О ЦЕНЗУРЕ 3 страница

Гимназистка вздохнула и сделалась печальной. Вероятно, ей стало скучно. Она почти нехотя задала последний вопрос относительно творческих способностей артиста.

-- Их очень много: воспринимающие, запечатлевающие, перерабатывающие, анализирующие, воспроизводящие, воздействующие.

-- Этого я не понимаю.

-- Другими словами, нужны: наблюдательность, впечатлительность, память (аффективная), темперамент, фантазия, воображение, внутреннее и внешнее воздействие, перевоплощение, вкус, ум, чувство внутреннего и внешнего ритма и темпа, музыкальность, искренность, непосредственность, самообладание, находчивость, сценичность и пр. и пр.

-- Я, правда, не очень умная, -- призналась бедняжка, усиленно сверля ногтем дырочку в перчатке.

-- Тем более вам необходимо образование.

-- А еще что нужно?

-- Нужны выразительные данные, чтобы воплощать создания таланта, то есть нужен хороший голос, выразительные глаза, лицо, мимика, линии тела, пластика и пр. и пр.

-- Ой, как много! -- она даже безнадежно махнула рукой.

-- Не пугайтесь... Многое приобретается временем и работой.

-- А еще? -- грустно допрашивала она.

-- Еще нужно работать всю жизнь, развиваться умственно и совершенствоваться нравственно, не приходить в отчаяние и не зазнаваться, и главное -- очень сильно и бескорыстно любить свое искусство.

-- Ну, это ничего! Этого я не боюсь!., я так люблю, я так люблю... просто ужас! -- Она сразу повеселела и ободрилась, точно миновали все препятствия. Подумав немного, она опять сделалась грустной и почти со слезами прошептала:

-- Ну что же, хорошо. Я буду учиться... Право, честное слово. Только... не в гимназии. Я буду читать, читать... Все пьесы прочту.

-- Этого мало. Чтобы развиться правильно, необходимы знания и систематическое учение. Получите ли вы его в гимназии, или дома -- безразлично, раз что вы отнесетесь к этому вопросу сознательно.

-- Вот и отлично! -- поймала она меня на слове. -- Я буду дома. Правда, Оля? С Марией Егоровной? Хорошо? -- и она повеселела, точно сдала все экзамены.

-- А как же талант? -- встревожилась она. -- Надо прочесть что-нибудь? Я захватила. Только... так стыдно, так стыдно... просто ужас!..

Я поспешил захлопнуть раскрытую ею книгу и стал объяснять условия поступления в школу Художественного театра и ее программу¹¹.

Пока я говорил, гимназистка старательно вырисовывала от скуки какую-то виньетку на обложке книги и очень углубилась в эту работу. " Аркадий!!! Аркаша!!! Аркашончик! " -- прочен я надписи, разбросанные ею в разных углах пестрого рисунка. Язамолчал и встал, чтобы прощаться¹².

-- А я не могу быть актрисой? -- спросила одна из спутниц -- молодая, некрасивая, с красными пятнами вместо румянца на старообразном лице.

-- Говорят, у меня есть талант, -- добавила она, сердито взглядывая через очки.

Гимназистка, точно по команде, накинулась на меня:

-- Честное слово, ей-богу! Варя играла у Левшиных. Так хорошо, так хорошо -- страх! Я даже расплакалась. Вы не поверите!

-- Здорово ты играла, Варя! -- отрекомендовала подругу толстенькая, до сих пор бессловесная спутница.

Мы опять сели, и разговор возобновился. Но я не решился сказать ей прямо: " Сударыня, нужен очень большой талант, чтобы примирить публику с вашей внешностью, со скрипучим голосом и малороссийским акцентом".

Затянувшийся спор заставил меня наконец в мягкой форме намекнуть ей об этом.

-- А разве артистка X красивая, а вы ее приняли!.. Как глупо, я так волнуюсь!

Я выдержал паузу, чтобы дать ей время достать платок и утереть слезы. Она проделала это очень нервно.

-- Какую роль вы играли? -- спрашиваю я почти виновато, чтоб отвлечь разговор.

-- Катерину в " Грозе".

Пауза.

-- Вам сколько лет? -- еще более виновато допрашивал я.

-- Мне скоро будет девятнадцать.

Другая неловкая пауза.

-- И вы хорошо играли Катерину?

-- Ужасно, ужасно хорошо! Я даже ее не узнала. Вы не поверите. Она такая большая, такая большая со сцены. Даже страшно. Правда, Нюта?

-- Ну чего пристала, сказала -- хорошо! -- вторично отозвалась толстенькая из темного угла комнаты.

-- А вы не собираетесь на сцену? -- обратился я к ней.

-- Нет, я на курсы.

-- А я не могу, не могу быть фельдшерицей. Что хотите, а я не могу!

Точно искра пробежала по мне, когда я почувствовал этот нерв. Я представил себе его на сцене. Сильный, неприятный и болезненный.

И мне вспомнилась глухая провинция; серая толпа, убогое искусство, и среди этой обстановки резкие истеричные возгласы бледной, больной женщины. Через год она сразу постареет, а потом она, быть может, будет приходить в театр. Сперва просить и потом со слезами молить о том, чтоб ее приняли на самое ничтожное жалованье, не для нее, а для ее ребенка.

Бедная! и тогда ей не найдется места на сцене.

-- Милая барышня, спасите себя. Идите на курсы: вы не найдете счастья на сцене, -- проговорил я почти шопотом, и мы простились.

ДОБАВЛЕНИЯ К " НАЧАЛУ СЕЗОНА"

[О ШКОЛЕ МХТ]

-- Прежде всего, -- разъяснил я, -- уведомьте письмом заведующего школой о том, что вы желаете участвовать во вступительном конкурсе. Вас по приложенному адресу известят своевременно о дне испытания. Тогда вам придется читать перед экзаменационной комиссией, составленной из заведующего школой, преподавателей ее и артистов театра. Выучите для этого несколько стихотворений или прозаических произведений по своему выбору. Тут до известной степени выскажется ваш литературный вкус. Постарайтесь, кроме того, возможно шире развернуть свои внутренние и внешние данные. Покажите их в области трагического, драматического, лирического и комического переживания. Правда, без техники и артистического навыка трудно вызвать в себе наглядные проявления таланта, особенно при мало вдохновляющей обстановке экзамена. Что делать, пока нет лучшего практического способа, чтобы рассмотреть талант, скрытый глубоко, в человеческой душе. И если его достоинства трудно обнаруживаются на экзаменах, то недостатки его редко скрываются. Нам же важно знать и то и другое. Чтобы понять талант, его надо почувствовать; а потому чем многочисленнее состав экзаменаторов и чем они восприимчивее, тем более вероятности в том, что талант будет угадан кем-нибудь из наиболее чутких к нему экзаменаторов. Я мог бы привести несколько случаев из практики, подтверждающих эту теорию вероятности.

Теперь вы поймете, почему я боюсь возлагаемой на себя одного ответственности и почему я не допустил сейчас вашего чтения в этой обстановке, мало располагающей к вдохновению.

Экзамен тоже не представляется мне наиболее совершенным способом для знакомства с артистической личностью. Он, правда, обнаруживает внешние и голосовые данные испытывающихся, но не всегда дает возможность почувствовать их внутренние данные. Он только намекает на них. Приходится сопоставлять, комбинировать всю сумму впечатлений всех экзаменаторов, для того чтобы решить вопрос о дальнейшем испытании экзаменующихся. Первый учебный год в школе посвящается этой проверке, и не всегда это время достаточно для полного знакомства с артистической личностью.

Ученический день распределяется так: утро отдается практическим и теоретическим занятиям по дикции, декламации, пению, чтению гекзаметра (для развития голоса), танцам и фехтованию (для развития жеста и внешности)¹. После 12 часов ученики присутствуют на репетициях артистов, слушают замечания режиссеров и наглядно знакомятся с условиями творческой работы. В большинстве случаев они сами участвуют в спектакле в качестве статистов или исполнителей мелких ролей, и тогда репетиция превращается для них в практический класс. В промежутках между репетициями и спектаклем, а также по вечерам, свободным от службы в театре, ученики готовят со своими преподавателями отрывки или целые пьесы. Из них составляются ученические спектакли, исполняемые несколько раз в год в присутствии артистов и приглашенных лиц. Эти спектакли служат проверкой их дарований и успехов.

По вечерам ученики несут службу в театре, по возможности чаще участвуя в качестве статистов и исполнителей мелких ролей в публичных спектаклях. Они приучаются к закулисному строю и дисциплине, привыкают к сцене и публике, практически учатся гримироваться и костюмироваться под наблюдением специалистов, преподавателей труппы.

Нельзя изучать искусство только теоретически -- необходима практика, тем более что она лучше всего выясняет данные учеников. Стоя с ними на одних подмостках, легче всего почувствовать талант². В моменты нервного подъема при общей творческой работе чуткость артиста становится особенно острой. В эту минуту от него не ускользнет ни одна верная или фальшивая нота общего аккорда, который составляется из гармонического сочетания творчества всех без исключения участников спектакля. В эти минуты обостренной восприимчивости нельзя не почувствовать талант и легко проверить на себе силу его воздействия. Изо дня в день, в течение всего года ученикам представляется ряд благоприятных моментов для проявления таланта. Изо дня в день за ними следят преподаватели, как в классах, так и на сцене, точно ожидая удобного момента для проявления их данных. Изо дня в день следит за ними администрация театра, поддерживающая дисциплину и общий строй за кулисами. Постановка этой части в школе очень важна, так как этическая сторона учреждения немало влияет на художественную его сторону. Добавьте к сказанному, что школа находится в полной связи с театром, а ученики постоянно общаются с труппой. Эта близость дает возможность ученикам вращаться в самой гуще артистической жизни, переживать все ее радости и невзгоды. При таком близком общении отношения с труппой становятся наполовину товарищескими, а художественные задачи -- общими. Товарищеские беседы и советы, в свою очередь, имеют важное воспитательное значение.

Таким образом, школа с помощью театра создает атмосферу, благоприятную для определения и развития талантов³.

На второй курс переводятся те из учащихся, которые в той или иной степени признаны пригодными для сценической деятельности. Остальные в большинстве случаев сами убеждаются в своей непригодности и сознательно отказываются от сценической карьеры.

Учение в школе производится безвозмездно. Расходы же на содержанию ее до некоторой степени возмещаются бесплатной службой учеников в театре, отчего статья бюджета по найму статистов и актеров на маленькие роли значительно сокращается. Другими словами: взаимные услуги оказывают обоюдную пользу.

Обыкновенно платные школы содержатся на взносы учеников. Там материальные расчеты сталкиваются с художественными, и потому количество принимаемых учеников не всегда зависит от качества их дарований. С тем же компромиссом связан и срок пребывания их в школе. И тут материальные вопросы втираются в область чисто педагогическую. Наша школа, поставленная в иные условия, руководствуется только последними соображениями и не назначает определенного срока для окончания курса. Он зависит от способностей, работы и гибкости таланта учащихся. Одним нужно четыре года, чтобы подготовиться к сценической деятельности, другим достаточно и двух лет.

Публика судит о школе по количеству выпущенных ею знаменитостей, забывая, что исключительные таланты -- от бога, а популярность артиста -- от случая.

Школа преследует совсем иные цели; и вот в чем они заключаются: она должна определять сценические данные учащихся, правильно оценивать и верно направлять их, беречь достоинства их данных, указывая путь для их развития, и научать бороться с недостатками природных данных. С этой целью прежде всего надо создать благоприятную для развития таланта атмосферу, расширяющую фантазию и облагораживающую вкус.

Школа должна объяснить учащимся цели искусства, его общественное значение, задачи, миссию и этику артиста. Она должна внушить им дисциплину, воспитывающую их нравственно и умеряющую недостатки, свойственные нашей профессии. Общеобразовательные предметы, к сожалению, не укладываются в рамки четырехгодичной программы театральной школы. Бесцельно сажать взрослого человека за ученическую парту. Гораздо целесообразнее вырастить в нем сознание необходимости умственного развития для современного артиста, предоставив ему самому дальнейшее самообразование. Ввиду этого желателен научный ценз, хотя он не всегда служит правильным мерилом, но вместе с тем нельзя приносить ему в жертву таланта, составляющего сущность артистических данных⁴. Школа, подготавливающая учеников к практической деятельности, не должна ограничиваться одной теорией. Практический метод преподавания наиболее для нее подходящий. Она должна пользоваться им при обработке голоса, дикции, жеста, пластики и постановке темперамента.

Привычка к публике, сцене, к закулисному строю, к выдержке, к приемам творческой работы, выработка приемов слова и элементарной техники, искусство гримирования и костюмирования и проч. должны приобретаться в школе по преимуществу практическим путем.

Таким образом, конечная цель школы сводится к тому, чтобы воспитать деятелей сцены, пригодных по своим природным данным, художественно и технически подготовленных, умственно развитых и сознательно относящихся к своей миссии. Несправедливо требовать от выпускаемых учеников больших художественных созданий, но в то же время нельзя мириться с тем, чтобы их первые шаги в театре не превышали ученической работы. Другими словами, школа должна выпускать актеров, хорошо подготовленных к первоначальной практической деятельности, а дело театра -- воспользоваться этим материалом для создания более крупных артистических величин...

[ОСМОТР ТЕАТРА]

Я повторил гимназистке условия поступления в нашу школу и торопливо распрощался, так как было около 12 часов. Надо было торопиться в театр. Я волновался.

При входе в театр меня обдало запахом краски, известки и сырости. Пришлось подлезть под подмостья штукатура, чтоб очутиться в просторном вестибюле. Маляр прервал свою песенку, а штукатур стал усиленно тереть стену дощечкой.

Я уже был разочарован в предстоящей встрече с артистами в такой обстановке... Проходя по темному коридору, я натолкнулся на какую-то фигуру.

-- Кто это? Строитель или артист? -- спросил я ее.

-- Человек! -- ответил густой бас.

-- А! -- и мы расцеловались. Это был товарищ-артист.

-- Где же все?

-- Сидят по уборным, только вы не ходите туда -- простудитесь. Там градусник лопнет от жары. Высушивают стены. Я ушел. Как же тут репетировать? Придется делать перерыв? -- выпытывал он меня.

-- Ничего! Актер все вынесет. Вон Аркашку в ковер закатывали¹ -- отшучивался я от намеков.

-- А голос? Простуда, пыль...

-- Ничего, у вас хватит.

Я пошел в уборные. Действительно, там было очень жарко и много народа, но оживление и говор не ослабевали от температуры. Общий крик, приветствия, десятки поднимающихся рук, объятия, поцелуи, восклицания и вопросы:

-- Пополнели! Поправились!

-- Как провели лето?

-- С новосельем!

-- Пора начинать, соскучились!

-- Нет, погулять бы.

Вдали ученики уже пели свои любимые песни. Остряки острили; серьезные шептались о чем-то важном; весельчаки представляли новые номера и вызывали одобрения охотников до шуток; смешливые искали случая, чтоб посмеяться; болтливые -- чтоб поболтать; а кавалеры уже извивались вокруг дам, оценивая их обновку: шапочку, кофту или накидку. Все с юношеским пылом поверяли друг другу впечатления. Радовались встрече и входили в свою серьезную закулисную роль. С актерами всегда тепло, приятно и молодо в такие минуты. Мое предложение о подробном осмотре театра было принято с энтузиазмом. Запишу свои пояснения.

-- Театр служит целям искусства, -- пояснял я по пути к главному входу. -- Следовательно, прежде всего он должен отвечать художественным требованиям. Они очень обширны и не ограничиваются одной сценой, но распространяются на всю другую половину здания. Артисты знают, как важно в художественном отношении, чтоб публика, входя в театр, настраивалась к восприятию сценических впечатлений. Это своего рода гипноз, для достижения которого каждая мелочь становится важной. Когда я впервые подъезжал к венскому Бургтеатру², я был предубежден против него. Великолепный швейцар распахнул большую парадную дверь и приветствовал жену:

-- KЭss' [die] Hand, gnДdige Frau {Целую руку, сударыня (нем.) -- обычное в Австрии приветствие.-- Ред. }.

-- GnДdiger Herr {Сударь (нем.). }, -- обратился он ко мне с очаровательной улыбкой.

Эта встреча сделала свое дело. И далее, по всему пути до мест в партере, нас встречали как гостей, которым рады, а не как случайных посетителей, которых впускают по необходимости -- за деньги.

Импозантный вид всего здания, бесшумно двигающаяся по мягким коврам толпа, благородный тон всего строя внушили нам уважение к учреждению и сделали то, что к моменту поднятия занавеса мы, загипнотизированные, охотно отдались во власть актеров.

В наших театрах не оказывают этой помощи артистам, и публика должна пройти ряд испытаний, прежде чем добраться до своего неудобного места. У входа толпа протискивается через половину узкой двери, наводящей на страшные мысли о пожаре. Совсем иной швейцар встречает ее у входа: маленький, истощенный, в большой ливрее с чужого плеча и в картузе, надвинутом на уши. Он приветствует публику поклоном нищего, выпрашивающего подаяние, так как он голоден, не получая жалованья за свое стояние на морозных сквозняках. Что может внушить этот бедный оборванец, поставленный для роскоши у входа? Кому нужна эта жалкая отделка входа, вестибюля и фойе с их коридорами, напоминающими больницу или богоугодное заведение? Вас поминутно раздражают то контролеры, то билетеры, набрасывающиеся на публику, как на жертву. Ведь они тоже нищие, наряженные во фраки; ведь и они кормятся подачками. Право, весь этот маскарад и убогая роскошь отзываются трактиром. Удивительно ли после этого, что и сама публика, не проникшись уважением к месту, опаздывает и ведет себя не всегда корректно.

-- Вот вход, а вот вестибюль, -- пояснял я, вторично подлезая под подмостья. -- Как видите, все принято во внимание, чтобы не задерживать и не нервить публику. Вот дверь в коридор и в другие чистые комнаты. Сюда не будут допускаться ни верхние платья, ни галоши. Нельзя же в самом деле вешать шубы в парадные комнаты и уставлять их грязной обувью.

Все необходимые надписи сделаны во вкусе самой отделки или, вернее, они включены в общую гармонию ее. Поэтому обычные украшения театров, вроде витрин фотографов, будочек аллегри, реклам Одоля и пр. здесь неуместны.

-- А где же будем мы? -- спросил кто-то.

-- Кто это -- мы?

-- Ну, портреты актеров нашего театра? -- горячился тот же голос. -- Публика должна знать наши лица, хотя бы для того, чтобы оценить перевоплощение актеров.

Я невольно улыбнулся и коварно прищурил один глаз.

-- Полно, так ли?.. и кроме того, зачем приучать публику к внешности артиста. Ведь ему же будет труднее потом скрывать себя за гримом. Я знаю... публика любит узнавать своих любимцев на сцене, особенно красивых jeunes premiers, но едва ли эта забава согласуется с задачами авторов и искусства.

-- Ну да! Все авторы да авторы! -- протестовал новый голос. -- Вы всегда их защищаете, а наше значение умаляете.

-- Не тем ли, что я считаю артистов сотрудниками авторов, тогда как вы хотите, чтоб они пользовались чужим творением для личного успеха? По-моему, гораздо почтеннее быть сотрудником Шекспира, чем его эксплуататором! Что касается развлечения публики во время антрактов, если оно так необходимо, то, право, можно придумать что-нибудь поинтереснее наших фотографий. Хотя бы, например, хорошие картины... Знаю, знаю... это дорого. В таком случае вот... взгляните. (Мы были уже в фойе.) Здесь будет галлерея писателей, а в той зале -- историческая галлерея артистов и деятелей сцены. К этим лицам публике не мешает приглядеться, тем более что они занимают не последнее место в театре... Извините!!! -- шутливо обратился я в сторону защитника актерской монополии. Вся компания стояла теперь посреди залы с шапками на затылках и с безнадежно расставленными ногами. Они лениво поворачивали головы во все стороны, переводя глаза с потолка на стены, точно ища чего-то и не находя.

-- Не нравится!..-- подумал я, подходя к одной из групп. Вот что тут говорили:

-- Да, хорошо! просто!.. и оригинально!.. но это бедновато!

-- А по-моему, так ничего нет хорошего, -- откровенничал другой. -- Фойе в театре должно быть богато.

-- Почему? -- спросил я неожиданно.

-- Да... потому что... -- он не нашел слова.

-- Вот если бы вы сказали мне, что не только фойе, а весь театр должен быть изящен, оригинален и прост, я бы понял, так как всякое художественное произведение не может быть иным; но почему театр должен быть богат -- не знаю. По-моему, напротив, он не должен быть слишком роскошен, так как это невыгодно для сцены.

-- Почему же? -- удивились собеседники.

-- А вот почему: если богатство отделки будет заключаться в пестроте и яркости красок, сценические декорации и обстановка будут убиты... Если же, напротив, богатство скажется в едва уловимых полутонах, глаз избалуется утонченной роскошью, и обстановка сцены покажется грубой. После настоящего, старинного гобелена, согласитесь, трудно примириться с подделкой, хотя бы и удачной. Вот почему, по-моему, отделка театра должна быть изящна и только до известной степени роскошна. Главное же, чтобы на всем лежала печать порядочности. Она больше всего внушает уважение к месту.

В группе рядом вдруг вспыхнул ожесточенный спор. Кричали, махали руками, говорили все сразу, не слушая друг друга. Самый громкий голос, оказавшийся защитником буфета и курилки, перекрикивал всех.

-- Да, слу...у...шай...те, что я гово-о...рю...ю! -- ревел он. -- Я публика!.. Понимаете? Пу-у-блика! Так ли я говорю? Я тррре...е...бую, чтоб мне было удобно, -- отчеканивал он. -- Требую, понимаете, на-астаива...аю, требую. Вот-с какая история. Я здесь гуляю... дайте же сказать... понимаете, гуляю... так ли? -- Он показал, как гуляют... -- И можете себе представить -- мне захотелось пить... лимонаду или чаю!

-- Врешь, -- завизжал тонкий голос, -- ты не пьешь чая.

-- Дай сказать!

-- Не дам, не дам, -- визжал он. -- Ты не пьешь чая, ты хочешь коньяку; коньяку хочешь. Не дам, не дам коньяку, ступай в трактир!

Третий голос кричал:

-- Не уступлю. Ты этого не понимаешь. Я знаю театр. Я был антрепренером. Что вы толкуете ерунду. Театральный доход составляется из вешалки, буфета и сборов. Нет, не пустяки, и даже очень не пустяки.

-- Ну и что же? Ну и нелогично... Значит, надо допустить занавес с рекламой -- он очень доходен, -- возразил новый голос. -- Что же выйдет? " Мы отдохнем, дядя Ваня, мы отдохнем". Дррр, -- он изобразил спускающийся занавес, -- и вдруг читаешь: " Венская мебель Тонет; Гаваннские сигары; Мюр и Мерилиз; Механическая обувь"... Вот тебе и Чехов. Очень хорошо.

Я понял, что у меня явились защитники, и смелее подошел к группе.

-- Здесь будет буфетный прилавок?

-- Я не говорю буфетный; я говорю про чайный и фруктовый.

-- А где курильня? внизу или наверху?

-- Неужели будет рекламный занавес?

И все обступили меня и кричали.

-- Постойте, постойте, не все сразу! -- защищался я.

-- Все будет там, где следует. Здесь не место ни закусочному, ни чайному буфету, потому что здесь фойе для прогулки. Вон там, рядом, будет чайная комната, а так как, к несчастью, необходим и буфет, то он будет наверху, с курильной, подальше от искусства.

-- Буфетчик не согласится, он откажется, это невыгодно театральному бюджету.

-- Дайте сказать! Я публика, я хочу курить, вот-с какая штука... -- и все опять заговорили сразу.

-- Согласитесь, -- начал я, когда все утихли, -- согласитесь, что самая доходная часть в театре -- это художественная. Она одна делает сборы. Отдадим же ей все преимущества. Что касается курильни, ее необходимо поместить наверху, чтоб охранить все здание от табачного смрада. Если это не совсем удобно курильщикам, то это очень приятно для некурящих. Никакие вентиляции не помогут делу; особенно при нашей русской привычке не затворять за собой дверей. Да... кстати о вентиляции -- это важная часть в театрах. Ее как раз пробуют во время перерыва работ.

На наше счастье, там пробовали не только вентиляцию, но и электрическое освещение, отчего зрительный зал выглядел очень эффектно. Я люблю этот серьезный, немного мрачный и задумчивый зал с его темной дубовой мебелью и такими же парапетами лож. Тусклое освещение идет к нему, как сумерки к нашей северной природе. Они навевают думы и располагают к мечтанию.

Вся компания осторожно расселась по креслам и почему-то заговорила шопотом. Быть может, так повлияла на них порядочность обстановки.

-- Как хорошо! Как солидно! Просто, серьезно и изящно, -- шептали кругом.

К моему удивлению, зрительный зал понравился всем, даже ярым критикам и консерваторам, хотя он был отделан в том же духе, как и другие комнаты.

-- Ага, -- подумал я, -- они уже почувствовали преимущество изящной простоты перед пестротой роскоши!

-- Боюсь, что театр мал, -- шепнул мне кто-то.

-- Драматический театр не должен быть велик, -- отвечал я. -- Наше искусство слишком тонко и интимно, чтобы рассматривать его на большом расстоянии. В большом помещении пришлось бы усиливать голос и подчеркивать мимику, а это грубит передачу³... Для массовых сцен, правда, большой театр эффектен, но и на меньшей площади можно дать иллюзию воздуха и простора.

-- Но ведь маленький театр невыгоден, -- возразил мне собеседник.

-- Это еще вопрос! Во-первых, он уже потому выгоднее, что в нем можно достигнуть более тонких художественных результатов, и это главное; во-вторых, чем больше театр, тем больших расходов он требует, больше прислуги, больше холста на декорации, больше бутафории и реквизита, больше статистов и костюмов для них. В свою очередь, чем больше статистов, декораций, костюмов и бутафории, тем больше нужно уборных для одевания, складов для хранения вещей и т. д. в прогрессирующих пропорциях. Большой театр необходим тем антрепризам, которые строят свои расчеты на полных праздничных сборах, покрывающих им недоборы будней. При этой системе художественная сторона дела отходит на второй план, так как не она приманивает праздничную публику. В такие дни обыкновенно ходят в театр, чтобы не сидеть дома... Но есть другая система, более правильная и более выгодная, при которой размеры театра не играют такой роли. Она заключается в ежедневной художественной приманке публики. Пускай каждый спектакль будет значителен -- и публика придет в театр, не сообразуясь ни с праздником, ни с буднями. Подсчитайте разницу цифр, и вы удивитесь результату.

-- Позвольте, -- возражал собеседник. -- Это еще обиднее, если публика будет толпами отходить от кассы за неимением мест.

-- Напротив, это хорошо. Один известный антрепренер сказал мне такой афоризм: " количество мест в театре должно быть меньше спроса на них, так как, чем труднее попасть в театр, тем более является желающих".

Действительно, такова психология толпы: стоит ей прочесть на афише, что " все билеты проданы", и ее потянет в театр.

-- Бра-ка-та-ку-а!.. -- раздался громоподобный голос со сцены. Товарищи испытывали акустику.

-- Нет! -- завизжал голос из партера, -- ты по-человечески! по-человечески!.. Не ори зря! не ори!

Оказывается, что во время нашего разговора вся компания разбрелась по разным местам зрительного зала и теперь сидела с такими напряженными лицами, с какими прислушиваются к писку назойливого комара. Наступила тишина... Все смотрели на большую фигуру, стоявшую на сцене и о чем-то глубокомысленно думавшую.

-- Ну, ну, -- раздалось понукание из разных мест зала, -- говори по-человечески, по-человечески!

Фигура молчала, терла нос и конфузилась.

-- Понимаете ли, какая история! -- виновато заговорила она через минуту, -- ничего не могу придумать... такого...

-- И не надо такого, -- визжал голос из партера, -- говори просто, просто говори, без вывертов!

-- Здравствуйте! как вы поживаете... господа хорошие!.. Гм... здесь очень жарко... Да-с!.. Вы меня слышите?

-- Громче! членораздельней! -- кричали из партера. Наступило молчание.

-- Га-га-га-га-а! Геометрический!.. -- вдруг для всех неожиданно заревел могучий голос.

-- Не ори, -- хладнокровно остановил его тонкий голос.

Опять фигура молчала и зачесывала волосы на висках.

-- Понимаете ли... не могу... не реагирует фантазия. Вот-с какая история.

Поднялся хохот и шум.

Все полетели на сцену и стали пробовать голоса. Одни пели, другие кричали, третьи говорили топотом, остальные же ходили по подмосткам, о которых, видимо, соскучились.

Тем временем мы рассуждали о несовершенстве театральной архитектуры, которой слишком мало коснулись новые усовершенствования строительной техники.

-- Возьмем хотя бы акустику, -- жаловался я. -- Кто знает ее законы? " Избегайте углублений, ниш, углов, в которых может застревать звук", -- вот все, что можно услыхать от специалистов. В Байрейте же вопреки этим законам Вагнер устроил по всей длине зрительного зала выступы с колонками и украшениями, и они не только не убивают акустики, но усиливают ее, потому что эти выступы, пустые внутри, несут роль резонаторов ⁴.