся башни Пустоши. Ветер, который никогда не пересекает незримую границу. Обессиливающие покровы песков. И комнатушка, лишенная окон. В ней – узкая кровать и ящик для вещей, которые называют личными.

Тренировки.

Вечная отупляющая усталость. Травы. Машины, которые растягивают суставы, не позволяя им терять детской гибкости. Боль, к которой Юго привык.

Переселение на границу внешнего круга. Зиккураты, теряющиеся в низком небе, цвет которого непостоянен. Бараки. Для людей. Для карто. Для иных созданий, которые некогда были людьми. Рабы и ученики. Первые знают, что однажды шагнут в сумрачную тишину коридоров нижних этажей и смирились с участью расходного материала. Вторые боятся достичь предела, ведь тогда они могут пополнить число первых. Иногда даже не достигнув.

Хаот любопытен.

И Юго оказывается в другой комнате, где тоже кровать, но ящика нет. И вещей нет. Но жарко. Что бы он ни делал, жарко. Ему дают воду, он пьет, неспособный напиться. И пробует использовать силу.

Тогда и срывается.

Мир тянет к себе, и Юго, позабыв о том, чего может достичь здесь – в Хаоте нет ученика, который бы не мечтал войти в состав Ковена, получив беспредельную власть и бессмертие, – бежит…

…и вот теперь вернуться? Да ни за что!

И когда зов стихает, Юго смеется. Он слышит темноту, там, за барьерами стен. Он знает, что привело ее в мир. И знает, по какой причине сорвалось Единение.

Это забавно!

Юго пускается в пляс, воет, хохочет, сыплет ругательствами, подхваченными во всех мирах, в которых ему доводилось существовать. А остановившись, падает на пол и дрожит.

Холодно. Снова. Наконец-то. Не снаружи – внутри, как это должно быть. Сердце замедляется, почти остановившись, что тоже правильно. Юго закрывает глаза. Во сне он видит пирамиды, которые плывут и расслаиваются, существуя сразу во многих измерениях. И внешняя, чуждая энергия, переполняет резервуары. На мгновение исчезают жгуты проводящих каналов, а сеть, подпирающая небо Хаота, раскаляется добела. И трещит.

Вспышка.

Снежинка на ладони. И ветер, прорвавшийся на Пустоши. Он рожден взрывом, беззвучным, но прокатившимся по Хаоту, отраженным зеркалами миров. И одна за другой лопаются струны, которые удерживают Аномалию на месте.

Мир-кораблик качается.

И волны из праха встают одна над другой, летят, спеша добраться до освобожденного пространства. Поземка чертит путь по улицам, ведет за собой ошалевшее небо. И грозовые разряды вязнут в разреженном воздухе… паника. Наверняка паника.

Плотный кокон, сплетенный магами Первого круга. И те, кто остался по-за чертой этого кокона. Люди. И уже не совсем люди. Совсем даже не они, но тоже гибнущие…

Пожалуй, это был хороший сон. И проснувшись, Юго улыбался темноте. Правда, эйфория прошла, а дыра в ступне осталась. Не то чтобы сильно мешала – Юго умел терпеть подобные мелкие неприятности, – скорее уж раздражала, напоминая о допущенной слабости.

На рассвете он выполз из укрытия.

Пахло паленым. В том, что пожары непременно будут, Юго не сомневался, как и в том, что нынешний его отчет окажется весьма интересен. Тьма всегда позволяла людям раскрыть себя с неожиданной стороны.

– И не стало ни неба, ни земли! – Кликуша взобрался на плаху.

Пожар начался на окраине. Но ветер погнал пламя к центру.

– …ни солнца, ни луны, ни звезд…

Выгорели дотла пять кварталов. Остальные пострадали в той или иной степени. О жертвах говорили шепотом, словно опасаясь разгневать того, от чьего имени вещал старик в драной хламиде.

– …и тогда явился тот, кто выпустил огонь, сказав: вот я есть. Я возьму себе жертву малую, дабы не брать большой…

Юго остановился послушать, не столько старика, сколько тех, кто стягивался к площади. В сером мареве лица людей казались ему одинаковыми.

– …ибо вы отвернулись от меня!

Голос сорвался на крик.

– …закрыли храм мой. Забыли имя мое.

На губах кликуши выступила пена. Он трясся, но чудом почти удерживался на ногах. И безумный облик его странным образом уживался с человеческими понятиями о святости.

– Я же прислал вам огонь, мор и глад!

Кто-то взвыл и забился в судорогах.

– …и внемлите вестникам, ибо имя мое – Война!

С обезьяньей ловкостью – куда подевалась немощь – старик спрыгнул с помоста. Юго не ошибся, предположив, что двери храма будут открыты, а первую жертву принесут на ступенях.

– Напоите мир кровью детей ваших. И тогда пребудет мне сил…

В тот миг, когда девушка с перерезанным горлом все же затихла – крови достало, чтобы омыть ступени храма, – выглянуло солнце. Что ж, у Кайя Дохерти появилась еще одна проблема.

Трудно быть богом.

Паренька Юго заприметил еще в толпе. Тот слушал, но не так, как остальные, без восторга, хмуро, сосредоточенно. К храму потянулся и внутрь бы заглянул, но новоявленный жрец Войны возвестил, что в жилище бога нет места людям.

Паренек присел у ступенек и, сунув пальцы в кровь, зашептал что-то. Молился? Если и да, то эта молитва отличалась от того совокупного воя, которым люди приветствовали солнце.

И Юго подобрался ближе.

– О чем просишь? – шепотом спросил он.

А горло девчонке перерезали профессионально, одним движением, и так, что сам жрец почти не замарался в крови. Где ж это он наловчился так?

Ну да Дохерти разберется. Юго подумалось, что рыжему оно в радость будет.

– Не твое дело.

Взгляд у парнишки злой. Волчий. Хороший взгляд.

– Если чего хочешь делать, сам делай, а не богов проси.

А мальчонка тощий до синевы. И покачивается от слабости.

– Идем, – велел Юго и взял случайного знакомца за руку, так взял, что рука онемела. – Враги есть?

– Есть.

Не заорал. Не попытался вырваться, так, дернулся и, поняв, что не выйдет, притворился сдавшимся. Но именно что притворился. Сердце выдает. Дыхание. И губы поджатые упрямо. Думает, что рука отойдет и уж тогда-то…

– Убить задумал?

– Задумал, – согласился мальчишка.

– Но боишься, что не выйдет?

– Они сильнее. И с охраной.

Благоразумие – тоже хорошее качество. Чем дальше, тем больше мальчишка Юго нравился.

– Я тебе помогу.

Не поверил.

– Покажу, что умею. И ты подумаешь, хочешь ли научиться этому.

В глазах – недоверие и интерес. Кажется, парнишка готов на сделку.

– А если я откажусь?

– Я тебя отпущу.

– Врешь, – с уверенностью ответил он.

И чутье имеется. Все-таки удачный сегодня день…

– Вру. Но если сунешься сам, тебя точно убьют. Сколько тебе лет?

– Восемь.

Выглядел ученик – а Юго уже решил, что станет учить этого мальчишку, – моложе своих лет, что было плюсом. Минусом – его тело придется разрабатывать, что вряд ли ученику понравится, но… кто и когда спрашивал, чего хотят ученики?

– Если ты их убьешь, то… клянусь честью рода, что буду учиться всему, чему ты сочтешь нужным меня научить, – произнес мальчишка, глядя в глаза. – Я, Сэйл Кайнар, и телом, и разумом, и душой буду принадлежать тебе до тех пор, пока ты сам не освободишь меня от этой клятвы.

Мальчик в ближайшем рассмотрении оказался девочкой.

Впрочем, это никак не сказывалось на планах Юго.

Список ее был небольшим, а время свободное имелось.

– Запомни. – К первому из списка Юго девчонку не допустил. Ей, впрочем, и роли зрителя хватило. Она бледнела, но не отворачивалась, не затыкала уши, а лишь крепче сжимала в кулачке перстень с родовым гербом. – Никогда не позволяй эмоциям взять верх над разумом. Используй их. Ты должна управлять своей ненавистью, а не наоборот…

И тело ее было не таким закостеневшим, как Юго опасался. Благородную леди учили танцам. Что ж, той, кем она станет, пригодится и это умение.

Все умения в той или иной степени полезны.

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.027 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал